Клаус Кински и Вернер Херцог

Ирина Зотикова 1
Создание кино лучше, чем уборка туалетов. (с) Клаус Кински
 


Пролог
В зрительном зале Дойчландсхолле стоит кромешная тьма. Свет рампы, бледный, похожий на лунный, конусом падает на одинокую фигуру мужчины, который яростно  говорит, судорожно вцепившись в микрофон, как в последнюю опору.
Мутно-рыжие длинные волосы висят вдоль изможденного лица. Глаза, тоже мутные, устали вглядываться в черноту зала, где сидели двадцать тысяч человек.
Оратор уже не может говорить  спокойно. Его хриплый, с придыханием голос истеричен и временами срывается в отчаянный крик. Он едва держится на ногах, все свои силы – и душевные, и физические, вкладывая в монолог.
 - Разыскивается Иисус Христос. Обвиняется в краже, совращение несовершеннолетних, богохульстве, осквернение церкви, оскорблении власти, неподчинении закону, протесту против правительства, в дружбе со шлюхами и преступниками.

Вдруг на сцену поднимается  длинный, неброский человек. Оратор передает ему микрофон, дико и зло глядя, и отходит в сторону, уперев руки в бока.
 - Христос был святым…, - говорит он унылым насморочным голосом.– Он не водился со шлюхами и преступниками… Он не был таким жестоким, как Кински…
Кински, о котором он говорит, и есть сам оратор. Он хмурится, кусает губы и раздувает ноздри от злости.
Не выдержав бушевавшей в нем бури, он выхватил микрофон из рук соперника и бросился за кулисы, где его окружили поклонники, фотографы и полицейские, и всем было от него что-то нужно. Они его любили. Или нет. Впервые их кумир оказался так близко. Но ему не было дела до фанатиков. Он пытался вырваться из их объятий, увидев, что через толпу к нему идет худенькая женщина  с  раскосым азиатским лицом. Только она могла понять и поддержать его в эту минуту. Ведь он не мог быть один. Ему нужно было делить с кем-то свои чувства, какими бы они не были.
Ведь Клаус Кински был актером с большой буквы.




Глава 1.Поляк в Бразилии

   - Амазонка!!! – диким голосом взревел Кински, скатился кувырком по трапу самолёта, чуть не позабыв свои вещи, схватил в объятия ближайшую пальму, расцеловал  кору и растянулся прямо на дороге с выражением неземного счастья в больших голубых глазах.
   Однако вскоре он поднялся, с совершенно спокойным лицом отряхнул костюм и уже хотел поправить причёсанную под «мафию» голову, как вспомнил, что для новой роли отпустил волосы. И теперь жёлтые как солома и такие же сухие патлы, закрывали глаза, лезли в рот, и от них было жарко.  Они никак не сочетались  с обликом европейца, но были требованием режиссёра.
    «Агирре, гнев Божий» был тем редким фильмом, где Клаусу могли дать по-настоящему глубокую роль, «уничтожающую изнутри». И его ожидания оправдались, когда он  взял в руки сценарий. Эта история была вообще не сравнима с теми поделками группы «В», в которых Клаус играл только с целью заработать. Он был лучшим негодяем, которого знал мировой экран. При этом  каждую свою роль он играл так, как будто это была последняя роль в его жизни.Он был настоящий герой Достоевского- такой же утонченный и психованный.
Кински  относился к тому редкому типу актеров, которые, независимо от уровня фильма, выкладываются до последнего и уже своим присутствием делают бездарное кино объектом особого интереса.

Соответственно,   все  видели в Кински талант только к так называемым «психопатическим ролям». И актёр терпеть не мог это деликатное определение, скрывавшее человека с чёрной душой, где нет места чистой любви и хорошим поступкам. Герой одинок, замкнут в себе, окружающие его ненавидят. Он чувствует это, и в ответ жесток  -  безумец, который может убить и сам умирает в конце. Но это амплуа уже стало его частью. К 1972 году ему уже стало все равно, кого играть, но от «Агирре» Клаус ждал многого.
   И вот так Кински шёл и думал обо всём этом. Стояла невыносимая жара; влажный насыщенный незнакомыми тропическими запахами  воздух, казалось, можно было потрогать – он дрожал и плавился. Актёру захотелось курить, но в таких непривычных условиях даже сама мысль об этом представлялась невозможной. Он сбросил пиджак и быстрее зашагал дальше.
   Около террасы уличного ресторанчика стояли две местные женщины в компании статного черноволосого мужчины. Мужчина курил толстую сигару, и Кински стало совсем невмоготу.
   Выразительные жесты возымели действие – актёр с наслаждением затянулся. Бразильянки, улыбаясь, окинули его предубедительными взглядами и о чём--то шептались между собой. Кински не удивился он и так резко выделялся среди смуглой, черноволосой толпы.

 - Ой, это же он!
 - Тихо, спугнешь! – Вдруг услышал Кински родную немецкую речь и в обернулся, недоумевая, как она могла тут появиться.

Позади стояли две молоденькие немки, точь - в - точь такие, как официантки в какой-нибудь пивной «Карл и Фридрих». Шатенка и блондинка.

Их большие глаза горели и сверкали, полураскрытые, конфузливо улыбавшиеся пухлые  губы, яркие и влажные, ждали поцелуев, груди взволнованно вздымались в глубоких вырезах коротких платьев. Кински они понравились.

Девушки так впились в него глазами, что актеру показалось, будто они раздевают его этими пылающими взглядами. И так в это поверил, что невольно ослабил галстук. Девушки в восторге замерли, ожидая продолжения.
 - Господин Кински, можно  автограф? – наконец осмелилась блондинка и залилась краской.
Актер с сожалением развел руками, показывая, что у него ничего с собой нет. Тогда шатенка с высоким начесом полезла в сумочку и благоговейно  протянула кумиру два листика блокнота и ручку.

 Пока Кински привычно   выводил  свою фамилию, то услышал, как блондинка прошептала:
 - Эту ручку держал сам Кински!!!!
Тогда он подумал и сказал:
 - Девушки, мне кажется, что вам будет мало моего автографа. Я здесь остановился на съемки,  - он поспешно дописал адрес,  - Так что вечером я жду вас в отеле «Мачу - Пикчу»
 Девушки замерли в восторге, не найдя слов благодарности.  А Кински просто не мог удержаться. За время перелета он стосковался по женским ласкам и радовался такой удаче.
 - Так вы придете? – Спросил он.
 - Конечно, конечно, придем! – наперебой закричали девушки.
     Актер повернулся и пошел дальше, чувствуя на себе обжигающие взгляды, полные любви.

Смуглые белозубые бразильянки улыбались ему, но Клаус уже думал о другом:

«Хм, Вернер Херцог….  Не тот ли это парень, с которым я жил в одной квартире? Надо же, он стал режиссёром. Интересно, ему тоже нужны психопаты?»


Глава2. Их первая встреча

Кински пришел в свой номер. Напряженный цвет стен, аляповатая картина с изображением древнего священного города  Мачу-Пикчу, тропические растения, дающие приятную тень – вот, вот Бразилия. Клаус с наслаждением  упал на свежие простыни и закинул руки за голову.

Вдруг кто-то робко и тихо постучал. Кински приподнялся. Дверь приоткрылась и вошел тридцатилетний человек самой располагающей наружности. С трепетом глядя на актера, он замер в дверном проеме. Это был Вернер Херцог, режиссер «Агирре, гнева Божьего». Он совсем не производил впечатления руководителя. Длинный, в щетине, с копной каштановых волос над сурово-унылым, редко меняющим выражение лицом. Упрямый взгляд маленьких глаз доказывал, что «неистовый баварец» умеет добиваться своей цели.

- Входите,  - пригласил его Кински и поднялся.

Но режиссер стеснялся. Актер не смог долго ждать и чуть ли не насильно подвел его к столу.

Херцог долго молчал. Собственно, они были знакомы до этой встречи. Но не настолько, чтобы правильно судить друг о друге. К тому же Кински был на 16 лет старше и казался режиссеру авторитетом, но как к человеку он не мог относиться к Клаусу положительно.
 Знаменитый к этому времени актер родился в крошечном польском городе Сопоте.   Его отец был неудавшимся  оперным певцом. Жили в нищете. Клаус почти не учился, потому что был вынужден подрабатывать - рассыльным, чистильщиком обуви, дворником и мойщиком трупов. Он вынужден был с детства воровать, чтобы прокормить себя и семью, поэтому имел постоянные столкновения с законом.
     В 1943 году в семнадцатилетнем возрасте он был призван в фашистскую армию. В 1944 году Клаус отбился от части, блуждал по разоренной земле, питался гнилыми яблоками и молил американские  самолеты сбросить на него бомбу.
      Был ранен и попал в плен к англичанам, в чьей тюрьме и провел остаток войны. Там он начал разыгрывать пьесы и сценки перед товарищами-военнопленными.
     Он  так хорош собою, что на  этой самодеятельной сцене играл в основном женские роли.  Когда его пригласили в фильм «Моритури» - Клаусу тогда был 21 год – он поменял свое длинное неуклюжее имя на громкий,  звучный , аристократический  псевдоним – Клаус Кински.
У актера долгое время не было страны, дома, семьи. Он путешествовал с театральной труппой.
 
    После  Второй мировой войны Кински играл сначала на провинциальных, а потом берлинских сценах.  Он даже играл князя Мышкина в спектакле Лина ван Брехта, и свою старшую дочь Анастасию назвал в честь героини этой пьесы. Записи его прочтений стихотворений Гете,  Рембо и  Шиллера расходились на грампластинках.  Публике особенно нравился его  моноспектакль «Иисус Христос  - Спаситель», где Кински изображал Христа как психопата-авантюриста.
В кино Кински предпочитал низкопробные коммерческие фильмы высокому кино, потому как гонорары там были выше. Исключением из этого правила стали фильмы Сержио Леоне "Доктор Живаго" и "На несколько долларов больше". К 1972 году он засветился в таких фильмах, как «Песнь о Роланде», «Жюстина маркиза де Сада», «Черный киллер»,  «Людвиг II– блеск и падение короля»  и вообще, он был одним из самых знаменитых актеров ФРГ.

История Вернера Херцога была такой же яркой. В возрасте 12 лет он заинтересовался кино и  литературой. В юности он получил несколько наград, как подающий надежды поэт. С кино все было не так гладко.  Помимо  учебы, Херцог работал в ночную смену сварщиком ,чтобы заработать деньги на свои фильмы. В 17 лет удача наконец улыбнулась будущему режиссеру. Его сценарий был запущен в производство одной из немецких студий. Но  как только продюссеры узнали, что автор сценария несовершеннолетний, проект закрыли.
В 1962 году, когда ему было 19 лет, он снял свой первый фильм - "Геракл".В 1963 году Херцог открыл свою собственную киностудию.
Все его герои  - отчаянные бунтари-одиночки, неспособные найти общий язык с миром. Все  искатели  странной и почти невыполни¬мой мечты, почти всегда — авантюристы. Поэтому Херцогу казалось, что в Кински он найдет свою музу.
Будущий режиссёр был  ещё подростком, когда впервые  увидел Кински на экране. Это была картина 1955 года – «Дети, мать и генерал»****
   Его совершенно потрясла сцена в этом фильме, где актёр только просыпается. Он влюбился в Кински и вышел в киноиндустрию, может быть, благодаря ему. Теперь он был очень рад, что смог пригласить любимого актёра в свой фильм.  Его фильмы уже имели узнаваемый стиль .



Но самое главное, что он  обладал замечательным свойством – договариваться. Если он сумел пригласить на главную роль  Кински, которого не могли уломать такие титаны как Федерико Феллини  и Стивен Спилдберг.
     - Так вы стали режиссером? – спросил актер.

Херцог неопределенно пожал плечами и конфузливо улыбнулся. Чтобы прервать тягостное молчание, он стал рассказывать о фильме.
 - Но я уже читал сценарий, мне очень понравилось, - сухо прервал  его Кински.

   - Хочу сказать кое-что насчёт вашей роли….
   «Ну-ну, - подумал актёр, - не понимаю, что можно здесь обсуждать. Такой «психопатический герой»…  В поисках золота, а если точнее в погоне за богатством и властью повел отряд на верную смерть, и в результате остался один на плату, вместе с мартышками, и, якобы, надеется, что найдёт Эльдорадо».
   Верхняя губа Кински дёрнулась вверх, обнажив зубы, что означало очень большое раздражение.
Но, Херцог не обратил на это внимания. Актёр нахмурился ещё больше и закурил.
   - Видите ли, - начал режиссер, почему-то боясь глядеть Кински в глаза, - собственно, я рассматривал идею фильма как влечение к смерти….
   Херцог закусил губу, поглядел в потолок, будто отыскивая там продолжение сложной красивой фразы (заранее подготовленной) – упорный взгляд актёра сбивал его с толку. А Клаус  уже разозлился, что  этот зануда  пришел только для того, чтобы высказать  ненужные комментарии к роли и столь же ненужные выводы.
   - Так что же вы хотели сказать? – дружелюбно спросил Кински и спокойно пустил столб голубоватого дыма.
   - Влечение к смерти. Да, да, - замялся Херцог, нахмурился,  - и произнёс медленно – медленно, -  процесс невротизации  общества, когда на вершине пирамиды стоит неврастеник с манией величия.

   Кински  опять вызвал на лицо знаменитую гримасу, которую копировали все его поклонники, даже нежные молодые девушки.
«Какое мудрёное слово, - закусил сигару актёр, где он только его вычитал?
Похоже, он даже не понимает его значения…   Невротизация …»   
   - Ну? – неожиданно грубо продолжал Кински.
   Херцог постарался взглянуть на актёра как можно спокойнее, хотя он смутно боялся того, что может последовать за этим «ну». Ведь режиссёр слышал о том, как Кински читал стихи в каком-то  театре, кидал в публику канделябры с горящими свечами, отчего театр выгорел. Так эксцентричный актёр платил зрителям за «неблагодарность».  Несомненно, психопатические роли плохо влияли на поведение Кински. А как он вживался в безрассудных персонажей, какой великолепной, выразительной была его игра! Херцог знал, что лишённый нормальных ролей актёр вкладывает всю душу в них. Какая-никакая, а душа у него была, хоть в это и не верилось с первого взгляда.

Особенно внешность выдавала странный характер Кински с головой.
Лицо актёра Всевышний наделил чертами правильными, но в большей степени выразительными. Широкое, с высокими скулами, оно сейчас чем-то походило на лицо древнего человека. Огромный лоб, изборождённый морщинами (а лет Кински было только сорок шесть), выказывал бесспорную гениальность. Из подо лба, как из под-под навеса, мрачно глядели глубоко посаженные, огромные синие глаза. Мощно вылепленные глазницы дополняли густые светлые брови. Широко вырезанные ноздри короткого прямого носа придавали лицу гневное, дикое выражение. Вот только губы были как у гориллы, но ведь и в самом правильном лице должна быть изюминка.
И самое главное, это лицо никогда не сохраняло долго одно и то же выражение, беспрестанно меняя комбинации мышц. Кински  был крепкого ладного сложения и отличался необыкновенной грациозностью, что редко встречается даже у женщин. Благодаря такому необыкновенному лицу он  в каждом фильме был разным.

   
   - Да, кстати, хотел сказать, что завтра же начинаем съёмки! – ни с того ни с сего сказал  режиссёр.
    - На Амазонке? – Кински сделал вид, что удивлён такой экзотикой.
   Херцог кивнул и тихо прикрыл дверь за собой. Он еще не знал, на кого напоролся. Одно дело если это твой сосед, а если это знаменитый актер….


 Глава 3.Съемки на берегах Амазонки

   Река Амазонка находится в экваториальном поясе, в государстве Бразилия  (Южная Америка). Площадь бассейна реки равна плошади Австралии.   Эти строчки учебника географии – почти единственное, что вынес Кински за время пребывания в школе, где его дважды оставляли на второй год, так и вертелись сейчас в мыслях актёра как старая, надоевшая песенка. Может, они оказались пророческими? Ведь сейчас он трясся в поезде по дороге к этой самой Амазонке на съёмки фильма «Агирре, гнев божий». Название величественное и многообещающее, а на деле – какой-то банальный бред сумасшедшего, наверно, такого же, как главный герой.
   Кински оглянулся. Рядом ехали остальные актёры. Все они были испанцами, и Агирре со своими голубыми  глазами поляка и соломенными волосами чувствовал бы себя очень плохо, если бы Фернандо де Гусмана, основного сподвижника Кински, не играл бы типичный немец – Петер Берлинг. Но, вот он как раз держался с испанцами на короткой ноге.
 Вдруг Херцог наклонился к нему и начал   что-то рассказывать. Актер его почти не слушал, хотя это была история создания фильма:
 -  Сценарий я  написал за  2 дня, причем не в самом трезвом виде. Тогда  я ехал со своей футбольной командой в автобусе. Мы везли две бочки баварского пива для команды, с которой должны были играть в Италии, но так получилось, что первую из них опустошили уже в Австрии. Я строчил сценарий на маленькой пишущей машинке, которую держал на коленях, а вокруг меня пьяные вдребадан молодые люди горланили непристойные песни. Самое ужасное, что наш высоченный голкипер постоянно пытался заглянуть мне через плечо и прочесть, что я пишу. В конце концов его вырвало прямо на страницу, так что часть написанного пришлось выкинуть в окно. Так пропала пара превосходных сцен - я до сих пор так и не вспомнил, что там было"*****

   Рядом с  Кински  сидела  сонная белокурая девушка, по сценарию дочь Лопе де Агирре. Но сейчас они оба молчали, не желая разговаривать. Ещё немного, и на камеру придётся делать вид, что они любят друг друга. Кински даже не смотрел на неё, а обдумывал интонации, движения. Но особенно настойчиво лезла в мысли одна фраза, так и стоящая перед глазами, написанная кровавыми буквами:
    «Я -  гнев божий. От моего взгляда задрожит земля. Захочу – птицы посыпятся мёртвыми с деревьев. Кто ослушается -  разрежу на сто кусков и растопчу так, что можно будет красить стены».
   И вот с этими словами было труднее всего справиться. Кински мысленно произносил их так и этак, пока смысл не дошёл до мозга. Стало невольно жутко. В этих словах было безумие. Кински передёрнуло. За окнами проносились пальмы.
И – Амазонка.
   Вся съёмочная группа окунулась в джунгли. Актёры обрядились в средневековые костюмы. Но стоило Кински нацепить шлем похожий на  ведро, и услышать команду «Мотор!», он забыл обо всём:
Что зовут его  Клаус Кински, что он представлял Золушку в лагере военнопленных, о сигаретах, без которых существовать было трудновато, о жене  вьетнамке – Минхой, ждущей его в Германии…. Теперь он конкистадор Лопе де Агирре, хромоногий калека. И когда он освободился от того, что связывало его с реальностью, то чудесная перемена произошла в его лице.
   Черты как-то выровнялись, засветились глаза, и Кински стал по-настоящему красив. Это был конквистадор, готовый во имя Христа порушить не одну индейскую цивилизацию.

   
 Глава4. Выход из образа

     На съемках царили такие же страсти, как в сценарии. Кински вел себя как примадонна и всеми заправлял. Херцог к этому и готовился. Злобный пыл актера передался и ему: обычно сдержанный, он вспылил и прикрепил к камере винтовку и держал актеров на мушке. Но результат стоил того.

Кински потребовал  чуть ли не часть кассового сбора, увидев потрясающий итог трехмесячной работы. Сидя на премьере в темном кинозале, он не мог оторвать глаз от экрана. История Агирре, хромоногого демона, который ведет окружающих в ад, движимый желанием получить славу, богатство и власть, потрясла актера до глубины души. Он решил, что это его лучшая роль и не заметил, что к концу фильма уже рыдал, как ребенок.

   Но Синдикат французских кинокритиков, к мнению которого все как раз и прислушивались, словно не заметил Кински. А премии получили…  режиссёр и оператор.
   Кински вышел из зала весьма раздосадованный, но едва не взбесился, увидев счастливое лицо режиссёра, пожимавшего руки актёрам.
   И тут к бывшему искателю Эльдорадо подошёл его сподвижник.
   - Извините, но вы так странно сутулитесь и подволакиваете ноги, словно вы ещё не вышли из образа Лопе де Агирре, - сказал он.
   Кински вздрогнул, ощутив ноющую боль в пояснице. Он настолько вжился в роль хромого калеки, что долго лечился, исправляя деформированный позвоночник.
   Узнав об этом, Херцог лишь покачал головой и таинственно улыбнулся. Он знал, что не отпустит Клауса просто так. Сломанный позвоночник был своеобразным боевым крещением, после которого Кински незаметно для себя попал в команду режиссера, уже включавшую оператора Томаса Мауха, актеров Питера Берлинга и Жозе Левгоя, и музыкальную группу Рopol Vuh.


   
 Глава5. Грим и индивидуальность

    После «Агирре» актер и режиссер на несколько лет потеряли друг друга из виду и встретились в 1978 году, когда Херцог задумал внести свою лепту в фильмы про Дракулу. Кински впервые играл вампира, но сразу нашел, к чему придраться.
   - Почему ваш Дракула, - срывался Кински, - смотрит на Джонатана так, как будто не он перегрызёт ему шею, а ему самому?!! Почему я должен изображать не настоящего вампира, я какую-то побитую собаку?!!!
   Херцог спокойно смотрел на одетого Дракулой Кински, хотя это было страшное зрелище.
   Коричневый сюртук до пола делал актёра намного выше. Накладные ногти длиной примерно в пять сантиметров не вязались с руками чернорабочего. Вся солома была начисто сбрита, уши увеличены накладками, губы накрашены красной помадой, глаза подведены фиолетовым, а всё остальное замазано килограммом белил. За этим «сложным» гримом актер ежедневно проводил по 4 часа.

   - Ваш Дракула, - объяснял Херцог, - устал жить и убивать, поэтому он вызывает не страх, а сочувствие. Любовь к Люси возвышает его. Для него кровь это и есть жизнь и любовь. И смерть ради крови Люси – жертва любви, хотя и напрасная.

Кински сложил руки на коленях и мутным взором уставился на режиссёра, оскалив зубы, потому что вместо верхних резцов были вставлены какие-то ужасные распорки, впивавшиеся в нижнюю губу. От этого рот было не закрыть и не открыть. Можно только выразительно шевелить губами, и слова вдобавок вырывались со змеиным шипением.
   - Вы не знаете, какие страдания мне доставляет этот дурацкий грим,  - Кински вернулся к давно забытому польскому «пшеканью»  и показал когти,-  каких трудов мне стоило ими овладеть! Я уже бутылки без помощи пальцев открываю! И знаешь ли ты, что вся эта косметика замазала мне индивидуальность?!

   Вот такого мнения был актёр о фильме «Носферату – призрак ночи» - экранизации «Дракулы» Брэма  Стокера. Сюжет был изрядно перевран для краткости и отчасти потому, что Херцог снимал ремейк немого  фильма Фридриха Мурнау «Носферату- ужас ночи»  и содрал оттуда все, что только было можно.

 Только одно обстоятельство мирило Кински с режиссурой, -  то, что возлюбленную Дракулы играла Изабелла Аджани, женщина необыкновенной, неземной красоты. К этому времени он уже расстался с вьетнамкой и находился в поиске чего-нибудь более экзотичного. «Носферату», был, пожалуй, самой неудачной работой Кински. Зрители привыкли к тому, что его герои обычно буянят, многозначительно молчат, психопаты или крутые мачо. А Дракулу будто прихлопнули пыльным мешком. Актер этого не понял и весь фильм только и корчил жалобные рожи, скалил накладные зубы, выразительно зыркал и очень старался всех напугать. Двигался грациознее обычного – вообще, из кожи вон лез. Весь его пот и кровь было видно в кадре, это не есть хорошо.
Но когда маленький сын Кински увидел папу в гриме, то поднял страшный крик на весь кинозал. Для отца это было лучшей рецензией.
Изабель Аджани, наоборот, повезло с гримом. От природы у нее были небольшие зеленоватые глазки, которые при помощи теней превратились в огромные, глубоко посаженные черные очи. В образе хрупкой Люси она была очаровательна – тоненькая, с тихим голосом. Кински отлично понимал влюбленного в нее Дракулу! Он даже поухаживал за актрисой вне кадра, но так как  без грима, да еще с лысиной, был жуть какой страшный, красавица его отвергла.
Фильм получился совсем не страшный, а красивый и медитативный, а Вернер Херцог понял, что больше никогда не будут снимать ужасы.

В результате «Носферату» получил «Серебряного медведя»(да и то наверняка из-за Изабель), а Кински за своего зачуханного Дракулу  удостоился приза за лучшую мужскую роль.
«Вот теперь все будут называть меня лысым чертом. А раньше был «старообразный монстр с лучистыми глазами младенца на изможденном лице», - подумал  Кински и поскреб в раздумье голову. Лысина издала такой звук, как будто чистили репу.


 Глава 6. Отец и дочь.

Это было на съемках «Носферату». Репетировали сцену, когда Дракула пытается укусить Джонатана. Оператор напряженно двигал камеру. Стояла полная тишина. Потому что если кто-нибудь вякнет, скрипнет стулом, то Клаус выйдет из образа и всем будет очень плохо.
  Кински уже перестал быть собой. Он был вампиром, и всем было страшно, несмотря на его грим. Он медленно полз по кровати, постепенно наклоняясь и протягивая к шее Джонатана скрюченные руки. Напряженное тело чудом удерживалось в равновесии. Каждое движение  было идеально срежессировано, как у танцовщика.
  Все вжались в кресла и стиснули губы.
   - Господин Кински, вас к телефону, - вдруг сказал кто-то.
Актер шарахнулся и рывком оборотил к  говорящему оскаленное лицо, ужаснув его.
 - Кто? – хрипло и злобно спросил он.
 - Анастасия Кински.
    Никто толком не понял, что случилось с актером. Он за какие-то секунды сорвался с кровати и не побежал, понесся к телефону, как американский ураган. Даже тому, кто казал о звонке, стало  интересно, что это за женщина.
Кински уже был у телефона. Он с нежностью прижал трубку к уху, губы его дрожали в слабой и невольной улыбке.
 - Да, Настенька, - прошептал он.
 - Я узнала, что мы с тобой снимаемся в одном городе, - раздался с другого конца сухой неприветливый голос, - у меня есть час. Если хочешь, я тебя подожду, - она назвала улицу.
  -Да, да, конечно, я сейчас еду к тебе! – сглатывая слова от радости, торопливо ответил он.
 - Жду.
 - Скоро буду, моя малышка..- прошептал Кински, но Анастасия уже положила трубку.
     Он лихорадочно, кое-как, стер грим, нацепил куртку, и никому ничего не сказав, побежал вызывать такси. Сердце у него так и прыгало, он торопил время и нагрубил таксисту, но не заметил этого. Он ерзал на заднем сиденье, вытягивая шею, и в каждой женской фигуре ему чудилась Анастасия. Он так долго ее не видел….    Он так любил ее, что свалил  грубый тон на испорченный телефон.
   Он увидел ее стройную фигурку на остановке автобуса и принялся выламывать дверь машины, позабыв, где ручка.
-Настенька, милая, - он схватил дочь в объятия и покрыл ее нежные щеки поцелуями.
 - Пусти уже, - сердито сказала она, вырываясь из крепких отцовских рук.
 - Ну, Настя, я же так редко тебя вижу...
-Да ты уже всю меня вымазал гримом,  - рассмеялась она, разглядев отца. – Боже мой, а где же твоя шевелюра?! Какой ты стал страшный,  я тебя насилу узнала.
 - Мелочи, - улыбнулся он, - причуды режиссера. Пойдем.
  Улыбка медленно сошла с лица Насти и оставила место тяжелому скучному взгляду. Он взяла отца за руку и притянула к себе, потому что он шатался от радости.
     Какой-то прохожий взглянул на них с удивлением. Может быть, он узнал их, или же его удивила шутка природы, сделавшая дочь точной копией отца. Это было такое сходство, которое можно встретить только у животных.
Все в Анастасии было таким же, как у Клауса – стройная грациозная фигура, соломенные волосы, большие светлые миндалевидные глаза, высокие скулы, характерные губы, квадратные челюсти  и тяжелые кисти рук. Но она была очень красивой, точь-в-точь, как сам Кински, когда ему было18-20 лет. Она тоже снималась в кино. Была талантливой актрисой. Ее несчастное нищее  детство в точности повторяло детство отца. Оба пользовались огромным успехом у режиссеров и противоположного пола. Их различало только то, что Настя предпочитала высокопробное кино. Сейчас она снималась в фильме «Тэсс». Кински такое сходство радовало, а Анастасию пугало. Отец любил ее больше жизни, и  девушка не знала, как смотреть на эту  любовь. Она держала отца на привязи сухо-снисходительного тона, потому что не знала, какой  фортель он может выкинуть. Были периоды, когда она почему – то испытывала к нему самую настоящую ненависть, но на это зло отец отвечал добром.
   Но с дочерью Клаус становился мягким, добрым, послушным, ласковым, даже лицо его во время этих коротких свиданий как-то смягчалось. Но никто обычно не видел их, и в глазах масс Клаус Кински оставался ходячим смерчем, словом, таким, каким был только в кино. Но таким считала его и Настя.
 - Я читала, что у меня теперь появился брат,- сухо сказала вдруг Настя.
Лицо Клауса тоже окаменело, голос стал пустым:
-Да. Николай. Прелестный мальчик, очень похож на меня.
Они остановились.
 - Я сказала что-то не то? Извини.
 - Нет, ничего особенного, все в порядке. – Отвернулся он,  и радость свидания с дочерью развалилась, оставив серую стену непонимания, чуть потоньше, чем Берлинская стена.
   Настя чувствовала себя виноватой. Ей захотелось быть сейчас где-нибудь далеко-далеко от отца.
     Из-под земли вырос папарацци:
 - Господин Кински, это ваша новая подруга?
 - Пошел к чертовой матери!!!! – Крикнул актер на всю улицу и сшиб журналиста с ног.
     И Настя заплакала.
 - Что? Что случилось? – Бросился к ней отец.
 - Я забыла уже, как ты кричишь, -  сквозь слезы улыбнулась она. Вулкан потух, и нечего было бояться.
- Ненавижу журналистов. Идиоты. – примиряющее сказал он.
    Некоторое время они стояли молча. Настя взглянула на часы.
 - Мне пора,- с сожалением вздохнула она.
 - Прощай. Меня тоже ждут.
 И они расстались. С натянутыми улыбками  и тяжестью в душе.


Глава7.  История полкового цирюльника

Когда лысина   Кински покрылась порослью, которую можно было разглядеть только в микроскоп, Херцог снова пригласил его.  И прямо со съемок «Носферату» они поехали в Чехословакию, в маленький городок Телч.

   - Опять экранизация? - спросил Кински, увидев сценарий, который был написан по пьесе "Войцек"  немецкого  романтика-драматурга Георга Бюхнера.
 -Это самое лучшее, что написано на  нашем языке, - заметил режиссер.
 
Пьеса рассказывала о  бедном полковом цирюльнике  Войцеке – типичном «маленьком человеке». Его вечно поучают уважаемые буржуи маленького городка, в котором они все борются за место под солнцем, а именно генерал и доктор, у которого Войцек  вынужден подрабатывать «подопытным кроликом». Тот заставляет  цирюльника питаться одним горохом. Между тем Мария, которой наскучила жизнь с солдатом, отдаётся статному тамбурмажору. Войцек пытается урезонить соперника, но в ответ получает побои и унижения.
Рассудок покидает забитого, униженного и оскорблённого человека — его начинают посещать странные видения.  Однажды посреди ночи голос внушает ему: «режь! режь!» — и нож мелькает перед глазами. В конце концов Войцек покупает дешёвый ножик и, заманив Марию к озеру, исступлённо закалывает её. Потом он забрасывает орудие в озеро и входит в воду, чтобы очистить свою одежду от пятен крови ,а возможно, чтобы утопиться.
        Сначала на роль главного героя бы выбран уже задействованный у Херцога  непрофессиональный актер Бруно С., но режиссер  почему-то выбрал  свою музу. Потом Херцог проклинал этот час.Это было что-то новое, и   Кински  согласился.

У фильма был очень маленький бюджет, из-за   этого уложились  в две недели. Во время съемок Херцог использовал сложный прием: каждая сцена снималась со статичной камеры. Темп пьесы и так  небыстрый, а такой метод  съемки делал его еще более медленным. Впрочем, зрители привыкли к этой манере режиссера и оценили «Войцека» по достоинству, как глубоко психологичный фильм. Многие смотрели фильм с болью в сердце, узнавая в Войцеке себя. Войцек был  чужд миру, в котором живет. Он мыслит тонко и глубоко. Он стал безумным потому, что не смог принять эту реальность.

- Черт возьми, какой я тут страшный! Я так понимаю подружку моего героя! - ужаснулся  Кински при просмотре фильма на Каннском фестивале.
-А про фильм ты ничего не хочешь сказать?! – Наехал на него в тишине зала Херцог.
-Мне неважно, где сниматься, лишь бы платили побольше!!! Я как проститутка – отдаюсь за более высокую цену! – В мутно-синих глазах актера загоралась истерика.
 - Тьфу, прости Господи, - в сердцах плюнул режиссер.
 - А ты, ты сколько мне платишь за своих «конкистадоров бессмысленного»?!!!
-Не мешайте смотреть,  - прервала их страстный спор исполнительница роли Марии, Ева Маттес.
 -Люди будут смотреть его потому, что там есть я. – не унимался Кински
 - Да заткнись уже! – рыкнул режиссер.
Остальные зашикали на них. Кински только распалился. Казалось, он сейчас будет дышать огнем. Он еле-еле досмотрел фильм и не узнал, что его партнерша  получила приз за лучшую женскую роль .
Кончилось все тем, что после напряжения, пережитого в образе Войцека, Кински заболел лихорадкой. Конечно, режиссер  понимал актера – ведь Клаус в этот раз работал на износ.



Глава 8. Тихий фанат Карузо

   - Опять Амазонка? – взбеленился Кински, растягивая тесный галстук, – Я не понимаю, за что ты любишь эти вонючие джунгли!!
   - Это реальные события.
   - Да я в своей жизни не слушал этого Карузо!
   - Ничего страшного. Но хотя бы то, что твою подружку будет играть сама Клаудия Кардинале, тебя устраивает?
   - Кто бы со мной не играл, я тебе говорю, что этот мюзикл в итоге не будет стоить тех трудов, которые ты в него вложишь!!

   Речь шла о предстоящих съёмках фильма «Фицкаральдо». Главный герой без памяти любит Карузо, и хочет построить на Амазонке театр, и пригласить туда своего кумира.
   Вернер Херцог вообще сомневается, стоит ли опять трепать себе нервы с Кински и предложил роль двум другим актёрам– Мику Джаггеру, женственному мальчику, который приходил на интервью в шелковых кофточках и Джемсу Робардсу. Оба  спасовали перед условиями съёмок. И в самый критический момент, когда Херцог уже отчаялся, пришла телеграмма от Кински.  С отменным здоровьем , джунгли и гнилостный экваториальный климат были ему  нипочём.   
    Вернер Херцог не любил джунгли, хотя действие почти всех его фильмов происходило именно в них.  Он видел в них блуд, разврат и  гниение,  и считал, что это единственное место, где Бог оставил свое творение незаконченным. Эти же слова Херцог  написал в титрах в начале фильма.
   
Но тут вошла  Клаудия Кардинале, признанная красавица и знаменитая итальянская актриса. Херцог подмигнул Кински. Тот быстро оценил её параметры. Ей шел 44 год, она была в самом зените своей сногшибательной красоты, хотя Клаусу, когда он смотрел ее фотографии, показалась, что она  похожа  на сухую селедку.

 Смуглая кожа, пышные формы, огненные глаза, волевое лицо с высокими скулами – она идеально подходила на роль содержательницы публичного дома в захолустном Иквитосе, авантюристки и просто любящей женщины.

В жизни она оказалась гораздо милее – много улыбалась и громко, заразительно хохотала.
Кински было уже 52, со своим пергидролевым  блондом и безумным взглядом он никак не отвечал её представлениям о мужской красоте. Но упрямое лицо с большими мешками под глазами и доказывало, что этому человеку и Анды под силу свернуть. В общем, они были прекрасной парой.

- Только я не могу понять, в чем смысл его авантюры. – вернулся Кински к мысли 10-минутной давности.
 - Ты знаешь, моя цель жизни в том же, в чем и цель главного героя. Непреодолимая вера внутри Фицкарральдо  ведет его  к тому, чтобы вытащить корабль на землю,причем благодаря дикарям,после коего действа они видят реальность нереального,а затем пролить в их души музыку,которая и является волшебством,а остальное лишь декорации.

Кински и Клаудия понимающе покачали головами  - Херцог всегда выражался витиевато.

   - Ну как она тебе?
   - Я думаю, что у нас с ней не будет «химии», - сокрушеннно бросил актёр.
   - Почему?
   -Она такая же, как я. Мы будем играть на равных, хотя по сценарию у нее не так уж много слов. Не знаю.. просто я всегда играл с мордашками.И выигрывал от соседства с ними. Но Клаудия….
    - Но в «Носферату» ты не оттёр Изабель  Аджани!А ее ты относишь к категории «мордашек».
  - Так это моя самая неудачная роль.  Изабель, можно сказать одна, выиграла  за этот фильм «Серебряного медведя»! Ну еще не забудь тех милых котиков. Вот, если бы ты видел, что я сделал с Орнеллой Мути в фильме «Любовь и деньги»! Она получилась такая страшная! А ведь тоже признанная красотка. Я её переиграл!

 - Клаус, да все в курсе, какой ты и без грима красавец – улыбнулся Херцог.

 «Фицкарральдо»  рассказывал  о борьбе  за мечту. А  вот съемки стали борьбой за мечту для Вернера Херцога.


Глава 9. Как выжить в джунглях с  сумасшедшим

    Кински сидел под пальмой, надвинув на глаза кокетливое канотье своего героя. Вся съёмочная группа разбежалась, оставив его одного.
По ходу действия Херцог понял, что мечтать об этом фильме было намного легче и приятнее, чем снимать его. Дни бурной работы сменялись периодами застоя, и только с четвертой попытки режиссер все-таки смог покорить и фильм, и своенравных актеров, и джунгли, и индейское племя. 328-тонный корабль «Молли Аида» наконец, сдвинулся с мертвой точки и под пение Карузо, раздававшееся из допотопного граммофона, полез на вершину горы.

Даже с краснокожими Херцог смог договориться, но постичь загадочную польскую душу Кински никак не мог.
    Шёл четвёртый год съёмок. Актёр состарился, увял. Мешки под глазами не мог убрать даже самый удачный ракурс.
Из отеля все участники съёмочного процесса переселились в травяные хижины, но всех измучил не столько процесс, сколько Кински.
Развлечений было мало, и бедная Клаудия Кардинале  в чем мать родила танцевала перед индейцами, правда, много лет спустя упомянула это выступление в интервью и добавила, что «Фицкарральдо » был самым большим приключением в ее жизни.
Индейцы пришли в восторг от ее танца под этническую музыку Popol Vuh и сменили гнев на милость.
 - Господин Херцог, - переводил режиссеру речь вождя племени местный актер, игравший проспиртованного кока Хуэрэкеке, - они предлагают вам убить заносчивого бледнолицего.
 - Это кого?  - насторожилась вся съемочная группа.
 - Он говорит о Кински, - догадался кто-то.
 - Да я и сам несколько раз на него покушался, - обнадежил индейцев режиссер, - но он нам нужен.

Вернер действительно собирался поджечь хижину Клауса, чтобы как следует проучить актера. Но тот оказался хитрее. После очередной ссоры, которую Кински уехал переваривать домой, он привез в джунгли свою любимую собаку. Режиссер, не боявшийся залезть в кратер действующего вулкана, испугался злобного оскала немецкой овчарки и ретировался.

Когда Кински возжелал всё бросить и уехать из Перу, и даже сел в лодку, — Херцог сказал ему, показав револьвер, что всадит в капризного актёра все пули, кроме последней, которую пустит себе в голову. После чего «работать с Кински стало сплошным удовольствием»

   Клаус знал, как ему досталась эта роль, и изводил всех своими капризами и придирками. И хижина тесная, и режиссёр тиран… но о покушениях еще не догадался…
   Все знали, что капризы  были неотъемлемой частью натуры Кински. Себялюбивый и гордый – всё это чисто польские качества. Но все понимали одно – он уже всех вымотал! Даже обезьян  на лианах.
   В это время Херцог нарезал киноплёнку, раздумывая, что оставить в фильме, что отдать Лесу Бланку  в документальную ленту «Бремя мечты»(о съёмке «Фицкарральдо»), а что оставить для фильма о самом Кински – «Мой любимый враг».
   Вдруг он услышал какие-то крики и поспешно выбежал из своей хижины, естественно думая, что крик поднял недовольный Кински. Но нет.
   Оказалось, что одного рабочего индейца укусила очень ядовитая змея и страшно опасная.
   До ближайшего медпункта надо было пересечь джунгли. Человек знал об этом и отрубил себе ногу.
Херцог застыл от изумления: «Вот это подвиг. Это не пароход через джунгли протащить».
   - Ошеломлённые люди столпились вокруг индейца, но вдруг раздался противный голос Кински:
   - Вернер, мне опять дали чуть тёплый кофе, а не горячий!!!
     Все обернулись с разинутыми ртами. Под пальмой на складном стульчике сидел Кински и, как ни в чём не бывало, пил кофе.
   Некоторое время стояло неловкое молчание.
   - Хотел бы я, чтоб тебя сейчас укусила вот эта чучула, - нашёлся Херцог,
     «Он сам был чучулой» - подумал оператор. Кински всегда говорил ему, что плохо получается в кадре.
   И тут актёр вдруг бросился на Херцога и стал его душить.
 - Да что же это, разнимите их! – крикнула Клаудия.
   Но Кински не дался. Он осыпал режиссёра упрёками и кричал на весь лес. Херцог не стал вступать с ним в перепалку и отошёл, но актёр не отстал от него. Он явно изливал пар за четыре года съёмок. Актёр останавливался только затем, чтобы перевести дыхание – и ругань вновь лилась из него.
   Все разбежались или заткнули уши.
   «Так вот почему Федерико Феллини назвал его истеричной блондинкой» - подумала Клаудия.
   Херцогу некуда было деваться. Он с тоской смотрел на охрипшую и красномордую музу.
    Кински ругался четыре часа подряд.
   Видя, что он не перестаёт, Херцог прошёл в свою хижину и достал из-под подушки шоколадку долгого хранения. Держать такие продукты было рискованно.
   Режиссёр отломил кусочек. Кински притих, вздохнул и вернулся под пальму.
   - Господин Херцог, а ведь я заснял всё это, - сказал оператор.
   - Все четыре часа?!
   - Кусочек.
   - О, отлично, вставлю это в «Моего любимого врага».

Наконец, в марте 1982 года состоялась долгожданная премьера фильма на Каннском кинофестивале, с которого к тому же осталось много смешных фотографий.
«Фицкарральдо» получил приз за лучшую режиссуру – и не зря: этот фильм походил на сказку, волшебный сон, полный музыки, который сняли на камеру.  Главный герой, над которым все окружающие вначале смеялись, смог доказать, что музыка  - это язык, понятный всем – и индейцам, и болотным свиньям и  для многих «Фицкарральдо» стал культовым.
Пересматривая свое творение, Херцог посчитал некоторые сцены слабыми, но переделывать эту огромную работу  не было смысла, потому что и в таком виде она выражала то, что хотел сказать режиссер.


Глава 10.Вице-король шоколадок 

Кински качался в гамаке на лугу у своего загородного дома и читал сценарий:
«Я не буду играть даром,
Дамы и господа.
Киньте мне пару монеток,
И вы услышите балладу
О Франсиско Мануэле,
Которого называли  Зелёной коброй,
Повелителе рабов,
Ставший вице королём,
Беднейший из бедных.
И был он самым одиноким
Среди одиноких».

   Кински нетерпеливо перелистнул страницу и увидел своё имя, написанное особенно крупными буквами. Он рассмеялся и закрыл лицо сценарием. Вернер Херцог звал его в Бразилию, Колумбию,  а затем в Африку, на съёмку фильма  «Зелёная Кобра».
   Это была экранизация «Вице-короля  Уиды » Брюса Чатвина, и поэтому образ главного героя должен получиться у Кински более глубоким, чем все остальные.
 Франциско Мануэль да Силва был ничуть не хуже Чацкого или Онегина, хотя бы потому, что трагизм его положения не сказывался на работорговле, которой он занимался. Кински редко попадались такие герои. Обычно он бегал перед камерой с пистолетом или бился головой об стену, изображая сумасшедшего.

 - Он свободен от людей, в принципе, в этом его сила. – рассказывал ему Вернер Херцог. - Но почему-то он позволяет руководить собой.
 - Вероятно, потому что хочет сбежать из мира рабов?
 - Зеленая Кобра свободен. Сложно понять, что он хотел. Увидеть другие берега…. Для таких героев не может быть счастливого конца. Франсиско не положительный герой. Я хотел показать падение. У него не было дороги обратно. На  него открыл охоту весь мир. По мне, это конец. Он не мог плыть туда, куда хотел, потому что потерял все.
 - Но на других берегах он мог найти то, чего ему не хватало… - предположил Кински и неожиданно добавил:

 - Но ведь да Сильве не больше 30 лет, а мне уже 62.

  Вернер Херцог подвёл его к зеркалу.
  - Ты выглядишь едва ли на сорок. В Фицкаральдо ты смотрелся на все 70, - улыбнулся режиссёр.
   Кински посмотрел на себя. Великолепная осанка, узкие бёдра, сильные руки, свежий цвет лица и прекрасные зубы, подумаешь, что вставные!
   - Поверь мне, когда твои поклонницы увидят тебя в этом костюме, они кинуться целовать экран.
У да Сильвы оказались прекрасные костюмы. Кински переоделся. Теперь на него глядел, глядел из зеркала настоящий мачо. И никто не даст ему столько лет.

- Это уже второй белокурый испанец в моей карьере, - заметил Кински.
- Разве тебе так волнует внешность? У тебя есть замечательная способность -  убедительно врать. Мне неважно, блондин ты или брюнет, главное, что я вижу в тебе того Силву, каким он должен быть.
   - Правда?
   - Вот то ли дело, что на роль короля я пригласил самого настоящего африканского короля!
   - Ого?! Как ты с ним договорился?
   - Это останется загадкой для продюсеров.


 Но только приехали в Бразилию, всё пошло по-старому. Кински извёл всех капризами. Негры от него шарахались. Томас Маух чертыхался и снимал через силу.

Приключения в Африке начались с того, что муза забыла солнцезащитный крем, обгорела и все съемки проходила с красной мордой. Херцог взмолился все африканским божествам, чтоб на этом все обошлось, но как бы не так!
 Кински насилу втиснулся в костюм лейтенанта. Пришлось надевать мундир прямо на голое тело, но все равно было тесно. Талию Клауса можно было обхватить двумя пальцами, настолько туго он был запрессован в мундир.
  Костюм произвел впечатление на местных, особенно на женщин, у которых Клаус вскоре приобрел особое расположение. Они разговаривали на «папуасском» языке, но актер смог объяснить женщинам, что от них требуется. Так появилась великолепная по масштабу сцена с тренировкой амазонок.
 А Вернеру Херцогу удалось договориться с самым настоящим африканским королем -  Нана Агиефи Кваме II , который сыграл  Босса Ахади.

 - В джунглях все было куда хуже,  - улыбался Кински, обнимая белозубую шоколадку под пальмой. – Здесь все бесплатно…
Да, бесплатного в Гане было много, и в перерывах актеры развлекались как могли, но  Клаусу Кински явно напекло мозги, потому что в припадке хорошего настроения он, захотев показать знакомым девушкам, что в Европе тоже есть рабство, сел на шею Вернеру Херцогу и прокатился с ветерком. После этого на него никто не мог не смотреть без уважения.

 - Вырежи этот кадр,  - командовал он Херцогу, когда они просматривали отснятое.  – И все за ним следующее тоже вырежи!
 - Ты не хочешь, чтобы у да Сильвы была  любовь с отдельной женщиной?
 - Не хочу. У меня и так в каждом фильме отдельная подружка. Ты же знаешь мой девиз – чем больше, тем лучше.
 - Как скажешь, мой дорогой, -  согласился Херцог и с тяжелым  вздохом вырезал всю историю любви да Сильвы. Так пропало много отличных кадров.
     Кински наблюдал за этим процессом с улыбкой маньяка. Он был красный как вареный рак. Но от солнца,  потому что принадлежал к той породе  нежных белых людей, которые под непривычно ярким  солнцем покрываются волдырями,  и становятся  горячими, как печи.
 
- Ну-ка, приостанови! Почему они смотрят не на меня, а в камеру?! -  Возмутился Кински, увидев сцену с монахинями.
 - Хочешь быть в центре внимания? – улыбнулся Херцог, забыв, что неосторожным словом можно было спровоцировать у актера истерику.
 - Жарко…Пиво  у тебя близко? – пропустил это замечание актер.
  - Я бы тебе не советовал так близко водиться с местными прелестницами. Понимаю, ты любишь экзотику, но мне бы не хотелось. Чтобы ты заразился от них какой-нибудь гадостью.
 - Да брось.  После Амазонки  мне ничего не страшно. И к тому же, я предпочитаю настоящую любовь, безо всяких резинок.
 - Конечно, я помню, как ты совокуплялся с этим бедным деревом…

Херцог вспомнил этот эпизод со съемок «Фицкаральдо» , рассмеялся и добавил:
 - Твои шоколадки считают, что в твоем образе им явился дьявол.
 - Разве он у них белый?
 - Сценарий вспомни! Вот такой белый, как ты.
    Кински напружинил мышцы и оскалил зубы. Херцог быстро доделал монтаж и пошел к оператору. Вулкан начал разгораться.
 -  Так у них дьявол белый!!! Я тебе припомню эту черную краску!!! Мало того, что они мне чуть волосы не выдрали, так потом  Томас весь перерыв дразнил меня «блондинкой в шоколаде», чтоб мать его трамтарарам!!!! -  разнеслись ему вдогонку проклятия Клауса среди шума моря.

Надо было снимать концовку, когда да Сильва хочет бежать из Дагомеи и пытайся столкнуть в воду лодку, но Кински нигде не было.
   Херцог был в замешательстве. Он описал неграм белого человека – те только развели руками. Оператор отмахнулся.
   Режиссер  побродил по морскому берегу и пошёл в крепость. Он вспомнил комнаты, где происходило действие, но нашёл Кински в зале с гамаком.
   Актёр без чувств лежал в гамаке. На полу валялась опорожнённая бутылка шампанского, которое Кински только что пил в кадре.
   Актёр спал как ребёнок и выражение его красного, обгоревшего на солнце лица, было как у капризного вздорного ребёнка.
   Херцог осторожно дотронулся до его плеча, но разбудил не сразу.
   Кински страдающе сморщился и отвернулся.
   - Нет, я никуда не пойду.
   - Тебя все ждут. Мы сменили концовку и уедем отсюда.
   - Минхой больше меня не любит. Она запретила мне видеться с сыном.  Анастасия ненавидит меня. Полина тоже. Я им теперь не нужен. Мои девочки выросли и не хотят меня знать.
   -Клаус, фильм важнее, чем наши личные переживания  или даже мы сами.
   - Ты эгоист. Ты думаешь только о своём кино.
   - Пойдём.
   - Я не хочу больше сниматься! – вдруг завопил Кински. – К чёрту! Всё время одно и то же!
   Да, когда я хотел работать в театре, режиссёр сказал мне: «Изобрази сумасшедшего! А как? И он отвёл меня в психушку. И там я насмотрелся на всю жизнь! Все режиссёры требовали от меня одного: пускай пену, бейся головой об пол. Нет, они не думали обо мне! И ты тоже!! Теперь ты насильно гонишь меня сниматься! Нет, конечно, я могу нюхнуть кокаина и вообще столкнуть в море эту чёртову лодку! Но, если бы ты знал, что чувствую я!  Когда собственные дочери посчитали меня Лотом и отреклись от меня…
Тебе на это плевать!! Я всегда тебя ненавидел!!!
   Херцог был смущён, но вдруг из мутных глаз Кински полились слёзы. Актёр повернулся к окну и прошептал:
   - Я сейчас приду к вам. И мы снимем концовку.
 
После премьеры фильма оператор схватил камеру в охапку и убежал от Херцога.
   Но Кински зато и выложился по полной.
Максимально естественно вёл себя в кадре – не лез вон из кожи, как в «Носферату». Фильм получился наполненным глубоким смыслом и символами, которые зрители не могли разгадать с первого раза.  История человека,  хотевшего  стать независимым, повелевая рабами. Но такой ценой нельзя достичь свободы, ведь у королей ее нет. Франсиско был только наемником, добившимся власти, и в каком-то смысле «Зеленая Кобра» оказалась продолжением и концом «Агирре».

   - Я сгорел дотла без остатка в этом фильме, - заявил он после съёмок. Но теперь я могу снимать фильмы с моим участием – самостоятельно.
   - Что ж, никто тебя не неволит. – стараясь выглядеть безразличным, но с печалью сказал Вернер.



Глава 11 Фантазия на тему Паганини


   Прошел всего год с тех пор,  как Кински покинул Херцога, в бешеном гневе назвав его Гитлером. Но за всем этим, Кински не оставлял идеи снять свой собственный фильм. Он знал, что напишет сценарий, сыграет главную роль  и даже знал, о чем будет, но никому не хотел раскрывать секрет. Нужен был толчок. И тогда он встретил её, Дебору Каприольо, юную пылкую итальянку.

Смуглая, темноглазая, с великолепными мелковьющимися волосами Дебора не была красавицей, но ее молодость и свежесть пленили  Кински, которому  шел уже 61 год.  Они познакомились еще во времена «Кобра Верде», и теперь в 1989 году,  Клаус разглядел в ней не только любовницу, но и актрису.
 В его взгляде светилась юность. И Кински решил, что фильм будет рассказывать историю любви итальянского скрипача Паганини. Это был его кумир, так же как и Раскольников, но Клаусу не удалось сняться в экранизации этого шедевра любимого писателя.
  Кински написал сценарий и пришёл с ним к Херцогу. Ещё во время съёмок «Кобра Верде» он просил   Вернера выступить режиссёром.  Но отказ Херцога усугубил вражду между ними, и Кински отказался дальше сниматься в «Кобра Верде».
   - О, я уже думал, что ты больше не вернёшься, - слишком равнодушно произнес он.
   - Я принёс сценарий, - впервые в жизни стесняясь, сказал актёр и положил своё детище на стол.
   Херцог бегло просмотрел его, особенно не вчитываясь в каракули Кински . Сценарий был тонюсенький. На одной из страниц режиссёр задержался, густо покраснел и с отвращением протянул его обратно.
   - Ты же говорил, что фильмы со своим участием будешь снимать самостоятельно.
   - Я хотел проконсультироваться, -  прокашлялся Кински.
   - Клаус Кински  стесняется, – засмеялся Херцог, – нет,  это надо снять на камеру!
   Он внимательно посмотрел на актёра.
   - Боже, зачем ты перекрасился?

Кински действительно покрасил волосы в чёрный цвет. Длинная чёлка закрывала лоб до бровей. То ли цвет этот ему не шёл, то ли что- то произошло, но Кински  куда-то растерял свою красоту, усох и сильно пострашнел лицом. Трудно было поверить, что год назад это страшное шимпанзе  играло  Зелёную Кобру.
   - И ты собрался снимать фильм о Никколо Паганини с таким содержанием? – скривился режиссёр. Ты видел русский фильм? У них Паганини подобран лучше.
   - Ну, знаешь! – крикнул Кински и схватил свой драгоценный сценарий.
   - Делай, как хочешь. Но я ни снимать это, ни помогать тебе не буду.
 Кински злобно оскалил зубы и хлопнул дверью. Настроение было испорчено.

      Он вжился целиком в удивительный образ гения, но при этом играл самого себя, отчего картина получилась очень личной, проникновенной. Её не стоило выносить для широкой публики. Но, опьянённый любовью и сознанием того, что теперь может назвать себя режиссёром, Кински повёз фильм на Канский кинофестиваль. И там его ожидал крах. Картину признали наихудшей среди из всех  демонстрировавшихся на фестивале.  Все испытывали шок от неожиданной, по их мнению,  трактовке образа столь великого человека.  Издевались над Кински, говоря, что для составления мнения о его творчестве достаточно посмотреть только этот фильм….  Кто-то увидел  откровенную кражу кадров из фильмов  Вернера Херцога. Хвалили костюмы и пейзажи, умалчивая об игре актёров. Говорили, что всю жизнь, воплощая на экране садистов, безумных злодеев и убийц, Кински не отступил от этого в фильме; цитировали сценарий, оказавшийся пошлым, глупым, бездарным….   

И никто не увидел, что в это фильм Кински вложил душу, страдания и любовь.


«Паганини» Клауса Кински до сих пор является одним из самых скандальных фильмов об искусстве и его сексуальной природе. В данном творении Кински мало говорится о фигуре гениального скрипача, а в большей степени он развивает эстетику рок и панк музыки с их стремлением показать все естество человека. По мнению Кински, музыка должна шокировать. На фоне культурного шока и развивается действие фильма.

По Кински, музыкант — это человекозверь, а музыка — сексуальный допинг. Кински-Паганини с помощью музыки пытается реанимировать свою больную сексом психику. Он предстает в образе жалкого, отвратительного, ужасного психопата. Для него существует только искусство, переплетенное с сексуальным экстазом.
Паганини -  олицетворение всего порочного: от соблазнения юных дам до педофилии, от моральной деградации до убийства. Но при всем этом он гений.

Гениальная музыка в его жизни переплетается с жестоким сексом. Секс дает ему новые силы для творчества. Каждая женщина в коллекции его сексуальных побед ассоциируется с музыкальным отрывком, потому женщин он видит в самом красивом свете до сексуального акта, а когда вычерпывает из них всю музыку, они становятся безликими.

Музыка является искусством только в процессе игры. Музыка живет, пока звучит, пока способна возбуждать. Этим принципом руководствоваться стали многие рок-музыканты, воздвигнув идеал живого звучания. Одной из ключевых идей рок-музыки стал и демоничный образ музыканта.

Действительно, отличить одного от другого — дело отнюдь не простое. Смешанные в единую гремучую смесь, гениальные и порочные индивидуальности скрипача и актера становятся чем-то демоническим, непохожим более ни на что человеческое.
В своей единственной режиссерской работе (которую также можно считать апофеозом его актерской карьеры), Кински предстал как никогда прежде раскрепощенным в своем неистовом самовыражении. Прирожденный злодей, он показал миру самые темные стороны человеческой гениальности, которой так обильно были наделены он и его герой.

Фильм будет интересен не только поклонникам неординарного актерского таланта Клауса Кински, но и ценителям первоклассной скрипичной музыки, под аккомпанемент которой протекает большая его часть»***********

      Клаусу стало дурно, когда он прочитал в газете эту огромную статью. Надо сказать, она была составлена очень умно и затрагивала всю философию фильма. Написано было то, о чем Кински думал, когда снимал фильм, но тем не менее, он был шокирован и не смог ее переварить. Это стало последним ударом.
   Сердце вдруг пронзила ноющая боль. Клаус чертыхнулся и схватился за грудь.
 - Что-то случилось? – спросила Дебора, выходя из ванной.
 - Ты ничего не понимаешь, - раздался ей в ответ полурык - полустон. Клаус сидел на полу, уставившись в пустоту. Он оцепенел, глаза стали стеклянными.
 - Я тоже считаю, что фильм не удался,  -спокойно заметила она.
 Он повернулся к ней. Деборе стало жутко.
 - Не трогай меня!!! – закричала она, смутно представляя, что может быть.
 
Но  актёр  только бросил её и остался один. Уже навсегда, потому что теперь понять себя мог только он сам.


Глава 12. Затаившийся в Калифорнии

Клаус Кински ступил на землю Дикого Запада.
Нет, он не приехал сниматься в вестерне. Ему просто хотелось отдохнуть.  Последнее время его мучили боли в сердце. Ему хотелось показаться врачу.
Приступы повторялись. Боль давящая, сжимающая,  жгучая -  периодически отдавала в левую руку и за грудину, но длились это, пока не слишком долго.…
    Два года минуло с той злосчастной премьеры, а актёр заметно состарился. Глаза смотрели мутно, кожа побурела и отвисла, нос стал крючковатым и хищным. Казалось, гримаса отвращения навсегда застыла у него на лице. В длинных светлых волосах, жидких и растрёпанных,  были рыжие пятна, на темени плешь.
   Американцы не узнавали его, и актёру это даже нравилось. Теперь его оставят в покое. Он шёл медленно и прямо, несмотря на тяжесть чемодана, которым расчищал себе дорогу, был бесстрастен и холоден. Мысли теперь ничем не обременённые – ни выучиванием текста, ни обдумыванием образа, счастливо исчезли. Теперь он мог ни о чём  не думать.

   А что было в его мыслях, кроме профессии?


Актёр привычно курил одну сигарету за другой и  с ненавистью глядел на радостное голубое море.
     Кино как таковое уже не интересовало Кински. Он злился и поливал свою дальнейшую судьбу чёрной краской. Раз больше не появится на экране, то лет через десять его забудут, и редко кто  будет знать, что был на свете такой Клаус Кински, и поминать будут исключительно дурными словами.

Зловонный табачный дым отравлял сладкий тропический воздух.

   Вдруг Кински  заметил уличный бар, зашёл на террасу и устроился за столиком.

- Пива, - потребовал он.
   Пиво оказалось немецкое, и это сильно напомнило родину и всё плохое, что было с ней связано. Плохое  всегда помнится лучше, чем хорошее. И Клаус попытался залить эти мысли.
   Он выдул  почти литр, но находился в ясном сознании, потому что это было ему не впервой. Но он не замечал, что молодая женщина за соседним столиком пристально глядела на него.

   Вдруг боль за грудиной дала о себе знать сильнее прежнего. Кински схватился за сердце и упал головой на стол.
   - Вам нехорошо? – деликатно,  с участием спросила женщина, подходя к нему.
   - Отвратительно, чёрт возьми! – злобно ответил он.
   - Может, отвести вас к врачу? – Так же мягко настаивала она, заметив, как он держится за сердце.
   - Я сам дойду, - сказал он и поднялся.
   - А если по дороге вам станет хуже?
   - Да отвяжитесь вы, в конце концов! Что я, родной брат вам?! – крикнул Клаус и сошел на дорогу.
   Женщина стерпела грубость и проявила к нему сочувствие. Нежная добрая женщина – из таких, которые благодаря своему  золотому характеру идеальны в супружеской жизни  и живут интересами любимого человека. Клаусу такие раньше не попадались. « Но я не стану тащить её в постель, и делать своей пятой женой, - подумал он. – Я не хочу этого больше!»
   Женщина догнала его.
   - Я провожу вас, - сказала она.
   - Я не впервые в Калифорнии, - отрезал он. – В Лагунитасе я живу с 1980 года!
      «Здесь мне будет хорошо.  Никто меня не тронет», - подумал Клаус и протянул женщине руку. Она заботливо обхватила его шершавую ладонь.
   Он  чувствовал спокойно рядом с ней, но сердце его осталось восприимчивым только к боли.
   - Меня зовут Бонита, - сказала она, когда подошли к больнице.
   - Я -  Клаус Кински, если это вам о чём-нибудь говорит, - ответил он сухо и поспешно захлопнул дверь.
   - На что жалуетесь? – спросил доктор.
   - Болит сердце, - скромно ответил Клаус  и снял рубашку, зная, что это необходимо для осмотра. Он выглядел сморщенным и жалким, истинное воплощение немощности и алчности. Ничто в его измученном лице, на котором резко и неестественно  выделялись  вставные зубы, не напоминало былого величия.

    После осмотра сделали кардиограмму.
   - Прекрасное, здоровое сердце, - объявил доктор, - двадцатилетний боксёр может вам позавидовать. Сколько вам лет?
   - Шестьдесят четыре, - дрогнувшим голосом ответил Кински.
   - Должно быть, это от нервов.
   «Два года назад он бы ещё прибавил: прекрасно выглядите для своего возраста».

   - Вам часто приходилось нервничать, испытывать стрессы?
   - Я актёр. И я психопат, - твёрдо сказал Кински.Его мутные глаза на мгновение стали ясными.
   - Наблюдались у психиатров?
   - В психушке был -  по требованию режиссёра,  в молодости. Всю жизнь играл сумасшедших
   - Понятно. А  как вы ведёте себя с домашними?
   -Так же как и на сцене.
   - Странно. Обычно актёры полностью  выкладываются на работе.
   Врач принялся что-то писать, словно забыл о пациенте. Кински сидел напряжённо. Ему было как-то неловко.
   - Часто ли вы болеете?
   - Ничем не болел никогда, кроме желтухи и триппера.
   - Триппер не сифилис, у многих бывает, но лечится, - мирно ответил доктор и добавил, - я пропишу вам транквилизаторы,  от  невротических расстройств.
   - Да. Я хочу, очень хочу уснуть  и спать целыми днями. Раньше мне хватало четырёх, пяти часов, но теперь….
   - Понимаю. Возраст, хочется отдохнуть. – Врач закончил писать и протянул актёру рецепт. – Всё, можете идти.
   - Уж если и гнить, то под калифорнийским солнышком! – сказал доктор на прощание. Он  цитировал свой любимый «Тропик Козерога», но Кински не читал этой книги.
   Мрачный и подавленный, он вышел на улицу. У дверей больницы его поджидала Бонита.
   - А вы тут зачем? – недовольно спросил он, и, засучив руки в карманы, двинулся дальше.

   - Извините… - прошептала Бонита.
   Кински пришёл в гостиницу, принял таблетки и бросился на кровать.
Боль за грудиной не утихала, и он надеялся заснуть. Почему-то было противно  бодрствовать в этом солнечном, тёплом крае.
   Он  закутался в тонкое одеяло, повернулся к стене и прикрыл глаза в ожидании сна. Сон не шел,  и тогда Клаус стал думать.
   Он всегда давал волю эмоциям, любви или злобе, так, что иногда они принимали чудовищные формы, особенно в отношении его дочерей, которые презирали, боялись и ненавидели Клауса за это. Теперь они стали взрослыми женщинами и известными актрисами, но каждый день, гладясь в зеркало, хулили Всевышнего, который сделал их точными копиями отца.
   Только с сыном Клаусу удалось сохранить человеческие отношения. Тот был ещё мальчиком, но самым любимым ребёнком от самой любимой женщины, с которой он прожил дольше всех остальных – десять лет. Но Клаус ушёл из семьи, когда родился Нанхой. Его нельзя было удержать детьми, как других.
   Он нервно заворочался под одеялом. Сознание находилось в полной ясности, но раскрыть глаза уже не мог, и начал бередить все свои раны.
   Вернер Херцог.
Клаус считал его желчным занудой, потому что не разбирался в людях. Вулканическому темпераменту Кински было непонятно олимпийское спокойствие режиссёра. Но, не имея такого терпения, рядом с Клаусом можно было бы сойти с ума. Но они всё равно понимали друг друга с полуслова, потому что  и тот, и другой из фильма в фильм говорили о одиночестве человека в  равнодушном  мире, о попытках вырваться из отчаяния.
 Клаус  знал только один способ прославиться – вести себя как можно раскованнее, и эпатажнее, потому что  только так можно было завоевать известность в современном мире, и шёл по головам к своей цели.
   Многие считают, что профессия актёра одна из самых лёгких, что, например, для произношения монолога достаточно иметь только фактурную внешность. Клаус с пеной на губах отрицал это и даже в самых пустяшных ролях он выкладывал себя до конца, до кровавого пота.
   Не отступая от своих правил, он осуществил блистательную карьеру, загребал деньги лопатой, имел талантливых детей и международное признание…. 

    Но он никогда не был счастлив, и очень смутно представлял, что это такое. Может быть,  он рисовал себе счастье в тихой жизни с такой женщиной как Бонита. В этой жизни нет журналистов, камер, дублей, режиссёров, а есть только любовь и мир, разлитые в преданных глазах женщины.

 Но такая жизнь была не по характеру Клауса.
 
Его жизнь протекала в криках и истериках, которые затевал он сам, и провоцировали  другие. В жизни он был непростым, потрясающе тяжёлым человеком, привыкшим привносить окружающим излишне яркие эмоции, не замечая этого.
Но Клаус, возможно, не хотел понять этого. Он считал своё поведение  совершенно нормальным.
Сердце не утихало. Каждый его удар отзывался ужасной болью. Клаус со стоном вцепился в подушку, и свалился с кровати. Пошатываясь, Клаус подошёл к зеркалу и отшатнулся. Он увидел старого человека с потухшим взглядом и искусанными губами.
   Это был кто-то другой. Клаус его не знал.
   Он наглотался транквилизаторов и провалился в бесконечный сон, которого так хотел. В этой управляемой летаргии он провёл год.

   Тёплые волны Тихого океана ласкались к калифорнийскому побережью, словно улыбаясь многочисленным ярким домикам вблизи воды. И около окна одного такого дома сидел, мрачно нахохлившись, Кински. Он проснулся 23 ноября.
   
    « А ведь, если сесть на корабль и проплыть совсем немного, можно увидеть Амазонку»….  – почему-то подумал актёр, и вспомнил далёкий 1972 год, лучшую роль -  Лопе де Агирре. Влажные тёмные листья, лианы, таинственные шорохи неизвестных животных, тяжелые латы, навязчивые насекомые… Да, где-то там -  Амазонка….
   Вдруг Кински  снова почувствовал сжимающую боль  глубоко в груди..А сейчас его охватило  беспокойство – сердце словно  торопилось сделать свою работу и затихнуть.
   Кински отбросил сигарету, согнулся, схватившись за грудь, где тяжёлые удары всё замедлялись и затихали. И железные руки сильнее и сильнее сжимали напоенные кровью мышцы.
   Он застонал, стойко сохраняя молчание.
 Ведь столько раз ему приходилось умирать в кино, и тогда, стоит ли бояться смерти? Но, Кински страшился её, от мысли, что его больше не будет, становилось всё хуже.
   Он умирает в одиночестве, но не его ли Паганини перед смертью увидел бегущую навстречу возлюбленную?
   «Она была в красном платье.  Кровь, грех, розы…. Дебора, Добора»…. – как игла, возникло пылающее алое пятно среди пошедших в разброд мыслей. Всё исчезло, и больше Кински ничего не видел.
   - Инфаркт миокарда, - заключил доктор.
   Это было в 1991 году. Клаусу Кински едва сравнялось 65 лет.
***

«Он постепенно теряет соратников и свою дочь, остаётся на плоту один, в окружении мартышек, но при этом вглядывается вдаль, не теряя надежды на завоевание заветного Эльдорадо»…
               

   

В повести использованы материалы с сайтов:
http://w-o-s.ru/article/3249

http://sonya-blocknote.blogspot.ru/2014/12/blog-post.html


http://www.liveinternet.ru/tags/++/

https://ru.wikipedia.org/wiki/

https://ru.wikipedia.org/wiki/

https://ru.wikipedia.org/wiki/,_

http://kinogrushko.com/klaus-kinski-paganini-1989.html

https://www.ivi.ru/watch/86817/description

https://www.kinopoisk.ru/film/36112/

http://www.peoples.ru/art/cinema/actor/kinsky/

http://horror-movies.ru/Personalities/KlausKinski.htm

https://ru.wikipedia.org/wiki/()