ГЛАВА 14
В ПУТЬ
- Аки биться? – уже спокойнее повторила свой вопрос Кириллова, а я почему-то вспомнила другую Акулину, служанку в усадьбе Оболенских. И самого красавчика Оболенского. К чёрту драчливых ухажёров, остолбеневших в немом трепете перед старой мегерой! Они мне нужны лишь для развития бизнеса. Но во имя бизнеса надо научиться толерантности. В конце концов, эти двое - не Васильева и ей подобные из будущего, к которым толерантно государство.
- Здравствуйте, Акулина Евграфовна, - неожиданно для себя льстиво пропела я. - Вы сегодня неважно выглядите, Акулина Евграфовна!
Женщина шире раскрыла бесцветные глаза, но промолчала. Это придало мне смелости.
- Хотите, я сделаю вас красавицей? - ласково обратилась я к предполагаемой будущей свекрови. – Пожалуйста, не отказывайтесь.
Кириллова проглотила слюну и заморгала правым веком.
«Нервный тик» - констатировало второе «я».
- Батя в Москве, завтрева я туды рассчитываю, - решил разрядить обстановку Петя.
- Вот и хорошо! – преувеличенно радостно отреагировала я. – Значит, у нас есть время заняться твоей очаровательной маменькой!
«Блин, что я плету»?
- Ступай ужо, - боковым зрением я обнаружила, что Маланья выпроваживает из избы ошеломлённого увиденным и услышанным Прохора.
- Ты мниши туды, в Москву, со мной? – не поверил собственным ушам Пётр.
«А почему бы и нет? – возликовало эго. – Москва – край неограниченных возможностей, мечта для настоящего предпринимателя»!
- Да, - растерялась я и проводила долгим сожалеющим взглядом удаляющуюся спину Ефремова.
А когда эта спина исчезла, Евграфовна отошла от ступора, протопала в горницу и плюхнулась на лавку под окном.
Я осмыслила, что матушка моего мнимого жениха ожидает исполнения обещанного, а потому выудила из сумочки личную косметику. Надеясь, что в прошлых веках нет нынешней заразы, я пристально вгляделась в блёклое лицо клиентки. Моё око благодаря избытку кислорода тоже стало привыкать к сумраку средневековых помещений, а потому во всём своеобразии передо мной возникла унылая физиономия шестидесятилетней купчихи в крупных веснушках, но без демодекоза и мимических морщин.
- Взвару будити? – Кузьминичка исподтишка напряженно наблюдала за пришелицей, и было неясно, знает ли незваная гостья о её тайне.
Евграфовна промолчала, она находилась в прострации. Это мне было на руку. Я сняла с натурщицы платок, присела и принялась за работу. В ход пошёл даже тональный крем, а когда я встала, чтобы полюбоваться на плоды трудов своих, ахнула, - магазинным манекеном застыла предо мной сорока - сорокапятилетняя красавица.
- Акулина! – прошептала Маланья с придыханием, а потом всхлипнула. – Акулина! Лепота!
- Маманя, глянь, - а это уже Петя.
Он приподнял мать и буквально сунул в зеркало, чуть не разбив той нос. Разлепив веки, она тупо уставилась на своё отражение. Мы замерли.
Через пару минут Акулина облизнула рот в алой помаде, мелко перекрестилась, потом вновь внимательно всмотрелась в незаметный некомпетентному взгляду макияж и снова перекрестилась, теперь уже с чувством, толком, расстановкой. А затем обернулась ко мне.
- Аки водицей с пасхальным крашеным яйцом обмылась, - проворковала она. А потом я узнала, что для сохранения молодости и красоты русские женщины долгое время пользовались этим незатейливым ритуалом.
Никогда в жизни я не читала в глазах человека столько благодарности, а потому подумала, что к каждому индивидууму, каким бы он ни казался плохим, можно подобрать свой ключик.
Весь вечер Акулина Евграфовна не знала, чем мне угодить. Оставив дома Маланью Кузьминичну, мы пили взвар с пирогами в избе Кирилловых и говорили о будущей свадьбе. Вернее, говорили о ней мать с сыном, а я мечтала о поездке в Москву. Вместе с товаром, естественно. В том, что он здесь нужен, я уже не сомневалась. Если уж купчиха из Тмутаракани оценила простую российскую косметику двадцать первого века, что будет с боярынями и государыней!
К тому же, я убедилась в лояльности православной церкви по отношению к гостям из будущего. Нас не трогали и даже не замечали. А потому если Никита в надежде на обогащение находится где-нибудь недалеко, он жив и здоров.
Расслабившись, я витала в облаках, Кириллова время от времени брала зеркальце и любовалась своим отражением, а её доверчивый сыночек светился улыбкой большого наивного ребёнка.
Наконец, мнимая свекровь объявила, что купит набор «зелья для кожи» за золотой червонец, и тогда я очнулась от прострации, чтобы, наконец–то, начать подсчет прибыли.
«Червонцев может быть больше, если продавать продукцию в Москве», - спохватилось втрое «я».
- Охолонити, маманя, - неожиданно выступил с неодобрением решения родительницы Пётр. – Маня вить невестка, наша стало быть!
«Опа! – хихикнуло эго и показало мне кукиш, - яблоко от яблони недалеко падает».
«Наивный мальчик Петя оказался совсем не наивным».
« Ну, и ладно, зато теперь знаю цену товару», - усмехнулась я.
Обговорив время отправления в Москву, Кириллов проводил «невесту» домой, то есть, к Петровым. И по дороге до меня дошло, что и во времена царя Гороха у людей тоже имеются личностные документы.
«Может, сохранились какие бумажки умершей Маруси»? – предположило втрое «я».
В избе за столом восседал Василий Макарович, на столе лежал флисовый плед. Увидев меня, мужчина поднялся, подошел и трижды поцеловал в щёки. И снова где-то внутри что-то ёкнуло.
- Проезжу грамоту тибе надоть, – всхлипнула Маланья Кузьминична. – Вота! - И она ткнула мне в руки потёртую коричневую бумажку.
Я взглянула на бумажку и тоже всхлипнула. И неожиданно поняла, что люблю Петровых словно родителей. А потом вспомнила о складном ноже. Открыв сумку, я вытащила его и протянула Макарычу.
- Гостинец, - мои губы задрожали от волнения.
- Исполати,* дочерь, - растроганно проговорил Василий Макарович.
Он поднёс предмет к глазам и ничего не понял. Когда я показала, как выдвигается лезвие, Петров восхитился и провёл им по пальцу. Выступила кровь. Я бросилась за борным спиртом, но Маланья рукой остановила меня, забралась на лавку, сняла с угла стены паутину, скатала её и приложила к ранке. К моему изумлению, кровь остановилась.
А потом я познакомила хозяев дома с зубными пастой и щётками, чем привела последних в полнейший восторг. Они по очереди нюхали тюбик, пробовали на вкус его содержимое, закатывали от экстаза глаза и довольно переглядывались.
-Это вам! - великодушно объявила я и решила, что дарить приятнее, чем получать в дар.
Весь вечер мужчина и женщина наслаждались презентами, а я раздумывала об опасностях, которые могут подстерегать в пути. Их было много, я ёжилась от представления щекотливых ситуаций и мысленно молилась Богу. Наконец, Петровы затушили лучину, поцеловали меня, и я молниеносно провалилась в сновидения.
***
- Маня, утречко приспело, - ласково затормошила меня названая мать. – Петя сичас прибудет.
Вспомнив о предстоящем путешествии, я вскочила и бросилась к умывальнику, а пока чистила зубы, наблюдала за первыми солнечными лучиками, пробившимися через мутную оконную слюду. В прошлом, как ни странно, в описываемый период не было дождей и даже намёка на пасмурную погоду.
После того, как переоделась в платье настоящей Мани и, запивая сбитнем, съела пироги с капустой, услышала стук копыт и громкое «тпру»
Маланья засуетилась, сунула мне в руки узелок с провизией и заплакала.
-Пущай едет, - обнял жену Макарыч и размашисто перекрестил меня.
В горницу вошёл Петр, поклонился хозяевам, поднял мой баул и, трижды перецеловав Петровых, убежал к лошадям. Я тоже чмокнула супругов и, прижав сумку к груди, обмирая от страха, шагнула в неизвестность.
***
Не буду описывать, как мы добирались до Москвы, но если бы мне кто-то предложил проделать сие действие вновь, я бы наотрез отказалась. Даже ради баснословной прибыли.
Оставив упряжку в посаде у знакомых, Кириллов нанял нечто вроде закрытого экипажа с парой жеребцов, называемого колымагой, и мы покатили на ней, меняя каждую ночь лошадей на постоялых дворах. Эти ночи приводили меня в ужас, ибо крохотные комнатушки с клопами и тараканами не были приспособлены для сна. Петя ко мне не приставал, он ложился на лавку, отворачивался к стене и не поворачивался до утра. А я в полной темноте юлой вертелась на жёстком ложе и проклинала свою бесшабашную самонадеянность.
После ночлежек чесалось тело, но бани в гостиницах прошлого были не предусмотрены. Ели мы обычно щи да кашу, запивая их квасом. Кириллов перед трапезой опрокидывал рюмку водки, не больше, и угрожающе посматривал на странствующих мужиков, пожирающих меня взглядами. Документов, как ни странно, за всю дорогу никто не спросил, видимо, в России восемнадцатого века люди доверяли друг другу.
Так прошли четверо суток, к обеду пятых я, обессиленная, уже лежала на сидении. И тут показалась Москва. Первого впечатления о ней не помню, в глазах висели тенёта, голова кружилась.
Помню, что проехав два перекрёстка, мы очутились возле большого терема с высоким бревенчатым забором, примерное таким, как в усадьбе Оболенского. Дом тоже напоминал жилище красавчика. Петя стукнул в ворота, они распахнулись. Крепыш средних лет принял лошадей и увел их вглубь двора, а мы, взяв в руки поклажу, пошли к дверям под крышей - колоколом.
- Аааа, Пётр Потапыч объявились, да еще с суженой! – я вздрогнула и подняла голову. В сенях второго этажа стоял Потап Тимофеевич собственной персоной.
Словно в тумане я что-то ела, мылась с помощью белобрысой девки в бане, а потом поднялась в чистую, светлую комнату с благоухающей травами постелью. Облачившись в длинную ночную рубаху, я бросилась под одеяло и молниеносно заснула.
* спасибо
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/11/19/676