В детстве случалось мне совершить побег от повседневности существования в среде всегда неотложных дел жизни в деревне.
Тогда, оставив позади дремотную - по причине летнего зноя - нашу улицу из которой, собственно, и состояла родная деревенька, даже и не вспомнив – ни в начале своего путешествия, ни после него- о шустрых своих сверстниках, уверенно не предполагая в них достойных попутчиков своему безрассудству, я, сверкая пятками, устремлялся За Речку. Там – стоило только перейти вброд неглубокие её теплые воды - что одно уже доставляло тихую радость - я обнаруживал себя в мире, далёком от обыденности: густые заросли черёмухи, прозрачный сад диких яблонь, давали возможность не просто идти, а долго кружить среди деревьев, подчиняясь прихотливости кривой выпавшего случая, затем чтобы оказаться в месте, где вековые старицы, уже наглухо заросшие в своих началах, обратились в тайные вместилища вод, тёмных в своей прозрачной сути, скрывающих на глубине неведомое, тотчас же заявляющее о себе мощным всплеском – рыбы? ещё ли чего-либо более сказочного?
Но цель моего путешествия далека от примитивных фантазий. Что–то ещё более повелительное ведёт меня всё дальше и дальше: уже за старицы, где у кромки не преодолённого мною - и по сию пору – карлуцкого болота, с редкой стайкой на нём невольниц в образе берёзок, измученных борьбой с окружающими топями, распластались по земле, под безмятежными небесами, блюдца озёр, небольших и причудливых каждое своей особенной береговой линией, словно бы материализовавшейся из грёз о таинственных островах в далёких морях и океанах, да островах сокровищ и приключений, невероятных здесь, в деревенской глуши.
Озера эти невелики, и каждое по-особенному заполнено изумрудного цвета драгоценной субстанцией, напоминающей насквозь прозрачный камень. Там на гладкой её поверхности нежатся под солнцем ослепительные лилии, а в толще же этого расплава застыли в неподвижности тёмные рыбы; их можно было бы принять за окаменелости прошлых эпох, если бы не едва уловимое шевеление плавников. Иногда мне кажется, что они, рыбы, что-то хотят сказать мне такого, чего я жду - от кого бы то ни было - давно и уже почти безнадёжно. Вот и теперь они не решаются на свой щедрый поступок; а я привычно оставляю их не осуществившуюся затею исполниться всё же когда-нибудь позже.
И тут же занимаю себя тем, что пытаюсь понять - как это так легко и непромокаемо скользят по поверхности - в реальности жидких вод - юркие водомерки . Но ответ и на этот вопрос всё никак не идёт.
Ну, да и ладно!
Всё-равно я уже наполнен впечатлениями настолько, что способность думать оставляет меня, и я зависаю, на манер этих вот глазастых стрекоз, где-то вне этого мира реальности и легко растворяюсь там, как родственная - этой запросто явившейся запредельности - субстанция другая, для которой всесильное до того время перестаёт существовать, и от этого ничего страшного не происходит, а приходит состояние возможности быть – не то чтобы счастливо, а того неизмеримо более – быть, ну никак.
Что, оказывается,так просто и легко осуществимо.