Голь на выдумки хитра-15. Москва

Лариса Малмыгина
ГЛАВА 15


МОСКВА


Вы когда-нибудь просыпались в состоянии величайшего счастья и необычайной тревоги? Думаете, так не бывает?  Оказывается, и это странное словосочетание имеет место быть. Я сладко зевнула, потянулась, распахнула глаза и, прислушиваясь к себе, долго всматривалась в бревенчатый потолок горницы.

Потолок, как потолок, ничего особенного, массивная круглая маточная балка подпирает выпуклые с рисунком - ёлочкой  тёсаные доски, вероятно, обожжённые на костре, из длинного узкого окна с настоящими стёклами  льётся свет, в правом углу за занавеской висят образа. Тихо, спокойно, не хватает тикающего будильника. В этом тереме разместить бы санаторий для людей с нервно-психическими заболеваниями! Или детский лагерь!

Никто мне не прислуживал. Я встала, сделала зарядку, умылась и тут вспомнила о сумке с личными вещами. Вздрогнув от страха, что её элементарно стащили, я поглядела по сторонам. Пропажа лежала на лавке возле стола. Выдохнув страх, я вынула туалетные принадлежности, с удовольствием почистила зубы и умылась.

Если бы знала молитвы, я бы помолилась Богу и попросила Его мне помочь. Но я молитв не знала, а потому просто подошла к иконе Богородицы и несколько раз перекрестилась.
В дверь постучали.

-Заходите, -  пригласила я и напряглась в ожидании.
Тонкая чернявая девушка боком протиснулась в комнату, поклонилась и кивнула на выход.

« Понятно, - усмехнулась я. – Глухонемую прислали. А пишут, что в прошлом плохо живут. Приняли бы человека с таким недостатком в горничные в нашем цивилизованном веке»?
Я улыбнулась чернавке и спустилась вниз.

И снова зала в коврах и образах, и снова стол, покрытый ажурной скатертью и заставленный невообразимыми яствами, и снова кубки, полные немыслимых напитков! За столом сидели отец и сын, оба смотрели на меня и скалились.

« До чего белые у них зубы, - восхитилась я. – И это от простого мела»?
- Садись, красава, поутренничай с нами, - картинно обвёл рукой яства Кириллов - старший.
-  Лапушка моя, - Петя, не замечая отторжения,  упрямо ласкал меня глазами, а я вспомнила, как он струсил в споре с Прохором.

Слуги приносили всё новые и новые блюда, мы ели и ели до тех пор, пока не взбунтовались наши поджелудочные железы. Потап Тимофеевич несколько раз смачно рыгнул, Петя икнул, а я почувствовала невероятную тяжесть в левом подреберье.

«Как же они обходятся без панкреатина»? – удивилась я, и пожалела, что его не взяла.
- А теперь поглаголем, - выпив последний кубок острого сбитня с гвоздикой, провозгласил отец семейства.

И он попросил меня отчитаться о командировке. Разумеется,  я не выдала ему своей тайны, но предложила показать и описать ассортимент товаров.

Принесли баул, я рассыпала вещички на ковре и опустилась на него, мужчины уселись рядом. Сначала представила им две чайные пары под фарфор и махровые полотенца, которые вызвали удовольствие на лицах зрителей. Потом в ход пошли бархатный альбом и набор с шариковой ручкой, чрезвычайно заинтересовавший старшего купца.

Парфюмерию и косметику повертели в пальцах и одобрили кивками, мыло понюхали, « Fairy» и «Белизну» побултыхали, а вот невезучий «Раптор» опять оказался в эпицентре внимания – на колпачок баллончика нажали пальцами. И репеллент брызнул на мощную шею Потапа Тимофеевича. 

Петя отпрянул, Кириллов - старший паниковать не стал, он не спеша вытер тыльной стороной ладони двойной подбородок, втянул в себя отравленный воздух, поставил баллончик на ковёр и поднялся.

- Это страшнейший яд,  он от тараканов, - ужаснувшись случившемуся, я вскочила на ноги и потащила пострадавшего к рукомойнику.

Голубые глаза Тимофеевича совершили круговое движение, кончик носа задрожал,  рот изобразил саркастическую улыбку. Но, тем не менее, он позволил себя умыть и вытереть, а затем вернулся к обозрению товара.

Пока сын докладывал о преображении мамани, отец открывал баночки, тюбики и коробочки  с парфюмерией и косметикой.   

- Зарадетися я, Маня,  - после завершения процесса громко проговорил Кириллов - старший. – Товар  изрядный, исполати! Аки мы его продавать станем?
- Я сама продавать стану, - подала голос я. – А вы мне поможете. Прибыль пополам.

К моему удивлению, Потап Тимофеевич не рассердился, не стукнул кулаком по столу, он улыбнулся и предложил тотчас поехать втроём на рынок. Конечно же, я согласилась.


***

Ухабистая дорога кружила мимо высоких, в два жилья, бревенчатых изб.  По обе её стороны в одном направлении вереницами тянулся простой люд. Повозку Кирилловых обгоняли другие транспортные средства, в них сидели надутые и самодовольные местные богатеи в ярких разнообразных одеждах, названия которых я не знала.

Перебравшись через Яузу, утыканную по крутым берегам сотнями работающих мельниц, мы миновали небольшую площадь, пристроившуюся вдоль белой стены с квадратными башнями и пушками меж зубцов, и подъехали к низким Мясницким воротам, где толпился народ, стремящийся любыми путями попасть на местный рынок. 

- Разойдись! – заорал наш кучер и начал ловко орудовать хлыстом. Народ, вытирая кровь с шей и лиц, стал медленно расступаться,  чем мы и воспользовались. Узкая Мясницкая улица с дощатыми лавками по обе стороны уходила вдаль, за высокими заборами высились каменные терема и церкви. Из лавок с товарами, перегибаясь, зазывали купцы, они выскакивали наружу, ловили за полы зазевавшихся прохожих и тащили к себе. 

Расширенными от ужаса глазами я смотрела на коленопреклоненных, склонивших головы, старух с протянутыми костлявыми ладонями, шныряющих в толпе малолетних карманников, трясущихся юродивых и косматых, в лохмотьях, нищих, заголяющих для показа изуродованные тела. Крики о подаянии раздавались повсеместно.

-Ну и что? – искоса наблюдая за моей реакцией, поинтересовался Потап Тимофеевич. – Будешь тута  торговать?   

Я проглотила слюну, промолчала и с надеждой взглянула на пёстрые маковки церквей.

Проследив мой взгляд, Кириллов - старший усмехнулся и распорядился остановиться у одного из небольших храмов. А потом приказал следовать за ним.

Страшный нищий на паперти схватил меня за ногу и потребовал милостыни. Петя кинулся на помощь, бросил в руку несчастного какую-то мелочь и ввел меня в полутёмное помещение святой обители. Несколько лампад еле освещали тесное помещение, возле аналоя стоял поп. Он громко беседовал с одним из прихожан, высоким мощным мужиком в багровой рубахе. Повернувшись к нам, поп пригласительно  кивнул, но монолог не прекратил. Мы подошли ближе и то, что я услышала, повергло в шок.

- Писание кажет, - внушал священник чутко внимающему прихожанину, - казни сына от юности его, и покоит тя на старость твою. И не ослабляй, бия младенца; ащё бо жезлом биеши его, не умрёт, но здоровее будет. Учащай ему раны – бо душу избавляешь от смерти». 

- Пойдём отсюда, - вцепилась я в Петю и потащила его на выход.  Через минуту из храма показался Потап Кириллович и хитро посмотрел на меня.

Я сникла. Торговать хрупкой женщине в такой обстановке категорически воспрещалось.  Мы сели в повозку и развернули лошадей. Народ гурьбой спешил навстречу, на Мясницкую, а потому мы еле пробрались за ворота, отгораживающие средневековый рынок от площади.

« В двадцать первом веке спокойнее, - навязчиво крутилось в голове. – Нищие сидят по домам, не высовываются наружу. Их можно увидеть только на помойках».

По узким улицам Москвы белые лицами, чёрные бровями, с ярко-свёкольными щеками павами, не торопясь, прохаживались женщины, среди нетитулованных горожанок богатыми нарядами и красной помадой выделялись боярыни разных возрастов. Если бы не кричащий макияж, дамы могли бы считаться красавицами. 

«Значит, у богатых губнушка не будет пользоваться спросом, - озадачилась я, - а бедным её дорого не продашь. А что если открыть косметический салон? Но для такого сложного проекта надо арендовать здание в престижном районе. Значит, надо познакомиться  с центром города».

Недолго думая, я поделилась своими планами с Потапом Тимофеевичем.
Он сморщил лоб, почесал бороду и что-то тихо сказал кучеру. Тот остановился и свернул на перпендикулярную улочку.

Снова кружили, но ехали не очень долго. По крутому берегу Неглинной добрались до моста, за которым находился глубокий ров, а за ним белые стены Кремля с выступающими над ними башнями.  На берегу канавы торчали виселицы, на них раскачивались люди.

- Это тати*, - кивнул на повешенных Петя и равнодушно отвернулся. Мне стало не по себе.

Перебравшись через ров, мы очутились на площади, на которой высился белый, в синем цоколе, с синими главами  храм Василия Блаженного.  Над Спасскими воротами заиграла музыка, то на шесть часов вечера прореагировали большие чёрные часы. Выйдя из повозки, мы перешли площадь и увидели ещё один рынок. Те же дощатые лавки перемешивались с пёстрыми  торговыми палатками, балаганами и разноцветными шатрами. Это был знаменитый на все века многолюдный Гостиный Двор.

В калашном ряду дымились печи, пахло выпечкой,  в нитошном, где продавали товары для шитья,  суетились и голосили бабы, а еще был ряд иконный, свечной, восковой, шапочный, ореховый, медовый и так далее.  Как сказал Петя, такое разделение товаров можно объяснить основами гигиены в торговле. И еще он поведал, что Гостиный Двор полон людей от зари и дотемна.

- А вот и цирюльники, - обратил моё внимание Кириллов – старший. Я оглянулась. Возле яркого оранжевого шатра двое мужичков, угрожающе щелкая ножницами, зазывали к себе толпу. Клиентов сажали на торчащие из земли полена, надевали им на головы глиняные горшки и стригли. Волосы всех окрасов поднимались ветром и рассеивались в разные стороны.

- Хочу домой, - понимая, что мой косметический салон накрылся медным тазом, уныло произнесла я, и первая пошла назад, к ожидающей нас повозке.

На душе было муторно, услышав приближающийся цокот копыт, я оглянулась.  От Спасских ворот скакал всадник. Он  двигался в моём направлении,  а я не могла сдвинуться с места. Сердце ёкнуло, потом оборвалось и затрепетало.

- Маня! – закричал сзади Петя и бросился ко мне, за ним побежал Потап Тимофеевич.

Лошадь приближалась. Крепкие руки Петра оттащили меня на безопасное расстояние, и в то же мгновение вороной конь промчался мимо, обдав нас жаром пышущего здоровьем и энергией тела. Усатый черноволосый мужчина в алом парчовом кафтане, никого не замечая, пригнулся к крупу животного, и гнал его, не жалея своих сил и здоровья транспортного средства.

- Оболенский, - ахнула я. 


*воры
   


Продолжение:http://www.proza.ru/2016/11/23/1943