Роза Ялова-Левит
Mонография
O крае, где я родилась.
Всем землякам посвящается.
АВРУМ (АБРАХАМ) СУЦКЕВЕР
Я там, куда достигает мое слово.
Авром Суцкевер
Из книги «Лесное» (1940)
Аврум (Абрахам) Суцкевер, еврейский поэт и прозаик, родился в 1913 году в Сморгони (Беларусь).
Раннее детство поэта прошло в Сибири, куда семья была переселена из зоны боевых действий во время первой Мировой войны.
В 1920 году после смерти отца мать перевезла детей в Вильно, где А. Суцкевер сперва учился в хедере, затем – в еврейско-польской гимназии и был вольнослушателем Виленского университета. С 1934 года регулярно печатался в еврейских литературных журналах Вильно и Варшавы.
В 1941 году оказался узником вильнюсского гетто. Был членом боевой организации сопротивления. В невероятных условиях продолжал писать. Так, в 1941 году им был написан цикл стихов “Пенимер ин зумпн” (“Лица в трясине”), а в 1942 году драматическая поэма “Дос кейверкинд” (“Дитя могил”). Всего А. Суцкевер написал в гетто более 80 стихов и поэм, которые сумел передать на волю. Незадолго до ликвидации вильнюсского гетто ему удалось бежать и добраться до партизан в нарочанских лесах, где он вступил в отряд им. К.
В 1947 году уехал в Палестину. А. Суцкевер – лауреат премии им. И. Мангера (1969 год) за лучшее произведение на идиш, а также многих других премий. В 1983г. ему присвоено звание почетного гражданина Тель-Авива. Стихотворения А. Суцкевера “Игрушки” и “Город без адресов” написаны им после войны, но передают всю неизмеримую глубину переживаний прошедшего через ужасы войны человека.
Игрушки
Дитя мое, ты дорожи игрушкой,
И ночью, когда спать уходит свет,
Деревья пусть склонят свои верхушки
И звездами укроют вас от бед.
Пасется пусть лошадка золотая
Во сне на сладком облаке, и пусть,
В цветные платья кукол одевая,
Ты позабудешь и печаль, и грусть.
И куклы горе пусть забудут тоже.
Ты не сердись на них и не ворчи.
Ведь материнской ласки нет дороже -
О ней их слезы и мольбы в ночи.
Я помню день – семь переулков мертвых,
И нет в живых ни мамы, ни отца.
Лишь в красных лужах – пятна листьев желтых,
Да брошенные куклы у крыльца.
Город без адресов
Города нашего вовсе не стало.
Нет ни гостиницы и ни вокзала.
Нет ни домов, ни балконов, ни башен.
Город без адреса – лик его страшен.
Бродят вперед и назад почтальоны:
Красный конвертик, конвертик зеленый,
Видно, уже не найдут адресатов…
Здесь Оперный театр возвышался когда-то,
Сегодня же в черном обличье своем
На сцене разбитой кричит воронье.
Город-мираж или фата-моргана
Виден лишь в зеркале, разве не странно?
Слезы из зеркала капают гулко:
Плачут в нем скверы, дворы, переулки.
Плачут в жару они, плачут в мороз,
И нет адресов у горючих тех слез.
Телега башмаков
По переулкам спящим –
Унылый скрип колес.
Телегу лошадь тащит -
Ботинок целый воз.
И туфель, и сапожек,
И разных сандалет,
Из ткани и из кожи -
Каких там только нет!
Есть новенькие в глянце,
И рваные в клочки,
И прыгают, как в танце,
В телеге каблучки.
- Что это? Праздник? Свадьба?
Откуда и куда,
Хотелось мне узнать бы,
Везут Вас, господа?
И слышу я бессильный
Каблучный перепляс:
- Со старых улиц Вильны
В Берлин увозят нас
- Скажите, отчего же
Я в башмачках детей
Не вижу детских ножек,
Скажите без затей.
Куда вы их девали,
И как не стыдно вам?
Без них нужны едва ли
И вы, как старый хлам...
И тут из груды хлама
Вдруг выхватил мой взгляд
Те туфельки, что мама
Носила лишь в шабат.
И голос замогильный
Услышал я тотчас:
- Со старых улиц Вильны
В Берлин увозят нас...
Перевод с идиш Эрнст Левин.
Родился он 15 июля 1913 года в Сморгони (позднее вошедшей в состав СССР, в настоящее время – в составе Белоруссии) в бедной, но образованной семье.
В Вильно семья осела, когда Авраам был еще ребенком. В ранней юности Суцкевер решил стать поэтом, он начал общаться с членами группы "Молодой Вильно" (ид. трансл. Yung Vilne), в которую входили честолюбивые еврейские писатели. Первый сборник, вышедший в 1937 году, носил безыскусное название "Стихи".
Оказавшись в Виленском гетто, Суцкевер, как и другие члены этой левой группы, продолжил поэтическое творчество и стал одним из наиболее знаменитых поэтов гетто.
Понемногу, благодаря крепнувшей связи с партизанами, его сочинения стали носить более политический характер. Поэма "Детская могила", написанная в память о погибшем новорожденном сыне, победила в литературном конкурсе в гетто и получила награду.
Авраам Суцкевер – один из наиболее значимых современных еврейских поэтов.
Его песня "Под твоими белыми звездами" (ид. трансл. Unter day nevay seshtern) на музыку Аврома Брудно, была одной из самых известных в гетто.
Под Tвоими белыми звездами
Протяни мне свою белую руку.
Мои слова, слезы,
Которые хотят отдохнуть
В Твоей руке.
Увидь , через свет проникающий в подвалы
Свет глаз моих
Нет угла, у меня
Из которого я
Смогу вернуть их Тебе.
И все же, я все еще хочу, дорогой Бог,
Доверить Тебе , всё чем обладаю я,
Бушует пожар во мне
И огненны мои дни.
В подвалах и в дырах его
Убийственная тишина тихо рыдает.
Я бегу выше, над крышами
И я ищу: Где ты, где?
Что-то странное преследует меня
Через лестницы и дворы
На изломанной струне,
С плачем, я пою Тебе:
Под Твоими белыми звездани
Протяни мне Твою белую руку.
Мои слова, слезы,
Которые хотят отдохнуть в Твоей руке.
Перевод Роза Ялова-Левит
UNTER DAYNE VAYSE SHTERN
Poet: Avraham Sutskever
Under Your white stars
Stretch to me Your white hand.
My words are tears,
That want to rest in Your hand.
See, their spark dims
Through my penetrating cellar eyes.
And I don’t have a corner from which
To return them to You.
And yet I still want, dear God,
To confide in You all that I possess,
For in me rages a fire
And in the fire—my days.
But in cellars and in holes
The murderous quiet weeps.
I run higher, over rooftops
And I search: Where are You, where?
Something strange pursues me
Across stairs and yards with lament.
I hang—a ruptured string,
And I sing to You:
Under Your white stars
Stretch to me Your white hand.
My words are tears,
That want to rest in Your hand.
"Это был Суцкевер, которого судьба забросила в гетто, заставила его жить в аду и оставила в живых", – вспоминал один из его выживших соратников.
По мере того, как жизнь в гетто менялась к худшему и перспективу "окончательного решения" становилось все сложнее игнорировать, евреи-подпольщики активизировали свою работу.
Суцкевер участвовал во множестве акций сопротивления: например, чтобы добыть оружие, он и несколько друзей выкрали свинцовые шрифты из типографии, расплавили их и "отлили из букв свинцовые пули".
"Мы отливали расплавленные шрифты так, как наши праотцы однажды в храме лили масло в золотые меноры".
Когда эсесовцы решили конфисковать еврейские книги в Вильно, в этом славившемся замечательной еврейской библиотекой и университетом городе, Суцкевер организовал хранение наиболее ценных текстов, благодаря заботе Авраама многие тексты сохранились до конца войны. Он был также ключевой фигурой в цепочке, осуществлявшей котрабанду ценных документов Еврейского научно-исследовательского института (YIVO).
Узнав о приближающейся ликвидации гетто, Суцкевер с женой бежали в Москву.
Вскоре после окончания войны Суцкеверы, обеспокоенные растущей враждебностью, уехали из СССР и отправились сначала во Францию, а потом в Израиль.
Добравшись до Израиля, Суцкевер узнал о сталинских репрессиях, стоивших жизни многим еврейским писателям и актерам (которые, как и он, только что пережили нацистский террор).
В конце концов, поэт остался в Израиле, где стал видной фигурой национальной культуры. Писатель продолжал работать, основал значимый литературный журнал, он поддерживал и собирал вместе выживших еврейских деятелей культуры.
После войны он неохотно публиковал многие из стихотворений. В конце концов, в 1979 году он выпустил книгу ранних произведений, предварительно их переработав. Затем поэт перебрался в Тель-Авив, где утвердил свою репутацию одого из значительных представителей послевоенной еврейской культуры.
«Ты видел такие вид;ния, каких не видел никто».
И правда: «Оснащенный маленькими крыльями летит миньян камней.
А над ними — Врата Милосердия, отныне открытые».
Что в этом вид;нии невиданного? Открытые Врата Милосердия?
Но это скорее невиденное, чем невиданное.
Конечно — окрыленные камни, летящие на молитву.
Что знал Авром Суцкевер об этих, увиденных им, камнях («Стихи из дневника», 1977)
Знал, что они дрожат, как арфы на осеннем ветру, что они — зеркала вечности, что они могут гореть и каменеть, и улыбаться, что они слышат, что они — уши, что у них есть вены и жилы.
Откуда он все это знал? Видел?
Как видел в Негеве «мастерскую Первотворенья» и «рыжеволосые города» из «мускулистых пламен», огненную колесницу над горой Кармель, Наполеона и зачумленных солдат в старом Яффо, пьяных от спирта матросов, «который век лежащих на дне у берегов Италии», и оживающий скелет Соломонова корабля в Эйлате, водяных музыкантов и танцовщиц в тель-авивском порту, поколение пустыни с вершины Синая и своего умершего деда, дрожащего от ветра на улочке Сморгони?
И многое, многое другое. Данте, которого Суцкевер как-то пригласил «махнуться гееннами»? Но Дантов ад для него — все-таки аллегория. Рембо? Но тот, чтобы увидеть «салон на дне озера», приучал себя к «обыкновенной галлюцинации» всеми возможными, в том числе химическими, способами. Визионеры Меркавы?
Но Суцкевер был военным корреспондентом и редактором журнала: «мастерскую Первотворенья», и говорящее двухтысячелетнее дерево в Хацеве, и «десницу», воздетую «из глуби колодца» в Беэр-Шеве, он видел во время контрнаступления «лис Негева», не постясь, не медитируя и не принимая молитвенной позы пророка Илии. Фантазии?
«Никто не предупредил меня опасаться слов, опьяневших от потусторонних маков. И я стал их рабом. И я не понимал, чего они хотят от меня. Любят они меня или ненавидят? Они сражались в моей голове, как термиты в пустыне. <…> Одержав победу над одним человеком, они явно решили покорять крепости, неуязвимые для слов. Победа над людьми, над ангелами, почему не над звездами? Опьяневшая от потусторонних маков, их фантазия разыгралась» («Зеленый аквариум», 1975). Метафоры? «Во мне качается звуковая ветвь, как прежде, / Реки крови во мне — не метафора» (стихотворение «Во мне», 1988). Тогда — что? «Просто пить пустыню / Из кувшина ночи, / Просто пить вид;ние / И видеть это вид;ние в себе» («Из старого и нового», 1982). Тогда — кто? Может быть, Мильтон… «В сорок четыре… Мильтона поразила слепота. / Его слова / Сыграли с ним шутку: / Смог бы он любить вслепую / “Дерево”, “собаку”, “дождь”? <…> / В своей крови он искал плавающие солнца, / Чтобы прокалить черные мраморные слова в строфе, / До тех пор, пока… / Не разрешил задачу: / В своей крови он нашел / Потерянный рай… / В сорок четыре меня поразило видение… / Я всегда буду видеть / В моих венах мое слепое поколение, / Пока не найду мой потерянный ад» («Оазис», 1960). «Ода голубю» (1957) — самая отчаянная попытка Суцкевера, «наследника бесследных вид;ний», найти свой потерянный ад. Это звуковое, буквенное, буквальное, слоговое, словесное вид;ние. Скорее услышанное, чем увиденное. Или — увиденное слухом (вполне в духе Суцкевера). Для него не нужно ни молитв, ни галлюцинаций. Нужен лист бумаги: его приносит голубь (который потом сам оказывается этим листком). Нужен взмах «звуковой ветви» или птичьего крыла, чтобы придать отваги «растерянному стаду слов». И вот уже «гудят созвучья», и вот уже ищутся «слабые блестки силлаб» для прокорма листку-голубку. И вот уже строится храм из «звуков-костей».
«Детства дитя, голубок, дай наречье губам, дай реченье, / Плачу созвучий внемли, чтобы сна не померкло свеченье». И вот уже в словах «царапают рот» вишни-рифмы.
И вот уже душа танцует на «ярком краешке Луны».
И вот уже бес выпрыгивает из огня, и свет становится серым, и «дети-пичужки» превращаются в «пустые скелеты», и «яд в каждом созвучье», и лица «заостряются на шеях, как тени больших топоров».
И земля — трясина, и небо — трясина. И только листок бумаги «зажилен от смерти» в руке. «Знаю: листок — голубок, он согреет в мороз мои пальцы, / Внуки-слова не забудут, как жили их деды-скитальцы».
И раскручивается, раскручивается «египетский жернов» вид;ния, и захватывает в свое кружение весь мир. И растет звуковая сила мира, растет из «лесной, морской, мирской» песенки до рева труб «под золотом ребер», до пророческого львиного рыка. И обрывается…
«На берегу красноморском сижу.
Оду волны допели.
Тихо.
Лишь солнце вращает египетский жернов без цели».
А над берегом кружат чайки.
Или это «двадцатидвухкрылый алфавит» («Скрипичная роза», 1974)?..
Игорь Булатовский
Он родился в городе Сморгонь (Гродненская область), в царской России, а умер в другом веке и тысячелетии на другом конце земли, в Тель-Авиве, признанным, хотя и малоизвестным широкой публике поэтом.
Сочинять стихи Суцкевер начал с 13 лет, что для еврея само по себе уже символично. Писал сначала на иврите, потом, и уже до конца своих дней, – только на идише.
Во время советской оккупации Литвы активно работал на радио. С приходом фашистов оказался в гетто Вильно, уцелел: по приказу фашистов вырыл сам себе могилу, был расстрелян, но чудом выжил. Вместе с женой Фрейдке бежал в Нарочанскую Пущу, к партизанам.
К 1943 году Суцкевер стал одним из лидеров литовского антифашистского движения и вскоре был вывезен за линию фронта советским военным самолетом – согласно некоторым источникам, произошло это по ходатайству Ильи Эренбурга. Однако некоторые утверждали и утверждают, что чуть ли не по личному приказу самого Сталина.
Попав в Москву, Суцкевер сводит знакомство с Перецем Маркишем, Ильей Эренбургом и Борисом Пастернаком (последний, кстати, переводил Суцкевера на русский язык). Активно сотрудничает с Еврейским антифашистским комитетом, выступая с рассказами о восставших гетто Варшавы и Вильнюса.
В 1946 году Суцкевер – один из свидетелей обвинения на Нюрнбергском процессе. Тема Холокоста становится главной и в его творчестве.
Суцкеверу предлагали остаться в СССР, высоко отзывались о его поэзии, заводили разговоры о присуждении Сталинской премии. Но Авром Суцкевер решил иначе. На проходившем впервые после войны с фашизмом Сионистском конгрессе в Швейцарии он знакомится с Голдой Меир. И в сентябре 1947 года на борту корабля «Родина» нелегально отправляется в Палестину. В 1948–1949 годах Суцкевер работает военным корреспондентом. Во время Войны за независимость освобождает Негев вместе с корпусом генерала Ицхака Садэ.
Суцкевер создал литературную группу «Юнге Исраэль» («Молодой Израиль»). В 1949 году он стал главным редактором литературного журнала «Ди голдене кейт» («Золотая цепь»), публиковавшего произведения идишских писателей и поэтов на протяжении многих лет.
Стихи Суцкевера, приближенные к месту и времени, обладавшие музыкальной и предметной точностью, а также известным обаянием дара, переводили на иврит такие значительные израильские поэты, как Натан Альтерман, Авраам Шленский, Леа Гольдберг. Книги Суцкевера выходили на английском, французском, немецком и других языках.
Суцкевер был свидетелем рождения Государства Израиль и прожил здесь до дня своей смерти. Свои стихи он писал на идише, поскольку восхищался этим языком и верил в возможность его возрождения. За свою литературную деятельность в 1985 году Авром Суцкевер был удостоен Национальной премии Израиля.
В 2005 году вышел сборник избранных стихов, ставший его последней книгой.
Авром Суцкевер был ярким, самобытным поэтом – эстетом, отстаивавшим свой путь в искусстве. Хотя, как и его друг, художник Марк Шагал, он отчетливо понимал, что его мир, его читатели, носители его культуры и его прошлого были уничтожены страшной войной.
Жизнь Суцкевера отражает путь языка, на котором он, невзирая ни на что, писал свои замечательные, в высшей степени проникновенные стихи. Тихое, уединенное существование поэта в последние десятилетия сродни угасанию, происходящему с культурой и самим языком идиш в Израиле и во всем мире. Их уход кажется сегодня необратимым. Но стихи Суцкевера на идише живы и уже давно являются классикой не только идишской культуры.
Марк Зайчик
ЗАМЕТКИ AВТОРА
Поэт и художник Вильнюсского гетто.
Авром Суцкевер и девятилетний мальчик Самуэл Бак
Им суждено было выжить.Выжить чтобы донести миру о том что случилось .
Я была на выставке работ художника Самуэля Бака.
Его картины говорят, их слышишь сердцем,душой.
Они встают из руин гетто и тихо говорят голосом погибших в нём, голосом детей и матерей.
В зале звучала музыка композиторов гетто.
Под её звуки я думала о двух молодых парнях Лейбе и Иоселе Лапидус, братья моей матери.
Они, погибшие в вильнюсском гетто,
В Вильнюсе я держала в руках книгу с фамилиями узников гетто.
Всего две строчки с их именами.
Это всё что осталось.
Но осталась память которая живёт во мне.
И страница в книге Землячество в память о двух маминых братьях.
Когда 24 июня 1941 года в Вильно вошли немецкие войска, Самуил Бак вместе со своими родными был направлен в Вильнюсское гетто. В возрасте девяти лет состоялась его первая выставка гетто. В то самое время, когда нацисты и литовские коллаборационисты практически каждый день совершали массовые казни и ужасные убийства. Самуил вместе с матерью избежали уничтожения в гетто Вильно, укрывшись в католическом монастыре бенедиктинцев.
Им помогла католическая монахиня Мария Микульска. К концу войны, Самуил и его мать были единственными выжившими из всех их обширной семьи. Его отец, Йонас, был расстрелян немцами в июле 1944 года, всего за несколько дней до освобождения Самуила. Как говорил сам Бак, «когда в 1944 году нас освободили советские войска — мы были в числе двух сотен выживших из 70-80 тысяч евреев города».
В творчестве живописца сплетаются истории еврейского народа,
Библейские мотивы, переданные с помощью различных символов, зачастую упорядоченных по принципам сюрреалистической эстетики.