Яков Игнатьевич Хрипунов - потомок древнего боярского рода Ряполовских-Хрипуновых - сам напросился в Сибирь. По существовавшему тогда порядку при отправлении должностного лица на службу в Сибирь учитывалась его заслуги в прежней службе. Другим мотивом назначения могла служить бедность просителя. Иные челобитчики так и просили: «отпусти, государь, покормиться на том воеводстве». Назвать Хрипунова бедным было бы неверным, - было у него и московское подворье не хуже, чем у иных и более знатных служилых дворян, была и жалованная еще дедам-прадедам вотчина с деревеньками, холопами и пашенными землями. Да разве может кто сказать, что у него всего вдоволь, и ничего ему больше не надо? Поэтому, трудно судить, был ли поступок Якова Игнатьевича продиктован лишь желанием послужить Руси и государю на новом, нелегком поприще, или вызван намерением улучшить своё материальное положение. Вероятно, было здесь и то, и другое.
То, что государевы посланцы возвращались с воеводства из Сибири с немалыми деньгами, пухлыми копнами мягкой рухляди; привозили с собой ковры, оружие и посуду драгоценной восточной выделки, знали в столице все. Знал об этом и сам государь, но до поры до времени смотрел на это сквозь пальцы, потому как считал такое назначение отдыхом от праведных трудов и наградой за прошлые заслуги. Ограничивался лишь тем, что посылал на воеводство лишь на два года, - чтобы не заворовались. Да при этом еще и наказывал, чтобы инородцев и служилых людей не жесточили, и не чинили воровства, - так об этом и писали приказные дьяки в именных наказных памятях, грозя царскою опалой в случае небрежения этими требованиями.
Ведомо было государю и то, что не редко наживались воеводы не трудом праведным, а бесчестными поборами с инородцев и подчиненных им служилых людей. Если поступали в Москву жалобы на их лихоимство, назначал государь сыск. Указом своим снимал провинившегося до сроку с воеводства и, коли не находил он способа оправдаться, то мог потерять в пользу казны все, что нажил в Сибири. Впрочем, дальше этого государь не заходил.
Правда, знали столичные жители и о том, что жизнь в Сибири полна опасностей и тревог, что сибирские служилые люди, вкусившие воли, своенравны, строптивы и непослушны. Понимали, что если нет в тебе умения подчинить их своей воле, то легко можно потерять и свою голову; не поможет ни твоя родовитость, ни звание, ни царская охранная грамота. И потому людьми богатыми, знатными, тем паче людьми княжеского рода, которым и в столице жилось не плохо, отправка в Сибирь на воеводство принималась, как государева опала, предлог для отстранения от событий, происходивших среди царского окружения.
Написав челобитную на имя государя и отдав её в приказ Казанского дворца, занимавшегося в те годы сибирскими делами, Яков Игнатьевич стал ждать. Скоро его позвали. Приказной дьяк Иван Болотников, старый Яковлев знакомец, не раз бывавший у него в гостях и знавший его семью, встретил стольника приветливо. Прочитав еще раз челобитную Хрипунова, доверительно спросил:
- Много ли челяди с собой взять хочешь?
- Да нет, - отвечал ему Яков, - тройку холопов своих, да дворовую кухонную девку.
При упоминании о девке, дьяк ухмыльнулся, плутовато-заговорщицки глянул на Якова, вставил:
- Девку то, конечно, надо.
- Об чём ты, Иван Дементич, - с подозрением посмотрел на него Яков, - до того ли мне будет. Я, грешным делом, люблю хорошо поесть, так кто же мне готовить то будет? Не тунгусок же к этому делу ставить, они по-русски и приготовить то не сумеют.
- Приготовить то может и не сумеют, только, служилые сказывают, шибко сладкие они, эти узкоглазые тунгуски, - не унимался Болотников, - да ты не смущайся, может ты и верно говоришь, чай, и Мария Фёдоровна против того не будет, - все же своя, православная, не нехристь какая. Да и догляд за тобой будет.
При упоминании о Марии Федоровне, Яков даже вспотел. Подумал, - леший бы тебя задрал с твоими разговорами. По характеру своему Яков был крут и решителен, об этом знали и его подчиненные по службе, знали холопы, знала и сама Мария Федоровна. И потому была она женой ласковой, покладистой, лишнего не перечила и прощала Якову всё. Единственное, чего она не могла перенести, так это даже самого малого подозрения в неверности мужа. Здесь она готова была лечь костьми, но не допустить у него даже мысли о сопернице; устраивала порой, даже без каких либо оснований, такие скандалы с битьём посуды, что Якову Игнатьевичу, без преувеличения, становилось страшно. Страшно не столько за себя, сколько за неё, которую он, в общем-то, любил, и без которой не представлял своей жизни.
Конечно, как и у любого другого справного мужика, у него были грешки. Не так, чтобы большие, но… . Да и как без этого обойтись, - ведь он, будучи в молодости стрелецким сотником, хаживал и в боевые походы на татар, и в ливонской войне участвовал. А в последние годы часто и подолгу бывал в служебных посылках в Казани и в Астрахани, в Нижнем Новгороде и Соли Камской, западных приграничных русских городах, - как прожить мужику без такой необходимости. Однако ж в столице, где многие знали Марию Фёдоровну, он вольностей не допускал, - ни-ни … . Да при необузданном темпераменте жены своей и не нуждался в этом.
Когда он поведал Марии Фёдоровне о своём намерении поехать в Сибирь, она долго думала, вздыхала, потом, видимо, посчитав дело стоящим, сама, заботясь о муже, предложила взять с собой кухонную девку Варвару, - для кормления и догляду за Яковом. К ней, этой тридцатипятилетней девке, подстать хозяйке крепкой, красивой и полнотелой, Яков Игнатьевич был не равнодушен. Не только потому, что она была великой мастерицей по кухонному делу, а и вообще. Конечно, после такого предложения жены у него мелькнула было греховная мысль, но он её тут же глубоко запрятал, и полагал, что никто об этом не догадается. А тут, вишь, Иван Болотников со своими расспросами, да шутками.
- И всё? Только четверых? - продолжил свой допрос дьяк, - а много ли рухляди и припасов с собой возьмёшь? - спрашиваю, чтоб знать, сколько для тебя подвод просить в Ямском приказе.
- Нет, не всё. Еще прошу отпустить со мной для всяких особых поручений Андрея Дубенского, дворянина и сына боярского из-под Владимира, - моего дальнего родственника.
- Уж не того ли малого, что жил у тебя в доме годов десять тому?
- Его самого.
- Сколько ж ему теперь? Ты сам-то с ним говорил?
- Говорил. С радостью, говорит, поеду. Ему уже двадцать шесть, пора и его к большому делу приставлять, как думаешь?
- Двадцать шесть … пора, брат, еще как пора. - Болотников задумался.- Да-а, летит время, а мы, брат, стареем… . Ладно, подготовлю я доклад князю, а тот – государю. Думаю, отказа не будет. Жди именного указа.
У государя возражений не было, и назначенный царским указом воеводой в Енисейский острог, Хрипунов в тот же год отбыл в Сибирь. Вместе с ним поехал на берега Енисея и Андрей Дубенской.