Вася молчал.
Нет, не то, чтобы он отказывался отвечать на вопрос или вредничал в данную минуту. Вася молчал вот уже семь с лишним месяцев - ровно столько, сколько прошло со смерти отца. Точнее, это было убийство.
Отец, молодой крепкий мужчина с непримечательным лицом, был следователем ФСБ, служил ревностно, дотошно копался в коррупционных делах, слыл умницей среди начальства и своим парнем среди друзей-сослуживцев. Впереди отчётливо маячила завидная карьера, да вот не случилось... Преступников поймали быстро, коррупционер с приспешниками дожидались суда в тюрьме, справедливость восторжествовала.
Ничего этого Вася по своему малолетству не знал. Знал только, что папу убили.
В тот вечер Вася, тогда ещё болтавший без умолку, пыхтел над конструктором в своей комнате. Мама работала в больнице и всю неделю была в вечернюю смену. В гостиной жужжал телевизор, а значит, папа смотрел новости или ещё что - Вася не вникал. Одно время его мучил вопрос - почему новости всегда "последние". А где первые-то? Он вбегал в гостиную к самому началу новостей, когда стрелка на экране так ловко и весело прыгала к цифре 12, но каждый раз слышал, как строго одетый дядя в телевизоре говорил "последние известия". Васе было досадно - вот, опять прозевал. Все его попытки подгадать к "первым известиям" не удавались, и мальчик для себя решил, что "первые", конечно же, объявляют ночью, когда он спит. Вот подрастёт и услышит.
Конструктор был "настоящим", металлическим, с уголками, шайбами, гайками, болтами и разводными ключами - просто загляденье! Когда-то с этим конструктором играл его отец, а ещё раньше - дед. Вот какой он был знаменитый! Ни у кого из знакомых ребят такого не было. Васька точно знал, что мальчишки, заваленные наимоднейшими "лего", втайне мечтали иметь такой конструктор, как у него, и милостиво разрешал гостям поиграть.
Но в тот вечер он старался в одиночку. Он так увлёкся, что не слышал ни звонка, ни стука в дверь. Слышал только, как папа крикнул: "Минутку!". Потом отец зашёл к нему комнату и схватил сына в охапку - детали так и посыпались из рук. Но возмутиться Вася не смог: папа зажал ему рот ладонью и сказал едва слышно: "Тихо. Тихо." Потом отец пинком загнал под кровать коробку с конструктором, а затем и почти готовую ветряную мельницу. Васька дёрнулся в его руках и опять услышал: "Молчи!" Вася хотел было испугаться, а потом догадался, что это игра, и согласно закивал головой.
Держа сына одной рукой, а другой по-прежнему прикрывая ему рот, отец понёс его на кухню. Там он осторожно опустил Васю на ноги, открыл шкафчик под раковиной, вынул оттуда мусорное ведро и прошептал: "Полезай!" Вася был мальчик довольно крупный для своих неполных шести лет, но под раковиной поместился - только ноги пришлось поджать посильнее, а так ничего, вполне даже удобно. Отец наклонился прямо к его лицу и отчётливо сказал: "Сиди тихо. Молчи. Понял?" Лицо у папы было строгое и какое-то ...неправильное, что ли. Вася не сразу-то и понял, что на лице у папы - всегда такого сильного и смелого - был страх. А когда понял, то сразу понял и то, что это - не игра. И сидеть сразу стало неудобно, и закричать захотелось, и заплакать. Но отец строго повторил: "Молчи!", и Вася проглотил и крик, и слёзы.
Он остался в темноте. Сердце бухало в горле, голове и ушах, и сквозь эти гулкие удары он едва слышал чьи-то голоса то ли в коридоре, то ли в гостиной, какую-то возню, слышал, как что-то разбилось, потом сдавленный крик и - тишина. Тишина длилась всего несколько секунд. Вася не успел даже подумать, что, может быть, всё кончилось, и можно вылезать, - как по квартире затопали башмаки, много ног - человек десять, решил мальчик, - и незнакомый хриплый голос спросил: "Никого?" В ответ ему прокричали что-то из детской комнаты, и башмаки, прогремев совсем рядом и пнув мусорное ведро, удалились. Хлопнула входная дверь.
Вася сидел и молчал. Он не знал, долго ли, ему казалось, что уже ночь, а значит, вот-вот придёт мама, и всё опять будет хорошо и понятно. "А пока посижу," - решил он. Сердце билось уже не так страшно, в нос полезли неприятные запахи, ноги стали мёрзнуть, и Вася отважился было пошевелиться, как вдруг услышал шорох - как будто что-то тяжёлое ползло по полу, и ползло к нему. Волосы на голове встали дыбом, дыхание остановилось, а сердце, казалось, перестало биться...
"Вася..." - услышал он слабый голос, похожий на папин. Вася не поверил. "Показалось," подумал он.
"Васьк, это я..."
Сомнений не осталось, "Васьк" - так называл его только отец: за "Ваську" мама папу ругала, а "Васьк" сходило с рук.
Мальчик облегчённо вздохнул, неловко зашевелился и открыл дверку. Отец лежал на полу на животе, головой прямо напротив шкафчика, и смотрел на Васю белыми глазами на белом лице. Вася тогда немало удивился, он точно помнил, что глаза у папы зелёные, как у него самого. Мама любила потрепать сына по тёмным кудряшкам и при этом всегда приговаривала: "Зеленоглазенький ты мой - весь в папу!" Ваське это не нравилось, но он терпел - мама всё-таки.
Папа смотрел на Васю и улыбался. "Всё хорошо..." - не совсем внятно сказал он. "Ты молодец."
У папы под щекой набежала красная лужица, и в ней, у самых папиных губ, плавал картофельный очисток и покачивался от папиного дыхания. Казалось, папа его вот-вот съест или, напротив, только что выплюнул. Васю затошнило, но пошевелиться он не смог, так и сидел, смотрел на картофельную кожуру. Она качалась-качалась, а потом перестала...
И стало темно.
продолжение следует