Детский сад наш спрятался в узких московских переулках и как бы вырос сквозь асфальт маленьким островком детского смеха. Детишек в группах было много, пустых кроватей не было, а все родители знали друг друга с песочно-качельного детства соседних дворов.
Но помимо номера, присвоенного как положено вышестоящим образовательным ведомством, было ещё и название, бережно сохраняемое и оберегаемое не один десяток лет – «Ветерок». История умалчивает, почему именно «Ветерок», а не, к примеру, «Звёздочка». Может быть, назвавший его так вспоминал забытую песню с одноимённым названием, некогда популярного эстрадного коллектива, который этот ветерок нес, а может быть, он подмывал о долгожданном ветерке перемен, который через несколько десятилетий задул могучим ураганом в нашей стране. Но, так или иначе, все, от начальной до старшей группы, с гордостью именовали себя - Ветерками.
Надо сказать, что дома, а значит и люди, жившие в них, были разные. Рядом стоящие ведомственные и консерваторские дома, были наполнены приторно рафинированными гражданами. Но были и дома с уплотненными и не расселёнными коммуналками. А был целый "татарский" дом, в котором жили все окрестные дворники со своими многочисленными детьми и родственниками, часто еле изъясняющимися по-русски.
Но самыми интересными "соседями" были дипломаты, живущие и работающие в многочисленных посольствах дружественных и не очень стран. Посольства и торговые представительства занимали все окрестные более или менее сохранившиеся особняки нашей маленькой частички тихого московского центра.
По неизвестным мне причинам в каждой группе были дети этих дипломатов. И это выделяло наш, по сути, обыкновенный сад среди многих других.
Наша группа не была исключением. И в один прекрасный момент детишек в группе, говоривших на разных языках, стало столько, что воспитательница Елена Петровна приходила с русско-английским разговорником, вычёрпывая из своей памяти остатки изучаемого в институте, а баба Нюра, наша нянечка, пышная старушка, часто пускала слезу, когда сын дипломата писался в штаны, а она не понимала его потребности.
И все бы было хорошо, ведь язык детского общения не имеет национальности, но однажды в группе появились два представителя далёкой заокеанской англоязычной страны – высокий мальчик негр и девочка, хоть и с белым цветом кожи, но с нездоровым блеском в маленьких глазках.
В это же время группу пополнил сын только что переведенного из второго по величине города нашей необъятной Родины, цековского функционера. Мальчуган был кругленький и розовенький. Напоминал молочного поросёнка. Даже голос у него был немного визглявый.
С приходом Паши, именно так звали новичка, жизнь группы из спокойной превратилась в подобие воскресного южного рынка. Он выделил себе в друзья описанных ранее заокеанцев и дочку сотрудника европейского посольства, которая за год уже начала понемногу говорить по-русски, а мы, немного переиначив трудное для детского восприятия арийское имя, звали её Машкой.
Проблемы начались сразу. В первый же день ему не досталось горшка. По традиции, нас всех, не взирая на цвет кожи и национальность, высаживали перед обеденным сном, читая стихи Агнии Барто. Пашка, раздулся ещё больше и приобрёл цвет красного сигнала светофора. Но сдержался и встал за спиной чернокожего одногруппника, нервно ожидая окончания мероприятия.
На полдник ему не достался кефир, и он, взвизгнув, по-южному смягчая букву "г", выдал тираду с определением всех нас. Не поняв ни слова, но почувствовав напор, маленькие глазки англоязычной Гальки, так проще было называть её заокеанское имя, округлились, и она протянула кружку с остатками своего кефира не унимающемуся Пашке. Торжествующе он залпом выпил, утерев рукавом остатки на губах, и отправился спать на только что заправленную новую кровать.
И так происходило каждый день - то ему не хватало лопатки в песочнице, то выбивали первого в вышибалы, то не хватало пары в ручеёк...
Все мы старались его успокоить и подбодрить как могли, но, выбрав себе в друзья Гальку, Машку и чернокожего «баскетболиста», он, после очередной истерики, вился юлой вокруг них, получая, в конце концов, желаемое.
Выдыхали мы только тогда, когда по причине очередной инфлюенции Пашка оставался дома. Мы не радовались его болезни, мы радовались тишине и спокойствию в нашей когда-то дружной группе.
Так прошёл год, с перерывами на грипп, новогодние праздники и Первомай. И вот уже Ветерок унес всех нас в неизвестное будущее, в котором нет-нет, да и слышится Пашкин визг, встречаются в толпе маленькие безумные глазки Гальки, стук баскетбольного мяча высокого чернокожего спортсмена и угадывается понимание русских слов в глазах Машки...