Вот она, добыча, совсем рядом. Представив мощную силу противника, его яростное сопротивление, запах горячей крови в конце, Корвуд задрожал от возбуждения и крепче сжал рукоять длинного кинжала – настоящему охотнику большего не нужно. Ему был смешон обычай иноземных королей ходить на охоту со сворой собак, толпой телохранителей и оружием дальнего боя. Как может считать себя победителем, настоящим мужчиной тот, кто не в силах своими руками, без помощников завалить даже лань? Ощущение собственного превосходства поднялось в теле Корвуда, как волна, и свежая сила, рождённая уверенностью в себе, заставила приятно заныть его мышцы. Он глянул на противоположную сторону просеки, где за кустами прятался его дайче – наблюдатель королевской охоты. Если повелитель погибнет, сам став добычей, он будет обязан убить зверя, прервавшего его жизнь, и позаботиться о теле принца. Дайче звали Урбадай, ему было 35 – на пять лет меньше, чем Корвуду, - и он был лучшим охотником Дальних островов. Не считая принца, конечно.
Корвуд, глядя на Урбадая, поднял руку и показал тому ладонь ребром, что означало «не вмешивайся, что бы ни случилось». Нередко во время охоты дайче спасали господ – когда дело доходило до смертельной опасности, традиции уступали благоразумию, - но Корвуд презирал слабаков, которым собственная шкура дороже чести. Победа или смерть в бою – ему иного не дано.
Затаив дыхание, принц выглянул из-за толстого, замшелого ствола дуба, скрывшего его от противника. Вепрь уже вышел на просеку и теперь стоял, не двигаясь, чувствуя угрозу, но не понимая, откуда она исходит. Это был огромный секач. Щетина на его спине стояла дыбом. Не полагаясь на свои слабые глаза, зверь внимательно прислушивался. Дайче кивнул, давая Корвуду право умереть, если придётся. Корвуд сделал глубокий, медленный вдох.
Вмиг он оказался перед вепрем, не стараясь двигаться плавно, более не выжидая – животное должно разъяриться, должно видеть врага, атаковать со всей силой, чтобы сама земля пылала от этой схватки, чтобы видавший виды Урбадай оцепенел от ужаса и восхищения. Секач бросился на Корвуда, а Корвуд на него, но в последний миг перед столкновением принц высоко подпрыгнул, словно вместо ног у него были пружины, молниеносно развернулся и со второго прыжка обрушился на кабана, который нёсся по прямой, не способный сообразить, что его обставили.
Вепрь протащил Корвуда несколько метров, воинственно визжа. Секунд тридцать он скакал, пытаясь сбросить охотника, впившегося в его шею, и сбросил. Корвуд рухнул в траву, легко вскочил, упиваясь силой и гибкостью своего тела, но тут же кабан сшиб его обратно. Корвуд задохнулся от веса этого зверя, которого сам выбрал себе в противники. Он весил килограммов 200, не меньше, а силён был, как сотня быков. Лишь секунда спасла Корвуда от смерти – принц увернулся и клыки вепря впились в плечо, а не в оголённую шею человека. Закричав от дикой боли, Корвуд ударил кабана в бок кинжалом, намертво зажатым во второй руке, но тот, получив рану, только яростнее замолотил копытами. Зверь и человек – каждый играл ва-банк. Корвуд ударил ещё раз, рыча. Забыв о боли, вцепился немеющими пальцами повреждённой руки в горло секачу. Он призвал всю свою силу, все скрытые инстинктивные резервы, и жаркий всплеск энергии вырвался наружу бешеным, нечеловеческим воплем. На секунду Корвуд рванул, приподнял морду вепря и кинжалом вспорол ему глотку. Зверь завизжал, захлёбываясь собственной кровью, опал. Корвуд сбросил его с себя и захохотал: он победил. Его кровь смешалась с кровью вепря, они побратались навеки – завоеватель и поверженный враг. Кабан ещё хрипел, дёргаясь в агонии, но его злоба и жизнь принадлежали человеку. Корвуд подумал, что на плече останется хороший, достойный шрам, и улыбнулся.
- Эта охота принесёт тебе славу, господин, - Урбадай подошёл к лежащему принцу, хладнокровно глядя на него сверху. – Но рану надо скорее промыть и перевязать. Может начаться заражение.
- К хренам твоё заражение, - засмеялся Корвуд, но умирать в постели, он не собирался, поэтому позволил дайче оказать помощь.
Урбадай извлёк из своей сумки фляжку с водой, коробочку с обеззараживающей мазью, тканевые бинты.
- В лагере зашьём, - хмуро произнес он, омывая ужасную рану принца.
Кровь хлестала так, что дайче пришлось наложить жгут. Он перетянул плечо Корвуда бинтом, нанёс мазь, но не успокоился.
- Дело серьёзное. Кабан порвал крупный сосуд. Надо шить прямо сейчас. Обопрись на меня и вставай. Пошли.
Корвуд начал сопротивляться, ругаясь на Урбадая:
- Иди в задницу, дайче. Я завалил этого секача, а до палатки по-твоему не дойду?
Но тут в глазах его потемнело, а к горлу подкатила такая дурнота, что пришлось смириться и слушаться наблюдателя.
Бросив поверженного зверя, они неспеша пошли сквозь чащу к стоянке. Целью этой охоты был сам поединок, а не мясо, так что с добычей расстались без сожалений. За пищей в леса ходят совсем другие, специально нанятые люди, а подтвердить победу господина всегда может дайче, которому лгать запрещено под страхом смерти.
На Дальних островах каждый мужчина из королевского рода раз в год собирает двор и выходит на охоту – показать, что он силён телом и духом, а значит достоин уважения. Слепое повиновение островитянам непонятно, им для почитания мало титулов, нужны поступки, способные вдохновить народ или хотя бы ближайшее окружение. Поэтому когда принцу или другому члену семьи мужского пола исполняется 17, он отправляется на первую охоту и освобождает от этой обязанности лишь по достижении 60 лет. На принцесс и королев традиция не распространяется, но все очень следят за тем, насколько они умны и способны за себя постоять.
Урбадай оглядывался на ходу, следя, нет ли хищников, привлеченных запахом крови, но им с Корвудом повезло – через пару часов люди увидели лагерь, не встретив по пути никого, опаснее пары пугливых оленей.
К этому времени уже смеркалось, а Корвуд сильно ослаб, и дайче почти тащил его, едва переставляющего ноги, на себе. Когда они подошли настолько близко, что их заметили, навстречу сразу бросились несколько стражей, подхватили возмущающегося, но обессиленного принца и поволокли в шатер.
Урбадай тяжело согнулся, уперевшись руками в колени и, отдуваясь, вытер пот со лба тыльной стороной руки.
- Где мой сын, дайче? – Урбадай поднял голову и увидел короля. Он сразу выпрямился, но не выказал однако ни волнения, ни особого трепета.
- В своем шатре. Его ранил вепрь, - спокойно ответил охотник.
- Рана серьёзная? – ясные серые глаза Згродана смотрели на Урбадая так же спокойно, в голосе его не слышалось тревоги.
- Серьёзная, но не смертельная.
Згродан сжал свои тонкие губы, обрамлённые глубокими складками. Его лицо, круглое, как у внучки, но утяжелённое вторым подбородком, застыло.
- Я всё выполнил, - начал оправдываться дайче. - Он отказался от помощи, как вы и предсказывали, я ждал в укрытии. Кабан был чудовищный, разъярённый, я самолично его готовил целый месяц. Чтобы убить его в одиночку…
- Хватит, - прервал его король. Дайче умолк.
Згродан огляделся, проверяя, не подслушивает ли кто, и тут Урбадай заметил в его седых волосах, подстриженных «ёжиком», алую гусеницу. Видимо, она упала с какого-нибудь дерева. В животе у него похолодело.
- Ты спас его, - произнёс король.
- Если бы я этого не сделал, любой, кто увидел бы тело, понял, что я просто дал ему истечь кровью.
Глаза Згродана впились в глаза дайче. Все подданные знали, что король добр, приемлет насилие лишь в качестве крайней меры, и позволяли себе в его присутствии некоторые вольности, но такой его взгляд – открытый, прямой, испытующий – выдержать было тяжело: казалось, он видит каждого насквозь, читает мысли.
Не удостоив Урбадая больше ни словом, Згродан развернулся и зашагал к шатру, где лежал его сын. Дайче глядел ему вслед и, видя, как удаляется располневший с годами, но ещё крепкий силуэт короля, чувствовал обиду – на самого себя, за то, что подвёл повелителя, которого любил всем сердцем.
А ещё он чувствовал страх.
Подойдя к шатру, король не замедлил шага, а резко откинул полог и прошёл внутрь. Корвуд лежал на матрасе с закрытыми глазами, окутанный запахами целебных трав, крови и копоти – врач готовился зашивать рану и зажёг масляную лампу над ложем принца. Лицо Корвуда было бледно, повязка на правом плече почернела от крови.
Згродан присел и внимательно посмотрел на сына.
- Не беспокойтесь, Высочайший, он выживет, - сказал врач, приняв мрачное выражение лица короля за скорбь.
Король даже не взглянул в его сторону. Он рассматривал принца – тугие мускулы на руках и груди, паутину морщин у глаз, складки возле рта, упрямую борозду между чёрных бровей. Дрожащие огненные тени делали их резкими, глубокими, прибавляя Корвуду лет десять к его сорока годам. Король глядел и думал, что и его сына уже покидает молодость, но сколько ещё он успеет совершить?
- Прошу, отойдите, - вежливо проговорил врач, приблизившись к постели больного.
Згродан поднялся и отошёл в угол шатра.
Стоило врачу тронуть повязку, как Корвуд очнулся, глухо застонал.
- Бодрей работай, - прорычал он, и лекарь стал спешно разматывать бинты.
Рана была ужасной. Залив её спиртом, врач отёр кровь вокруг растерзанной плоти и стал шить.
- Зверь порвал мышцу, господин. Я сделаю всё, что смогу, но…
- Что «но»? – рявкнул Корвуд, повернулся к врачу, увидел отца и осклабился.
- Возможно, рука… утратит прежнюю подвижность, - пролепетал лекарь, не смея поднять глаз на принца.
- Это правая рука! Ты, бездарь!
- Я… Да, я знаю и…
- Вылечи её, чтоб была как новенькая! - заорал принц. - Или я познакомлю твою сестрёнку со своей стражей!
Врач побелел. Игла в его руках едва заметно задрожала.
- Ничего он не сделает, я прослежу, - король шагнул вперёд. – Делай своё дело, Селвин.
Корвуд истратил много сил на крики и угрозы, но нашёл ещё толику, чтобы презрительно усмехнуться.
- Я жив, папуля, - прохрипел он и отвернулся.
Згродан прекрасно понимал, что значит эта фраза – «Отвлекись на секунду, и я сделаю по-своему». Его охватил гнев. Как могло случиться, что в роду Терренонов появился такой человек? Почему Ядвига не его дочь, не его наследница? Ядвига – добрая, справедливая, честная, но сильная и такая умная. Отрада для деда, надежда старого короля. Её младшие братья родились не для трона. Тевис бесхарактерный червяк, к тому же тупой. Фарагос умный, принципиальный, светлый мальчик, но он так истово сторонится политики, военного дела и двора, что одевать ему на шею Вседержащую не только жестоко, но и опасно: король, не желающий вникать в рутинные государственные дела, натворит не меньше бед, чем безвольный идиот.
Предаваясь безрадостным мыслям, Згродан оставил сына с врачом и направился к своему шатру. Уже совсем стемнело. Где-то рядом фыркали лошади, слышались неторопливые разговоры, первые ночные дежурные сменяли дневных. Люди зажгли факелы там и тут, их горящие языки разрывали густую черноту лесной ночи, но из чащи, из глубины тьмы, доносились угрожающие животные звуки.
- Урбадай! – крикнул король на ходу, завидев дайче. - Начинай готовиться к отъезду, охота окончена. Снимаемся на рассвете.
Дайче кивнул. Принцу нужно бы дать пару дней покоя, но он и не подумал произнести это вслух. Три дня тряски в карете под палящим солнцем не убьют Корвуда, однако доставят много мучений. Король за что-то мстил сыну. За что? Урбадай не стал бы спрашивать – у Згродана слишком много тому причин.