У нас в приюте

               
                У НАС В ПРИЮТЕ

                ПОВЕСТЬ




Будто  подтолкнули или взяли за руку и повели.
Глупо и бесполезно противиться.
Пробралась коридором. Фанеровка на  дверях кое-где потрескалась, были видны пожелтевшие от времени доски.
Не камеры, а классные комнаты, но  окна забраны решетками. А учителя похожи на надзирателей.
Разве что гулять выводят не в крошечный тюремный дворик, а на площадку, окруженную  бетонным забором, где по верху  пущена колючка.
Когда узник опрометчиво подбирается к стене, охранник в будке около ворот  грозит  укоризненным пальцем.
А надзирателей за ограду выпускает в узкую щелку, и не  избавиться от постоянного  надзора.
Приют для воспитанников с незначительными психическими отклонениями. 
Наставники многое переняли от подопечных.
Так считают некоторые психологи, но Надежда Ивановна не доверяет этим так называемым ученым. С подобной заумью им и суток не продержаться   здесь.
А она продержалась несколько лет, и  не изменилась, только за воротами с каждым разом все дольше приходится очищаться от скверны.
Деревья за оградой. 
Не обхватить ствол тополя, но кончиками пальцев надо  зацепиться за выступы коры. Словно прижаться, к проклятому и ненавистному бывшему мужу, что по каплям высасывал ее жизнь 
Тополь тоже высасывает, это больно, зато можно избавиться от былого.
От мужа, променявшего ее на водку и пропившего  квартиру, и теперь приходится ютиться в каморке в запущенной коммуналке.
От сестры, что подцепила  миллионера. Так паук опутывает  жертву, и напрасно та пытается вырваться.
Некогда вроде бы близкие люди.
Надежда Ивановна услышала зов судьбы, некоторые называют это интуицией. Другие закостенели в своем неверии.
- Подожди, дай совершить привычный и необходимый ритуал,- выторговала у судьбы несколько мгновений.
Чтобы очиститься, приникла к ближайшей двери, доски  сохраняют силу дерева.
Допейся до белой горячки и сдохни под забором,  мысленно пожелала бывшему мужу.
Показалось, что тот свалился в  канаву или увяз в болоте. И напрасно пытается выбраться, не ухватиться за размякшую глину, и все глубже погружается в трясину.
Прохожие отворачиваются или не замечают.
Услышала, как за дверью бубнит наставница, ученики должны освоить хотя бы вычитание, с  этими знаниями выпустят их на волю. Достаточно, чтобы приспособиться и выжить.
Их предшественники  если выживали, то подсаживались на наркотики и выпивку или попадали в тюрьму.
Отказалась от мужа, попыталась разобраться с сестрой.
Помогли доски, к которым приникла.
Предусмотрели давние строители. Догадались, что постояльцы будут страдать и мучаться.
Пусть разорится  случайный миллионер, мысленно пожелала  зятю.
И пусть  жена его познает горечь жизни, добралась до сестры.
Услышала, как воспитанники, освоив вычитание, наперебой выкрикивают ответы, готовы  за  один день промотать деньги.
Сестра добрела до паперти, придумала она, но едва протянула руку, как  угрожающе надвинулись профессиональные нищенки. Целый день на свежем воздухе погоста, им не занимать здоровье.
Упала и отползла, а когда поднялась, то напрасно погрозила  крохотным кулачком.
- Подожди  немного. – Надежда Ивановна вымолила у судьбы еще одну отсрочку.
Выгнала мужа-пропойцу и уже не цеплялась за пустую  родственную связь.
Тополь опустошил, но дуб наполнит пустоту новым победным содержанием.
Приникла к другой двери.
За ней тоже шли занятия.
Наставница напрасно тужилась.
Если порвешь одежду, то в  иной действительности, куда вышвырнут  из приюта, завхоз не выдаст новую, и никто не предоставит  бесплатную похлебку, и люди на воле готовы перегрызть друг другу глотку, впрочем, как раз это вам хорошо знакомо.
Правильные слова, Надежда Ивановна воспрянула от делового напутствия.
Заставит старуху, бывшую артистку, поделиться с ней, и пусть сотрудники позавидуют удачной сделке.
По лестнице с истертыми ступенями вскарабкалась на второй этаж.
Здесь не было учебных классов, несколько комнат, в которых жили иногородние воспитатели, кабинет директора и канцелярия, заброшенный спортивный зал – его двери крест накрест заколочены досками, - карцер, где содержали провинившихся воспитанников.
Днем жилые комнаты пустовали, их обитатели, если не работали,  пытались как можно дальше убраться от этого приюта, директора тоже не было.
Его вызвали в Главк, раньше объясняла секретарша, потом не стало и ее, сбежала, как и предшественницы.
На прощание прокляла и директора, и его команду, и всех воспитанников, и город, в котором творится подобное безобразие.
Разорвал блузку и не пожелал возместить потерю.
Перенял от своих подопечных, на то и существует завхоз, чтобы менять  изношенное казенное белье.
Пусто на этаже, но в карцере томится девчонка.
Преступница, почти убийца.
Ночью насильник подкараулил ее в туалете.
Придумал, и поспорил с друзьями.
- А куда она денется, после меня тоже воспользуетесь, - снисходительно обещал им.
Иногда тихих и послушных  воспитанников выводят на прогулку и даже выдают карманные деньги.
Прикинулся и заслужил.
Заскочил в аптеку купить витамины.
Вместо них приобрел мочегонное снадобье. Тщательно изучил инструкцию.
Друзья отвлекли девчонку, незаметно подсыпал в чай.
Спрятался ночью.
В приюте была библиотека, прочитал книжку. Там хитроумная шпионка затаилась  в болоте. Такое платье, вернее маскировочный халат, что не различить среди мха и лишайника.
Тоже замаскировался. У соседа была черная рубашка, а он еще не выбросил  черные  штаны. Сломалась молния, тем  быстрее разденется.
Вечером засел в кабинке.
Устав ждать, залез на горшок и заглянул к соседям. Вдруг там тоже  ребята. Обещал с ними поделиться.
Не спрятались, удобнее в спальне дожидаться условного сигнала. Призывно каркнет ворона, или пронзительно взвоет сирена патрульной машины. Или закричит и забьется в руках насильника беспомощная жертва.
Призовут привычные звуки.
Крышка унитаза хрустнула под нетерпеливой подошвой, или скрипнула дверь.
Приоткрыл дверь кабинки и приник к щелочке.
В тусклом свете различил больничную ночную рубашку в серых разводах.
Набрал полную грудь воздуха – так ныряют в воду, и неизвестно, какая глубина, - плечом толкнулся в фанерную дверцу.
Девочка прикрылась скрещенными руками.
Ладони промяли грудь.
Показалось, что шершавый язык разодрал губы. Сглотнул соленую, кровавую слюну.
- Ты чего, совсем? – опомнилась девчонка.
Пригнулась и натянула подол рубашки на голые колени.
- Вали отсюда! – Прогнала его.
Будто ударила или оцарапала. И надо отмстить за  унижение.
- Выпендривайся перед малолетками!
Ей бы закричать, надзиратели услышат и, может быть, вмешаются, но шепотом прокляла насильника.
Рванул ремень, представил, как тот впивается в ее  спину, остаются кровавые полосы.
Молния сломана, штаны сползли, запутался и едва не упал.
Но успел ухватить беглянку за ворот ночной рубахи.
Ветхая материя лопнула с оглушительным треском.
Все еще путаясь в сползающих  штанах, отступил к двери, чтобы не убежала.
Показалось, что ребята приникли к замочной скважине и подглядывают, отталкивая друг друга.
Тут же забыл о них.
Девчонка с едва наметившейся  грудью и в застиранных трусах в блеклый цветочек  – первая  женщина.
Сплюнул кровавую слюну, не заметил, как прикусил губу, и поманил  согнутым пальцем.
Не  убежать, на окнах решетка, а за дверью столпились наблюдатели, спряталась в кабинке, где до этого скрывался насильник.
Крышка  расколота, раздирая пальцы, выломала кусок пластмассы.
И когда он подступил, выпутавшись из  разодранных штанов, одной рукой  приманивая ее, а другой прикрывая пах, поднырнула под  руку и ударила.
Одновременно затылком в подбородок -  услышала, как лязгнули зубы -  и самодельным ножом в шею; кровь брызнула в лицо и попала в глаза, а мальчишка ослеп от боли.
Два слепца, но если один ладонью зажал рану, то другая  нащупала дверь и вывалилась в коридор.
Мальчишки разбежались, проснулся и насторожился ночной надзиратель.
Дежурить выпало Надежде Ивановне, она задремала в пустующей комнате на втором этаже.
Нахлобучила на голову подушку, но задохнулась и неохотно сползла с кровати.
Старая, списанная кровать с продавленной сеткой, директору наплевать на воспитателей, короткий, тревожный сон не принес облегчения.
Выбралась в коридор, девчонка уткнулась ей в грудь.
- Откуда ты такая? – удивилась и пожалела ее женщина, но тут же опомнилась и отстранилась, и испугано оглянулась, что могут подумать случайные свидетели.
- Зачем разделась? – Оттолкнула девчонку.
Та снова заслонилась скрещенными руками, только показалось, что убежала, они поджидали  в коридоре.
- Ты…Тебя…? – допросила  женщина.
Напрасно девчонка прикрывалась, углядела капли крови, пусть на лице, но и этого достаточно, чтобы подтвердились самые худшие подозрения.
- Я…его…, - призналась девчонка.
Женщина  боязливо приоткрыла дверь уборной.
Пришлось позвать врача, тот сбежал из какой-то деревни, куда попал по распределению, и до лучших времен по ночам ютился в приюте, добренький директор пригрел беглеца.
Вместо того, чтобы перевязать раны, этот недоумок – тоже почти еще мальчишка - наотмашь хлестнул пострадавшего по щеке.
Голова едва не отломилась.
- Как ты посмел? – выкрикнул он.
Надежда Ивановна цепко ухватила девчонку за руку, пусть увидит, что натворила.
Но отдала  свою кофту – износила до дыр, впору выбросить, - чтобы прикрылась.
Вера завернулась в нее и безучастно наблюдала за происходящим.
Так иногда бывает, когда все выжжено, то, кажется, и травинка не вырастет на пепелище.
Одной рукой удерживая девчонку, другой женщина оттолкнула неумелого лекаря.
- Он тебя тронул? – очнулся тот.
- Да, - согласилась Вера.
Взрослые так решили, и бесполезно отказываться.
Если откажешься, тем более не поверят
- Не бей его! – приказала Надежда Ивановна.
- Он ее тронул! – оправдался врач.
- Ну не убил же, - резонно заметила женщина.
- Не убил, - привычно согласилась Вера.
Еще что-то говорили и делали, девочка забыла.
А потом  заперли ее в карцере; ранее в этом доме содержали врагов народа, многие из них сознались в самых страшных преступлениях.
Она тоже призналась.
Не сообщили Власти, доктор обнадежил: пустяковые раны,  скоро  поправится; и негоже выносить сор из избы, сами разберемся.
Надежда Ивановна не забрала  кофту, для детей ничего не жалко; еще можно  отдохнуть несколько часов, ей не спалось.
Была уверена, слухи о происшествии распространятся или уже распространились. И девочки подкрасили глаза и губы, а у мальчишек встопорщились петушиные гребни.
- Все у меня было, и не повторится, - сама себя приговорила женщина. – Все еще будет! – не поверила приговору.
Курили и воспитатели, и старшие воспитанники, стены этого заведения пропитались табачным дымом, сигареты заменяли деньги, Надежда Ивановна не поддавалась.
Но бессонной ночью выбралась на улицу и неумело затянулась.
Потом ладонью зажала рот, чтобы не закашляться, и поспешно загасила окурок – могли заметить.
Увидела девчонку, ее тонкие  косточки еще не обросли мясом. Если  не сломает бурей и ураганом, то просочится в любую щель, подумала женщина.
Если не обрушится водосточная труба, по ней  полезла девочка.
Штыри, которыми труба крепилась к стене, насквозь проржавели. 
Поэтому не полезла, но распласталась по стене.
Женщина вгляделась до боли в глазах.
Замигал уличный фонарь.
Будто кадры рывками прокручиваемой пленки.
Кажется, есть сумасбродный восходитель, что без страховки покоряет высотные здания.
Даже  он не сумел бы вскарабкаться.
А девчонка смогла.
Узкая форточка, а за ней решетка. И только кошка может просочиться в форточку и в ячейку.
Если девчонке удастся…
Вспомнила дом на другой стороне улицы, в квартире, за которой наблюдала, проживала бывшая актриса.
После сорока лет наотрез отказалась сниматься, пусть зрители запомнят ее молодой и красивой.
Зрители, конечно, не запомнили.
Заперлась в  темнице и не принимала посетителей, впрочем, никто и не напрашивался.
Некогда разбогатела, и теперь, на закате могла позволить, два раза в неделю приходила служанка.
Бывшая однажды показалась на улице. 
Надежда Ивановна    ослепла, столько украшений было  на жилистой шее и на костлявых руках. Казалось, камни  впитали солнечный свет, но тем явственнее выступили морщины и пигментные пятна.
Бесполезно принаряжать старость.
Окно кухни и дверь парадной выходили во двор, не сразу  решилась подобраться к заветной двери.
А когда та распахнулась, отказалась войти.
- Ну! – прикрикнул мужчина, - Долго мне  придерживать!
- Пригласили в гости. Ключи забыла, - бестолково объяснила Надежда Ивановна.
- Истинная женщина! – не удивился незнакомец.
Истинная  нежится в мехах и ослепляет блеском бриллиантов, мысленно не согласилась  женщина, и не присматривает за малолетними преступниками, и не считает каждую копейку, и перед ней плащи в грязь, и коленопреклоненные кавалеры пьют шампанское из ее туфельки.
И распахиваются любые двери.
- Любые,- вслух повторила она. Не заметила, как вскарабкалась на  третий этаж, но очнулась,  упершись в броню.
И бесполезно причитать и стучаться, дверь не распахнется, и нищенке не подадут милостыню. Не откупятся хотя бы  малым камнем.
Дом  не признают аварийным и не выселят жильцов.
Старуха спрятала драгоценности в шкатулку после того примечательного выхода.
Увернулась, когда Надежда Ивановна потянулась к отраженному солнечному свету.
Поэтому затаилась в  крепости.
Туда не проникнуть, однажды женщина попробовала. Из телефона-автомата – не сразу удалось найти исправный – позвонила в участок.
- Дом заминирован! – прикрыв микрофон носовым платком, сообщила дежурному.
Тот не  разобрался в  невнятице.
- Кто говорит? – привычно вопросил он.
- Заминирован! – уронив платок, повторила женщина.
На этот раз дежурный разобрал.
На всякий случай заглянул в верхний ящик письменного стола. Обнаружил  недоеденный бутерброд.
- Я тебе уши надеру! – пообещал хулиганке.
Если бы будка была деревянной, если бы удалось прикоснуться к дубу или хотя бы к березе, она смогла бы доказать, ей бы поверили, но мертвы стекло и железо.
Не удалось попасть в крепость, но, готовясь к грядущему вторжению, присматривалась к защитникам.
Даже приобрела складную подзорную трубу.
Облюбовала кладовку на втором этаже; когда ее допекали воспитанники, укрывалась в этом убежище.
Опять допекли: одну посадили в карцер, мальчишку на всякий случай обвинили в побеге – подрался в городе и едва не погиб – и сплавили в психиатрическую лечебницу, но еще следовало покарать девчонку, что вскарабкалась по стене и просочилась в форточку.
Наказание будет жестоким, но справедливым.
Окно в кладовке было под потолком, женщина приспособила стремянку.
Вгляделась через мутное стекло.
Говорят, животные уходят из обжитых мест и умирают в пустыне.
И нам свойственны первобытные инстинкты, но в городе не осталось  пустырей.
А мы ищем и стремимся.
Надежда Ивановна приникла к окуляру. Чтобы лучше разглядеть, вдавила его в глазницу.
Потом рукавом протерла стекло.
Не сразу признала старуху.
Кто сказал, что когда-то ее боготворили зрители?
Ни одного украшения на этой развалине.
На потолке обнажилась почерневшая от времени балка. Женщина дотянулась до нее. Пусть дотронулась кончиками пальцев, но теперь ничего не пропустит.
Старуха, показалось ей, прижалась  к стене дома и в последнем усилии распростерла руки.
Как Спаситель, пришло кощунственное сравнение, кого она может спасти?
Давно забылись фильмы с ее участием, пленка  покоробились, и даже в фильмотеке не сохранилась достойная копия.
Руки опали.
Окуляр еще больнее вонзился.
Прохожие не остановились.
Надежда Ивановна  уронила трубу – наверное, больше не пригодится, –  выхватила мобильник.
Выучила несколько номеров.
Полиции, что неохотно приезжала к ним. И правильно, обычно справлялись сами: одних сажали в карцер, других сдавали в психушку.
Иногда приходилось обращаться в больницу. Когда воспитанник превращался в марионетку и послушно выполнял  указания. 
Врачи безнадежно разводили руками – такая болезнь неизлечима.
И тем более не существует лекарства от старости.
Надежда Ивановна попыталась объяснить недогадливым лекарям.
Если те немедленно не заберут  старуху, то ее смертельная болезнь негативно скажется на воспитанниках.
С  трудом удалось избавиться от наркоманов и пьяниц. Растили молодежь в стерильной чистоте и в неведении. Но если те столкнутся с жизненными неурядицами…
Пусть  расшибут лоб, когда их выпустят из приюта.
- Негоже мертвецам валяться на улице, - обвинила женщина.
Обычно медики не спешат приезжать на такие вызовы. Водитель открывает капот и глубокомысленно изучает мотор.
- Искра в землю  ушла, - объясняет он.
Врач соглашается. Более того, тоже ищет неуловимую  сущность. К нему присоединяется санитарка.
- Поймал!
- И я поймала! – участвуют в популярной игре.
Потом вместе ловят в машине, на дороге, в квартире, где еще не остыло тело.
Но   запретили играть, или проголодались и торопились в столовую,  поэтому мгновенно приехали на этот раз.
Надежда Ивановна выскочила из кладовки, уже не таилась, каблуки звонко ударили.
Девчонка, что ночью вскарабкалась по стене и просочилась в форточку, убежала с уроков и подобралась к двери карцера. Будто могла помочь  подруге.
- Случайно проходила мимо, - не придумала лучшего объяснения, увидев женщину..
Воспитательница даже не взглянула на нее.
- Мы как сестры, ближе, чем сестры, даже имена у нас похожи, -    призналась она.
- Потом, все потом, - отмахнулась Надежда Ивановна.
- Меня отпустили с уроков, живот прихватило! – пожаловалась Люба.
Женщина сбежала по лестнице,  не упала и не разбилась.
Мимо класса, где  еще проходили вычитание.
Ученики насторожились и прислушались.
Тяжелая входная дверь скрипуче затворилась за спиной.
Охранник в будке  шутливо отдал  честь, приложил ладонь к пустой голове.
Обычно не замечал воспитателей, машинально приоткрывал ворота, но всполошился на этот раз.
- Яблоко от яблони…, - вспомнил пословицу.
Но все смешалось в этом доме, и не различить, где гнилые плоды, а где больное дерево.
Выскочила на улицу и едва не попала под машину.
Легковушка вильнула и чудом не столкнулась со встречным грузовиком.
За визгом тормозов и грохотом мотора не разобрала, что сказал водитель.
Впрочем, не трудно было догадаться.
Опоздала, не успела проститься.
-Здесь была старуха, куда  она делась? – допросила случайного прохожего.
Тот вырвался из цепких  рук, и только отбежав на несколько шагов ответил: указательным пальцем покрутил у виска.
- Близкая знакомая!
Отступила на край тротуара и посмотрела. Окно было зашторено.
- Здесь никого не было, - подсказала сердобольная женщина.
- Ближе, чем сестра, даже имена у нас похожи! – вспомнила девчонку.
- Лечиться надо, - пожалел ее  другой мужчина.
Он уже излечился. Врачи не помогли, обратился к колдунье. И теперь остался без денег и без квартиры. Казалось, стоит посильнее оттолкнуться, вознесется над городом.
Оттолкнулся, но не вознесся.
- Все равно долечусь, - обнадежил соратницу.
- Вали отсюда! – не послушалась та.
Так отбилась девчонка, что томится в карцере.
Весь мир – тюрьма, показалось женщине.
- Но я вырвусь! – заявила тюремщикам.
Вырываясь, вспомнила старый фильм, та актриса изображала юную партизанку.
И когда в камеру вошел палач, распласталась по стене и раскинула руки.
Палач неторопливо засучил рукава.
Надя была той партизанкой, тоже распласталась по стене.
Неправильный фильм, надо было выхватить пистолет у зазевавшегося фашиста.
Вырваться из застенка,  всего несколько шагов до реки. И благосклонно примет вода.
Еще не поздно  исправить, надо сказать актрисе.
Выхватила невидимый пистолет и нацелилась.
Зрители отшатнулись от обезумевшей женщины.
Можно бросить в окно камень, партизанка поймет и переиграет тот эпизод, не нашла камень.
Десятки палачей, они глумливо оскалились, но  все же прорвалась.
В подворотне в переполненном мусорном баке копошились коты и бродяги, давно притерпелись к тяжелому гнилостному запаху, их не спугнул топот тяжелых армейских сапог.
Дверь, запертая на кодовый замок.
Наугад позвонила.
- Спасти хоть одного человека! Я тоже человек! – назвалась она.
Правильные и необходимы слова, дверь послушно распахнулась.
Задыхаясь – изношенное тело отказывалось повиноваться, - вскарабкалась крутой лестницей.
Из последних сил забарабанила по последней преграде.
- Услышь меня! – взмолилась обессилев.
Дверь молчала.
Если другие узники маскировали железные ворота кожей или  клеенкой, то в этой крепости презрели пустые условности.
Царапины на железе складывались в полустертые слова.
Так на пергаменте почти невозможно различить выцветшие от времени знаки.
Единственная, неповторимая, любимая, различила Надежда. Или девчонка, в которую она превратилась.
- Ты так играла, - вспомнила эта девчонка. – Нет, не играла, а заставляла нас жить и погибать вместе с тобой.
Поэтому приехала в город поступать в театральный, - вспомнила  девчонка.
Женщина присела на ступеньки около запертой двери.
Солнце никогда не заглядывало в окно на лестничной площадке.  И даже летом было холодно, как в погребе.  Штукатурка потрескалась. Трещины позеленели от плесени. Зелень эта постепенно разъедала камень.
- Как в нашем приюте, - сказала женщина.
- И если не бороться, скоро заползет в казарму, и заплесневеют души, -  ужаснулась она.
Но тут же отмела это предвидение.
Девчонка, что пыталась выжить под грузом грядущих поражений.
- А когда в приемной комиссии намекнули, что есть только один способ пробиться, а я отказалась, то вышвырнули  на улицу.
Я подкараулила тебя около дома, твои провожатые или конвоиры не позволили подойти.
Протянула  руки, а ты оттолкнула…
Холодно было сидеть на ступеньках.  И можно погибнуть, если холод проникнет.
Может быть, кто-то прислушивался к  безумным откровениям.
В давние времена к этим дверям подбирались  девчонки. И грозились наложить на себя руки.
Соседи даже  вызывали милицию.
Та, конечно, не приезжала. Выдумывают и наговаривают, не верили  фантазеркам.
Тем более отказывались медики.
Время излечивает детские болезни, отделывались дежурной фразой.
Давно никого не вызывали, актрису успешно забыли, пришла последняя поклонница.
- Ты предала меня! – очнулась женщина.
Если бы промедлила, то превратилась бы в ледышку. И любой может расколоть  глыбу.
Едва не раскололи.
Муж, что променял ее на водку,  сестра, заарканившая простака-миллионера.
Воспитанники по каплям высасывают  кровь.
Но больше всех виновата  старуха, с нее начались все беды.
Пришло время рассчитаться.
Тяжело поднялась, услышала, как заскрипели кости.
Если жильцы насторожились и позвонили в отделение, то те привычно отмели ложный вызов.
И пусть там новый начальник, ничего не изменится.
Новый начальник предупредил свою команду.
Прислали его из столицы, сурово наказали за  провинность.
Возненавидел местечковый мундир, в который пришлось облачиться.
В юности увлекался древними сказаниями. Кажется, героя заставили носить отравленную одежду или ядовитую шкуру убитого им врага. И он неимоверно страдал от этого.
Полковник тоже пленил знатного бандита.
Но у того оказались высокие покровители.
И наградой за это деяние послужила ссылка в провинциальный город.
В бывшую столицу Российской Империи. Горожане напрасно кичились былыми заслугами. И требовалось избавить их от иллюзий.
- Рассадник заразы! – так охарактеризовал он приют.
- Что будет, если долго  общаться с заразой? – задал риторический вопрос.
Ответ был очевиден.
Он тоже общался в столице. Но исключение только подтверждает правило.
- Ну? – допросил своего заместителя.
- Я мою руки перед едой, а по вечерам под душем отдираю грязь! – нашелся тот.
- Молодец! – похвалил  командир.
- Поэтому? – продолжал допрашивать.
- Мы поняли, - хором отозвалась  команда.
Попробуй, не отзовись.
Если из столицы могут сослать сюда, то их отправят в деревню,  что не  обозначена даже на самой подробной карте.
- Давать ход каждому заявлению, каждому намеку на заявление! – подытожил новый начальник.
Молодым поручили следить и докладывать.
- Если навечно не хотите остаться в самых малых лейтенантах! – напутствовал их командир.
Надежда Ивановна, естественно, не знала об этом.
Очнулась от очередного приступа.
Испуганно огляделась.
В сумеречном бреду могла проговориться. И не поздоровится, если услышат.
Кажется, не услышали.
Тихо  за бронированной дверью. Служанка – изучила за годы наблюдений – придет только на следующий день. У старухи нет  родственников.
По слухам неоднократно избавлялась она от нежелательной беременности. Потом уже и не требовалось избавляться. Режиссер – очередной ее сожитель – бросил бесплодную женщину.
Ушел со скандалом, сплетники долго судачили об этом.
Виновной назначили женщину, у него была более внушительная группа поддержки –  был он вхож в некоторые кремлевские кабинеты. Хозяева этих кабинетов осуждали проказника, но в глубине души были солидарны с ним.
Одна докука с чересчур требовательными женами, вечно  требуют невозможное.
После этого актрису не приглашали сниматься.
Былые соратники на всякий случай избегали ее.
Вдруг монарший гнев падет и на их голову.
Люди, низвергнутые с Олимпа, напрасно копошатся у подножия, они наверняка больны, болезнь эта заразна и неизлечима.
Брошенная и проклятая,  укрылась она от гонителей в своей квартире.
Поговорили и забыли, а она уже привыкла жить в потемках.
Стремительно постарела, словно каждый год засчитывался за несколько впустую прожитых лет.
Только изредка выбиралась на улицу, в память о том знаменательном дне, когда рассталась с последним сожителем, тогда-то ее и приметила Надежда Ивановна.
Вернее драгоценности, старуху могли ограбить, неприметной тенью проводила ее до дома.
А потом приобрела подзорную трубу.
Иногда видела, тогда перехватывало дыхание.
Вот старуха зачерпнула из шкатулки.
Камни, добытые в Африке, впитали  жгучее солнце.
И теперь огненные лучи ослепили.
Слезы обычно облегчают, Надежда Ивановна не  утешилась.
Жемчужины, что столетиями созревали в  раковине.   Наверняка на каждой можно  различить капли крови былых их обладателей.
И многое другое, не разглядеть в слезах.
Бывшей не исполнилось и шестидесяти, а казалось, грядет столетний юбилей.
И ни к чему одинокой старухе -  родственников и детей у нее не было, это Надежда выяснила в первую очередь – такие сокровища.
Исподволь разработала план.
Можно придти под видом социального работника.
Попыталась, ей не отворили.
Можно назваться дворником, сантехником,  электриком – какие еще существуют специальности? – даже участковым, попробовала с таким же успехом.
Или обернуться птицей, может быть, впустят в камеру, а если откажут, стать ветром, солнечным лучом в тусклый день.
Не получилось.
Ждала и прикидывала, наконец, дождалась.
Животные уходят умирать в пустыню,  старуха ушла в город. Люди настолько разобщены, что не видят соседей.
И с собой бесполезно брать  деньги и драгоценности.
Там  они не пригодятся.
Но мы еще живы и нуждаемся.
- Живы и нуждаемся, - как заклинание повторяла Надежда Ивановна.
Будет только одна попытка, и нельзя ошибиться.
Старуха кое-как выбралась из камеры, на напольных плитках остались черные полосы. Будто подхватили ее под руки и поволокли  обитатели подземного мира.
Надежда увидела косматые их мордочки и плутоватую улыбку, отмахнулась  крестным знамением.
Чертики спрятались. Укрылись за стеной, захрустели и полопались потревоженные кирпичи.
Старуха покачнулась и рукой оперлась о стену. Вот мазутный отпечаток.
Надежда изучила рисунок. Короток путь жизни.  Или уже оборвался.
Чертики возликовали, никто не претендует на их добычу.
Этажом ниже двое хулиганов поджидали  на лестничной площадке.
Молоко на губах не обсохло, определила  женщина.
Еще не таких усмиряла в приюте, главное, не мигая, смотреть чуть выше переносицы.
Будто у них выросли рога, и тогда они  торопливо ощупывают одежду. Не разошлась ли на штанах молния.
Или отбиваются пустыми словами, будто так можно уберечься.
Они бы и не убереглись, но   принадлежали к надзорным органам.
Въедливые ребята, сначала ознакомились с картотекой, и можно  начинать расследование
Но вживую решили изучить подозреваемую.
Правильно их подготовили, любого можно привлечь, ибо не существует  праведников.
И надо доверять первому впечатлению, переглянулись и кивнули, преступник будет изобличен и наказан.
Поэтому, чтобы не догадалась, заговорили о постороннем.
- Ответственное задание, - решил Петр.
- Она не поймет, - согласился Алексей.
Теперь, как учили, следует расспросить осведомителя.
Спустились вслед за женщиной.
Тоже видели отпечатки ладоней. Наверняка оставила подозреваемая, но не обладали познаниями в хиромантии и не могли определить степень ее участия.
Ничего, научатся.
Случайно засветили осведомителя.
Еще не обзавелись своими кадрами, девчонку из приюта одолжил старший товарищ, которого отправили на заслуженную пенсию. Напрасно он сопротивлялся, плетью не перешибить обух.
Поэтому напакостил напоследок.
Обычно она сама подстерегала его. Некоторых, особенно заслуженных воспитанников в одиночку выпускали за ворота, у охранника был согласованный список.
Глупо возражать, но уголки губ у него при этом брезгливо морщились.
Едва заметная гримаса, в случае чего можно  сослаться на ранение.
Подстерегала ветерана и донимала  доносами.
Воспаленная ее фантазия не знала удержу.
И если следовать ее рекомендациям, бандитами и грабителями будут заполнены все лагеря и тюрьмы.
Соглашался и  обещал разобраться, только так можно спастись.
Охотно передал  эстафетную палочку.
Молодые сотрудники  едва не опозорились
Им бы укрыться в кабинете директора и туда вызвать осведомителя.
Так бы и сделали, но не нашли ни директора, ни заместителя, ни завуча.
Пришлось самим вломиться на урок.
Правда нашли приемлемое объяснение.
- Это важно, - позвал ее Петр.
- Обычная  пустая проверка, - придумал более сообразительный Алексей.
Ученики с пониманием отнеслись к этой необходимости.
Один ногтем царапнул по стеклу, убийственный звук, если и не залегли, то склонились над партами, другой надул губы и резко выпустил воздух, будто расстрелял прямой наводкой, пока еще никто не погиб.
Но доносчицу наверняка вычислили, напоследок торопилась она высказаться.
Допрашивали ее в коридоре, некоторые воспитанники, у которых неожиданно прихватило живот, выглядывали из уборной.
Оттуда клочьями выползал табачный дым.
Выедал глаза, поэтому особо весомы были обвинения.
Задыхалась в дыму и наговаривала.
- Она  такая! – обвинила Надежду Ивановну.
- Давно примеривалась ограбить и обогатиться! – Обожгла воспаленным дыханием.
Алексей отстранился. Показалось, что  залетел комар, пальцем прочистил ушную раковину.
Петр на лету поймал назойливое насекомое.  Или отмахнулся, капли слюны разлетались и прожигали кожу.
Надежда Ивановна бесшумно отворила входную дверь  и застыла на пороге.
Научилась подкрадываться. Если не затаиться и не спрятаться, преследователи обнаружат  убежище. Тоже приникнут к окуляру. И старуха поделиться с ними, а не с ней.
- Подговорила девчонок, одна  гибкая, гадкая  и пронырливая просочится в замочную скважину, - придумала ябеда.
Шепот   похож на змеиное шипение.
Алексей отступил, Петр – более отчаянный и решительный – растоптал гадину.
Естественно, не поверили оговору, человеку не дано пролезть в игольное ушко.
- Она прикинется кем угодно! – настаивала ябеда.
Ее растоптали, или еще предстояло погибнуть, доносчиков всегда уничтожают. Корчилась и извивалась под тяжелым сапогом, но продолжала оговаривать.
- Если задержите, если отнимете, про меня бедную и несчастную  не забудьте! – Все же надеялась выжить.
Надежда Ивановна затаилась у порога. Но преследователи разобрали тяжелое и судорожное ее дыхание.
Попытались обмануть. Когда расслабиться и потеряет бдительность, возьмут голыми руками.
- У нее положительная характеристика! – вспомнил Алексей
Петр удивился, но промолчал..
- В сиротском доме малолетние преступники всегда ненавидят своих наставников! – придумал Алексей.
- Я знаю! – напрасно настаивала ябеда.
- Пугай по ночам детей своими страшилками! – осадил ее.
Преследователи отмахнулись от гнусной выдумщицы, напрасно та пыталась удержать их.
Ядовитая  слюна прожгла кожу, наверное, придется долго и болезненно лечиться.
- Мы уходим! –  громко и убедительно сказал Алексей, чтобы услышала женщина. -  Каждого могут унизить и оклеветать!
Надежда Ивановна выскочила на улицу и пригляделась.
Со стены осыпалась штукатурка. Обнажились искрошившиеся кирпичи. Но такие ничтожные зацепки, что может подняться только опытный восходитель. И такое узкое окошко карцера, что  невозможно просочиться.
А девчонка ночью поднялась и влезла.
Ябеда оговорила ее, но замечательно придумала.
Надо вскарабкаться по трубе до третьего этажа. И  если закрыта форточка, локтем высадить стекло.
Шкатулка в серванте, там документы, подтверждающие дворянское происхождение.
Я ее дальняя родственница, но старуха отказалась признать родство, придумала и поверила женщина.
- Драгоценности – лучшие документы, - проговорилась она, но ладонью зажала поганый рот.
Преследователи постарались незаметно покинуть  заведение.
Если где-то и повстречались, если она их запомнила, то просто – совпадение, еще и не такое бывает.
- Случайно увиделись и никаких претензий, -  попрощался с ней Алексей.
Претензии были у одноклассников ябеды.
Урок закончился, ученики высыпали в коридор и угрожающие надвинулись.
Ябеда выскочила на улицу.
Воспитательница защитит и спасет.
А та будто не заметила ее. Когда девчонка уцепилась за рукав, брезгливо стряхнула назойливые пальцы. На материи остался мокрый след, как от улитки.
Тем более не  вступился охранник, его работа – следить, чтобы не разбежались.
Толпа подступила, раздался  истошный  крик, так верещит попавший в капкан заяйц.
Но не убили, мы не звери, мы страшнее зверей.
Извиваясь и корчась, поползла по истоптанному плацу.
Если доберется до подвала,  может быть, выживет.
Просто  споткнулась и  разбилась, и никто не виноват.
Надо дождаться ночи, в темноте все кошки серы, Надежда Ивановна не могла ждать.
Осталось совсем мало времени, надо тщательно подготовиться.
Навестила девчонку, томившуюся в камере.
- Пусть ты  не сохранила свою честь и невинность! – сразу отмела возможные возражения.
Девчонка сидела на полу, забилась в угол, подтянула к груди колени, обхватила их руками.
И у меня такой же карцер, вспомнила женщина свою кладовку. Неужели мне не вырваться?
- Не в этом дело, своим вызывающим поведением спровоцировала их,  они возжелали!
И откуда взялись такие возвышенные слова?
Не только обхватила колени, но сложила на них голову. Волосы рассыпались.
Слишком длинные волосы, они приманивают, надо обрить, придумала женщина.
- Не приманивала, - глухо откликнулась девчонка.
Верой, кажется, звали ее. Любой - другую, которой предстояло проникнуть.
Вера, Надя, Люба – исконно русские имена, женщины с такими именами обязаны помогать друг другу.
- Помогать друг другу, - сказала женщина. А когда девчонка удивленно взглянула на нее, снова напала.
- Мужики не простят, всем скопом надругаются, - поделились своим жизненным опытом.
- Надругаются, - отчаялась Вера.
Надежда Ивановна склонилась над ней и пригладила растрепанные волосы.
Показалось, что в ладонь вонзились искорки. Отдернула руку.
Волосы встопорщились и потянулись за ее пальцами.
Нельзя, запрещено и строго карается, поэтому ночью оттолкнула  в коридоре, отступила и теперь.
Странная комната, в центре было пробито отверстие, теперь залитое раствором.
Словно камера для убоя животных, а дыра для стока крови.
Люди страшнее животных, подумала женщина.
- Страшнее, - повторила она.
- Что мне делать? – спросила узница.
- Как выжить? – переспросила тюремщица.- Как нам выжить? – Заметалась по камере.
Три шага в длину, еще меньше в ширину, вполне достаточное пространство для тихой и умеренной жизни.
- Бежать! – подсказала пленнице.
- Куда и как? – спросила та.
Укрылась за распущенными волосами, не  различить выражение лица. То ли действительно не понимает, то ли опять провоцирует.
- С кем?  – Не расслышала женщина.
- Не знаю, - отказалась девчонка.
Сейчас или никогда, надо решиться.
- Сейчас, - решилась женщина.
- Что? – спросила девчонка.
- Твоя подруга, твоя лучшая, нет, единственная подруга…, - подсказала Надежда Ивановна.
Девочка насторожилась.
Отказаться, если обвинят и осудят, но сознаться, если поддержат.
- Вместе попали в этот приют, вместе плакали и грустили, - вспомнила она.
- Хорошо, когда вместе, - согласилась женщина.
- Мечтали.
- Убежать вместе! – научила наставница.
Волосы разметались, различила лицо.
Возбужденно блестели глаза, будто драгоценные камни отражали солнечный свет.
- Я нашла тебе богатого отца! – придумала женщина. Вновь склонилась над своей жертвой. Но заслонилась, чтобы не ослепнуть. Чтобы девчонка не догадалась.
Но подглядывала в щелочку.
- Тебя в младенчестве выкрали цыгане! – придумала она.
Где-то вычитала о подобном.
- А к старухе попали обличительные документы, если ими завладеть…!
Напрасно связала старуху с цыганами, подумала она, но тут же отогнала крамольную  мысль, чем безумнее легенда, тем быстрее ей поверят. Да и не придумать другого объяснения.
- Отец твой – подпольный миллионер! – привычно обругала зятя. – Он примет вновь обретенную дочку с распростертыми объятиями!
Показалось, еще ярче высветились камни.  И можно ослепнуть от этого блеска.
Плотно сомкнула пальцы. Но все равно видела в красной пелене.
- Миллионеры недоверчивы! – прокляла зятя.
Еще в юности поссорилась с сестрой. Но пришла мириться после свадьбы. А мужчина не поверил раскаянию.
- Ему надо предоставить документы!
Иногда замещала захворавших учителей. И научилась складно излагать мысли.
- Тебя насильники не простят, тебе здесь не жить, - приговорила девчонку.
Отстранилась  и рубанула ладонью.
Показалась, что  сокрушила плоть.
Протерла  слезящиеся глаза.
Нет, не кровь на стене. Плесень разъела камень и выползла из щелей.
- Надо уйти, но в одиночку ты погибнешь во враждебном мире, - приговорила ее к бегству и гибели.
- Нет, - отказалась девчонка.
Почти поверила, но еще  сомневалась.
Вздернула голову и расправила плечи.
А женщина прислонилась к стене. Строители среди кирпича иногда оставляют деревянные вкладыши, нащупать бы дерево.
- Уйти вдвоем, - научила девчонку.
Пыталась нащупать, но  лишь искрошила камень. Кирпичная крошка набилась под ногти.
Девчонка ладонями уперлась в колени. Может оттолкнуться и убежать, но если соскользнут  пальцы,  разобьется и погибнет.
-  И  даже вдвоем без денег и без связей не выжить, никому не выжить, - отчаялась женщина.
Ничего не получится.
Но среди боли и отчаяния, нащупала деревянную пробку.
Не тополь и не осина, но дуб раскинул могучую крону.
Преследователи почти настигли. Случайный прохожий, что пальцем покрутил у виска, не ограничился этим, но ребром ладони ударил по локтевому сгибу. А сестра не побиралась на паперти, но поманила дорогим камнем. Потом швырнула его на асфальт и растоптала. Брызнули и искалечили осколки.
Старуха запрятала шкатулку в банковскую ячейку. И когда выйдет срок, а родственники не объявятся, государство приберет бесхозное имущество.
Настигли и нацелились.
Но в последнем усилии вырвалась и ухватилась за ствол. Приникла к нему всем телом..
Раскрошила кирпич, разодранными пальцами нащупала деревянный вкладыш.
Теперь им не одолеть.
- Без покровителя не выжить, - тихо и устало сказала она.
В этом приюте воспитанники научились выживать. И не верили громким словам и посулам.
Но когда человек отчается…
- Отец-покровитель, - повторила девочка.  Испробовала незнакомые слово, и скулы не свело  горечью, и острые кромки не оцарапали горло и пищевод.
Дуб напоил жизненной силой.
Ладони не соскользнули, девчонка  сумела подняться.
- Ночью твоей подруге, нет, твоему двойнику, твоей сестре надо вскарабкаться по водосточной трубе и через форточку проникнуть в квартиру, - научила Надежда Ивановна.
Девчонка  согласится, безошибочно определила женщина. Несколько лет провела в приюте, где не выжить без обостренного восприятия.
- Хозяйку увезли в морг, завтра вороньем слетится родня.
- Разогнать воронье, - повторила девчонка.
Женщина не расслышала. Как и не посмотрела на нее. Если прислушиваться и приглядываться, то можно заразиться.
Некоторые психологи ошибочно считают,  что воспитатели в подобных заведениях поголовно заражены.
Горстью сложила ладони и попыталась различить среди кирпичной крошки. Камни   еще не впитали солнечный свет.
Поэтому сбилась на невнятицу и скороговорку.
Вера поверила, ведь женщина не настаивала и не надрывалась в истошном крике.
- Завладеть шкатулкой, там документы о твоем первородстве, кажется, так в Библии? – сбилась она.
- Мы не воронье, - согласилась девчонка.
- Документы отдать мне, - проинструктировала Надежда Ивановна. – Муж моей сестры – твой отец-миллионер, они когда-то  согрешили, я сумею договориться. Причем здесь первородство? – удивилась она.
- Вырвемся на волю! –  поверила девчонка.
Позволили взять какие-то тряпки, когда бросили в темницу. Но все еще куталась в поношенную чужую кофту.
Под материей таились камни, показалось женщине, поэтому заслонилась.
- И ты обязана уговорить ее, иначе не спасетесь, - напоследок научила она.
На всякий случай, ее подопечная справится и без этого напоминания.
Эти дети, лишены отеческой ласки. И стоит их приласкать, как становятся воском в умелых руках.
- Я приведу ее к тебе, ты уговоришь, а ночью выпущу. Когда все кошки серы, - невпопад добавила она.
Обрела союзницу,  вдвоем будет несложно уговорить и заставить другую девчонку.
Не пришлось уговаривать и заставлять.
Та подслушивала около двери.
Воспитанники предпочитали не забираться на второй этаж. В такую грязь вляпаешься, что вовек не отмыться.
А подруга узницы не побоялась замараться.
Приникла к двери и вслушалась. Не все  разобрала, но домыслила.
Дверь приоткрылась, женщина настороженно огляделась. Не удивилась, увидев девчонку.
Измаялась животом, некогда та объяснила.
Теперь не требовалось объяснять.
- Я согласна, - согласилась Люба.
- Нет, - отказалась узница.
- Не бойся, со мной ничего не случится, прочная труба, она не обломится, я знаю, -  придумала Люба.
- Если помогу найти богатого отца, мы еще сестры? – спросила она.
- Больше чем сестры, -  откликнулась Вера.
Договорятся, женщина не сомневалась. Вера, Надя,  Люба - исконные русские имена.
Вроде бы ее тоже хотели назвать Верой и Любовью, но напутали в документах. И еще не поздно исправить ошибку.
Оставив подруг, прокралась в свою кладовку. Удобный наблюдательный пункт, если все же появятся родственники, то наверняка опознает их. Не по траурному банту, но по праздничному выражению лица.
У гончих, когда идут по следу, и добыча рядом, победно раздуваются ноздри и блестят глаза.
Уронила и разбила подзорную трубу, но вгляделась из-под ладони.
Бесполезно вглядываться, почти все ищут и преследуют.
И навалилась усталость бессонной ночи.
Спасла девушку, и даже отдала  свою кофту. Это зачтется. Как и те годы, что провела в исправительном доме. Забывая о сне и отдыхе, получая копейки.
Они обязаны оплатить  ее страдания.
Пришло время расплаты.
И в эту ночь вызвалась дежурить Надежда Ивановна. Воспитатели охотно согласились.
Приблудный врач заперся в своей комнате; пусть хоть перебьют друг друга, больше не вмешается.
Забылась сидя на полу, руками обхватив колени, уронив на них голову.
Как та девчонка, вспомнила, когда очнулась, только короткие волосы не упадут на лицо, и не укрыться за ними.
И проглядывает  седина.
Грудь опала, кожа уродливыми складками наползла на бедра, на ногах выступили вены,  шпоры изуродовали пятки, пальцы искривились и ороговели.
Неправда, просто показалось, надо привлечь лучших лекарей  и массажистов.
Поэтому снова прокралась в карцер.
Там напутствовала девчонку.
Та попрощалась с сестрой-подругой.
Обо всем уже договорились.
- Если  ты будешь смотреть… Не смотри,- взмолилась Люба.
- Смотреть и молиться, -  не согласилась Вера.
Только недавно приобщились к религии. Приходящий священник научил. С упоением рассказывал об адских муках, уготованных грешникам. Мальчишкам нравилось слушать.
- Нет, - отказалась  домушница.
- Смотреть и переживать, - сказала сестра
- Когда ты смотришь…Когда ты так смотришь…Кружится голова… Мне не одолеть, - призналась Люба.
- Ночью в уборной, - вспомнила Вера. – Вдвоем мы бы выстояли.
- Не будешь смотреть?
- Мы выстоим, - поклялась в вечной дружбе.
Обо всем договорились,  по-мужски попрощались  за руку.
Женщина могла  освободить узницу, та отказалась. Если выпустят, не сдержит обещание, последует за ними.
Некоторым уже случалось убегать. Их отлавливали, но даже несколько дней на свободе дороже многих лет  заточения.
Беглецов отправляли  в больницу. Если выживали,  то рассказывали.
На воле светит солнце, и  дурманяще пахнут травы, там чист и сладок воздух свободы.
Вера представила, как беглецы перебрались через забор.
Сестра будто взлетела, а женщина не смогла преодолеть земное притяжение.
Напрасно цеплялась за стремительно уходящую молодость. Красила волосы, на лице замазывала щели и сколы.  Живот и грудь укутывала в полотняную броню.
Беспомощно распласталась по стене.
Сестра помогла ей вскарабкаться. Потянула руку, полопались сухожилия.
Все было не так,  женщина достала ключи, скрипуче отворились ворота.
Увидела ябеда, что в подвале  зализывала раны.
Оконце было заложено, но осталась щелочка, приникла к ней.
Только что погибала от смертельных ран.
Но когда увидела, кровь перестала сочиться.
Приоткрылись ворота, срослись изломанные кости.
Перешли на другую сторону улицы, готова была преследовать их.
Но едва отпрянула от амбразуры, как боль снова навалилась; еще не пришло время, еще успеет сообщить, уговорила себя.
Женщина и, наверное, ее дочка, могли подумать случайные наблюдатели. Строптивая дочка, когда мать приобняла за плечи, то скинула  руку.
Некому наблюдать, жители затворили окна.
Неоднократно обращались к местному  правительству.
Приют надо выселить из города, на природе воспрянут воспитанники, заботились о подрастающем поколении.
Власть обещала разобраться.
А пока приходилось прятаться по квартирам.
Едва светили фонари.
Пробовали ввертывать более яркие лампы, но те  перегорали.
Лето кончилось, темно  ночью.
И автомобилисты старались не оставлять машины около приюта. Неизвестные грабители  вскрывали их, и не срабатывала сигнализация. Хозяевам потом приходилось выкупать инструменты и запасные колеса.
Но одну машину неосторожно оставили.
Дочка и мать перешли на другую сторону ночной улицы, насторожились наблюдатели.
Двое  в машине.
Так получилось, что родились  почти одновременно, семьи жили рядом, отцы служили в милиции.
Учились вместе и, конечно, подружились.
Вместе окончили школу полиции.
Нацепили первые офицерские погоны.
Родители подсуетились, офицеры не должны ездить на работу на общественном транспорте, приобрели им автомобили.
Не долго радовались, у сослуживцев были более престижные тачки.
Поэтому с особым рвением следили за выжившей из ума старухой.
Бросили на морского, чью машину использовать.
- Тогда на твоей поедем на пикник! – нашелся Петр.
- Думаешь,  меньше выпью? – отмахнулся  Алексей.
Этот наверняка пробьется, если его товарищ терялся в экстренных ситуациях, то у него всегда находились нужные слова.
Всего-то немного глотнули, поэтому не забылись, а лишь задремали.
Снова замигал фонарь, преследователи насторожились.
Пассажир локтем толкнул водителя.
Безжалостно ударил в бок, Петру показалось, что попал на бандитские  разборки, угрожающе замахнулся.
- Смотри!- успокоил его Алексей.
- Куда? – не  разобрался Петр.
Не на что  смотреть, придется преследовать, маскируясь на местности.
А девчонка, что осталась в карцере, увидела.
Будто до этого вместе с женщиной  заходила во двор и приглядывалась к кухонному окну. Шторы никогда не раздвигались. Но летом приоткрывали форточку.
Надежда Ивановна и Люба прокрались подворотней, где отходы вываливались из мусорных баков. Ночью не копошились коты и бродяги. Но услышали тяжелые шаги преследователей и едва не задохнулись около баков. Гнилостный запах навечно въелся в одежду и в кожу.
Но никто  не гнался.
Просто приблудный доктор выбрался из своего убежища. Если насильник опять затаился в девчоночьей  уборной, то надо предотвратить преступление.
Осторожно заглянул. Никого  не было. Понурившись, вернулся в свою конуру.
Наводчица привела девчонку.
Темно во дворе, не светятся окна, а дворовый фонарь раскурочили мальчишки.
На днях подговорила одного, долго торговались, наконец, сошлись в цене.
Тот ловко запустил камень.
Люба примерилась.
Преследователи добрались до подворотни.
Дальше короткими перебежками, как научили в полицейской школе.
Первому добежать до мусорных баков, пока второй прикрывает  огнем. Потом первый оказывает огненную поддержку.
Выжили на этот раз.
Осторожно заглянули во двор.
Женщина не заметила.
Различили в полутьме.
Смотрела на небо, будто пыталась сосчитать звезды. Даже выпростала руки, чтобы ни одна звезда не пропала.
Тоже посмотрели.
Не увидели в гари и в кислотном тумане. А на ущербном диске луны выступили темные проплешины.
И туда в небо, к далекой луне тянулась труба, по которой поднималась девчонка.
Петр хотел окликнуть, остановить и задержать самоубийцу.
Алексей предвосхитил  его намерения. Жесткой и жестокой ладонью запечатал рот.
Так хлюпает болото, засасывая очередную жертву, и вонючие пузыри  лопаются на поверхности, или порыв ветра принес запах гнили.
Втащил упирающегося напарника обратно в подворотню.
- Если не взять с поличным, отопрутся, - объяснил ему.
Тот промычал в ответ.
Попытался укусить ладонь, та еще сильнее вонзилась, изуродовала губы.
И за это ответят преступники
- Ответят, - обнадежил Алексей.
- Не будешь выступать? – на всякий случай спросил он.
Разобравшись в мычании, убрал руку. Достал носовой платок и обтер слюнявую ладонь. А потом выбросил испоганенную тряпку.
Еще и не тем пожертвуешь, когда преследуешь преступника.
Пострадавший простил напарника.
- На твоей машине поедем на пьянку… А ты ничего не выпьешь… Век тебе не пить…, - отплевываясь и задыхаясь, в несколько приемов проклял его.
Тоже шепотом, чтобы не спугнуть добычу.
Спрятались в подворотне  и снова выглянули.
В обычной обстановке женщина наверняка бы заметила преследователей.
Когда пряталась в кладовке, а воспитанники забирались на второй этаж, то различала даже крадущиеся шаги.
А если дежурила ночью, то угадывала, как колючка на заборе рвет одежду и впивается в тело.
На улице могла неожиданно  перейти на другую сторону или схорониться в парадной.
Чтобы не сглазили  колдуны.
Там, где они проходили, желтели и осыпались листья. А из птиц выживало только воронье.
Ей бы и теперь поберечься, в подворотне потрескались стены, даже мухи уползли от запаха смерти и разложения.
А преследователи притерпелись – такая у них работа.
Женщина не побереглась, затаив дыхание, наблюдала за восхождением.
Как и девчонка в карцере.
Чтобы помочь подруге, тоже попыталась вскарабкаться, но даже не нащупала крошечной зацепки.
Труба опасно накренилась.
Женщина закусила запястье.
Люба перебралась на стену, поползла по стене.
- Молодчина, если сумеет подняться, - похвалил ее Петр.
- Если сумеет, возьмем с поличным, - согласился Алексей.
- А я думал…
- Индюк тоже думал. – Обменялись замечаниями.
- Спаси  и помилуй! – взмолилась женщина. – Если сможет, то сестре не обязательно стоять на паперти! – наложила на себя строгое наказание.
Девчонка почти вскарабкалась, но не смогла дотянуться до подоконника.
- Пусть не бедствует, - пожелала женщина сестре. – Чтобы только на еду хватало.
Девочка оттолкнулась от стены, и почудилось, зависла на мгновение. Не упала,  кончиками израненных пальцев дотянулась  до подоконника.
Женщине показалась, что тоже изрезала ладони. Не только ладони, безжалостно вонзились невидимые стрелы.
Колдуны постарались. Раньше безошибочно вычисляла их и уходила от погони.
Ей бы заглянуть в подворотню.
Услышала шорох и шепот.
Это копошатся бродяги и крысы, уговорила себя.
Все внимание – девчонке, если отвлечется,  та не выполнит.
Выполнила, чудом удержалась на скользком подоконнике, длинной и гибкой рукой дотянулась до форточки.
Этим узким отверстием не просочится  кошка. А она проскользнула,  дернулась и опала штора.
Женщина искала вместе с ней.
Старуха хранила драгоценности в серванте. Но перед смертью могла перепрятать шкатулку.
Вспомнила, как после замужества сестры попала в богатый особняк. 
Сидели на веранде,   пальма раскинула над головой широкие  мясистые листья.
Не пила, но подпаивала растение, незаметно выливала коньяк.
Отпраздновали, хозяева забылись.
Глубокой ночью выбралась  из  комнаты.
Некоторые скотчем прикрепляют к обратной стороне зеркала или к нижней части столешницы.
Не нашла.
Так же напрасно заглянула за бачок в уборной, пошарила под ванной.
Но все же догадалась.
У растения, под которым сидела, пожелтели листья, и со ствола отвалилась чешуя.
Верный признак:  спрятали среди корней.
Ухватилась за ствол и поднатужилась.
Наверное, произошло землетрясение, или обрушилась волна.
Упала на пол, черепки больно вонзились, земля засыпала лицо.
Словно попала в могилу, закричала, умоляя спасти и пощадить, домочадцы сбежались на истошные крики.
- Все равно найду! – прокляла жадных родственников. -  У вас убудет и перетечет ко мне! – предсказала заправской гадалкой.
Почти сбылось, мысленно помогала девочке.
Сначала поищи в серванте, потом в шкафу, любят прятать под стопкой белья. А некоторые суют в матрас, надо вспороть и заглянуть. И не забыть про подушку. Пусть  перья летают по  комнате. Под столом, за зеркалом, за бачком в сортире. А если растут пальмы или бананы,  это тоже верная примета. Надо копать под ними. Ты обязательно найдешь, я так долго и безнадежно ждала.
- Самое дорогое у человека – это жизнь, и надо прожить ее так…, - вспомнила классику. Но забыла продолжение, сама придумала. – Как хотелось и мечталось!
- Помоги мне! – взмолилось неведомому божеству.
Наверное, просьбу ее услышали.
Порыв ветра не только унес запах гнили, но разогнал кислотный туман. Звезды  ярко вспыхнули и ослепили.
Верный знак, ее услышали.
Иногда заходила в церковь.
Достаточно было приложиться к иконе небесного покровителя.
Но некоторые, стоя на коленях, отбивали земные поклоны, потом на коленях подползали к алтарю.
Настоятель морщился, но не препятствовал.
Уверовала и тоже пала.
Не было алтаря, но когда-то в углу двора росло дерево, она различила пенек. И если доползти до него и привычно приникнуть, то наверняка сбудется.
Поползла, разбивая колени.
Преследователи насторожились.
Одна уходит чердаком, другая изображает больную и падшую.
Их предупреждали.
Сложный район, все беды от сиротского приюта. 
Не зря предлагают перенести его за город. Территорию огородить надежным забором. По  углам поставить караульные вышки.
Кажется, так уже было, но не проходили в школе.
Женщина доползла до пенька. Приникла к нему грудью и лицом, щепки безжалостно вонзились.
Но различила внутренним и самым надежным зрением.
Девчонка нашла  и зажмурилась,  потом приоткрыла крышку шкатулки.
Ярким светом залило комнату.
Камни годами впитывали солнечный свет, а теперь щедро одаривали.
Прикрылась ладонью и посмотрела. Но ослепла и не сразу увидела.
Увидела Вера, что томилась в карцере.
Ближе, чем сестры и подруги, если с одной случается беда, то другая спасет и поможет.
Когда на нее напали прошлой ночью, вторая ее половинка оплошала. Забылась тяжелым сном, во сне всякое случается.
Потом просочилась в окошко.
Надежда Ивановна поможет. Для этого нужно  попасть в квартиру и вынести документы и побрякушки.
Уедут в другой город, где никто не упрекнет  их в умственной неполноценности.
Не зазорно взять у старухи, которой уже ничего не нужно.
Пока не слетелось родственное воронье.
Для души ничего не требуется.
Приходящий батюшка толком не объяснил, но представила  кабинет,  куда раз в год воспитанников водили на медицинский осмотр.
Престарелый врач с нимбом над головой просвечивал претендентов рентгеновским взглядом. Сортировал их, большинство отправлялось в соседний зал, из-за искореженной  двери вырывались языки пламени, запах серы выдавливал слезы.
И только немногие уходили в другую дверь. Но была она столь узкой и низкой, что даже изможденные души не могли протиснуться.
Но пытались, обдирая бока и проклиная неумелых небесных строителей.
Привычная сортировка, но вот недоуменно встопорщилась борода привратника.
Куда прешься! грубо оттолкнул пытавшуюся незаконно приникнуть бывшую артистку.
И напрасно та сослалась на последние безгрешные годы.
Столько натворила, что не хватит столетий отмыться и очиститься.
Кабинет залило еще более ярким светом.
Бесполезно каяться и вымаливать прощение.
- Выпустите меня, вместе мы выстоим! – взмолилась узница.
Подскочила к дверям и забарабанила.
Но лишь отбила кулаки.
Когда-то здесь содержали врагов народа. Такие стены и двери, что хоть кричи, хоть бейся, тебя не услышат.
Ярким светом залило комнату.
Женщина, что обнимала пенек, различила внутренним и самым верным зрением.
Камни вспыхнули и ослепили.
Увидели и преследователи.
- Что происходит? – опешил Петр.
- Кульминация, и заметают следы,- путано и бестолково объяснил Алксей.
Девчонка соскочила с подоконника. Когда вспыхнул свет, прикрылась ладонью и присела перед прыжком.
Прыгнуть и сокрушить, или погибнуть, но не позволить надругаться.
Надругались над сестрой и подругой, нет, она ближе, чем сестра и подруга.
А потом заточили  ее в камеру. Она погибнет в заточении, начальство уже вызвало рабочих, те заложат  окно. Все окна в бывшей тюрьме.
Постановление правительства, им объяснили.
Общественные здания, а тюрьма, несомненно, общественная, вернуть бывшим хозяевам.
Раньше потворствовали  узникам, был слишком мягкий и либеральный режим, вот те и натворили.
Исправим ошибки.
Замуруем узников, и не наша вина, что не выживут.
- Но мы выживем! – поздоровалась Люба с хозяйкой.
Надежда Ивановна однажды рассказала и даже показала снимок артистки.
Девчонка уронила руки, не прыгнула.
Узнала артистку.
Праздничное, белое ее платье переливается серебряными блестками, волосы цветом вороньего крыла собраны в аккуратную башенку, лицо белее платья.
И нет сколов и трещин на этой белизне.
Надо подобраться и пощупать.
Потянулась к ней.
Если это призрак…
Приведение покачало головой.
Медленно и осторожно, чтобы не осыпались краска и штукатурка.
Но белая пыль запорошила пол около ног.
- А мне говорили…, - не сумела толком объяснить незваная гостья.
Или званная, не разобраться,  кто-то должен придти на закате, пусть будет девчонка.
- Когда очень хочется, то сбывается,  она меня приговорила, - объяснила бывшая.
- Как это? – не поняла девчонка.
- Возжелала моей смерти и вообразила, - сказала бывшая. – Кружила вокруг меня и все сужала круги.
И не разобрать: осудила и или простила женщину.
- Я пойду? – спросила девчонка.
- Когда все поставлено на одну карту…
- Если бы я знала…, - повинилась девчонка.
- Она поставила, вот ей и почудилось, я тоже поставила и проиграла.
Вроде бы разрешила уйти, девчонка осторожно шагнула.
Всего один шажок, а так все изменилось. Не зря хозяйка отталкивала ее руками с изуродованными пальцами. Они распухли в сочленениях и не  разгибались, были похожи на когти хищной птицы.
Но не вонзились и не растерзали.
Отбивалась словами.
- Изображала партизанок, попавших в лапы гестаповцев, или комсомольских активисток, это почти одинаково, - вспомнила актриса.
- Комсомол? – Люба на вкус и на цвет испытала незнакомое слово.
Горькое, но желанное, и ослепительно алое, определила она, потом выяснит подробности.
Еще больше краски отвалилось, были видны пигментные пятна на пожелтевшей коже.
- А когда захотела быть любимой…- вспомнила хозяйка.
- Что? – спросила девчонка.
Еще один шаг.
Не только с лица, и в волос отваливалась краска. А сами волосы растрепались, И теперь не лицо, а они были белее платья, пух этот легким облаком окружал голову.
- Все места оказались заняты, я напрасно настаивала.
- Не хочу знать и видеть, -  испугалась и отказалась девчонка.
- Ополчились на меня и уничтожили, - вспомнила хозяйка.
И голос ее, до этого глухой и слабый, вдруг обрел силу и звонкость.
- Так зримо представили! – прокляла их хозяйка.
- Не хочу! – повторила девчонка. Зажмурилась и ладонями закрыла уши, все равно слышала и видела.
- В подметки мне не годились! – не избавилась артистка от былой гордыни. – Но когда их много…
Сквозь редкий пух  просвечивал череп, пигментные пятна, глубокие трещины, складки изуродовали лицо.
Побыстрее убраться от этого уродства.
Не удалось уйти, когтистая лапа ухватила за рукав.
Вспомнила, как напали на ее половинку.
Ветхая материя лопнула и разлетелась осколками.
- Не надо, - взмолилась девчонка.
Наверное, могла вырваться. Но тогда  испоганят своей похотью. И бесполезно прикрываться скрещенными руками.
- Я сама, когда полюблю, - отогнала насильников. – Нам,  подкидышам, не дано любить! – тут же отринула нелепое предположение.
- Пожелали, и я почти  мгновенно состарилась! – вспомнила старуха.
- Слюнявый слабак, - вспомнила Люба рассказ своей половинки.
- Год за три, как на севере, или за пять, за десять, как на урановых рудниках, - пожаловалась старуха.
Платье стало похоже на блеклую ночную рубашку в серых разводах, различила девчонка; ее сестра, ее половинка томится в карцере, и насильник запросто откроет простенький замок, надо скорее вернуться, вместе выстоим и победим.
  - И мне уже ничего не надо, все отдам, - сказала старуха.
Вспомнила сценарий.
Она долго отказывалась, не ее роль, потом согласилась.
Тогда не удалось снять фильм. То ли провинился писатель, то ли оплошал сценарист.
Загримировали и забыли снять грим. И придется сыграть  престарелую героиню.
- Все отдам, не забрать на тот свет, только у меня ничего не осталось,- пожаловалась старуха.
Напрасно она встала в дверях, оттолкну и уйду, решила девчонка.
- Одной не справится, но когда мы вдвоем…, - попросила выпустить ее.
- Только это, - сказала хозяйка.
Сервант, в котором хранила свои сокровища, Надежда Ивановна не ошиблась.
Дотянулась и достала.
Толстый фолиант с позеленевшей от времени медной пряжкой.
Тяжелая книга, руки надломились, девочка подхватила альбом, иначе упадет и разобьется.
Пожелтевшие от времени снимки.
По тому давнему сценарию дети случайно забрели в дом одинокой старухи. И не поверили, что и та когда-то была ребенком. Напрасно пыталась она показать чудом сохранившееся девчоночье платье. Когда распахнула старинный сундук, то обнаружила лишь прах.
Или потом тряпкам суждено было рассыпаться, забыла детали, дети все равно не поверили.
И платье в рюшках и оборочках, и кукла с фарфоровым глупым личиком, и пожелтевшие снимки  младенца – все это не ее; старуха согласилась с детьми.
- Забирай, - разрешила она.
Или фильм, где играла попавшую к палачам партизанку.
Покопалась в архивах, чтобы лучше вжиться в роль.
Избитая окровавленная девчонка с петлей на шее, и палач  выбивает чурбак.
Пылающая изба, двери и ставни подперты бревнами.
В яму свалены обезображенные трупы.
Война продолжается.
И невозможно выжить.
Девчонка склонилась над умирающей женщиной, но испуганно отшатнулась. Будто годы вместились в мгновение. Волосы побелели и истончились, лицо избороздили морщины. А от тела осталась пустая оболочка, и стоит подуть ветру…
Выскочила на лестничную площадку и бессильно повисла на перилах.
Война продолжается.
Многие погибли, еще больше  погибнет.
Поэтому навалились преследователи.
Один завернул руки за спину, другой надавил на затылок, так усмиряют  строптивых преступников,  научили в полицейской школе.
До хруста сломанных позвонков, до разорванных мышц и сухожилий, до стонов и проклятий.
Запихнули  в машину.
Предварительно обыскали.
Петр похлопал  по бокам, залез за пазуху.
- Видимо, любишь  малолеток, - пошутил Алексей.
Он предпочитал зрелых и опытных женщин.
- Смотри! – Предъявил Петр доказательство.
Девчонка выкрала несколько снимков.
- Старый и забытый фильм, - безошибочно определил специалист. – Наверное, все ценное запрятала в подвале, сдадим ее и проверим, - предложил он.
- А если до нас найдут?
- Кто? – удивился Алексей. – Так перепугались, что не выкурить их до второго пришествия, - успокоил напарника.
- Давай быстрей! – все же поторопил его.
Мост через небольшую речушку.
Уже не пригибал голову и не выкручивал руки, задержанная обмякла и смирилась.
Выкинул фальшивые снимки.
Упали в реку, водителю показалось, что вода закрутилась воронкой и выхлестнула из берегов. Грозный вал надвинулся и навис. Машину швырнуло на поребрик, заскрежетало железо, жалобно взвизгнули покрышки.
- Ты что? – опешил Алексей.
- Ведьмы! Гнездо по подготовке ведьм – и этот бандитский приют и дом рядом с ним! – оправдался водитель.
Алексей испуганно оглянулся.
Едва не погибли в аварии, а в гибели человек прозревает, научили в полицейской школе.
Если ведьмы ополчатся…
Ополчились и погнались.
Когда ее подопечная проникла в квартиру, Надежда Ивановна подобралась к пеньку в углу двора.
Тополь высосал жизненную силу, но обрела орлиную зоркость.
Старуха, оказывается, выжила, в морг увезли ее дублера, у артистов  принято подменять друг друга.
Девчонка справилась, забрала  шкатулку.
Надышалась запахом смерти и разложения, обессилела, выбравшись на улицу.
Бандиты, у которых под курткой угадывались погоны, затащили ее в машину.
А перед этим грамотно замаскировались среди мусорных баков. 
Надежда Ивановна билась и пыталась вырваться из западни.
Зверь, попавший в капкан, отгрызает лапу.
Не отгрызла, но в кровь разбила кулаки и сокрушила гнилую древесину. Лохмотьями повисла одежда.
Преследовала, ориентируясь по запаху. Гниль и плесень проели асфальт, тот вспучился и потрескался.
Потеряла подзорную трубу, но различила и без нее.
Бандиты остановились на мосту.
Драгоценные камни посчитали дешевой подделкой, вышвырнули шкатулку.
В мазуте возник расширяющийся круг прозрачной родниковой воды.
Берег тоже был заляпан смолой и мазутом, и не пробиться даже травинке.
Увидела, как волшебным образом преобразуется земля.
Вот густо встали травы, на деревьях зазеленели листья, птицы свили гнезда.
И асфальт  не трескался и не проминался под тяжелыми ее шагами.
На стенах домов не стало грязных подтеков,  с балконов убрали хлам.
Задыхаясь, подбежала к реке.
Если промедлить… Чистых вод не хватит, чтобы смыть всю грязь. Уже уменьшается круг родниковой воды.
Перелезла через невысокую ограду и прицелилась. Прыгнуть и попасть в центр.
Зажмурилась и двумя пальцами зажала нос.
Вода больно  ударила.
Люди, даже не умеющие плавать, долго барахтаются.
Она умела, да и сложно погрузиться в  эту жижу.
Постаралась, одной  рукой ухватившись за какую-то железку на дне, другой пыталась нащупать шкатулку.
До изнеможения, до огненной вспышки, до последнего вдоха.
Не наглоталась грязи, судорога перекрыла горло.
Обычно утопленник погружается на дно, и если его не обгладывают  рыбы, всплывает  через несколько дней,  на этот  раз мазутные воды не приняли тело.
Выползла на берег.
Бродяга, что ночевал под мостом, насторожился. Если не откачает, то хотя бы поживится.
Под лохмотьями среди грязи и болотной тины отыскал сумочку, потянулся жадными лапами.
Утопленница приоткрыла  глаз.
Будто нацелилась.
Привычно вздернул руки.
- Принц ты мой ненаглядный, - позвала утопленница.
Оглянулся, рядом никого не было.
- Вот и дождалась, - сказала женщина.
Будто железом провели по стеклу, наверное, повредила голосовые связки.
Второй глаз не открывался, нащупала и помогла.
Такой отчаянный скрип, что стекло полопается,  осколки покалечат.
Бродяга отступил и отвернулся.
Так положено перед расстрелом.
Расставил ноги, руки закинул на затылок.
- Когда подаришь дворец? – спросила женщина.
Ударила из двух стволов, кажется, промазала, попытался скрыться. При этом подволакивал  ногу, и отнялась  рука.
- Весь мир – мой дворец! – ошибочно посчитала несчастная.
Около моста недавно установили новую камеру. И теперь наблюдатель мог не только подглядывать, но и подслушивать.
Увидел и всполошился.
В смутное время не только шушукаются на кухне, но некоторые требуют и настаивают.
Страна нуждается в твердой руке, только монархия  обеспечит порядок.
Некая женщина провозгласила себя королевой.
Они всегда на передовой, вспомнил наблюдатель. Еще на баррикадах парижской коммуны, кажется, есть такая картина.  Прекрасная женщина с обнаженной грудью.
У этой грудь больше похожа на квашню.
Тем скорее поверят  безумцы. Все больше их с каждым днем.
На улице приходится озираться. Попрятались по подворотням, притаились в парадных. Готовы напасть и уничтожить.
И если найдется предводитель, то не поздоровится.
Могут уничтожить  его камеру.
Несколько лет  напряженной работы.
Если  получится, с распростертыми объятиями встретят   в богатой стране. И жена перестанет  укорять за нищенский заработок.
Не будет жены, не возьмет  с собой, пусть угнетает других, там ждут   многочисленные поклонницы.
Если удастся завершить эксперимент.
Не решился вмешаться, бесполезно бороться с бабами. Но позвонил в соответствующую организацию.
В дом скорби, там ждали и боялись подобных звонков.
Смертельная болезнь  Европы.
То ли придумали свихнувшиеся ученые, то ли упал метеорит.
Больные безусловно доверяют средствам массовой информации. 
В России безжалостно убивают, написали газеты.
Как доказательство предъявили снимок утонувшего ребенка.
И пусть тот из Африки, не обратили на это внимание.
Поверили и осудили.
Поэтому пограничники установили карантинные кордоны, известью и хлоркой обрабатывают не только колеса, но водителей и пассажиров. Те долго  отплевываются.
Напрасные потуги, болезнь просачивается.
И уже у нас безумцы, начитавшись бульварных газет, тоже пытаются утопиться.
Их необходимо излечить.
Поэтому мужчина позвонил в дом скорби.
И если медики не торопились выезжать к покойникам, может быть, и без них утрясется, то на этот раз поспешили.
Выдвинулся дюжий санитар.
Бродяжка, что до этого скрывался под мостом, не успел далеко уйти.
Придумал, как спрятаться.
Прикинулся мертвым, даже почти не дышал.
Трупы подбирает похоронная команда, вычитал в какой-то книге – раньше умел читать. Подъезжают на телеге, и цепляют крюками.
Оживет и, может быть, убежит, когда увидит телегу.
Дюжий санитар подобрался и галантно протянул руку.
Это в шпионских романах жертву оглушают ударом кулака, а потом взваливают на плечо.
Но санитар умел утешать страждущих.
- Я теперь королева, - поздоровалась с ним женщина.
На ладонь высыпала невидимые камни.
То ли ярче вспыхнули фонари, то ли просто почудилось.
Блеск камней ослепил.
- Я ослеплен! – Преклонился перед этим блеском опытный царедворец.
Протянула королевскую руку.
И другой не прикоснулся бы к  этой грязной ладони.
Других не держат в  доме скорби, но только проверенных и надежных.
Не погнушался приветить ее, королева позволила увести себя в карету.
Придворный лекарь достал шприц.
Так положено, она не противилась.
Давно не общалась с подданными, а когда решилась, те отравили запахом гнили и тяжелым угарным дыханием.
Котами и бродягами копошились в мусорных баках,  отогнала ложное видение.
Кучер взмахнул кнутом, лошади понесли.
Быстрее,  а то догонят убийцы. Посадили их в камеру, камнем заложили  окна – теперь не  разбегутся, а они все равно просочились.
Расползлись тараканами, их не уничтожить.
- Надо уничтожить, - выпадая из реальности, прошептала женщина.
- Вылечишь? Возродишь? – спросил санитар.
- Безнадежна, - отказался врач.
- Все мы безнадежны, - обобщил санитар.
- Наверное, - согласился специалист.
В тоске и отчаянии достал термос.
- А мне? – возмутился водитель.
- Ты за рулем, - напомнил ему.
- Я могу править и одной рукой!
- Вот и правь дальше, - обидел его.
Наверное, универсальное лекарство, а женщина не лечилась, поэтому заболела.
Не принимала с тех пор, когда подпоила пальму или фикус в особняке.
Растение погибло, придется ответить за это.
Отвечать привезли  в дом скорби.
Некогда одновременно возвели два здания, одно для арестантов другое для  тюремщиков.  Нынче приспособили их под приют и под лечебницу.
Женщина, когда очнется, наверное,  не заметит подмены.
Напрасно  лекари и санитары не поверили в грядущее возрождение.
- Возродить! – приказал местный правитель.
Вроде бы прогнулся под центральной властью и послушно выполнял  указания.
Но держал фигу в кармане, и боготворил былого хозяина, тогда жилось тихо и покойно.
Кстати, не только он, многие печалились.
Тот на досуге любил смотреть  советские фильмы.
Местный начальник перенял эту привычку.
Специально для него отыскали старую ленту.
Зазевался немецкий офицер, партизанка выхватила у него пистолет.
Рядом река, если добежит, то спасется.
Споткнулась около воды.
Каратели догнали и навалились.
Вспомнил, как снимали этот фильм.
Школа позади, вместе с друзьями болтался по ночному летнему городу, прощаясь с детством.
Забрели на берег речушки.
Киношники на скорую руку соорудили дом из картона.
Из него выскочила девчонка.
Съемочная площадка не была огорожена, когда за беглянкой устремились палачи, он сшиб  одного из них.
И уже падая, увидел, что автомат у того игрушечный, и форма ненастоящая, но все равно могут догнать и обидеть.
Не догнали, палач, которого он сокрушил, не застрелил, но сказал.
Всего лишь снимают фильм, догадался мальчишка.
Тоже упал, каратели окружили, сапоги нацелились.
А девчонка растолкала их, склонилась над ним, протянула добрую руку.
Вжилась в роль, губа была  разбита, под глазом темнел синяк, краска потекла и размазалась, волосы растрепались.
- Зря ты …Но все равно спасибо, - сказала она.
И за хриплым голосом разобрал он перезвон колокольчиков, и на коже – различил под гримом – не было  изъянов.
Съемочную площадку охраняла милиция, служивые повязали нарушителя.
Запихнули в «воронок», он оглянулся напоследок.
Не задержали,  довезли до дома, на прощание отвесили оплеуху, чтобы знал и помнил.
Он и так не забыл, отоспался и вернулся на съемочную площадку.
Где осталась вытоптанная трава и изломанные кусты. Окурки и пустые  бутылки.
Слабый аромат духов, но напрасно  внюхивался, следы оборвались,  служебные псы в таком случае виновато оглядываются на поводыря.
Он был одновременно и псом и поводырем, слишком поздно вернулся, и  не исправить ошибку.
Долго не мог забыть ту девчонку.
И когда пришло время жениться - необходимое условие для дальнейшего профессионального роста, под маскировочной окраской претендентки попытался различить основу.
Чтобы ни одно пятнышко не обезобразило кожу.
Отыскал такую; за семейными разборками постепенно  забыл ту, давнюю, единственную и, наверное, придуманную.
Детей у них не было, оставил постылой жене городскую квартиру, перебрался в ближний пригород.
Мог себе позволить, но не позволял, разве что из фильмотеки привозили старые ленты.
Столько лет прошло, в мельтешении теней и полос различил, как немецкий офицер подступил к пленнице.
Ничего особенного, раньше много было подобных фильмов,  но достал бутылку и глотнул из горлышка.
Почти всего достиг, но  иногда тосковал.
Выхватила пистолет и застрелила палача.
И надо успеть добежать до реки.
А он, как встарь, попытался заслонить беглянку.
Но если мальчишка  выскочил на съемочную площадку, то мужчина опять приложился к бутылке.
Услышал, как выпивка большой каплей провалилась в желудок.
И нужно переиграть и исправить.
Подобрался к зеркалу и вгляделся.
Попытался различить за многолетними наслоениями.
Если прищуриться, и  прикрыться ладонью, и посмотреть в щелочку…
Прищурился, прикрылся, посмотрел.
Кулаком ударил по стене, морщась от боли, позвонил помощнику.
Многое перенял от  великих  предшественников – не сомневался, что вознесется на вершину, - один из них работал по ночам.
Приближенные тоже не спали, вдруг вождь вспомнит о них, бодрствовали даже самые малые чиновники.
Помощника разбудил ночной звонок.
- Я три ночи не спал, я устал…, - откликнулся тот стишком из детской книжки.
Можно сослаться на ребенка, не успел настроиться на деловой лад.
Не удивился очередной придури начальника, во всяком случае не выказал своего удивления.
Можно легко отыскать в интернете.
Не сразу удалось определить город, где укрылась подозреваемая.
Еще сложнее выделить район.
Нашел и позвонил начальнику отделения.
Москвичу, сосланному в провинцию за некую провинность.
Наконец, представилась возможность отличиться и загладить   вину.
- Публику надо воспитывать на героических примерах, только тогда вырастим настоящих патриотов! – откликнулся полковник.
Жена отказалась ехать в провинцию, отыскал временную подругу, и когда вскочил с кровати, та помогла ему отчитаться.
Негоже голышом общаться с начальством, на вешалке отыскала фуражку.
А он не оценил.
- Скупердяй! – попрощалась  обиженная девица.
Посторонние не могут присутствовать на секретных переговорах,   поэтому выставил ее.
Преследователи сдали задержанную, но еще не ушли из отделения.
Полковник связался с Петром, посчитал того более надежным исполнителем.
И конечно, не ошибся.
- Срочно поехать к старухе, наверное, придется извиниться! – приказал начальник.
Люди иногда совершают  необъяснимые поступки.
Неожиданно переходят на другую сторону улицы.
Или в ясный солнечный день не забывают захватить зонтик.
Или по возможности пытаются уклониться от задания.
Будто высшая сила бережет их.
Со старинного дома на тротуар падает лепнина, медики напрасно пытаются спасти пострадавшего.
Стремительно набегают тучи, небеса ливнем и градом низвергаются на землю.
А задание оказывается преступным, и исполнителя назначают виновным.
Острый приступ, Алексей согнулся и прижал ладони к животу.
- Не к старухе, к артистке! – исправился полковник.
- Аппендицит, - простонал больной.
- Или язва, - не согласился дежурный лейтенант. - Вот у меня однажды, - вспомнил он.
- Бегом к заслуженной артистке! – приказал полковник.
Барахлила линия  или телефон, будто пролаял. 
- Дойду до платной лечебницы, здесь  рядом, - прохрипел Алексей.
С трудом перешагнул через высокий порог, выбрался на улицу.
Осторожно заглянуть за угол, как научили в школе выживания. Никого нет, добежать до ближайшего укрытия, до урны или до  дерева, выждать и оглядеться. А потом короткими перебежками, и, если повезет, удастся спастись.
Кажется, удалось, но никто не знает, что будет завтра.
Будет праздник, местный правитель договорится, артистку наградят и возвеличат.
Послал офицера предупредить и подготовить.
Девчонка, которую задержали, забилась в угол камеры, устроилась на полу, подтянула к груди колени, склонила на них голову.
Как ее названная сестра.
Дежурный  когда-то был женат, жена ушла и забрала дочку, уехали в другой город.
Женщина спилась, слишком поздно узнал об этом. Сгинула, и не найти ребенка.
Девочка  из приюта, безошибочно определил он.
Может быть, и его дочка там.
И если помочь…
Мысленно перекрестился и отворил решетчатую дверцу.
Не все выдерживают испытание одиночеством, некоторые разговаривают  с невидимым собеседником.
- Не замок, а одно название, стоит посильнее дернуть…, - сказал тюремщик.
- Пошел отлить, и задержался в сортире.  Простатит -  неприятная штука, - пожаловался он.
Девчонка спрятала голову в коленях, будто не услышала.
- Если  допросят, скажешь, ушел по нужде, а замок сама открыла, все приютские умеют,  - научил он.
Увидела и насторожилась.
Ее  сестра отворила дверь карцера. Ее не заперли, дом осел,  перекосило дверную коробку, и надо посильнее толкнуться.
Толкнулась и выбралась в коридор.
Никто не услышал. Дежурный воспитатель заперся в своей комнате.
И забыли запереть входную дверь.
Бесполезно запирать, воспитанники вылезут в окно, одолеют забор.
К забору приставлен ящик, а колючки проржавели.
Подвальное окно заложили кирпичом, но осталась щель, ябеда простерла руки.
Не только ее, всех жалко, беглянка отринула пустую жалость.
Если раньше по ночам можно было безбоязненно гулять, то ныне ночные странники испуганно оглядываются на каждом шагу.
Завидев подозрительную девицу, мужчина заскочил в подворотню, и не сразу решился выбраться из  убежища.
Захлопнулось окно, легковушка свернула в  переулок.
Но не заметили  парень и девушка, что слились в долгом поцелуе.
Некоторые люди – к сожалению это случается крайне редко – связны невидимыми нитями. Даже если  находятся  на  разных континентах. Тем более, в одной стране и в одном городе.
Или светит  путеводная звезда.
Та, что привела волхвов  к младенцу.
Дежурный офицер посторонился и отвернулся. Если проверят  на детекторе, чистосердечно признается. Он не заметил.
Необходимы десятки и сотни добрых дел, чтобы приобщиться к высшей благодати. Но иногда и  одно стоит многих.
Может быть, и ему удастся отыскать  дочку.
Дороги, которые мы выбираем. Путеводная нить, поначалу тонкая и непрочная.
Встретились на мосту через неприметную речушку.
Некогда  здесь снимали фильм.
Потом разобрали съемочный павильон, построили пятиэтажный  дом.
Но не укрепили берега, вода подмыла фундамент.
Стены аварийного дома укрепили маячками, они еще больше потрескались.
После долгих согласований и препирательств жильцов  выселили.
Крыша просела, стены частично обвалилась, развалины облюбовали бродяги.
Бесполезно  отлавливать, после облавы возвращались они на обжитые места.
Иногда погибали, об этом прознали ушлые журналисты. 
Местная газета опубликовала разоблачительную статью, отчаявшиеся горожане избрали гиблое место для  прощального ритуала.
Установили видеокамеру, это не смутило самоубийц, пусть смотрят, на миру и смерть красна.
Но все же спасли  женщину, может быть, удастся ее излечить.
Врач безнадежно покачал головой.
Медики притомились, устал и наблюдатель. Задремал, и привиделось, что везде установлены его камеры. Ничто не укроется от бдительного государева ока.
Забылись и бродяги.
Девчонки, подруги, названные сестры встретились на мосту.
Навсегда вместе, и не дано разлучиться.
- Мы – сестры, - сказала Вера. -  Я твоя старшая сестра, мать бросила нас, но давно раскаялась.  Если мы ее найдем…
Фантазерка  и мечтательница, иногда сбываются самые нелепые предположения.
- Найдем, - согласилась ее сестра.
Ночью прохладно, чтобы не замерзнуть приникли друг к другу.
- Утешим ее одинокую старость, - придумала фантазерка.
- Утешим, - согласилась сестра.
Поддерживая друг друга, побрели искать.
Много одиноких и заброшенных, и, наверное, еще не перевелись люди, что не побоятся отворить дверь ночным странникам.
Хочется верить и надеяться.
Иначе бесполезны наши попытки.
Офицер, которого отправили к артистке, долго не мог добраться.
Сначала заглох мотор. Напрасно кулаком заехал  по головке блока и  ногой пнул колесо.
Пришлось бросить тачку.
Всего несколько кварталов до цели, но не привык ходить пешком, не удалось остановить машину, даже частники пугались и вдавливали в полик педаль газа.
Напрасно грозил   служебным удостоверением.
Около старого дома сохранилась гранитный столб, видимо раньше привязывали к нему лошадей. Лошади давно околели,  всадники перевелись, засмотрелся на старину и налетел на столб.
Не только набил шишку, но оторвал подошву, недавно приобрел модельные туфли, наверное,  слепили их в соседнем подвале.
Пришлось располосовать носовой платок -  новый начальник проверял их наличие, в отличие от своего напарника не выбросил его - и подвязать башмак.
Нашелся и пластырь, залепил рану на щеке.
На этом не закончились  злоключения.
Лопнул фонарь, будто раздался выстрел, пригнулся и ладонями прикрыл затылок.
Но не уберегся, долго выковыривал осколки из волос и одежды.
Отделение приписали к церковному приходу, раз в неделю строем приводили в церковь, вместе со всеми выстаивал проповеди, но не прислушивался к словам.
Отомстили за это пренебрежение.
Едва не проклял неведомое божество, но вовремя опомнился, и ладонью запечатал рот.
С такой силой, что разбил губы.
Кровь была соленой и горячей.
Все против него, но не  сдался и не обзавелся оправдательной справкой.
Об этом позаботился внезапно захворавший его напарник.
Мать  заведовала поликлиникой.
  Из Азии проник смертоносный вирус, сын заразился и нуждается в лечении.
Сжав зубы, кажется, кажется, потрескалась эмаль, Петр пробивался к цели.
Великий его тезка вздернул Россию на дыбы, придумал грамотный писатель.
Забыл или не знал, что были и другие правящие тезки, одного подкосила болезнь, другого зарезали в загородном замке.
Яркая комета на мгновение высветила пол неба, в призрачном  свете различил, как кошка перебежала дорогу. Пусть не черная, любая к беде и поражению.
Пришлось обойти простреливаемый участок.
Комета высветила следы, десятки кошек и бродяг пересекли дорогу.
Не будет удачи, все против него, позавидовал более сообразительному  напарнику, тот своевременно сослался на болезнь.
  Еще бы,  мать -  медик, а у него простая  домохозяйка, и не прикрыться  кастрюлями.
Хоть бы напали и покалечили бандиты, но  затаились  этой ночью.
Или прокричал бы петух, вроде, кого-то спас этот крик, в городе перевелись петухи.
Все ближе дом, где  суждено погибнуть, перед тем, как нырнуть в подворотню, с надеждой оглянулся  на пустые окна приюта.
Ябеда, которую заключили в подвал, уже не тянула руки, если и тянула, то не увидел.
И убрали охранника от искореженных ворот.
Захотят убежать,  их не остановить.
Понурившись, возвращаются беглецы.
Их отправляют в лечебницу, после лечения не помышляют  о побеге.
Тем более не скрыться полицейскому, контролируют каждое движение, найдут и накажут.
Медленно и неохотно Петр поднимался по лестнице.
Детские игры: один прикрывает, другой  добирается до очередного укрытия; бессмысленно прикрывать и прятаться.
Черные полосы на напольных плитках, будто волокли жертву.
Царапины на стенах, будто она цеплялась.
Полустертые надписи, уже не прочесть их.
Не прочел и не затер полосы и царапины, но толкнулся в бронированную дверь.
Она не откроет, подробно изучил ориентировку, надежно укрылась в крепости.
Скрипуче приоткрылись ворота.
Прежде чем шагнуть, ощупал шишку на лбу. Опухоль безобразно  раздулась. Кровоточили разбитые губы и  царапина на щеке. Капли скатывались на пол и  разлетались осколками. И оторвалась подошва. Скинул башмаки, босиком можно бесшумно подкрасться.
Будто шум  потревожит мертвых.
Почудилось, что осталась  оболочка.
Так змея скидывает старую кожу, скинула, но не обновилась.
Пальцами надавил на глаза. Вспыхнули и ослепили кровавые круги.
Различил в этом кружении.
Бросила в раковину пустые, ненужные бумаги.
А еще увидел партизанку, что убежала от фашистов.
Отстреливалась, укрывшись за  деревом.
В раковине разгорелся костер.
Каратели угрожающе надвинулись.
Все меньше патронов в магазине, все ярче разгорается костер.
Надо потушить,  спасти девчонку, а он не потушил и не спас.
Последний патрон оставила для себя, увидел в кровавом кружении, но то ли просчиталась, то ли дрогнула рука.
Скрутили и потащили,  догорала бумага,  с каждым шагом, с каждым всплеском огня погибала хозяйка.
Истончились и побелели волосы, лицо изуродовали морщины, усохло тело, от него отделилась некая субстанция, осталась пустая оболочка.
Разумнее всего уйти и забыть. И отказаться, если будут спрашивать и настаивать.
Обессилел и смог добраться только до лестничной площадки.
Полустертые надписи на стене и на двери. Забыл грамоту, не сумел  прочесть. И осталось только догадываться, что изобразили его предшественники.
А он не догадался.
И если оглянулся, то  не различил.
И не нашел партизанку.
Но Солнце выпростало огненные щупальца, те дотянулись и потревожили.  Если не  весь город, то  этот дом.
Болезни обострились.
Некоторые еще сильнее возненавидели. Посчитали себя очистительным огнем. Если вырезать гниль, а потом спалить останки, то на удобренном пеплом поле поднимется здоровая поросль.
Не пожелали  признать себя палачами.
Будто можно излечиться от своей сущности.
Попытались излечиться.
Кажется, Петр вызвал медиков, они научат  грамоте, и сможет разобрать прощальные надписи.
Или еще до него вызвали догадливые соседи.
Случилось, и ничего не изменить, напрасно они надеются.
Первой приехала бригада, что подобрала незадачливую самоубийцу. Женщину  вылечат, так накачали лекарством, что забудет былое.
Изолировали, но успела заразить, надо с корнем выкорчевать смертельную заразу.
Но напрасно торопили водителя, не позволили глотнуть, тот отомстил  неверным подельникам.
- Резина лысая, поршня задрались, за сверхурочные не заплатили, - грамотно перечислил он.
Машина еле плелась, из выхлопной трубы выползал черный дым.
- Осталась заначка, - неохотно признался врач. – Подлечу после смены.
Карета приободрилась и рванула.
Приехали одновременно с другой машиной, которую вызывают для заключительного акта.
Эта не торопилась, их клиент никуда не денется, пусть сначала заберут  больного.
-  Партизанкой прокралась в фашистское логово, - попытался объяснить тот. – Но когда окликнул ее, стремительно постарела. И я видел, как отлетела душа, а от тела осталась пустая оболочка.
На этот раз санитар не помог, не буйный, сам дойдет.
И мужчины не так опасны, как женщины. У них не такой изощренный ум.
- Наполним пустоту новым содержанием, - нашелся врач.
Словно вылил на голову ушат холодной воды, больной насторожился, вспомнил о служебном удостоверении.
Но не успел  достать, вмешался бдительный санитар.
Пациент уже подрался. Пробил голову и повредил лицо. И босиком выскочил на улицу.
С каждым днем все больше  безумцев.
И напрасно говорят, что неустойчива детская  психика.
Может быть, так было на заре развития, но все изменилось с внедрением интернета.
Если с детства войдешь в виртуальный мир, то одолеешь любые невзгоды.
А зрелые люди теряются в призрачной реальности.
Еще один потерялся,  доложили соседи.
Колотился в двери и требовал.
Ничем не помочь, смерть необратима.
Не выполнил приказ полковника, некоторые приказы невыполнимы.
- Ничего, не только ты маешься, - утешил его санитар.
Нащупал болевую точку в основании шеи.
Женщины, конечно, опаснее, но и мужчины нынче избалованы и неуравновешены.
Еще поблагодарит, если очнется.
Погрузили и отъехали, из другой кареты достали носилки.
Солнце сбросило избыток энергии, некоторые почувствовали.
Так бывает, вроде бы ничего не случилось, но раскаленные ладони сдавливают сердце, и вскипает кровь.
Вырываешься из огня и  не можешь отдышаться.
Выжил на этот раз.
Местный правитель приказал, старый фильм восстановили.
Кому он нужен, разве что старики вспомнят о былых свершениях.
Старики вспомнили и услышали.
Оказывается, фильм нужен многим.
В бурных водах корабль бросило на скалы, сорваны паруса и пробито днище. Вода поступает в трюм.
Одни взывают к высшей силе и в отчаянии проклинают небеса.
Будто небу интересны наши деяния.
Другие высматривают спасателей.
Капитан океанского лайнера обязан заметить.
Лайнер проходит мимо, палубы заполнены, пассажиры надсадно веселятся и швыряют в воду пустые бутылки.
К ним напрасно тянутся руки.
А фаталисты покорились  судьбе.
Но можно заделать пробоину и поставить новые паруса.
Девчонка до последнего патрона отстреливалась от фашистов.
А потом подобрала камень.
Успела замахнуться.
На груди, на девичьей груди, которой не дано вскормить ребенка, выступили кровавые пятна.
Тихо в зале, зрители затаили дыхание
Потом разом выдохнули, и не устоять под порывом ветра.
Слезы похожи на капли крови.
Когда прощаются с великими артистами, то аплодисментами провожают их.
Почитатели  выносят гроб. Так осторожно несут, что, кажется, тот плывет над толпой.
Никто не провожал старуху.
Покрытое простыней тело загрузили в машину
Но пожилой артист, любимец публики, достал припрятанную бутылку. Врачи запретили, жена досконально следовала  запретам.
Плеснул в стакан и одним глотком осушил его.
Даже не поморщился.
Жена услышала.
Но не осудила,  артист медленно и вроде бы неохотно свел ладони.
Так выражают свое одобрение пресыщенные, высокопоставленные зрители.
- Чтоб им! – проклял их.
С такой силой ударил, что зазвенела посуда, и едва не выплеснулась выпивка.
Жена не  отобрала бутылку.
Всполошилось еще несколько стариков.
Утром старый фильм запустили в центральном кинотеатре.
Когда партизанка выстрелила, в зале неожиданно вспыхнул свет.
На сеанс в основном пришла молодежь, зрители засвистели и застучали ногами.
На сцену вышел директор.
Мелкий мужичок в шапочке, похожей на кипу.
Сдернул ее и  склонил голову.
Остановили фильм, осталось ее лицо.
Прекрасное лицо в горечи победы.
Зрители поднялись.
Кто-то неуверенно свел ладони.
Так положено, аплодисментами проводили артистку.
А еще задумали переснять старый фильм. Молодежь надо воспитывать на положительных примерах.
Артист, изображавший фашиста, отбросил ненавистный автомат. Партизанка приникла к нему.
- Нет! – Ладонью промокнул он мокрое ее лицо.
- Смотри! – приказал ей.
Грязный берег засыпали песком, из баллончика подкрасили траву, разве что не добавили  солнечный свет.
- Жизнь прекрасна! Жизнь продолжается!– утешил девчонку.
- Правда?
- Когда мы вместе! – сказал он.
На этот раз съемочную площадку обнесли сигнальной лентой, никто не помешает.
Зрители не помешали, услышали и зааплодировали.
Будто били по жестяной бочке или гудели колокола.
Артисты подхватили их порыв.
Так принято, так прощаются с уходящими.
И нельзя плакать, когда бросаешь горсть земли на крышку гроба.
Никто и не плакал, просто украдкой смахивали слезы.
У нас в приюте, который по границе огородили забором.
Кое-где забор этот был высок и неприступен, и по верху шла колючая проволока, в иных местах кладка осыпалась, проемы  заложили мешками с песком.
И охранники на караульных вышках устали вглядываться и подозревать.
Ничто человеческое нам не чуждо, выведали про приют.
Забор покосился, мешки прохудились, песок высыпался. А на вышки  опасно подниматься.
Воспитателей погрузили в фургон, возница взмахнул кнутом, вывезли в неизвестном направлении.
Воспитанники разбрелись по миру.
Некоторые погибли, многие прижились.
И мир, неожиданно, стал краше и светлее от нашего присутствия.
И хочется надеяться, что и нас проводят аплодисментами.
Я надеюсь.

Ноябрь 2016.