Верните радугу в небо

 
    Глава 1. А ты его люби.
   
Психотерапевт Юрий Николаевич Кудряков. Из лекций.

    "Сочинять сказки про фантастических героев - дело хорошее, если эти персонажи призывают к добру и созиданию. Откровенно отрицательные герои, типа разбойников с большой дороги, тоже оправдывают свое существование антипримером. Меня волнует другое. Если сам автор серьезно считает себя  кем-то равным Создателю, святому небожителю или Робин Гуду (не метафорично, а на самом деле),то,  безусловно, это уже диагноз. Пока человечество не шагнуло в космос, палаты были переполнены Наполеонами и Цезарями. Для врача нет никакой разницы между героями маний. Не ловитесь. Маниакальные синдромы сто лет назад и сегодня имеют один и тот же ярко выраженный характер".



    Нас четыре подруги. Три – вполне современные и успешные.  Наверное, меня им когда-то дали в нагрузку, как это делали  в годы перестройки  в отделах  заказов.

    Рита, к которой я ехала сегодня, занимала руководящую должность в  одной из известных московских клиник.  Ольга – в своей частной  компании  ваяла  зубные протезы  для населения.  Аллочка…  Ох,  уж, эта третья подруга… Будучи очень известным стилистом, она вдруг решила переквалифицироваться в кулинары и довольно долго занималась приготовлением  многоярусных  свадебных тортов. Но потом  это ей надоело.   Экстерном закончила  художественный институт,  превратившись во вполне приличного   живописца.   Правда, и это ей тоже надоело.  Сейчас она, кажется, уже что-то лепит:  толи кукол, толи керамические горшки.  И лишь я одна болталась между ними  с  немодной профессией  психотерапевта, интуитивно догадываясь, что и мне пора куда-нибудь  «слинять».  Больных становилось все больше, а сил у меня все меньше.
 
    По выходным мы собирались на даче у Риты.  Оттаивали  в обществе друг друга, гуляли в лесу, мололи всякий вздор за вечерним  чаем, ходили в гости к соседям,  дегустировали изюмное вино и  бессовестно, не считая калории, поглощали  очередной торт-шедевр, который пекла Аллочка в своей неповторимой манере. А потом? Потом мы всю неделю питались салатами до следующих выходных.
 
    Но на этот раз мы с Ритой, похоже,  останемся  вдвоем, потому что к Аллочке,  ожидаемо,   спустился с неба очередной роман, а  Ольга решила  превратить субботы  в  рабочие дни.  Доходы населения   в последнее время падали. И требовалось повышать производительность труда за счет выходных.
 
    Выйдя из электрички, я  шла   по центру  просторной  дороги,  укрытой накатанным снегом,  в сторону  новомодного   поселка. По правую сторону от меня тянулись высокие заборы, сплошь утыканные видеокамерами.  По  левую  -   тихо и сонно отдыхал до весны сосновый бор.   Пройдя половину пути, я  заметила на дорожке  у лесной обочины   странного человека, который без шапки, в распахнутой настежь  ветхой синей куртке  устроил из своей вытянутой руки кормушку. Синички с аппетитом пользовались этой необычной столовой, а я, удивленная, тихо остановилась в метрах пяти от них, чтобы собою не испортить эту обеденную идиллию.  Он говорил им что-то тихо и замысловато, прерывал себя смехом, топотал валенками, словно вот-вот готовился плясать вприсядку.
 
    «Мой», - отчего-то подумалось в самом начале. Но чем больше я наблюдала за ним,  тем более интуитивно чувствовала  неуверенность в  поставленном  «диагнозе».
 
    Очевидно,  птицы закончили обед  и стали разлетаться,  а он, повернувшись ко мне,  достал из кармана  смешную шапку с помпоном, сделал реверанс средневекового мушкетера, одел ее несуразно, боком, и чуть хриплым голосом провозгласил:

    - Кланяюсь вашей очевидности.

Кажется, все-таки «мой».

    - И вам здравствуйте. Не замерзли?

Он   прищурился, подошел ближе и внимательно заглянул   мне в глаза.
 
    - Ух, ты! -  Вскрикнул   и затопал валенками, - мой, не мой…  Ничей! Свободный!

Мои ноги сделались ватными. Но лицо выдержало. Я стащила  с рук варежки  и протянула ему:

    -  Отогрейте, а то отморозите.

Он схватил  рукавички, засунул их за пазуху, повеселел и вдруг запел совсем неожиданно:

    - Терпел Моисей, терпел  Елисей, терпел Илья, потерплю и я.

И, повторяя эти слова снова и снова, повернулся, шагнул  в глубину леса и быстро скрылся из глаз.
 
    «Жива и ладно», - вздохнула я  с облегчением и пошла к дому Риты.
 
    Она стояла в ожидании на высоком пороге и, похоже, меня не видела.  Лишь когда я подошла к воротам видеокамера доложила и меня впустили.

    - Привет, Солнышко в мороз,  а я тебя высматриваю, высматриваю.  Увидела белый шар, который катился по дороге. Но не вспомнила, что с новой  шубкой ты меня еще не познакомила.  Зачем тебе белая? Марко… И вообще, ты что это Снегурочкой вырядилась, красавица моя?

Я знала, что  на это щебетание можно было вовсе  не отвечать. Разделась и подошла к камину. Как хорошо!
 
    - А у нас новости! – Риту распирало желание тут же вывалить на мою голову  всю информацию.  – У нас теперь есть свой  деревенский сумасшедший.  Знаешь, забавный такой, говорун. Я тебя и высматривала, чтобы он не испугал ненароком.

    - Испугал.

    - Так и знала!   Поди,  сама на рожон полезла?
 
    - Да нет. Стояла и смотрела, как он синиц с ладони кормил. Завораживает.

    - Это еще что! У Владимира Сергеевича, ну,  у того, с Нефтегаза, собака убежала. Кавказская овчарка, представляешь? Весь поселок на ушах стоял. Сторожевая, лютая. Так этот «хоббит» ее за загривок привел и сказал хозяину, что с ней в лесу гулять нужно, хоть иногда. Сказал, что собаки тоже скучают без красоты. А когда Владимир Сергеевич спросил, чем может его отблагодарить, то он ответил: «А ты люби ее». И ничего не взял. Представляешь?

    - А где он живет?

    - Понятия не имею.
 
    - Погоди. Зима, холод, у него руки почти обморожены. Как же так?

    - Ну, начинается. Забери его в свою клинику,  или в городскую квартиру. Отмой, пролечи, одень и пропиши. Все, как обычно, ничего не меняется! Спасай на свою голову!

    - Зачем? Ему и на воле хорошо.  Он не сумасшедший.

    - Да-а-а? Ты уверена?  Блаженный или юродивый?

    - Не уверена.  У тебя пшено есть? Я забыла.

    - Кашку сварить с изюмчиком?
 
    - Запарить. Завтра пойду птиц кормить.
 
    - Так им так можно насыпать.

    - Нет. Сырым пшеном птиц не кормят.
 
Уже лежа в кровати в обнимку с томиком любимого Бунина  и поглядывая в окно ежилась…   Где он там? Как?

    Отоспавшись за всю неделю, только к десяти утра выползла  в гостиную.  Рита сидела за компьютером  и работала.  У них  истории болезни стали виртуальными.  Вскоре и у нас начнутся те же перемены.
 
    - Если кофе остыл, я не виновата, а пшено разбухло, чуть из кастрюли не вывалилось.

    -  Спасибо. Выпью  чай и пойду к птичкам.

Она кивнула головой  и снова  «ушла  в  истории».
 
    Свою новую шубу решила поберечь. Надела старую, с проплешинами,  Ритину.  Добавила  валенки и, замотав голову пуховым платком, отправилась в лес.  Какая-то большая черно-серая птица очень похожая на дятла, но без красной шапочки на голове  ползала по деревьям, выбирая из коры насекомых, и периодически  жалобно и заунывно плакала.  Я отправилась к той полянке, где вчера встретила этого «не знаю кого», похожего на «хоббита».  Но его там не было. Притоптав снег поплотнее, высыпала кашу тонким слоем  и отошла в сторону. Дважды приглашать не пришлось: вся компания появилась тут же.
 
    - А ты что же  с руки-то их не кормишь? - Услышала я за спиной знакомый голос.

 Врачи меня поймут: спину нужно защищать и я резко развернулась к нему лицом.  Он усмехнулся, словно прочитал мои мысли.

    - Руку дай.
 
На протянутую руку насыпал мелкие кусочки замороженного сала.
 
    - Иди, не бойся. Щекотно, а ты потерпи.

И я испытала настоящий, ни с чем не сравнимый,  пароксизм удовольствия. Синички, смело клевали с руки. Он стоял рядом и весело притоптывал, как вчера.
 
    - А почему они не боятся? - Спросила я его шепотом.

    - А потому что ты их любишь, - ответил он просто и громко.
 
А потом  вдруг спросил, огорошив, и пристально глядя в глаза:

    - А меня ты любишь?

В голове пронеслось:  ЭГО  ребенка просит внимания. Я отогнала эту мысль и честно ответила:

    - Не знаю.
 
    - То-то и оно. Кабы знала, то не боялась бы  твоя спина. Да, ладно, чего уж там…
 
А потом вытащил из-за пазухи мои варежки.

    - Ты руки-то обуй, застудишься.

    - А вы?

    - А я – привычный.  У докторши живешь, значит? Она хорошая, добрая. Ты поживи тут недельку, а то приедешь к выходным, а меня-то и нет…
Я внимательно посмотрела в его глаза: серьезные, вдумчивые, мудрые.  Нет. Не «мой».
 
    - Конечно не  «твой», -  повторил он следом.

    - Вы мысли читаете? – Задала я вопрос, глупее которого было трудно что-либо придумать.

   Он не ответил.

    - Все теперь в Церковь ходят, - неожиданно сказал он. – Да что толку? Ты вот ходишь?
 
    - Да.
 
    - А скажи мне, есть там любовь меж вами, как Бог заповедал?

Я задумалась.

    - И да, и нет.
 
    - Отчего так?
 
    - Бед  у людей много.

    - Горе, как море. Чем глубже лезешь, тем больше погружаешься. Нет. Назови другую причину.

    - Люди стараются любить, но это дар.  Не  всем дается.

Он вздохнул.

    - Опять глупость. У всех этот дар есть,  - сказал  уверенно и пошел в сторону дороги. – Пойдем, чаю мне горячего нальешь?

    - И накормлю, пойдемте.
   
    Рита  почти не удивилась. Только строгим голосом  велела руки помыть. Мы прошли на кухню. Я спросила его: ест ли он мясо?  Ответ был:  с меня картохи довольно будет.  Сварила картошку,  дала к ней сметану. Съел. Выпил горячий чай и стал собираться на выход.
 
    - Посидите, погрейтесь.

    - Не холодно. Помнишь  псалмопевца Давида?
 
Как это - помнишь? Я что, должна быть с ним лично знакома?

    - Забыла, - сказал он и огорчился. -  Ты вспомни: никто не умел любить, как он.  Любить ради Любви.
 
А  когда я закрывала за ним  ворота, добавил:

    - Обработай дихлофосом сад своего сердца и выгони оттуда всех паразитов. Сердце любит чистоту и истину.

Ушел.
 
    Вечером я позвонила  начальству  и  взяла  три  из двадцати отгулов, которые у меня накопились за год.
 
    В воскресенье он не приходил.  Вечером Рита уехала  на городскую квартиру. Завтра начиналась трудовая неделя. Я осталась в доме одна.
 
   Утром, в понедельник, когда я в очередной раз пошла кормить птичек, неожиданно услышала громкий рев из дома  Владимира Сергеевича,  расположенного  как раз напротив тропинки к лесной столовой.  Ревела Маришка, его внучка. Я бросила кастрюлю на снег и  побежала на крик.  Няня  прыгала вокруг девочки с пузырьком зеленки.

    - Детка, попадет инфекция, давай еще немного,  - уговаривала она ребенка, пытаясь помазать расцарапанную ручку.
 
«Хоббит»  стоял в стороне и наблюдал всю картину в целом.

    - Что случилось, Вера Николаевна?

    - Здравствуйте, Софья Андреевна! Тюпа Маришке всю руку изодрал. Надо бы ранки обработать, а она не дает. - И обращаясь к девочке, добавила, -  пусть у котика болит, а у тебя все пройдет!

    - Да что же это за слова такие глупые! – Неожиданно вступил в разговор «Хоббит».

Он подошел к девочке и присел на корточки.

    - За что он тебя исцарапал?

    - Ни за что!

    - Так не бывает. Ты во что с ним играла?
 
    - В больницу. Я ему уколы делала. И еще живот бинтовала после операции.

Я не смогла сдержать улыбки. Бедный  Тюпа!
 
    - Видать сильно бинтом перетянула. Ему больно стало. Ты врачевать-то где выучилась? – Спросил совершенно серьезно.

    - А нигде. Чего учиться-то? Я всегда дедушке  пальцы бинтую.
 
    - Одно дело пальцы, а другое – живот. Разница!  Дай-ка.

Он взял пузырек с зеленкой из рук няни и сказал:

    - Я сейчас мазать буду и дуть. Больно не будет. Сама увидишь.

Слезы, которые стояли в ясных серых глазах выкатились на щеку  Маришки, намочили  ресницы и больше не показывались.  Замазав все царапины, он отдал назад зеленку. Весело посмотрел в растерянные глаза няни, поднял  девочку  со снега, отряхнул  и  приказным  тоном  добавил:

    - Пойдем за кастрюлей в лес. Эта растеряха ее  в снег  обронила. Одни убытки  с ней. Непорядок.
 
Няня попыталась сотворить протестующий жест, но я вмешалась:

    - Вера Николаевна, не волнуйтесь. Прослежу. Номер моего сотового вы знаете.
 
Она кивнула и вернулась в дом.

   После «спасения» кастрюли я позвала  их  в гости.
 
    - Блинами вас накормлю.

Он кисло скривился.
 
    - Вот пристала. На что мне твои блины, если ты меня не любишь?

Маришка внимательно посмотрела на нас, потом, дернув его за рукав,  позвала:

    - Пойдем. У нее вкусные блины. Я ела. Она нам варение  даст,  малиновое, пойдем.

    - А на что оно мне? Только в зубах застрянет…

Вздохнул, но послушался и неохотно  пошел вслед за нами по тропинке.

    - Ты вот думаешь, что накормив и напоив меня, утешила?  -  Спросил он, наевшись блинов и выпив две кружки чая с молоком.  – Зачем ты всегда  делаешь одно и то же? Вот еще куртку возьмись мне зашивать. С тебя станется.  Хватит уже.
 
    - Что хватит?

    - Сама знаешь. Ты дихлофос-то купила?

    - Зачем?

Он вскочил, суетливо выбежал в прихожую, быстро надел куртку и, убегая, крикнул:

    - Что же ты такая непонятливая! Ведь сказал же!

    - А знаешь, что он мне в ухо прошептал  про Тюпу?  - спросила Маришка.

    - Нет.

    - Он сказал: пусть поцарапал, а ты его люби. Вот. Пойду домой. Тюпу любить.

Я  отправилась  провожать. Ранние зимние сумерки отчего-то казались розовыми, снег медленно  падал большими хлопьями… «Хоббита» нигде не было.  Где он ночует?

    Перед сном  просмотрела проповеди схиархимандрита Кирилла. Он писал,  ссылаясь  на тринадцатую главу Первого послания к Коринфянам, в которой апостол Павел воспел гимн христианской любви:

« Любовь долготерпит – то есть сносит любые неприятности, напрасные наветы, оскорбления, не мстит и не поддается гневу. Любовь милосердствует. То есть терпит все неприятности от других, сама же не причиняет никому никакого зла. Боль другого принимает  как свою, помогает, утешает, успокаивает. И не устает до тех пор, пока скорбящий не утешится. Любовь не завидует. Ничему: ни чужим дарованиям, ни таланту, ни успеху в чем бы то ни было. Любовь не желает быть счастливой в одиночестве, а ищет блага для всех. Любовь не превозносится.  То есть  избегает заносчивости, непорядочности, неблагоразумия. Духовная любовь от всего этого свободна.  Любовь не гордится. Никогда не думает, что достойна иметь что-то лучшее, большее,  чем у других. И сколько бы добрых дел ни совершал человек, он всегда будет считать, что ничего особенного он в своей жизни не совершает.  Любовь не мыслит зла, чужда коварству. Она не способна видеть зла в других. Все прощает, покрывает недостатки и немощи, слабости и ошибки, потому что любит. Любовь всему верит без подозрений, без лукавства и на все надеется. Дела нашего целомудрия, постничества, подвижничества – ничто, если творятся без любви».
 
    Сборник проповедей остался лежать на коленях…

    Я думала или молилась? Путь любви ради Любви, как у Давида… Поклонение Богу из состояния высшей  безусловной формы любви – безграничной, вечной, неизменной… В ней нет страха, страстей… Путь открытого сердца… Путь доверия… Возделывание внутреннего сада… Путь чистоты и правды… Ненасилие…  Свобода… Удивительный Путь…

    Во вторник, придя в птичью столовую, я заметила, что от нее в лес было расчищено много дорожек. Они лучиками уходили в чащу,  и были похожи на рисунок солнышка, которое так любят рисовать дети. Первая, самая нетерпеливая синичка села мне на плечо.
 
    - Добрый день, милая, сейчас.

Она вспорхнула, а я начала рассыпать кашу, перемешанную с крошечными кусочками сала.
 
    Пока птички ели я рассматривала прочищенные дорожки. Понятно, чьих рук дело. Не понятно – для чего.  Он появился на одной из них, обходя широкий ствол старого дуба.
 
    - Здравствуйте!

Не обращая внимания на мое приветствие, достал из кармана шнурок. На нем болтались то ли два плоских камешка, то ли  стеклышка.  Зеленого и желтого цвета.
    - Это мне?

    - А то кому же?

    - Зачем?

    - Носи пока, может, потом поймешь.
 
    - Спасибо.  А зачем столько дорожек?

    - А это я тебе Солнышко нарисовал,  чтобы ты, наконец, выбрала  -  по которому лучу  пойдешь. Сразу-то по всем не осилишь.  Никто не сможет. Один выбрать придется.
 
    - Куда пойду?
 
В кармане  завибрировал телефон. Звонили из отделения.

    - Софья Андреевна!
 
 Голос принадлежал старшей сестре Наташе.
 
    - Что случилось?

    - Фролов с пятницы отказывается есть, не дает себя побрить, выкинул   снотворное, бродит ночи на пролет по коридору, сестрам покоя нет. Софья Андреевна, Геннадий Львович сказал, что вас  до четверга не будет. Вот я и звоню, может,  хоть на пару часов приедете? Не через вену же его  кормить.

    «Хоббит»  равнодушно счищал снег с валенок, словно его эта ситуация никоем образом не касалась.
 
    - Наташа, я за городом. Поэтому не смогу приехать тотчас. Буду во второй половине дня.
 
    - Ой, вот спасибочки, я ему скажу, что вы приедете, может, хоть поест!
 
    - Ага,  - усмехнулся «Хоббит», - ты ему блинов напеки с малиновым варением, супу навари…

    - Мне было приятно  с вами познакомиться.
 
    - А мне-то как было приятно…

    - До свидания.

    - И тебе не хворать, - ответил он.
 
А потом, когда я уже вышла с тропинки на дорогу, крикнул вслед:

    - Ты меня любишь?

Я остановилась на секунду, и вдруг, не понимая, зачем я это делаю, обернулась и ответила:

    - Люблю!

    - Вот теперь другое дело, - засмеялся он.
 
И, сняв шапку с помпоном, прокричал:

    - Сад береги!

    Я вошла в ординаторскую, когда  все наши уже разошлись по домам. Дежурного врача отозвали в приемное отделение. Надевая халат  и пытаясь спрятать под шапочку волосы, я достала из сумочки шнурок со стеклышками. Зеленое и желтое… Что бы это значило? Послушно надела это «колье» на шею. Вошла Наташа.

    - Софья Андреевна, я его историю болезни вам приготовила. Вы сейчас к нему?

    - Оставь, Наташа, спасибо. Дай мне собраться с мыслями. Полчаса. Кто сегодня дежурит?

    - Олег Георгиевич.

    - Хорошо. Девушка  к Фролову так и не приехала?
 
    - Нет, конечно. Бросила она его насовсем.  Зачем он ей теперь? Такой…

Она  подошла к двери, обернулась:

    - А мне к нему идти?

    - Иди.

    - А делать-то что?

Я  задумалась на мгновение.

    - Иди и люби его вот здесь.

Показала, приложив  руку к сердцу, под халатом нежным звоном друг об друга ответили стеклышки…


 

   Глава 2.  Ты нужна ему.

              «Если ты споткнулся или упал, это еще не значит,
                что ты идешь не туда». - Восточная мудрость.

   Вы видели,  как птицы  прячутся от холода  в  лютые  зимы?  Вьюга  срывает  ветви с деревьев,   метель засыпает снегом все щели,  все укрытия,  корма не отыскать, а зиме еще быть и быть…  Вы наблюдали,  как  терпеливо они сносят ледяные дожди? Ночные заморозки?  Вся жизнь птиц – испытание. Но зима – особенно.  Не жизнь. Выживание.  А они не сдаются. И каждый раз, наблюдая за этой  удивительной жаждой и силой жизни,  я  задавала  себе вполне бессмысленный с практической точки зрения, но философский вопрос:  вы встречали хоть одну птицу, которая бы  страдала  депрессией?  Или ипохондрией?  Или убивала себя, не справившись с  тяготами  этого мира?
 
   Зимой  Рита превращала летнюю террасу в птичью гостиницу. Кто только в ней не ночевал?  И что интересно, обходилось  без внутренних ссор,  разборок, а   отношения выстраивались в строгом соответствии с табелем о рангах. Вороны, конечно, безобразничали, но не так откровенно, как в лесу, воробьи норовили утащить самый лучший и сладкий кусок, синички караулили  брусочки сала, привязанные на веревочки к оконным ручкам. Все были при деле. И каждый раз, по весне  заново ремонтируя террасу, Рита вздыхала:

   - Надо бы стационарные поилки повесить. Хватит уже  с мисками и блюдцами туда-сюда таскаться. И  батарейки  нужно нарастить. Все-таки  зимы опять  становятся холодными.

Мы, подруги, дружно кивали в ответ,  собственноручно  красили  рамы, полы и карнизы.
 
   Сегодня – понедельник. Я заступала на дежурство с вечера.  И после завтрака торопилась на электричку, чтобы успеть забежать в городскую квартиру.
 
   - Что у тебя на этой неделе?  В пятницу приедешь? – Рита близоруко прищурилась.

   - Аллочка улетает в Испанию, провожу.   Ольга  из кресла не вылезает, словно одна  вставляет  зубные протезы всей Москве.  К ней нужно знакомых привести.  К тебе -  на выходные,  как обычно. Жди. Все, Ритуся,  мне пора,  дела…

   Она махнула рукой и пошла в дом.  Эту неделю  доктор Маргарита Николаевна  числилась в отпуске.  Вот и славно. Хоть отоспится.
 
   По ординаторской  гуляла зима, как  в птичьей гостинице. Сестры забыли закрыть фрамугу. Снег  превратился в лужу на полу и начинал таять на подоконнике. Надевая халат, я подумала о том, что совершенно не хочу начинать рабочий день с уборки. Легкомысленно закрыла глаза на беспорядок, затворила  окно  и, усевшись за стол, стала просматривать истории болезней.
 
   Дверь распахнулась.  На порожке ординаторской  возник  смешной синий агрегат на колесиках.    Непонятно каким образом там  помещались ведра, тряпки, щетки, моющие средства и еще куча всякой ерунды,  которую за собой из кабинета в кабинет  возила наша уборщица. Следом за агрегатом  вплыла  внушительная фигура Капиталины или тети Капы, как ее любовно называл наш главврач.  Тетя Капа была дама во всех отношениях запоминающаяся:  гренадерского сложения,  с  ярким румянцем на полных щеках,  с жесткими и непослушными волосами, которые все время выползали  из под шапочки. Обширный фартук,  походивший  на уменьшенную копию двуспальной простыни и синие резиновые перчатки  до локтя,  дополняли эту живописную картину.

   - Ну, -  мохнатые брови сдвинулись на переносице, -  и чего ж ты тут лужи мне налила?
 
Голос был под стать фигуре. Я слегка вздрогнула.
 
   - Это снег. Дистиллированная вода. Чистая.

   - Она у тебя чистая была,  пока с неба летела,  а после приземления  в грязную лужу превратилась.

Резонно. И не поспоришь.

   - Ты вот что, Софья Андревна. Послушай.  Я там тебе внучку привела. На стажировку, значит. С начальством договорилась, - сделала она упреждающий жест. -  Девка у меня без матери и отца росла. Сама знаешь. Мы ее с Иван Иванычем пестовали, как могли.  Теперь ваша очередь настала. Бери ее под свое крыло. Так  Борисыч приказал. Бери, не сомневайся. Девка справная, добрая. Может с чудиной небольшой. Ну, да это делу не помеха.
 
   Гренадер вдруг как-то ужался, уменьшился. Глаза  обрели просительное выражение, голос потеплел.

   - Она врач?

   - Да, нет, какое там, дитя еще.  Курсы сестринские кончила при  богадельне. Как это у вас называется:  сестра милосердия.  Вот. Рука легкая, уколы делает и не почувствуешь. Специально ее сегодня вечером привела, когда суеты поменьше. В коридоре она. Позвать?

   - Нет,  не нужно. Вы тут убирайтесь, а мы с ней на веранду пойдем.
 
   В коридоре меня ждала очень маленькая и худенькая девушка, почти девочка.  На ней ладно сидело серенькое в пол  платьице,  голову покрывал белый   платок, похожий на апостольник.   Форма  сестры милосердия.  Понятно.

   - Здравствуйте, - девушка поклонилась.

   - Добрый вечер. Меня зовут Софья Андреевна. А вас?

   - Татьяна.

   - Вот и славно. Пойдемте знакомиться, Танюша.
 
   Этому с виду ребенку  исполнилось  двадцать лет. Она с отличием  окончила медучилище и собиралась поступать в медицинский институт, чтобы  в дальнейшем специализироваться  в области психиатрии.  Интересно. С чего бы вдруг?
 
   - Танечка, давайте мы с вами вот как поступим. Сейчас время ужина. Помогите дежурным сестрам накормить больных, посмотрите, как они выполняют назначения. Просто постойте рядом.  А потом, когда  все улягутся спать, мы продолжим разговор. Хорошо?

   - Хорошо.
 
Я вернулась в ординаторскую.  Капиталина   убралась, как в операционной. Еще и чай мне принесла с булочкой.  Ужин стоял на столе аккуратно прикрытый салфеткой. Я  благодарно улыбнулась:  внутри  несокрушимой и мощной  Капитолины обреталась  трогательная и нежная Капа.

   Вечером, когда в отделении воцарились  тишина и спокойствие, можно было обдумать планы на завтрашний день. Мои мысли в последнюю неделю были заняты Фроловым.  Парень учился в Физтехе.  Месяц назад похоронил мать.  С учебой не справлялся, как и с одиночеством, которое усиливалось оттого, что он замкнулся в себе.  Спрятался  в виртуальную  раковину, закрыл створки, затих, словно  умер.   Нужно было, чтобы он разрешил хоть кому-нибудь   прийти в гости в эту одиночную камеру, но ни на стук, ни на уговоры и предложения пока  не отзывался. Сидел взаперти и молчал, с каждым днем все более и более утрачивая интерес к жизни. Единственный способ взаимодействовать  - вжиться вместе с ним в эту рутину и найти в ней свою потаенную красоту, потом показать ему, а потом попытаться чуть-чуть приоткрыть запертые  двери, чтобы впустить  немного свободного  воздуха, осторожно, микро дозами  и  не напугать.  Не всем  дано выжить в обвалах. Девушка, которая  в первое время  приходила к Фролову,  похоже, от него  отказалась. Поэтому рассчитывать на ее помощь  бесполезно. Я сидела и  думала,  машинально раскрыв книгу Дэниеля Гоулмэна «Эмоциональный интеллект», которую забыл на столе кто-то из коллег.

   «Только управляя нашими мыслями,  мы можем отредактировать фильм нашей жизни».  Неплохо…  «Сомневайтесь во всем, что мешает жить…  и возможно вас удивит мощь, которая скрывается за вашей слабостью»…

   - Софья  Андреевна, - старшая сестра Наташа вошла в ординаторскую, - можно я домой пойду? Сегодня с Фроловым  стажерка посидит. У меня Илюшка с садика вирус притащил, а свекровь  вечно лекарства путает. Можно?

   - Хорошо.  Как Татьяна справляется?

   - Да, вроде, ничего. Я ей велела таблетки разложить. Потом проверила. Она  ни разу не ошиблась. Поживем – увидим.

   - До завтра, Наташа.

   - Спасибочки.
 
   Следом за старшей сестрой я вышла в коридор. Дверь в палату Фролова была приоткрыта.  Татьяна сидела  у стола  и спокойно, по-домашнему, читала сказку про кота в сапогах.  Кто-то слушал с детским интересом, кто-то уже спал. Фролов отрешенно смотрел в потолок.  Я тихо остановилась за  дверью.

   - А вы знаете, - Татьяна приостановила чтение, -  ведь Шарль Перро не просто так написал о том, что  кот поймал кроликов. Я вот вам сейчас расскажу. Есть такая замечательная земля  на северо-западе Франции. Называется Бретань.   Омывает  ее  с севера Ла-Манш, а с юга Бискайский залив. Там  дуют очень сильные ветра, земля покрыта сопками, сплошь изрытыми  кроличьими норками. Вереск растет. Очень красивое и довольно пустынное место. Так вот  местные коты охотятся на кроликов, как у нас в России на мышей. Представляете? А кролики там маленькие, убегут, спрячутся в норку и не достать их.
 
Фролов повернулся на бок.
 
   - Так вот, - продолжала Татьяна, - Люди на зиму оттуда стараются уехать до весны, потому что в зиму там почти не выжить.  Сыро, холодно, ветер с ног сбивает. А кроликам – хоть бы что.  Сидят в своих норках,  тепло им там и уютно.

   - Тепло, - эхом за ней повторил Фролов.

   - Ага, тепло. А живут стайками. Чтобы не скучать в одиночку.

Она не сказала: «Живут семьями». Не задела  больной струны. Я наблюдала:  Фролов  все-таки насторожился.

   - Хорошо. На сегодня достаточно. - Вдруг прервалась Татьяна. -  Вы спите, а завтра я вам дальше почитаю, у сказки интересное продолжение.
 
   - А ты завтра дежуришь? – Спросил сосед Фролова.

   - Каждый день у вас буду.  Днем  будем лечиться, а вечером сказки читать. Идет?
 
   -  А то!

Татьяна  легко поднялась со стула, словно вспорхнула.
 
   - Сестрица, а вот скажи, на улице мороз сегодня? – Сосед Фролова не унимался.

   - Зиме мороз полагается.    - Татьяна улыбнулась.

   - А вот птицы как же? Замерзают на лету? У них же нет нор, как у кроликов?

У Сипунова был очень высокий порог тревожности и неконтролируемого зацикливания. Я ждала, что ответит Татьяна.

   - А вот и есть.  Я смотрела, как птички устраиваются зимой. Поднимается синичка  высоко, а потом камешком в снег падает.  Ей не больно – снег мягкий. И получается от падения глубокая лунка. Она там ночует, спрячет голову под крыло, нахохлится  и  сумерничает до утра.  И мороз, и ветер ей ни по чем.  Так что спите и не тревожьтесь.  У всех есть свои домики. А потом, днем, они опять вместе  летают, корм ищут,  да  новости друг другу рассказывают. Вместе веселее.

   Отлично.  Кажется,  у меня действительно появилась помощница.  Зачёт тебе, сестра милосердия!
 
   На посту Люба сидела над учебником по фармакологии. Заметив меня, быстро убрала его в стол.
 
   - Софья Андреевна, Фролова колоть на ночь?

   - Давайте подождем. Он ужин съел?
 
   - Татьяна его кормила. Спросите у нее. Или  мне спросить?

   - Не нужно. Занимайтесь, Люба.
 
Она густо покраснела и  виновато  улыбнулась:

   - У меня от этой зубрежки скоро зубы заболят, - пошутила дежурная сестра.

   - Заболят, если вы станете ее отрицать. Зубрежка для будущего врача – обычная рутина. Как для актрисы –  разучивать текст из роли.   Ничего особенного. Зубрите на здоровье.
 
Она достала учебник и уткнулась в таблицу. В коридоре было тихо. Я вернулась в ординаторскую. Татьяна сидела у окна и смотрела на улицу.
 
   - Иди домой, Танюша.
 
   - А можно я с вами подежурю, Софья Андреевна?

   - А выдержишь?

   - Конечно. Хотела про Фролова спросить. Что с ним?

Я протянула ей историю болезни. Она как-то уютно повозилась на стуле, уселась и стала  внимательно читать.
 
А я  думала о том, как помочь Фролову сделать выбор в сторону жизни.  Как вернуть  вкус к ней, как помочь одолеть страх, который лишил его покоя, подняв с самого  дна  души  разрушающие образы и  пугающие  расстройства. Как в беспросветной мгле  отыскать тропинку счастья и двинуться по ней.  Не хаотично или единовременно, а осознанно и навсегда…
 
   Спустя час Татьяна отдала мне толстую папку и тихо, но уверенно сказала:

   - В него нужно поверить всем сердцем.
 
Я не ждала такого умозаключения от  двадцатилетней барышни.  Весьма похвально.  В дверь постучали. Дежурная медсестра доложила:

   - Фролов не спит. Опять бродит по коридору. Уколоть?

   - А можно я с ним поброжу? – Спросила Татьяна.

   - Иди. Люба, я к вам подойду. Ступайте на пост.
 
Где-то я читала: «Ты нужна ему, потому что без твоей веры в него, он не доживет до утра»…  Не  могу вспомнить… Ай, да девочка… Сама мотивацию отыскала…
 
   Через некоторое время я вышла в коридор. Там никого не было.  Часы под потолком показывали половину первого ночи. В палате у Фролова свет был выключен.   На фоне окна, на подоконнике, освещенная уличным фонарем,  виднелась маленькая фигурка в белой косынке. Танюша спала, уткнувшись лбом в холодное стекло. Я тихонько разбудила ее,  увела на диван в ординаторскую. Фролов тоже спал. У него на лбу выступила сильная испарина.

   Депрессия, какой бы этиологии она не была, причиняет человеку максимальную боль. Меняется не просто отношение к жизни, но и основные ее инстинкты. И здесь одни антидепрессанты могут не сработать. Необходимо победить пассивность «Я». Это непременное условие. Каждый хочет получить золотую медаль победителя, но не всякий готов трудиться во имя этого. Нужен мотив. Сильный, всепобеждающий, который уже был однажды, когда, проходя через родовые пути, человек входил в этот мир. Он был и никуда не делся, этот инстинкт!  Нужно только  вспомнить о победе и начать действовать, через силу, через боль, через «не хочу»… Не бежать вверх по лестнице успеха, но терпеливо преодолевать ступень за ступенью… И силы обязательно вернуться…

   Утро началось  допросом с пристрастием. Капиталина выясняла, понравилась ли мне ее внучка. Услышав «понравилась» раз десять, она угомонилась и отправилась вместе со своим синим агрегатом «тиранить» всех остальных.

   День выдался обычным, новых поступлений не было.  Татьяна все еще оставалась в отделении. Активно помогала сестрам. В  обед она попросила Фролова помочь ей с тарелками.
 
   - Виктор, у меня такие руки слабые, не донести мне. Я очень хочу, чтобы вы чуть-чуть мне помогли. Просто поддержите, пожалуйста.

Он нехотя поднялся с кровати. Но не отказал!

   День за днем я наблюдала за тем, как эта, по сути девочка, силой своей веры возвращала к жизни парня, закормленного таблетками, издерганного жизнью, сломленного утратами, сдавшегося внутреннему: «Не быть». День за днем она понемногу увеличивала для него нагрузку. И каждый раз, прося изнутри женской слабости, удваивала его мужскую силу. Она верила в него, как в героя, в тот момент, когда он сам шнуровал кроссовки, умывался, застилал кровать. Выпросила у Борисыча разрешение гулять с ним по часу в день. И однажды я впервые услышала смех Фролова. Выглянула в окно. Они оба сидели в сугробе, по пояс в снегу, и смеялись тому, как Капиталина вместе с сестрой хозяйкой бранились с шофером, который ни в какую не желал везти их в магазин и тратить  казенный  бензин.


 
   - Ну и что? – спросила  Рита, когда в очередное воскресенье мы вместе пили вечерний чай,  - ты его выписываешь?
 
   - Через неделю. Я говорила с ректором. Год академки, а потом он закончит учебу.
 
   На террасе синички все-таки решили выяснить отношение с воробьями.  Мы с Ритой пошли их разнимать. Жизнь продолжалась…

    


    Глава 3. Дежурство.

                "Боящийся несовершенен в любви". - Евангелие.


    Сегодня, кажется, предстоит спокойное дежурство. Все «мои» спят.  Чтобы не стучать каблучками по плиткам коридора  надеваю  прямо на туфли  валенки  Капиталины, набрасываю на плечи  пальто и иду на улицу.  Небольшой сад при больнице  в снежных декорациях.  Резкое повышение температуры после тридцатиградусного мороза  в  рождественскую  ночь,  не спасло дорожки от «реагента». Черные полосы, усыпанные белой крошкой,   испортили  прелесть   зимней  сказки.  Стараюсь гулять по кромке: здесь меньше влаги. Не тут-то было.  Валенки тяжелеют и  я понимаю, что удовольствие от ночной прогулки  в который раз  испортило очередное изобретение  цивилизации.  Иду обратно в ординаторскую, оставляя на полу  огромные грязные следы.  Достанется мне утром от Капиталины.

   Тихо.  Слышно, как тикают часы над дверью…  Думаю… Конечно, о «своих».  В третьей палате  спит Юрий Сергеевич. Удивительный человек. Чего в нем больше? Желания быть первым или  страха не соответствовать призовому месту?  Два раза его бросала жена.  Потому что, как ей казалось, он зарабатывал меньше, чем мог. В результате – инфаркт в сорок лет, потом второй  в  пятьдесят.  Теперь он не может заработать и половину той суммы, которая бы  ее устраивала.  В ответ  у  него начала развиваться стойкая  депрессия.  Третьего инфаркта его бедное сердце уже не вынесет.  Когда я попыталась с ней поговорить, то услышала  довольно резкое и безапелляционное:

  -  Мой муж – лодырь.  Он всю жизнь был занят только собой.  А на мне  держался весь дом. Я и голова, и шея, и все остальное.

Прискорбно. За долгие годы работы я поняла, что лечить, чаще всего, нужно не только попавшего ко мне пациента,  а  всю семью в целом. Но как?  Если члены этой семьи в данный момент  чувствуют себя правыми и здоровыми?  Как  объяснить  Татьяне Сергеевне, что  в слова «мой муж – лодырь»,  она  вкладывала особый смысл: «он меня не любит».  Ведь если бы любил – зарабатывал, делал бы все, чтобы его жена  радовалась жизни…  Как объяснить ей, что даже если  бы он стал  нефтяным магнатом, она обязательно нашла бы причину его нелюбви к ней?  Потому что страх, что ее не любят,  жил  в ней самой?  Как  донести до  Юрия Сергеевича, что  человека любят не за что-то,  а просто потому, что по-другому не могут?  Что ему, мужчине,  нужно перестать «заслуживать»  признание?  Как  справиться с его страхом:  быть выгнанным из дома в третий раз?  Как помочь этим, в сущности, хорошим людям  перестать бояться и начать жить?

   Зашла Наташа.

    - Софья Андреевна,  Бирюков кашляет, как  заведенный.  Что будем делать?

Бирюков    всю жизнь ликвидировал течи и  трещины, которые вода пробивала в метро. Двадцать лет работал в ночную смену, чего категорически делать было нельзя.  Срыв в алкоголизм, потом  - инсульт,  потом   депрессия.  Вчера терапевт диагностировал присоединившуюся  бронхиальную астму.
 
    - Вызывай дежурного терапевта, Наташа.
 
Пока ждали врача, я сидела рядом с этим высохшим  от болезни  человеком, гладила его руку, словно  маленькому ребенку,  и тихо рассказывала, как ходила накануне проверять: выжили ли мои белки после морозов. Он доверчиво  слушал, перестав  кашлять, а в конце живо поинтересовался:

    - А что, доктор,  все выжили?

    - Все, - улыбнулась я его  ребячьему любопытству. – Знаете, я так радовалась, что они все прибежали кормиться.
 
    - Еще бы, - кивнул он понимающе, - зверье, как дети, жалкие…

Алексей Николаевич, дежурный терапевт,  отличался строгостью не по разуму. Но то ли потому, что за праздники хорошо отдохнул, то ли потому, что дежурство только началось, и он не успел устать,  как обычно сердиться не стал.

    - Ты, брат мой, поспи сегодня полусидя,  -  ласково  сказал он Бирюкову, -  Наташа, помогите мне  кровать поднять.

Наладил кровать,  заполнил лист назначений  и   вернулся  к  себе.  Я ознакомилась:  ничего утешительного.   Вздохнула, потому что точно знала:  причина болезни – подавленное чувство любви, глубокая печаль и страх перед жизнью.  И нам с Бирюковым предстоит долгий путь  -  разбираться со всеми этими проблемами.  Посидела с ним рядом пока он засыпал, тихо про белок рассказывала.  Потом вернулась в ординаторскую.
 
   Наташа принесла чай.

    - Мой вчера пса бездомного в дом притащил, представляете?

    - Да ну?

    - Я ему говорю – оба в подъезде ночевать будете. А он мне – не командуй.  Это мне-то?

    - А ты ему?

    - А я про вас вспомнила: как в прошлую смену вы Капиталине сказали, что властная женщина  может заболеть мужскими болезнями?  Как она тогда на вас вытаращилась?  Умора.  Ну, вот я и подумала,  пусть с этой дворнягой спит в обнимку на коврике в прихожей. Что я теперь из-за них болеть должна?

    - И как,  в спальню не попросились?
 
    - Мой пришел, а этот рыжий остался  дрыхнуть  в прихожей.  В сущности, он  хороший, помыть бы его, да от блох вылечить.   Вернусь с дежурства – разберусь.

    - А мужу не доверяешь разобраться?

    - Да мне потом в ванной ремонт придется делать.

    - Понятно.

    - А что, Софья Андреевна,  опять что-то знаете, а не говорите?

    - Да, будет тебе, Наташа.
 
Она хитро улыбнулась и вышла  в коридор.

    Компьютер  застрял на страничке Прозы.ру.  О чем я хотела писать?  В сущности, всегда об одном и том же.  Чтобы достучаться до души человеческой – знаний не достаточно: пропуск нужно иметь в сердце. Видно, нет у меня того пропуска…
 
   «Боящийся несовершенен в любви» …  Боящийся… Сколько нас таких?  Практически все… Кто-то успел сформулировать для себя, чего он боится, а кому-то плохо, но он пока не понимает, что это от страха,   от смены ролей  ( мужчина-женщина)…    В целом,  результаты   плачевные.  Мужчина, который  всегда  был воплощенным разумом, планирует  в жизни  и созидает.  Когда женщина начинает это делать вместо него,   он раздражается, слабеет и  роняет  самооценку.  Подсознательно растет агрессия в сторону женщины, которая пытается занять его место… Какие-то тезисы, а не текст. Ладно, потом разберусь.
 
   Сигналит  скорая. Одеваюсь, чтобы спуститься в приемный покой.  Белыми браслетами  светятся  перебинтованные запястья.  Понятно.  Паренек лет  двадцати. Глаза испуганного ребенка.  Уже понял, что  натворил. Но изо всех сил пытается держать удар.
 
    -  Зачем меня привезли? Все в полном порядке. Мать   просто испугалась.
 
Начинаю заполнять карту. Студент. Девушка с другом  уехала  на вечеринку. Перепил. Решил  поразить всех неслыханной храбростью: пусть всю жизнь живут с виной и помнят про его смерть… Смотрю на  смешной вихор, выкрашенный перьями.  Скулы ходят под кожей, как часовые на плацу, шея тонкая, ребячья, с тренажерами явно не дружит… Мать, бледная, с измученными, заплаканными   глазами, заученно повторяет:

    - У него аллергия на цитрусовые,  на  тетрациклин  и анальгетики.  Еще  он суп не ест и любит  сладкую минералку…

    - В семье есть хронические заболевания?

    - Да, у меня сердце больное, - отвечает чуть слышно.

Ну, конечно.  Главный орган, в котором  всегда должна жить  любовь, похоже, получил  в замену   тревогу и  безысходность.
 
    - Послушай меня, Андрей. Если ты сейчас мне скажешь, что хочешь домой, я отпущу тебя  и не буду сообщать в институт.

Он недоверчиво смотрит, мигая  рыжими глазами. Потом встречается взглядом с матерью и вдруг  неожиданно  чеканит:

    - Я здесь останусь.  А в институт  не сообщите?

    - Нет.  Сможешь  недели на три занятия отложить?

    - Смогу.

    - Вот и договорились.
 
    - А мне можно с ним остаться?  -  женщина   нервно теребит  шарф в руках.

    - Мать, ты чего? -  Андрей  повышает голос.

    - Нет. Езжайте домой. Он у вас уже вырос. Не беспокойтесь. Я буду вам звонить каждый день.  Отдохните, выспитесь. Все будет хорошо.

Она не верит.  Просто не умеет верить в то, что бывает хорошо.
 
    Наташа ведет переодетого парня в палату, а я сижу с его матерью, чтобы  просто  дать ей   выговориться.  И в очередной раз понимаю, что лечить любовью недостаточно, потому что мало кто сегодня умеет принять это.  Тот, кто умеет,  уже  может любить сам. Остальные предпочитают бояться и страдать.
 
   - Он столько мне неприятностей принес, - говорит  измученная женщина, -  мужа нет, одна его тянула.  Парень-то способный, на бюджет взяли. Но характер – не приведи Боже.  Вспыльчивый,  как у деда. Своей смертью не умрет. Я так устала за него бояться.
 
Верю, что устала. Как же не устать жить в стрессе?  Слушаю ее и думаю: любящие матери принимают своих детей такими, какие они есть.  И своей верой в них,  уважением  и любовью творят чудеса. Боящиеся матери , как правило, критикуют своих детей, предъявляют  завышенные требования и  жалуются.  От этого детям становится с каждым днем хуже и хуже. Они виноваты? Конечно, нет. Потому что эта цепочка отношений началась  так давно…  С бабушек и прадедушек…
 
    - А вы мне, и правда, звонить будете? – Спрашивает  мать.

    - Обязательно.  Давайте с вами поступим так.  Я завтра закончу  дежурство,  а через день, сообщу вам, можно будет его навестить или нет.

    - А почему? -  Женщина опять пугается.

    - Может быть, ему захочется подумать, побыть одному, собраться с мыслями…

    - Это как это?

    - А вот так.  Побудет  здесь,  мы с ним поговорим,  вместе подумаем, может быть, до чего-нибудь и додумаемся.

    - Вы, доктор, ему внушите, чтобы он мать жалел и уважал, - говорит она уже более спокойным голосом.

    - Вот и славно.  Вам вызвать Яндекс-такси?

    - Да, уж, вызывайте.

Провожаю и поднимаюсь к себе на этаж.  Андрей сидит  на топчане в коридоре.

    - Чего не спишь?

    - Да, там дед храпит, все равно не усну.

    - Ты потерпи одну ночь,  а утром мы тебя к молодым поселим.  Будить стариков  сейчас жалко.
 
    - А можно я тут посплю?

    - Иди ко мне в ординаторскую на диван.

    - А вы?

    - А мне спать не положено.

    - Да, ладно  сочинять!

    - Ступай.  Одеяло там есть. Дать снотворное?

    - Не, я сам…

    Выключила верхний свет, зажгла настольную лампу и  вернулась к компьютеру:   «Люди   в подавляющем большинстве хотят быть хорошими.  И если это идет не от осознания, что  такое  хорошо, а от  желания заслужить любовь, признание или похвалу, то этим  за небольшой срок можно сломать свою душу».   Останавливаюсь.  Чем больше  живу, тем больше начинаю понимать, каким неточным  становится слово, когда  пытаешься выразить сложные вещи.  Все вроде бы  так,  да  не так.
 
    Смотрю на сопящего  Андрея. Как быстро заснул…  Понимаю, что он – это его мать,  только словно отраженная  в кривом зеркале.  Пишу: «Дух любви – это Дух Бога, жизни в целом. И если Любви нет, то нет и жизни.  И каждый человек это понимает хотя бы на подсознательном  уровне.  Понимает, но не принимает, выдумывая  эрзац за эрзацем».  И что с этим делать?

    Где-то  в конце коридора слышу  грозный  голос Капиталины. Смотрю на часы.  Ночь заканчивается. Дежурство выдалось простым и  спокойным.  Вот только под финал достанется  за следы от валенок в коридоре……



     Глава 4. Любовь начинается с удивления.


                "Самая большая глупость — это делать тоже самое
                и надеяться на другой результат" – А. ЭНШТЕЙН




     -  Алло!   Ты уже одета? Я жду!

Голос моей подруги был, как обычно, неподражаем. Трудно встретить такую музыку, которая соединила бы в себе сразу все: и мягкость, и нежность, и ласку, и власть, и силу, и покровительство…

   -  Выхожу.

Лифт опять застрял между пятым и шестым.  Придется пешком.
 
   -  Привет, - на меня глянули голубые глаза, глубокие, как океанская бездна,  - ты чего это так вырядилась?  На кладбище едем, не в оперу.

  -  Я тоже по тебе соскучилась. Оль, давай по пути заедем за цветами, я не успела.
 
  -  Вон, лежат на заднем сидении.

  -  Я хочу сама.

  -  Хорошо.

  Ольга Львовна – доктор серьезный, в  моем понимании практически  хирург. Характер у нее решительный и командный. А наличие собственной клиники ежедневно  обязывало ее  быть  несокрушимой во всех смыслах.  Она не слишком  любила  тратить время на болтовню. Но когда мы вдвоем…

   -  Как  дела в личном пространстве?
 
Она ухмыльнулась  и я поняла, что сегодня романтизма не будет.
 
   -  Ты имеешь в виду  протезы  населению?  Нормально.   Поскольку нет ни одного одинакового рта – творческий процесс не останавливается ни на минуту.

   -  Сдались мне твои протезы.
 
   -  Ну, если ты хочешь по десятому разу услышать, почему он  на мне не женится, то ничего нового не  скажу.
 
   -  Я и сама знаю: потому что человек порядочный, не торопится, все обдумывает.  А может быть, он не моногамный и боится, что  не сможет остановиться в браке?

Она  задержала на мне испепеляющий  взгляд чуть дольше, чем позволяло движение на трассе и мы чуть не «поцеловали»  Land Rover.

   -  А если он такой порядочный, то почему на мне не женится? Из двух зол…

   -  Ты – не зло, а очень красивая  женщина. Просто, если мужчина не женился в конфетно-букетный период,  то потом  ему становится все труднее и труднее менять  жизнь, привычки. Страсти  долгими не бывают.
 
   - Ты мне еще расскажи, что я сама  со школы знаю.

Она дернула плечом.

   Мы  ехали на  Востряковское кладбище, где был похоронен  наш общий друг, в прошлом психотерапевт, каких в Москве сегодня днем с огнем не сыщешь. Ушел он из жизни очень молодым: просто остановилось сердце. Сегодня годовщина.  Я вспомнила, как знакомила с ним своих подруг.  Ольгу  он  полюбил сразу. И часто ставил мне ее в пример:

   -  Учись, - говорил он мне, -  эта женщина может все.  И без всякой мужской поддержки. Ее внутренний огонь  водой не залить. Такая нежная видимость и такой мощный характер:  армией командовать может!

Как выяснилось после его смерти, Ольге он говорил обо мне:

   - Учись, как Соня ведет себя с мужчинами:  всегда следом, никогда впереди, всегда нежна, всегда  послушна. Но если  тронуть ее идеалы,  то ослиное упрямство перекроет  все. Будет молчать, плакать, но с места не сдвинется.  А ты торопишься  и идешь на компромиссы, которые потом сама же и не можешь простить своему партнеру.   Зачем ты всегда торопишься?  Дегустируй, это так  приятно. И  мягко устанавливай правила.

Да, он был прав:  я всегда танцевала вальс, а Ольга - аргентинское танго.

   - А как твои дела?  - Подруга  улыбнулась.

   - Ты о моих пациентах?

   - Нет,  о своих протезах!

Я знала, о ком она спрашивала, но молчала.  Что ей сказать?  Что моя ситуация ничем не отличалась  от ее?  Что я, решив однажды в юности  оставаться  леди всегда и во всем, обрекла себя на одиночество, потому что принцев Уэльских давно разобрали?  И вдруг, как снег на голову,  неожиданно выяснилось, что  не всех… Один остался… Герой не нашего времени… Талантливый, но скромный;  веселый, но не пошляк; нежный, но мужественный, одаренный тонким вкусом,  глубокий,  эстет…
 
   - Помнишь, как Юра говорил? Любовь начинается с удивления…

   - Нас уже не удивить, - ответила Ольга заученной фразой.

   - А глубокой любовью?

   - В наше-то время?

   - Оль, ну причем здесь время?  Любое чувство нужно очень бережно выращивать, как цветок. Холить и лелеять.  И не торопиться. Дегустировать.
 
   - Юрина подпевала. Я  устала быть пересадочной станцией. Понятно? Мне надоели все эти любовные переломы и гипс на душу.
 
   - Но если такое случается не единожды, значит это тебе для чего-то нужно?
 
   - Я не могу жить без любви.

   - Так она у тебя есть. И никто ее не отбирает. И люби себе с утра и до вечера.
 
   - Но он не женится. Говорит, что я очень умная, самодостаточная, иногда мне кажется, что он реально меня боится.  И красоты, и ума, и денег, а, главное,  самостоятельности.

   - Ум, красота, самостоятельность – это тоже сила. И очень большая.  Может, ты просто выбрала неправильного мужчину? Может быть, при твоих очень высоких планках тебе  заоблачное совершенство нужно? Чтобы он во всем тебя превосходил?

   -  На Бетельгейзе лететь прикажешь?
 
   -  Нет,  - сказала я ей  вполне искренне, - туда пока не долететь.

Некоторое время мы  молчали.  Я думала о том, как же трудно жить ей,  идеальной   женщине… Какое счастье быть среднестатистической.  Потом Ольга спросила:

   -  Значит, говоришь, любить – это талант?

   -  Не столь  важно, какой предмет любви выбирает женщина. Цветы, собак, рукоделие…  Важно,  что  ей  необходимо на кого-то изливать свою любовь.  Иначе ее душа превращается в  болото. Энергия стоит. И дверь закрывается от источника, который ее питает.  Помнишь, как  у нас на даче Нина  превратилась в фаната цветов?  На клумбы  свои  ложилась от усталости?  А розы у нее какие? А Ирина, которая вяжет уже невесть сколько лет?  Поначалу я думала, что это способ ухода от реальной жизни. А потом поняла – нет.   Любовь к творчеству не дает нам погрузиться на дно, в рутину. Бог творил человека по Образу Своему и Подобию.  Получается, что любовь и творчество -  заложенная в нас программа. И человек  даже не выводя это из подсознания, стремится  соответствовать, чтобы не разрушиться.  А  попадая в энергии застоя,  он рано или поздно начинает  распадаться. И вот в чем проблема: одаренные Богом,  поцелованные Им,  должны так высоко подниматься, так высоко летать, отрываясь от  среднестатистических, что иногда   у них не хватает сил, чтобы удержаться в этих потоках благодати. Им падать особенно тяжко. Сгорают, как метеориты в атмосфере посредственности. Что для нас  –  возможность жить,  для них – дно.   Поэтому талантливые  – самые уязвимые,  и отношение к ним должно быть с придыханием  -  бережное и щадящее.  Они без кожи, без защиты…
 
   Ольга молчала. Я  говорила  о том,  о чем она думала. Мы с ней всю жизнь общались с людьми, которые приходили  к нам, потому что  болело нестерпимо.  А Аллочка? А Рита?  То же самое. Они делали женщин красивыми,  а, значит, любящими. Они будили в заморенных, уставших, загнанных в угол  настоящих красавиц. Аллочка, как у мольберта стояла перед лицами своих клиенток, глядя на тусклые волосы,  безжизненную кожу, погасшие глаза.  И, если не справлялась, передавала  Рите, а потом, после операций, снова забирала их к себе и тут уж спуску  не давала, обучая ухаживать за собой. Ее любимая присказка  -  самым большим украшением мужчины должна быть женщина, которая рядом, - не о красоте Барби. А о возвращении   к своей природе  в поток  любви.
 
    Наше служение, превращенное в донорство, выросло в те самые скрепы, которые нерушимо соединяли четырех, в общем-то,   не слишком похожих друг на друга женщин, и делали их родными не по крови, а по духу  служения.
 
   - Знаешь, -  голос Ольги стал мягким и задумчивым, - мы обе знаем о том, что люди крылаты. Я бы написала на рутине: Осторожно! Опасно для жизни.

   Остановились у цветочного магазина.  Я, как обычно, выбрала две розы – белую и красную.

   - Ты – белая, а Юра – красная? – улыбнулась Ольга.

Я вернулась обратно и купила еще две: чайную и розовую.

   - Теперь правильно?

   - Совсем запутала. Я думала, что ты оставляешь ему память о вас двоих, а оказывается,  это мы - вчетвером?

   Приехали на кладбище.  Медленно падали крупные мокрые  снежинки, быстро таяли  на ворсинках шубы.  Здесь было как-то особенно тихо, будто все звуки уходили в сугробы, как в вату. Юра смотрел на нас с фотографии: молодой, улыбчивый, светлый…  Я вспомнила, как он подарил Ольге тетрадь-дневник со своим автографом. Было написано:  «Огонь от огня зажигают». А, может быть, если ее Виталий  на ней женится, она потеряет к нему всякий интерес?  Может быть, все-таки  встречается у женщин  мужской подход к отношениям? Мужской азарт? Гормоны? Характер?
 
   И вдруг я увидела, как она заплакала. У меня остановилось дыхание.  Родная моя, хорошая…

   Куда-то улетучилась хозяйка престижной клиники, шикарная и сильная женщина. Рядом со мной стояла хрупкая  и уязвимая девочка, которая скучала по ушедшему человеку, принявшему ее со всеми заморочками, неправильностями и искривлениями. Он был не только врач,  еще и мужчина – особь из другого мира.  Он  первым рассказал ей о том,  какая она;  разрешил ей хоть иногда оставаться как царевне лягушке без кожи. В эти редкие минуты  я поражалась красоте и утонченности появлявшейся на свет  Василисы Прекрасной.
 
   Обняла ее и подумала, что, если Виталий навсегда сожжет ее  кожу лягушки, туго ему придется. Драконы не перевелись.
 
   Мы постояли еще некоторое время. Потом тихо пошли  к выходу по  широкой, расчищенной от снега дорожке.  Навстречу нам шел невысокий молодой человек в темной куртке. В руках нес цветы.  Ольга остановилась, как-то беспомощно посмотрела мне в глаза и прошептала:

   - Это он…

   - Кто?

   - Виталий.

Я  поторопилась  достать  очки из сумочки, неуклюже протерла стекла, уронила салфетку, зацепилась дужкой о  шарф, и, наконец, нацепила их на нос…

   - Добрый день.

Удивительно приятный баритон.

   - Что ты здесь делаешь?

Ольга в одно мгновение облачилась в  боевое  снаряжение,   насыпала столько металла в голос, что еще чуть-чуть и  превратилась бы в Кощея Бессмертного. Зачем она это делает?
 
   - Я за вами. Темнеет рано. Опасно.
 
Он был красив. Какой-то внутренней, целостной красотой. Нет, Виталий не был красавчиком. Ольга терпеть не могла совершенную красоту в мужчинах. Но через глаза смотрела сильная, уверенная в  себе и целеустремленная душа.
 
   - Я тебя в личные охранники не нанимала.

   - Софья Андреевна, позволите вас сопровождать?

   - Конечно, Виталий, с большим удовольствием.

Молнии  вылетели в мою сторону со стороны Ольги и  ударились  в очки. Немецкие стекла выдержали.

   - Виталий, мы на машине. – Произнесла я, чтобы сказать хоть что-нибудь.

   - Вашу машину мой водитель  отвезет домой. А мы едем к Рите. Она нас ждет.

Взрыв на макаронной фабрике:

   - Ты что себе позволяешь? Я тебе, что - кукла гуттаперчевая?  Ты меня спросил?
 
Он спокойно выдержал паузу. Потом вынул из кармана коробочку с кольцом.
«Если она сейчас выбросит ее в снег, пиши -  пропало», - подумала я.
Она не сделала ни того, ни другого. Рассмеялась  каким-то странным, нервным  смехом и убийственно произнесла:

   - Самое романтичное предложение руки и сердца  среди  кладбищенских декораций.

   - Я подумал, что здесь ты вспомнишь о том, что жизнь быстро закончится. Не стоит терять время на перетягивание канатов.
 
   - Хорошо, а Рита чем виновата? Зачем ей такая орава?

   - Она нас ждет. Впереди Старый новый год. Будем отмечать. Поехали.

   Я сидела на  заднем сидении и  видела  белые сугробы за окошком. Где-то далеко, в другом городе, наверное, тоже падал снег. И  поэт  с голубыми и лучистыми глазами тоже смотрел в окно, записывая на  стекле  свои  неповторимые строчки о любви к женщине, которая …

   Любовь начинается с удивления…


Глава 5. Пораниться о мужчину.


      "У женщины должен быть лунный характер,
       И чтобы в ней вечно сквозила весна"...
                Игорь Северянин

   Время половина  пятого, а у меня еще четверо  по записи.   Если я сейчас не выпью крепкого чая, то в самый неподходящий момент голова  откажется соображать.  Может быть, перенести всех на понедельник?  Впереди выходные – успею восстановиться.
 
   - Наташа, кто у нас на сегодня?

   - Долгожители, Софья Андреевна.  Им еще месяца полтора у нас гостить.

Она посмотрела на меня с сочувствием.
 
   - Давайте перенесем на понедельник. Плановых не будет, а, если по скорой, то, сами понимаете, им  ваша помощь не сразу понадобиться.

   - А на понедельник сколько?
 
   - Четверо…

   - Итого восемь… И как ты думаешь, потяну?

   - Если  по часу, то да. А и правда, что вы тут с ними рассусоливаете?   Ой,  извиняюсь,  -  и прикрыла рот ладошкой.

Я рассмеялась. Телефонный звонок  усилил  проблему.
 
   - Сонь, ты где? – Рита, кажется, плакала, - приезжай, как сможешь.

   - Уже вернулась?

Подруга уехала в  Африку и должна была прилететь только  спустя десять дней.

   - Только что. Я на даче. Приезжай.

   Прошлась по кабинету. Солнце пряталось за домом напротив.  Скоро пять, но  еще светло. День прибавлялся.  Земля плыла  в  лето,   я  дождусь мая  и сбегу в горы, как обычно,  а пока…

   - Наташа, веди  двоих, но по одному,  а остальных на понедельник.

   - Вот и правильно, а то сидите тут допоздна каждый день, ругать вас некому.



   К Рите я приехала уже в девять вечера. Она выглядела неплохо, загорела, похудела, но глаза… Решила  вскачь не лететь.  Мы обнялись и пошли вдвоем на кухню.  Молча попили чай.  Посмотрели новости, она не начинала разговор, плакала,  а я ждала. И вдруг:

   - Ненавижу!

Это она-то? Та, за которой бегают пациенты, как за последним шансом…  Я думала, что и слова такого нет в ее лексиконе.

   - Ненавижу! Всех мужиков ненавижу. Только кровь отравлять способны, только жизнь нам портить, только мучить и издеваться, только предавать и в душу плевать…

Так… похоже хорошо в отпуск съездила…
 
   - Я вам с Ольгой говорила, что мне никто не нужен? А вы? Счастье, счастье! Ах, одиночество, ах, одиночество!  А вдруг, а вдруг?  Вот и случился этот ваш  вдруг… Ты что молчишь?

А что сказать? Информации пока маловато. Похоже, кто-то встретился. Кто-то  особенный. Риту трудно удивить  обыденностью. Похоже,  обманул… и… бросил?

   - Пойдем-ка на диван, Ритуся, я так на ходу не умею. И поподробнее.

Она, ссутулившись, зябко поводя плечами, выглядела так трогательно,  обиженно  и одиноко, что я подумала отложить на завтра жестокость терапии «от подружки». Но Рита храбро начала:

   - Я устала раниться о мужчин.  Только броню  наращу, останется маленькая лазейка, они тут, как тут. Влезают, умасливают, уговаривают, а потом терзают  да   предают…

Эмоции били через край. Лучше их не останавливать, пусть выходят наружу.
 
   - Ты помнишь моего благоверного? Этого принца крови? Паразита хронического?  Денег в дом не приносил, воспитанием сына не занимался, работать считал ниже своего достоинства и целыми днями учил меня, как нужно за ним, утонченным и ранимым, ухаживать. Сонь, я квартиру ему до сих пор оплачиваю, потому что у него, как всегда,  нечем.  И он имеет наглость после одиннадцати лет со дня развода приходить ко мне за деньгами! Да еще берет их с таким видом, словно одолжение мне делает…

Я это знала. Вадик был тот еще фруктоовощь.   Забалованный, единственный свет в окне у родителей.  Аристократ духа  не светлого  происхождения  и мелкий домашний тиран. Он не менялся во времени, как некорректно поставленная задача, заведомо не имеющая решения. Ритку мучил,  словно  первоклассный вампир, жизнь забирал по капле. Пока  она не попала в больницу, где коллеги поставили ей условие: или смена  качества  жизни или жизни дальше вообще не будет. Мы  рядом  с ней  пережили  шесть операций, бракоразводный процесс, практически выхаживая ее на своих руках, и каждый день боялись, что  она не восстановится.
Сигнал у ворот приостановил мысли.  Рита  пошла открывать ворота.
 
    Я стояла у окна и видела, как машина  Ольги  лихо влетела на газон, припорошенный снегом, из  нее  выпрыгнул Дик, смешной  бело-рыжий папильон, и с громким лаем, как подорванный,  принялся носиться по дорожкам.
  Достала еще одну кружку, налила горячего чая и в «дежурную» миску  -   воду  для собаки.

  Подруги  принесли  в прихожую  холод и  запах свежевыпавшего снега.

    - Привет!

    - Привет!  Тапочки или валенки?

    - Сонь, у меня так печка в машине раскочегарилась,  что  ноги замерзнуть не успели. Девчонки, вы чувствуете, что с погодой происходит? Перепады температур тормозят выживание!  Что тут у вас?  Чай! Отлично.
 
    Дик, наулыбавшись хвостом и облизав всех по очереди, угомонился,  развалился рядом с камином и по гостиной пополз запах мокрой собачей шерсти. Ольга сморщила нос. Но все равно потрепала его по холке, и только потом уселась с ногами на диван, грея руки о кружку с горячим чаем. Валенки так и остались брошенными на пол  за ненадобностью.

   - Ну, и что этот козел с тобой сделал?

Я  отвернулась и прикрыла  глаза  рукой. Началось!  Она заметила мой жест, усмехнулась и  снисходительно добавила:

   - Сонь, ты со своей психотерапией погоди немножко. Я тут разберусь, а, уж, ты потом и за меня, и за себя, и за того парня. Говори!
 
Она кинула на Риту  быстрый взгляд. Удивительные люди врачи. Если бы пациенты видели нас  в домашней обстановке, половину   бы из них просто ветром сдуло…

   - Он  из Бразилии, музыку пишет,  ухаживал красиво, на сафари возил…
Девчонки, если бы вы видели львиные прайты…
 
   - Ты от темы не уходи, - Ольга шумно прихлебывала горячий чай.

   - Он  так был не похож на наших… Ухоженный, деликатный, тонкий, начитанный , воспитанный, мылся постоянно, запах от него изумительный...  А еще  стихи читал, о смысле жизни говорил, а глаза… От него волнами любовь шла…
 
   - Сонь, ты слышишь? Записывай, а то Вадика, мужа нашего общего, не узнаешь. Ты нам своего первого урода описываешь? Который тебя чуть до могилы не довел?  Ты что по реанимации соскучилась?
 
Рита разревелась, а я укоризненно  взглянула на Ольгу.

   - Теперь твоя очередь. Мне и в рот смотреть не нужно, итак все понятно. Ритка,  тебе не надоело?

   Я  сморщила нос и слегка покачала головой. Ольга махнула рукой и замолчала.  Из нас троих  она была самой сильной, самой дерзкой, самой мужественной и… самой уязвимой, испытав  по полной программе, что значит любить…    Она первая сказала нам, делясь опытом:

   - Девчонки, любить – это так больно.

И на долгие годы, одев на себя рыцарские доспехи, преобразилась в мужчину, строя карьеру, собственный бизнес , квартиру  и защищая одну диссертацию за другой.  Огонь, зажженный в ней при рождении, искал достойного применения, но не нашел его  в личной жизни, потому что мужчины не выдерживали  пляски протуберанцев.
 
   Рита была второй, которая поделилась своим опытом:

   - Любить – это означает добровольно отдать полную власть над собой мужу. А если он по определению  мерзавец, то воспользуется тобой, распахнутой, незащищенной,  по полной.  Доконает, а потом выбросит за ненадобностью. Почему они все к молодым стремятся? Да потому что новой чистой и юной  крови ждут.  Им сила ее нужна. Вурдалаки!  И ведь, как могут все и всегда оправдать, когда именно их интересов  касаешься.

   Мне в годы их бракоразводных процессов  досталось.  Потребовались   максимальные  усилия, чтобы в судьбе подруг не сработал антисценарий.  Жертва, если не погибает,  часто превращается в «стерву» просто для того, чтобы выжить.  Чем стервознее ведет себя женщина, тем глубже, неистребимее спрятанная от всех боль…

   Аллочка, которая в итоге  завела себе роман в Испании, и сейчас  поэтому не могла быть рядом с нами, придерживалась иной точки зрения.

   - Ну, что вы, девочки… Мужчины – лапочки.  И они совсем не требовательны.  Они просто не выносят  хитростей,  всяких там манипуляций, хотят, чтобы женщина была естественной, природной, послушной и уважительной. Им всем время от времени нужны мамочки.  Теплые, на все согласные мамочки, которые их утешат в трудную минуту и поддержат даже тогда, когда они не правы.  Нам просто не нужно создавать нашим мальчикам дополнительных проблем и тогда все будет тип-топ.

   Мой же  опыт был  печальнее, чем у  подруг, потому что… его просто вообще не было.  Я видела, как мои пациентки и  подруги бьются головами о мужские бицепсы в прямом и переносном смысле слова, как им больно, безрадостно,  холодно  и  сделала осознанный выбор в сторону одиночества, отказавшись от всяких отношений вообще.  Я устала   быть свидетелем  нескончаемых операций  на женской душе,  этого  жестокого препарирования,  превращающего  по-детски доверчивых и нежных девушек  во  взбесившихся  эгоистичных  ведьм, раз и навсегда потерявших доверие к любви.  Они так и не смогли простить себе  собственную  непоправимую, как им казалось, глупость: позволение мужчине  обольстить себя, бросить, растоптать и тем самым уничтожить.  Я  поверила, что для сохранения источника любви в своем сердце лучше  не испытывать судьбу вообще.  Собственноручно  отрезала себе крылья и превратилась  из птицы  в  курицу, отягощенную   внутренним конфликтом.  С одной стороны имело место желание любить, с другой стороны  держал на поводке страх:  нежелание пополнять собой полчища обманутых  и  сданных в утиль.   Или,  того хуже, в одно мгновение  попасть  в плен и  управление к какому-нибудь домашнему  деспоту.  Я не занималась с собой психотерапией. Ольга не  вставляла  себе импланты ,  а Рита категорически отказалась от любой пластики.  После  этого:  врачу исцелись сам… Смешно…

   - Что ты молчишь? – Ольга  смягчила металл в голосе.

   - А что ты хочешь, чтобы я сказала?

   - Что там говорит твоя наука?

   - Оль, ну, при чем здесь наука?  Давайте просто погреемся рядом друг с другом.   Ритусь, а хочешь, мы оденемся и все вместе на улицу пойдем? Погулять, а?
 
При слове погулять ухо Дика  встало торчком.

   - Не хочу я гулять. Ты знаешь, Сонь,  твой блаженный,  говорят, опять здесь. Я его не видела, но  сосед  сказал: гуляет по краю леса.

   - Да неужели? – Ольга  засмеялась, - Сонь, они тебя и в Антарктиде найдут. Ты вот в горы от них лезешь каждый год, а там на высоте они тебя не встречают?

   - Один раз было, в деревеньке местной, в Тибете.

   - Ну, а я что говорю, -  Ольга  встала и влезла в валенки, - они тебя  по всему Млечному пути отловят. Так что, Ритусь, не дрейфь, как только Соньку психи совместно с  инопланетянами  окончательно приватизируют, так мы с тобой без всякой ее демагогии всех мужиков в резервации засадим, чтобы не повадно было нам судьбы крошить. И выпускать будем по одному для воспроизводства потомства.
 
   Рита уже улыбалась, сквозь слезы, но все-таки…

   - Моя психотерапия шоковая, - Ольга мне подмигнула, - а с твоей только раны теребить. Ох, девчонки, - она  с удовольствием потянулась, сцепив руки в замок над головой. - И зачем Господь Бог человеку столько зубов дал?  Каждый день  ваяю,  ваяю  эти протезы, а они не кончаются. Я тут бутылочку розового прихватила. Будем?
 
Будем… Куда мы денемся?  Втроем  уселись на угловой  диван.  Рита рассказывала, как ее  добивался красавец  Бернарду,  как она  поверила, впустила в себя это импортное сокровище,  а через неделю он уехал,  даже не простившись, оставив записку, что никогда ее не забудет в благодарность  за их общее времяпрепровождение. Я слушала  и думала: какое самое острое чувство не давало ей успокоиться?  Поняла – унижение. А что следовало ожидать? За две недели отношения не выстраивают. Мое глубокое убеждение  в том, что  поспешность нужна лишь при ловле блох у Дика каждый раз подтверждала жизнь.

    К ночи в доме все стихло, только   сонный  пес  шатался из кухни в гостиную и никак не мог выбрать, где ему  угомониться. У камина теплее, а на диване – привычнее.

    Мне  не спалось.  Размышления  деградировали до  размышлизмов:  роль жертвы  –  наш национальный сценарий, или все-таки  это следует рассматривать  в планетарном масштабе? Сколько «Бесприданниц»  Островского  по сей день пополняют ряды  страдающих?  Женщина-жертва… Как интересно звучит, как органично  слышится  в звуковом диапазоне. Обманутая  в своих ожиданиях,  пережившая  насилие над   душой,  униженная…   Механизм  мужского охмурения известен: голова  дамы  фиксирует  слова, взгляды, ощущает энергию желания,  все скопом   автоматически и бесконтрольно  переводится  в область  сердца, формируется  в чувства  и  понеслось… Без руля и без ветрил…  Но превращаясь в добровольную  жертву мы сами вкладываем в руку мужчины волшебную палочку, с помощью которой он  управляет  нами, ситуациями и событиями  настолько виртуозно, насколько  одарен  и образован  он сам. И каждый раз, подчиняясь чужой воле дирижера ,  мы в итоге  чувствуем  -  НАС НЕТ.  Это очень разрушающее ощущение.  От всего сердца желая  исполнить  главную потребность человека -  быть нужным другому – мы в итоге получаем  аннигиляцию самих себя.  Звучит трагически.
 
    Я проснулась поздно. Ольга и Рита сидели в интернете. Дик устроился на столешнице между  мониторами. Он  смешно  крутил головой то в одну, то в другую сторону, словно пытался уследить за событиями, которые происходили на экранах.

   - Сонька, ты пойдешь в лес? – Не отрываясь от   facebook   спросила Ольга.

   - Пойду. А вы?

   - В окно  посмотри.

За забором важно прохаживался мой старый знакомый. Он приоделся,  куртка была явно великовата, но зато практически новая. Шапочка, дурацкая и помятая, осталась прежней.

   - Веника вместо цветов не хватает, - не унималась  подруга. – Иди уже, а то сбежит, плакать будешь.

   Я  вышла на улицу. Холодно. Градусов пятнадцать, не меньше.

   Он быстро подошел и протянул мне целую гость шишек. Руки были, как и раньше, красные,  в цыпках.  Варежки он не носил принципиально?

   - Бери, пойдем белкам шелушить.

   - Здравствуйте, - улыбнулась я ему, - тут для белок маловато.

   - На карманы  глянь, полные. Пошли.

И, если вспомнить классику:   он потащил ее, как муравей тащит дохлую гусеницу.

   - Давно вас не было видно. – Сказала я ему, потому что  нужно было что-то сказать.

Он  не ответил.

Что я тут делаю? – Пронеслось в голове.
 
   - Уму-разуму набираешься, - ответил он.  – Ты вот что. Слушай и с мысли не сбивай.  Я тут проходил мимо, да подумал, как ты людей  лечишь? У тебя ведь в голове – сумятица.  Ты ведь набралась из книжек мудрености всякой, а сама балда балдой.

Гипнотический язык!  И главная его особенность в обидной  неопределенности. Форма изо всех сил пыталась  выбросить за борт  содержание.  Но оно не сдавалось. Словами нелюбви он говорил о том, как любит.  Балда балдой звучало словно музыка, объясняя  нежность  чувств. Непостижимый человек…

   - Ты не отвлекайся.  Донеси  докторше, чтобы не плакала. У ее жениха заморского мать умерла скоропостижно. Он ничего не успел ей рассказать. Думал, что вернется  и обскажет  как и  что случилось. А она возьми, да взбесись, уехала. А он   воротится  через пять дней, а ее и след простыл.

Я остановилась пораженная.

   - Ты пойми, у меня дел – в день не осилить, а я тут с вами копошусь. Садите ее в самолет и шлите обратно. Что встала? Шишки за тебя я что ли шелушить буду?

Пришло время сказать хоть что-нибудь:

   - С ума сойти можно…

   - Ага, было бы с чего сходить… -  он улыбнулся.

И тут я вдруг поняла, что призывая меня словами:  «А ты люби его», - при нашей первой встрече, он показывал, как это нужно делать.  Кто же он, в конце-то концов?

   - Поняла, значит не совсем пропащая.  Да что ты  их теребишь-то? А ну, дай сюда шишки,  я сам, горе ты мое…
 
Из-за дерева достал припасенные камешки и, используя их, как «молот и наковальню» быстро  раздробил все припасы и побросал на притоптанный снег.  Я стояла, перебирая в голове неспецифичные глаголы….

   - Ты носишь бусы, что тебе подарил?

Я расстегнула шубу. Поверх черного свитера, на шнурке висели два то ли стеклышка, то ли камешка.

   Он довольно кивнул.

   - Памятливая. Это хорошо.  Скажи мне, замуж тебя отдать?

   - Что!?

   - Не таращься, тут вот какое дело.  Если ты мне пообещаешь, что выкинешь из головы свой мусор про то, что все мужики троглодиты, я тебе жениха найду.  А если не справишься с головой – не обессудь.  Мужиков тоже нужно в хорошие руки пристраивать, а не на мучения к бабам-ёгам.
 
  Не модальные глаголы, так модальные интонации…

   - А с чего вы решили…

Он махнул рукой.
 
   - Весной поговорим. Сроку тебе даю до апреля.  А теперь иди и вези докторшу к самолетам. Быстро! – Топнул он валенком.

Я, послушно,  по тропинке вернулась на дорогу к коттеджам. Обернулась.

   - Молодец!  Что сказать нужно?  Ты меня любишь?

   - Да! – ответила я и поняла, что волшебной палочкой для жертв этот непонятно кто пользовался виртуозно.

   - Эй! – Крикнул он грозно, - опять чепуху думаешь! Смотри у меня!
 
И быстро зашагал в самую глубь  леса.

   Мы сидели за столом: "трое в лодке, не считая собаки"…

   - Собирайся, - Ольга неожиданно решительно стукнула маленькой, но сильной  ладошкой по столешнице, - собирайся и заткнись. Сонька, тащи ее чемодан. У меня машина на ходу, отвезу.  Без тебя тут все уберем. Проводим тебя и уберем. Быстро одевайся, кому говорю.

   - Никуда не поеду, вы кого слушаете? Он же  просто наш поселковый сумасшедший!  – Рита  подошла к окну, чтобы задернуть шторы. – Девчонки, смотрите, -  ее голос дрогнул.

    На заснеженном газоне кто-то написал криво и коряво:

                «Лети  и  люби  его  он  это  ты».




    Глава 6. Бальзаковский возраст.



               "Есть много дел на земле, где нужен твой свет..."
                Нина Рубштейн

   Можете себе представить, что человек, у которого  оконные рамы оснащены  самыми навороченными  стеклопакетами,  просыпается оттого, что в стекло  барабанит  тысяча молоточков, словно вся орава  напрашивается в гости?  Машин не слышно, улица – вымерла. Абсолютная звукоизоляция,  а дождь  стучит молоточками… Чудеса… Надо бы связаться с  фирмой и уточнить…

   Пропел звонок, и моя малышка чихуа  с лаем добермана бросилась  в прихожую. У порожка остановилась, заскулила и стала прыгать на дверь:  опознала  своего. Я смело  щелкнула замком. В коридоре стояла Аллочка, которая по  всем моим расчетам должна была наслаждаться теплым морем, испанским солнышком и другими сюрпризами весенней  Барселоны. Пахнуло  незнакомыми  духами…

   Пока  Леди и подруга облизывали друг друга, я торопливо доставала персональные тапочки на крошечную, как у китайской принцессы,  ножку.  Голубой бархат, расшитый золотыми нитями  - ручной изыск  восточного производства.

   Она улыбнулась тапочкам, а потом – мне.
 
   - Только что прилетела, - сообщила  подруга  вполне радостно, я бы сказала, даже как-то легкомысленно.

   - Вот и замечательно. А вещи где?

   - Завезла домой и сразу к тебе.  Презент, -  сказала и протянула сверток в  яркой  импортной   упаковке.
 
Там был шарф, как всегда, безупречный по стилю.
 
   - Подойдет ко всем твоим межсезонным пальто.
 
   - Спасибо…
 
На меня тепло посмотрели  любимые озерные глаза. Из нас  четверых  у нее единственной был какой-то волшебный вкус  и чувство стиля.  Если мы все умудрялись «выглядеть»,  то это  была  непреложная   заслуга нашей Аллочки.

    В обнимку прошли на кухню. Я поставила чайник и вытащила из припасов  ее  любимый сливочный чай с ароматом  ванили.
 
   - Ты надолго?

   - Я навсегда, - ответила она.

Помолчала и  уверенно  добавила:

   - Знаешь, у меня есть вы, и, как оказалось, это гораздо важнее всех мужиков на свете.  Докладывай, какие изменения произошли за первый квартал семнадцатого года…

   - Намечались прямо-таки   галактического  масштаба, но  не случились. Ольга  -  одна,   Рита  – одна, ну, а у меня  карантин: наш диковинный друг из поселка  решил меня замуж выдать, если изменю свое отношение к мужчинам.

   - И как? Изменила?

   - Вот еще. Нам с Леди муж не нужен. У  нас  новый друг появился. Безопасный…

Брови удивленно поползли вверх.

   - Посмотри в окно, - сказала я, раздвигая пошире штору.

Она уставилась  на  клен, у которого  от аномального тепла  раскрылись  почки:   издалека дерево казалось окутанным зеленой пыльцой.   На пруду  плавали  вернувшиеся из южных  краев  утки  и  по-весеннему  шумно крутили романы друг с другом. Бабушки  играли с  внуками на детской площадке.  Подруга  обернулась:

   - И что я должна там увидеть?

   - Видишь целлофановый пакет на  дереве?

   - Ну, допустим.

   - А теперь подожди немного.

Я включила музыку.  На волне радиостанции «Орфей»  звучал Брамс.  Легкий ветерок шевелил мой пакет из стороны в сторону,  две ручки высвободились,  и смешной белый полиэтиленовый человечек начал дирижировать оркестром. Очень весело и в такт.  Через пять минут Аллочка повернулась ко мне и  заботливо уточнила:

   - Спятила, бедная?  Сумасшествие заразно?
 
   - Чего это сразу – спятила? Я за ним  пятый день наблюдаю. Дирижирует.  Вчера и сегодня дождь идет понемногу. Он скучает.  А  как подует ветерок, просушит  его, то  приободрится и снова за свое.

   - Меня не было всего четыре месяца…, - сказала она задумчиво, - а диагноз на лице….

   Леди  заливисто ответила на  звук ключей в двери.

   - Ты кого-то  ждешь? – спросила Аллочка.

   - Это я, - раздался голос из прихожей.
 
Ольга  выпустила на пол Дика  и две влюбленные друг в друга собаки умчались на балкон.

   - Привет!

Она, не разуваясь, прошла к нам на кухню в шикарных новых туфлях на громадных каблуках и водрузила на стол торт фантастической красоты. Аллочка засмеялась:

   - Перешли на  общепит во время моего отсутствия?

   - Да, уж, - Ольга обнимала беглую подружку, - твоя выпечка вне конкуренции.
 
    Мы пили чай, рассказывали ей  про Риту.  Вернувшаяся подруга  слушала, но  о своей  жизни  молчала, так же, как и о незапланированном возвращении.

   - Ой, девчонки, - Ольга  с наслаждением, аккуратно положила на свою тарелку второй  кусочек торта, украшенного розами из свежих фруктов,  -  ко мне пациентка на днях приходила. Она работает орнитологом в нашем зоопарке. Рассказывала, как у них из клетки кондор сбежал. Представляете? Толстый, ленивый, закормленный.  Решил посмотреть, как люди живут. До сих пор не могут понять, как ему удалось выбраться из клетки. Улететь далеко  не смог, потому как  толстый. Присел на  дерево  во дворе соседнего с зоопарком дома и впал  тета  медитацию. Тут его и сняли, да домой отправили – в клетку.

   - И к чему ты это рассказала?
 
Аллочка  отодвинула от своей чашки  порцию  торта. Не понравился… Ольга  доела второй кусок  и довольно проурчала:

   - Мораль сей басни такова: рожденный есть – летать не может!

   - А – а – а, - сказали мы вместе.

   Через некоторое время перешли в гостиную,  где собаки уже заняли диван. Зрелище поражало трогательной нежностью. Спали в обнимку, одинаковые, бело-рыжие… Дик крупнее и мохнатее, Леди – маленькая и  беззащитная.
 
   - Марш отсюда, - скомандовала Ольга.

Псы , повинуясь, тяжело и сонно  спрыгнули на пол и поплелись к себе на персональный диванчик.
 
   - Обнаглели, - она провела рукой по пледу.

 Шерсти не было. Весенняя линька пока еще ждала своего звездного часа.
Мы открыли балкон. Теплый ветер и сырой воздух: странное летнее сочетание  в марте. Очередная  погодная  аномалия.

   - Рассказывай!

Ольга, как обычно,  позволяла себе в разговоре с нами повелительные интонации.

   - А рассказывать мне вам, собственно, нечего, - Аллочка  уселась в кресло с ногами. – Любовь не случилась.  А влюбленность прошла за четыре месяца. Я поняла очень важную вещь: отдыхать в Европе – замечательно, а вот любить и работать я там не могу.  Может, я – урод  какой, и мне пора к тебе, Сонька, на лечение?  Рисовать хотелось, но все получалось каким-то неестественным, блеклым, ремесленным, по горшкам своим скучала, руки – по глине. Меня словно выдернули из земли и поставили в вазу, в воду. Вроде бы все хорошо, а микроэлементов не хватает.  Я не могу без корней.  Много гуляла, морем дышала, фруктами объелась на год вперед, а душа скучала.

   - А любовь?

Ольга прикрыла балкон.

   - А что – любовь? Таких приземленных вариантов и у нас пруд пруди. Мне душа нужна, а койкой  кого сегодня удивишь? Малолеток только…, да  озабоченных, а, значит, не вполне здоровых…  Это только в книжках тень на плетень наводят, для молодежи. Приходит время и понимаешь, что все начинается с души…

   - Ну, это понятно. Америку не открыла. А что у него с душой не так?

   - Да, все так. Только не для меня.  Педант, расчетливый, прагматичный, одним словом, шикарный представительский вариант, а для жизни не пригоден. Нарцисс.  Девчонки,  я оказывается  не люблю совершенную красоту, она мне мешает видеть то, что за ней, как правило, ничего больше не стоит.

    - Наконец-то! – Ольга довольно улыбнулась. – Я вам давно говорила: терпеть не могу красавчиков. У них в связи с  шикарной внешностью происходит сбой в программе. Мозг повреждается от избытка внимания со стороны женщин.

    - Не знаю… - Аллочка задумчиво смотрела на тюльпаны в вазе. – Вы замечали когда-нибудь, что в одну вазу не следует ставить, например, розы и хризантемы. Они вместе долго не живут.  Люди так же. Сами по себе хороши, а вместе - превращаются в чудовищ, медленно уничтожающих друг друга...   Он раздражался, я капризничала. Сонь, ты что молчишь?

    - Вы же знаете мою позицию. Сейчас очень модно утверждать, что мужчины – полигамны.  Но весь опыт моих теперешних исследований говорит  все-таки  об обратном.  Мужчины более верны, более привязаны к своим избранницам, более просты в отношениях и более преданы, если нашли то, что им действительно нужно. Особенно в возрастных парах.  Сначала она боится, что он ее бросит. А позже -  все наоборот.  Проблема в  том, что  не все умеют  изначально правильно выбрать партнера. Для кого выбирают, если себя не знают?  Кто этим всерьез занимается?  Гормоны зашкалили  и понеслось…  А потом, в современном  мире  такой высокий порог тревожности, что  люди «подсели» на удовольствия, как на компенсацию. Поругались – шопинг, получили стресс – ресторан, а самый простой способ – влюбляться каждый месяц. И шоколад не нужен. Серотонин  хоть ложкой ешь. Неврозы в планетарном масштабе, которые возвели в ранг нормы.  Распущенность в качестве лекарства , как анальгетик, помогает, но не устраняет причины болезни и душу не врачует… Интернет весь забит флиртом, научились и в виртуальном пространстве чувства щекотать.  Не правильно все это.  Люди не живут – маются. Работают день и ночь, потом расслабляются либо с помощью алкоголя, либо  секса,  либо еды… А посмотришь в глаза – пустота, одинокая, неприкаянная, а бывает и  хуже – лезет из души  агрессия. Не подходит нам  философия потребления. Не сочетаются  эти  законы с душой человека. Не знаю, как вас, а меня уже тошнит от пропаганды: купи, купи, купи…  Цинично,  пошло  и деструктивно… Нас обвиняют в пропаганде русских идеалов?  А их, заморские идеалы, транслируются  повсюду, лезут во все щели, в форточки… Купля-продажа  возводится в ранг общечеловеческого смысла бытия… Дичь, примитив и пошлость, рассчитанные на одноклеточных… Уважение к человеку утрачено, как к самой высшей ценности Вселенной.Да еще нигилизм опять появился, как возврат к подростковому инфантилизму. Стоят седые мужи на программах в телевизоре и несут в эфир детскую пургу...

   - Вот поэтому одни и живем.  – Ольга достала из книжного шкафа Сэлинджера.  -  Возьму домой почитать.   Я пока к вам ехала и стояла на светофоре, наблюдала очень интересную пару: он  -  Роберт Паттинсон, она … Даже серой мышкой не назовешь. Так, пустое место.  А этот красавец  и от ветра, и от дождя ее прикрывает,  улыбается так влюблено… Чудеса! Глаз не оторвать от такого мезальянса.
 
   - Значит, ему  её энергия  подходит. Вот и все. Ему с ней спокойно, тепло, хорошо.  Загляни в глубину любого мужчины:  если он не совсем дебил, то  ищет  женскую энергию, которая будет его питать, воодушевлять,  вдохновлять... Нужно лишь выключить телевизор и интернет и через месяц, когда пройдет ломка,  люди начнут опять читать и думать, а мозг – восстанавливаться. Банально, конечно, но  правда…

   - Да, кто тебе позволит все это выключить? Ты уже насобирала материал в сетях для своей диссертации?

   - Исследую стимулы и реакции. Чрезвычайно интересно. И чем больше я этим занимаюсь, тем больше верю в человека и его возможности. Правда, пора заканчивать  и закрывать эту виртуальную лабораторию, скоро лето, уеду  писать.


   Мы долго сидели в этот вечер втроем. Завтра  каждая займется своим делом: Ольга будет вставлять зубы, я лечить своих больных  и собирать материал для докторской, Аллочка  отправится в Питер   проводить  мастер-класс… Все, как всегда… Но мы, продолжая жить в привычных ритмах, очень изменились за эту зиму, повзрослели, наверное… Наши гормоны теперь  отказывались танцевать  вместе с очередной весной  привычную  любовную  кадриль…  Отказались ли  мы от женского счастья? Конечно, нет.  Переживали и проживали вынужденное одиночество. Но лечиться от него  абы чем или абы кем больше не хотели.  Понимали причины сделанных  нами  выборов и  принимали те  чувства, которые вызывали тихую  грусть … Бальзаковский возраст… Он хорош осмыслением…



    Глава 7.Сбежавшая невеста. Русская версия.


             «Я другом ей не был, я мужем ей не был,
              Я только ходил по следам…»
                Михаил Светлов


    Главный протянул  файл с  документами  и, сняв очки в тонкой золотой оправе,  встал и  вышел из-за стола.

   - Мне трудно с вами расставаться, - начал  он,   по-отечески  тепло  заглядывая  мне в глаза, - но  изменения, которые возникли в вашей жизни,  вынуждают. Осиротили отделение, уважаемая Софья Андреевна.

   Неуклюже  потоптался на месте и снова вернулся за стол. Там, в большом черном кожаном кресле   явно почувствовал себя   привычнее и легче.
 
   - Спасибо за все, Игорь Николаевич.  С вами было очень комфортно.

   - Будет вам, а то я не знаю своего характера. Вы, вот что…  Если захотите работать в Париже, позвоните мне.  Я поговорю с доктором  Паскье.  Думаю, он возьмет вас к себе в клинику. Рекомендации будут самые-самые…

И,  посмотрев поверх очков, грустно добавил:

   -  А зачем, вам теперь, собственно, работать? М-да… Дела…

Он  как-то  суетливо начал перекладывать отчеты и справки с места на место, и я почувствовала, что пора уходить. Неизвестно, кому из нас было хуже. Во всяком случае, я не очень походила на счастливую  невесту.

   Возле выхода на улицу, у турникета,  стояли  Татьяна и Фролов. Оба радостные  и молодые,  словно  в их судьбе  никогда не было  болезни  и  печали.  Они  сообща выиграли первую серьезную битву  против смерти…
 
   - Софья Андреевна,  - Татьяна помахала букетом из желтых хризантем, -  это вам   на  удачу.
 
Я улыбнулась. Ну, да, все правильно. Длинное черное пальто, шарф до полу и букет из желтых цветов.  Как же иначе? Маргарита…  Только в моем случае  встречи   не будет…  Будет  ненужная  мне, но необходимая  родным и знакомым  свадьба в Париже… Как,  в сущности, очки мешают плакать…

    В метро  вдруг  осознала, что еду не в новую  квартиру на Малой Грузинской,  где меня давно ждут,  а почти  добралась к себе на Черноморский… Вышла из вагона,  села на лавочку.  Посижу на прощанье в последний раз, а потом  вернусь в новую и чужую  жизнь.

    Что с тобой происходит, Соня-Сонечка?  Ты и так протянула со свадьбой, нарушив все возможные приличия.  Измучила родню, подруг и даже пациентов, которые понимали, что уходишь из их жизни навсегда. Что ты делаешь, Софья Андреевна?   Попав в круговорот событий, которые стремительным потоком обрушились на тебя свыше, ты  захлебывалась и тонула  в том  океане, который  когда-то   был  тебе  другом.  Ты  не могла заставить себя захотеть то, что   предписывалось.    Решительно  заявляла Вселенной :  Нет!  Но поток, усиливаясь,   уносил  тебя  все дальше и дальше. Казалось, что вот-вот приплывет спасательный корабль, с него  сойдет Ангел,  который  увезет, укроет, спрячет,  все исправит… Ты  вновь обретешь  глубинный  покой  и осознанность… Но как ты ни ждала Ноев ковчег ,  про  тебя  забыли …    И ты, ошарашенная  и потерянная,  вынутая из привычной жизни  властью  искусительной, могучей и  жестокой  подчинилась, устав бороться с течением.  Скольким женщинам  помогла ты в своей жизни?  Скольких  девочек, которые вырастут,  станут здоровыми и счастливыми,   укрыла от боли предательства и заброшенности… Соня-Сонечка… Что же ты делаешь?  Опомнись…

    Меня ждал самолет.   Только сутки, всего лишь  сутки,  а потом наступит утро  и придет конец  этой тягучей  и  беспросветной боли  от  невозможности  что-то изменить.


   

    - Сонька, мы решили провожаться на даче, Виталий к тебе уже выехал.

Голос Ольги,  командно-стальной,  стал мягче после замужества. Клиника, которой она  руководила,  процветала,  наш первый общий муж выдался на славу. За нее можно было не беспокоиться.
 
    Рита?  Она тоже вышла замуж.  Пообвыклась,   оставила работу  пластического хирурга. Они с супругом  много путешествовали, тепло относились друг к другу.  Думаю, больше дружили, чем изнывали от страсти.  Аллочка?  У этой Дюймовочки  дела обстояли  лучше всех:   испанец, которого она так  критиковала,  живя  на его исторической родине,  приехал за ней в Россию с полным  кланом родственников  и практически силой увез к себе. Она сопротивлялась, думаю для вида, а потом разрешила себе счастье.
 
    На этой неделе, подруги невесты, все прикатили за мной, потому что собирались  передать с рук на руки Луи,  утомленному ожиданием.  И, правда, сколько можно переносить  дату?  В последний  раз  он  особенно грустно спросил:

    - Что тебя заставляет тянуть со свадьбой? Ты не любишь меня совсем-совсем?

И в это мгновение я остро почувствовала нашу  связь с той, которая  была мне подругой  в Вечности.  Маргарита, измученная,   лишенная своего мастера при жизни…  Зачем  ты не рядом?  Я, никогда не боявшаяся рая в шалаше,  бегущая от нелюбви,  состоявшаяся  и взрослая… Что делаю?  Отчего Луи  ни разу не сказал мне того, что я хотела от него  услышать?  Отчего  он не умел произнести:  «Мы устоим пред створами дверей, ведущих в… без нас умерший рай»?   Мне « нужен был он, мастер,  а вовсе не готический особняк, и не отдельный сад, и не деньги»,  -   вспоминала я слова из романа. «… прошу тебя, отпусти меня, дай мне наконец свободу жить, дышать воздухом... ,  отвечала за него: "Ты свободна… Разве я держу тебя?" Потом возражала ему: "Нет, что это за ответ! Нет, ты уйди из моей памяти, тогда я стану свободна".
   
    Я  сидела на лавочке в метро  и  плакала…  А Он говорил изнутри меня  так, как никто и никогда до Него:  « …лишь нежность оставляется в живых... , …  вновь с запястий твоих собираю губами я вечность».  Моя душа готовилась   покинуть тело… Я  больше не способна  была продолжать  жизнь   с этим    искушением…    Я любила  призрак…  самый великий из когда-либо живущих. Это был мой господин,  повелитель , вечный,  лучший, единственный…  И я  точно знала, что он есть, близко…   И мы  совпавшие…  Просто  по непонятным причинам  пока   разделенные    чьей-то роковой  волей   пополам.

    Нужно возвращаться домой.   Домой?   А где он теперь твой дом, Сонечка?  На Риволи?      На Малой Грузинской?  Или на Черноморском?  Ты  - бездомна. Решительно бездомна без  Него...

 


   

    Зов камеры  остановил  мои  сборы. Зачем я везу с собой вещи?  Там, у брата, полон гардероб.  Ах, да, нужно открыть…  Это наш муж явился…  Дверь тяжелая, стопудовая

    От Виталия пахло роскошной туалетной водой,  он был безупречен благодаря вниманию Ольги, ухожен и любим. От  него веяло благополучием  и  налаженной семейной жизнью…

    - Сонь, привет! Ты готова?

Конечно, не готова. Но разве это что-то меняет?

    В машине  плавал аромат  кофе,  играла музыка, мы  молчали .  Он был не разговорчив в силу своей профессии.  Я  –  в силу внутренних настроений.   Пробка в центре… Теперь это минут на сорок, не меньше.

    - Тебе не нужно никуда ехать,  -  вдруг совершенно неожиданно нарушил молчание полковник, -  тебе  не нужно выходить замуж. Не бойся портить отношения, если они портят тебе жизнь.

Я удивленно посмотрела в его лицо. Оно было, как  всегда  спокойно-невозмутимым. Ох, уж эти мне из ФСБ. Откуда они такие появляются?   Хотя…  С Ольгой только такой и сумел справиться: сильный, мужественный, волевой.

    - А что, по твоему, мне нужно делать?

    - Ждать.

    - Так я  жду всю жизнь.

    - Чтобы сказать всю жизнь, нужно ее прожить. У тебя она не закончена.

    - Расскажи это Ольге и моим родным, которые меня  извели.

    - У Ольги и твоих родных есть собственные жизни. Пусть они в них и разбираются.
 
    - Предлагаешь порвать со всеми отношения?

    - Если с тобой рвут отношения,  не жалей. Пусть они жалеют о потере тебя.

    - Виталий,  а почему ты никогда раньше не говорил со мной так?

Он не ответил.  А я не  настаивала.  Уже подъезжая к даче, наш муж твердо  сказал:

    - Я понял, что ты сама должна все  решить. Но вижу, что не можешь без поддержки. Кто-то должен прийти, взять тебя за шиворот и остановить.





    Девчонки  радостно  накинулись обниматься,  я улыбалась,  обласканная   теплом   и искренностью.  А когда они немного ослабили хватку, то  увидела, как по дорожке из дома идет к нам   старый знакомый  «Хоббит». Вот это сюрприз!
 
    - Ждал тебя часа два. Чай с нами пил.  -  Прошептала  мне   Рита и  утащила девчонок домой.

    - Здравствуйте.

    - Ну, здравствуй, коль не шутишь.
 
Сказал, как обычно,  полушутя,  но  глаза не улыбались.

    - Уезжаешь, значит?

    - Уезжаю.
   
    - По Парижам соскучилась? Конечно! Что тут с нами, дураками…  Ну, и катись. Ждут тебя  Парижи, дурынду несусветную!
 
Он рассердился,   и начал резиновым сапогом стучать по бордюру дорожки. Я молчала.  И вдруг, как гром среди ясного неба

    -  "Степь распластана ввысь, красный мак на коленях так вечен"...

Я вздрогнула, словно получила  сильный удар хлыста.

    Он вскинулся и бросил:

    - А теперь катись.  Жила-жила, а ума не нажила.

Развернулся и быстро пошел в сторону леса.  Я не могла сдвинуться с места.  Лишь через четверть  часа , еле передвигая ноги, словно на них были вериги,  поплелась от  ворот к дому.

    Девчонки делали вид, что не замечают ни дорожек от слез, оставленных на щеках, ни тоски собачей в глазах.
 
    Рита ставила теплый и ароматный  пирог  из абрикосов  на стол, Виталий играл на гитаре, Ольга с Диком на руках сидела рядом и задумчиво смотрела в огонь камина.  Аллочка   гремела духовкой  на кухне. Я ни к чему не приставленная, присела на краешек кресла  так , словно в любую минуту собиралась сорваться и убежать. Ледяные руки   синели от  внутреннего холода

    - Не вздумай, - строго сказала Ольга. – Даже не начинай лить слезы по своей мифической любви.  Господи, когда уже мы тебя приземлим в Европе. Ужас какой-то.
 
    Виталий перестал играть. Мы с ним переглянулись.  «Ну, вот, что я говорила», - сказали ему мои глаза.  « А по барабану их советы», -  ответили его.    Как же важна была в этот момент  для меня    уверенность, спокойная мужская уверенность и сила.  Когда-то давно я поддержала его. И мы вдвоем  урезонили Ольгу.  Теперь он встал ко мне спиной  к спине….  Спасибо!

    Подруга  подняла бровь, опустила на пол сонного пса и, развернувшись к мужу,  спросила:

    - Ты опять начинаешь?  Мы же договорились.

    - Ни о чем мы не договаривались, - ответил Виталий.

Спокойно и ласково, обнял ее за плечи и увел на кухню к подружкам.





    А  после чая мы пошли гулять в лес,  и я думала о том, что в Париже совсем  иная, ухоженная красота. Что там я не встречу валежника,  трухлявых пней с опятами,  булыжников посреди дороги. Причесанный и  накрахмаленный, а в иных местах оккупированный эмигрантами, он ждал меня, но… Я была готова остаться прямо здесь, в сосновом лесу, под  кустом орешника… И пусть на мне джинсы и свитер, нет желтых цветов и одиночества на скамье… Пусть… Но есть надежда, что здесь мы еще можем встретиться. А там? Там -  никогда… Там все иначе устроено. В Париже не могло быть ни Мастера, ни Маргариты … Я там долго жила. И знаю это доподлинно.
 
    Ольга снимала на камеру. То всех вместе, то каждую по очереди.  Дик, ошалевший от лесных запахов носился  по  лужайкам.  Виталий охранником шел позади.
 
    - Девчонки, смотрите, -  Аллочка подняла голову к небу. Прямо над поляной, где мы остановились,  летели  утки  порванным  клином в сторону тепла и еды.

    - Понял? – Засмеялась Ольга, глядя на мужа, - кто глупее птицы?  А и те понимают, куда нужно  бежать.

    - Глупее птицы только человек, - ответил спокойно наш муж.  -  Нужно слушать свои инстинкты. И потом  птицы улетают не навсегда.   В этом вся разница.

    Клан  спал. Я сидела в прибранной гостиной. Камин почти погас, тихо до одури…  Со странички в контакте на меня смотрели друзья, с которыми мы сблизились за последние два года.  Один из них называл нашу группу – бандой. Я улыбнулась.  Мы знали друг о друге много всего, грелись , обмениваясь комментами, поддерживали   в неприятностях  и  радовались  удачам.

   « Дорогие друзья,  прощаюсь с вами. Закрываю аккаунт.  Благодарю за каждое мгновение, что мы провели вместе. Желаю вам  сохранить свет и доброту, которыми  вы так щедро делились со мной  все это время.  Спасибо вам. Обнимаю. И каждого  забираю с собой в сердце».   Нажимаю отправить. Все.

   Хлопоты  скрасили   хмурое, дождливое  утро.  Нужно было вернуться в город  за   чемоданами, потом – аэропорт.

   Я пыталась поймать  взгляд  Виталия. Но не тут-то было.  Он поддерживал, но решение оставлял за мной.

   Машина тихо двинулась по улице вдоль леса. Метров через пятьдесят  « Хоббит»  преградил нам путь, выйдя из птичьей столовой.
 
   Виталий открыл окно.  Тот передал ему какой-то кулек и сердито сказал:

   -  Отдай  этой курице. Пусть сразу оденет.  И чтобы не смела снимать.

Не взглянув на меня, зашагал в обратную сторону.  Я развернула  обрывок замусоленной газеты и остолбенела.  Старинный золотой  браслет с  эмалью, украшенный  изумрудами и сапфирами.  Явно конец восемнадцатого, начало девятнадцатого века.  Сказочная красота.  Минут пятнадцать ушло  на эмоции подруг.  Я одела эту несусветно дорогую игрушку  на запястье.  « А над бездной твоей, над рассветною бездной свирель»…   Тряхнула головой, прогоняя этот непрекращающийся морок.
 
     Слез не  было. Все летели вместе, кроме Ольги и  нашего мужа. Потому как они были не выездными.   А  родственники должны  прибыть  спустя неделю.  Свадьбу назначили на середину ноября.
 
    - Прошу вас декларацию на вывоз, - вежливо обратился ко мне таможенник.

    - Какую декларацию?  - Ольга  выступила вперед  и задиристо  посмотрела  на  блюстителя.

    - Мадам провозит с собой   раритет, который имеет историческую ценность.  Необходим полный набор  разрешений на вывоз.
 
Ольга растеряно смотрела в   лицо  мужу.  Но тот пожал плечами.

    - Сделай же что-нибудь, - попросила она жалобно.

    - Не могу.

И тут мы встретились глазами.   И я поняла:  он все знал заранее.  Последний выбор, самый главный  оставался за мной. Я могла снять браслет и отдать его Ольге.  Медленно отстегнула замок и  протянула дорогую игрушку.

   - Сонь, ты не переживай, я тебе его переправлю со всеми надлежащими документами. Скоро  наденешь. Не психуй.

   - Я не психую. Носи  на здоровье.

Виталий поднял глаза: «Я сделал, что мог», -  сообщил его взгляд.

   Когда я шагнула  на  трап,  резкий порыв   ветра  сорвал берет с головы.  Желтым листом полетел он  в сторону аэровокзала. И именно в этот момент  я  развернулась и бросилась назад, бегом, словно боясь, что меня кто-то удержит и силой запихнет в самолет…



   Спустя неделю я вернулась к себе на Черноморский.  Был четверг.  Вечер. Я шла пешком после работы по бульвару. Зажгли тусклые энергосберегающие  фонари.  Сырой воздух пах грибом, прелым листом и  вымокшей землей.  Осень потеряла свою золотую сказочную красоту.  Но я все-таки нашла с десяток кленовых оранжево-желтых листьев.  Завтра нужно будет отдать в чистку длинное черное пальто и, наконец, надеть шляпу, скоро снег.

   Навстречу мне шел  Он…   Наши глаза встретились.


P.S.        -  Куда сбегают русские невесты?
            -  Они сбегают  в  настоящую  любовь…


 

     Глава 8.


              Трудно победить врага, живущего в твоей голове


   Прошло два года. Скоро очередная весна.  Но пока  еще холодно.  Снег  лежит  неровными шапками на бордюрах, но уже подтаивает  в тех местах, где дневное солнышко  настойчиво напоминает:  летим в лето.  Я сидела за компьютером и  редактировала истории болезней, чтобы окончательно сдать их в архив.  Отпускала своих пациентов в свободное плавание.  Сорок человек плавающих. Улыбнулась, на мгновение,  представив картину в красках.
 
   Телевизор бубнил  на одной ноте, мешая сосредоточиться, но  Вика, которая сегодня пришла убирать квартиру, мыла кафель на кухне, и  внимательно слушала  какие-то вопросы на какие-то ответы.
 
   - Софья Андреевна,  вы   завтракать  будете? -  Она заглянула ко мне в комнату.
 
Я оторвалась от писанины и, потянувшись, отправилась  пить чай.
 
   - Истинным мужеством обладает только тот, кто заранее знает, что с ним случится, но идет  и добровольно жертвует  собой.  -  Сообщил неизвестный мне священник на канале «Спас».

   - Ой, вы ешьте и слушайте, такая интересная передача  про Заболоцкого, - Вика  слегка прибавила звук, -  вот, ведь, человек жил себе, талантливый, стихи хорошие писал, а его -  то в тюрьму, то в ссылку. Измучили всего, здоровья лишили. А за что? За то, что сегодня харизмой называют и премии литературные дают. Вот скажите мне, Софья Адреевна, отчего так бывает?  Проходит двадцать лет, и то, что считалось плохим, вдруг становится хорошим.  За доллары у нас сажали, мне мама рассказывала, и  после девяностых обменники открыли. А люди страдали. Им же здоровья уже никто не вернет. И память не сотрет…

Что я могла ей ответить? Начать заунывно рассказывать о смене формаций?  Говорить о тотальной глупости человеческой?  О том, как  огромная машина ломает и коверкает судьбы ни в чем не повинных людей?  О том, что общество держится на «трех китах»:  стремлении доминировать и управлять,  удовлетворять сексуальные желания и  сытно жить?   Зачем ей знать все это?  Может быть, ее незнание  и помогало  сохранять этой молодой женщине  радость восприятия мира и оптимизм?
 
   - Викуся, а где у нас шоколадки лежат?

Сказала и запнулась. В голове пронеслось: « А у нас есть пыточные шоколадки?»  Воспоминанием  сдавило горло…
 

   Мы сидели в кухне. Он ел, а я смотрела.  Редкий дар – уметь есть вкусно. Редкий дар – уметь так делать  исключительно все.  Смешной короткий ежик на голове, красивые  умелые руки,  фантастической глубины глаза… И еще внутренняя нервность,  вздрагивание,  необходимость  куда-то  спешить, срываться с места  и бежать… Куда? Зачем?   Целостность? Нет. Здесь была иная красота.  Красота разрозненности, если я правильно подобрала слово. Такими бывают поэты, художники, музыканты. Тонкие,  по-особенному организованные люди. Вздрагивающие, когда приходят слова, ноты, сюжеты картин.  Живущие сразу в нескольких вселенных, проявленные в физическом мире всего лишь на треть, да и то ради того, чтобы просто выжить.  Сложные и   редкие.  Те, которых все подряд пытаются встроить в  скучную  жизнь,  в правила, придуманные обыденностью.  Но они не встраиваются, бунтуют,  кто как может…  Он был из их числа, лучший из них – мой Мастер.  Написанные им стихи завораживали многих, дамы падки на  истерические экстазы  и  так рекламируемую сегодня  пошлую  распущенность.   В моем случае все обстояло  иначе. Я жила внутри его строк, как дома,  потому что это и был мой единственный дом на этой планете. Мне было там тепло и понятно. Все. От начала и до конца.  Думаю,  что  он не был Моцартом от поэзии.  Но таланты не повторяются, они  всегда эксклюзивны.   Просто  между нами случилось   абсолютное  попадание: из одной души в другую.  Полностью совпали вибрации.  И сложились в невозможные отношения.  Казалось бы, должна  проявляться полная гармония?  Не тут-то было.  Если сложить друг с другом два зеркала, что они отразят?  Лишь друг друга.  А ему необходимо было отражать весь мир вокруг… А иначе, о чем писать?  Пока мы были вместе,  он писал изнутри любви.  Как никогда много… Летал в строках , парил в чувствах… Но не строил пространств... Потому что для него их строила я. Он жил в них, дышал  и пел каждой строкой.  Моей любви хватало, чтобы  расширять его мир до горизонта, питать и окрылять.  А потом…
 

   - Софья Андреевна, - Вика  выложила на стол,  разломанную на плиточки шоколадку.  -  Вот, ваш любимый, с миндалем.
 
   - Спасибо.  Я возьму с собой немного, а ты  досмотри передачу, передохни, если проголодалась -  поешь.

   Шоколадки  стали для нас с  Вадимом  особым  символом. Мы каждый раз пытались накормить ими друг друга. Отсюда и возникло это смешное:  пытать шоколадкой. Потом  трансформировалось в «пыточные шоколадки», да так и застряло в пространстве невозможных отношений.

   Тем, кто когда-либо выходил из оных,  думаю, будет понятным, что, если люди приходят друг к другу,  то они просто приходят и все.  А вот когда расстаются… Всегда нужно придумывать причину  и объяснения. И не только для другого, но и для себя.

   Вадим  появился в моей жизни тогда, когда я полностью смирилась со своим одиноким положением и перестала  ожидать каких – либо перемен.  У меня было спокойно и легко на душе.  Любить  профессию, служить по возможности честно, иметь свободное время для досуга и встреч с подругами, теплый и уютный дом...  Что еще нужно?
 
   А было нужно. Было так нужно, чтобы рядом появился человек. Мой. Во всех смыслах.  Я  не ожидала от него ничего сверхъестественного.  Мне не нужны были результаты отношений. Меня волновали сами отношения.  Глубина и полнота их.  В его случае было все зеркально.  Он планировал жизнь в одиночестве, напитавшись  неудачным  браком.   Проблемные люди притягиваются, как магниты.  Вот мы и получили в подарок друг друга…

   Я  сидела перед монитором, забыв об историях болезней, забыв о времени.  Наше первое свидание было таким  теплым, таким нежным

   - Я помню всё до мелочей... Как мы встретились...Меня, мокрого, в отчаянии найти цветы в твоей столице...Метро...Дорогу домой...Твои глаза...Там, куда мы вошли, были лишь твои глаза...

   Поэт… Он говорил мне эти слова, когда расставание темным облаком уже витало,  кружило  и наводило   смертельную тоску.
 
   Теперь по прошествии времени я понимаю, что  намерения определяются прохождением через уйму препятствий.  И чем выше приз на выходе из лабиринта, тем сложнее и опаснее сам лабиринт.
 
   У подруг было иное мнение. Они считали, что нас не пускают друг к другу. А значит, не нужно и пытаться выстраивать совместную жизнь.  Обычно  мои девочки  не проявляли полного единодушия по каким-либо вопросам. Но в данном случае  голосовали единогласно: разбегаться.
 
   - Он такой сложный, нервный, из тонкой высшей  материи, - говорила Аллочка. -  А ты у нас нежная, мягкая… Съест и не подавится

  Тамара открывала свой кондуит и вычисляла меня по  своим «славянским» заморочкам:

   - Вот смотри, - говорила она голосом лесной девы, - ты по всем статьям относишься к образу Василисы Премудрой.  Она  у нас верный друг, помощник и вдобавок, красавица. Но это не главное. А важно то, что в тебе скрыто магическое могущество и мудрость.  Ты активная,  самодостаточная и проницательная, а, главное, до конца совместной жизни будешь поддерживать своего любимого  всегда и  во всем. И еще в тебя заложена абсолютная верность избранному, будь то дело или человек.

   - Да что ты? – Ольга издевательски смотрела на подругу, - он пить будет, гулять будет, а она поддерживать?

   - Нет, - серьезно отвечала ей Тамара, - не будет, потому что Соня такого просто по определению не выберет. Она точно знает, чего хочет.

   - Да? – Ольга снова ерничала, -  так-таки и знает?  Скажи нам, убогим, Софья Андреевна, что же такого незаурядного ты нашла в своем визави?

   - Не знаю. Мы – едины, но при этом полюсны. И оба это чувствуем. Как белое и черное, как инь-янь…  И  так долго шли друг к другу, столько испытаний перенесли…

   Разговоры, разговоры…



   Вика закончила уборку в кухне.

   - Софья Андреевна, я домой.

   - Спасибо тебе.

Проводив шуструю помощницу, я села на диван и открыла  Ларошфуко: «Твердость характера заставляет людей сопротивляться любви, но в то же время она сообщает этому чувству пылкость и длительность; люди слабые, напротив, легко загораются страстью, но почти никогда не отдаются ей с головой».
 
   Звонок в дверь прервал душеполезное чтение. Сердитый лай сообщил, что пришел чужой.  Я смело открыла дверь. На пороге стоял наш слесарь-сантехник в одних шерстяных носках.  Ботинки держал в  левой  руке, в  правой – чемоданчик с инструментами.

   - Пустишь?

Таджики никак не привыкнут к обращению на «Вы». С какой стати я буду его перевоспитывать?

   - А что случилось?

   - Заявка пришла, что по твоему стояку идет подмес воды. Пусти, проверить надо.

Когда женщина долго живет одна, то осваивает ряд смежных профессий. Так, на всякий пожарный случай. Понимая о чем речь, я пожала плечами, заранее зная, что ничего он не найдет и не проверит, потому что все уведено под пол, под ванну, а краны - шаровые.    Он аккуратно поставил ботинки и чемоданчик. Крадучись пошел обследовать кухню. Повадки  у него  от кого-то из семейства кошачьих.

   - Ты не передумала?

Я ждала этого вопроса. Последние пять лет Анзур  приходил проверять батареи дважды в год.   Моя квартира  находилась на последнем этаже.  Нужно было  спускать воздух, сливать остатки воды при отключении, одним словом, он  приходил по делам. Но в дополнение к ним каждый раз сватался. Обещал, что будет сам все делать и, главное, варить самостоятельно суп.  Выдержать такое сложно. Но два раза в год  у меня это получалось, правда, с трудом.
 
    Занудным голосом и на одной ноте, я в который раз объяснила, что не передумала. Он покачал головой:

    - Какой ты упрямый женщина. Вот мне не повезло.

Еле сдержалась, чтобы не рассмеяться, обидев явно горячего парня.

    - Так ты найти себе другой объект для ухаживания.

    - Зачем? – Удивился вполне искренне, -  ты мне подходишь. У меня жена дома есть, а тут нет. Трудно без женщины.
 
    - Анзур, я же тебе сказала, что по моей религии нам нельзя жить по мусульманским законам. У нас разрешено иметь лишь одну жену. И точка. Посмотрел?
Он вздохнул:

    - Что я тут увижу? Все закрыто плиткой.
 
    - А то ты не знал?

    - Знал. Но надо было испытать еще раз.

    - Испытал?

    - Да…

    - Теперь иди, ботинки не забудь.
 
Он снова покачал головой, вздохнул и вышел из квартиры. Резко обернулся:

    - А хочешь я тебя со своей старшей женой познакомлю?

    - Боже, упаси!

Он что-то еще говорил, но слов за дверью разобрать было невозможно.

    Через пару минут в дверь  снова позвонили. Посоветовав себе не терять самообладания, пошла открывать. На этот раз я собиралась ему сказать все, что думаю и пригрозить участковым.
 
    Но на пороге стояла  Ольга.
 
    - Привет, - как обычно начальственно и с налета, - мы едем поговорить.

    - А что, дома поговорить мы не можем?

    - Нет. Здесь у тебя витает дух того, от кого бежать нужно, сверкая пятками.
 
Я вздохнула.
 
    - Оль, ну, от кого бежать? Мы итак  разбежались… Вернее, он разбежался.

    - Надолго ли? Опять сойдетесь душу  мотать. А мы потом будем сердце  лечить. Тебе нужен спокойный вариант. А этот визави угробит за год. И не возражай.
 
Я и не пыталась. Себе дороже.
 
    - Куда едем-то?
 
Спросила, открывая шкаф. И в который раз улыбнулась женской присказке: «А одеть-то нечего…».

    - К Тамаре на дачу едем. Виталий внизу ждет. Мужа моего не томи. Быстро. Но не вздумай наряжаться в балахон. Так… - Ольга осмотрела полки с одеждой. – Ужас. Одеть-то нечего.

И мы, расхохотавшись, плюхнулись на диван. Совсем как тогда, когда были девчонками.

 

    У подъезда стояли две машины. Я вопросительно посмотрела на подругу.

    - Тамаре везем жениха очередного. Муж надолго не задержался. Нужно снова пристраивать.

Я оторопела.
 
    - Садись во вторую машину и по дороге разберись с претендентом. К концу пути у тебя должно сложиться четкое мнение: подходит он Тамаре или нет.
 
   Внедорожник, в котором мне предстояло путешествовать, был англичанином и явно ручной сборки. Из него вышел красавец в возрасте пятидесяти пяти – шестидесяти лет, ухоженный и похожий на Вячеслава Тихонова в роли   Штирлица. Ну, да… Друг Виталия… Все ясно.
 
    - Рад встрече, - голос был удивительно спокойный и приятный.
 
    - Добрый день. Меня зовут Софья Андреевна. Вас?

    - Илья Сергеевич. Рад знакомству. Прошу...

Уселась на удобнейшее сидение  и поняла, что климат-контроль в машине работал идеально. Но музыки не было. Хорошо, сможем поговорить. Хотя… С друзьями Виталия вести беседы – дело весьма затруднительное. И все-таки мы поговорили. Я старалась не быть навязчивой, прислушиваясь к нему, и затрагивать только те темы, на которые он отзывался.  К концу пути у меня было чувство, что я отработала дежурство.
 
    - Софья Андреевна, вы чрезвычайно хороший собеседник,  - сказал мне  полковник ФСБ, подъезжая к даче, -  впервые я беседую с женщиной, которая меня ни разу не напрягла. Это дорогого стоит.

Я улыбнулась в ответ, что означало: «Благодарю».
 
    Тамара вышла  встречать  на улицу. Она была бледна и беспокойна. Худший вариант для знакомства. Илья Сергеевич метнул на нее быстрый взгляд. Ох, уж, эти мужские взгляды… Охватывают картину в целом. Разведчик, одним словом. Как говорят, среди них бывших не бывает.  Она съежилась под этим стальным и холодным оружием, вымученно улыбнулась и, пригласив всех в дом, первая зашла в дверь. Мы с Ольгой переглянулись.

    - Вы идите, - сказала подруга  Виталию, - поухаживайте за дамой, а мы тут обсудим наши дела русалочьи.

    Виталий понимающе кивнул, а по лицу Ильи Сергеевича вообще было ничего не понятно.
 
    - Ну? – Ольга не спускала с меня пытливого взгляда. – Говори!

    - Хороший. Умный. Сдержанный. Воспитанный. С юмором. Одинокий. Но от одиночества не страдающий. Слушай, а как вы его уговорили на знакомство? Ведь, как я поняла, ему оно по барабану.

    - Мы это еще посмотрим. Пошли.

 Ольга решительно направилась в дом. Ей бы армией командовать…
 
    Я задержалась ненадолго. Как-то сразу вспомнились дни, которые мы все вместе  проводили регулярно здесь, на даче, моего поселкового блаженного друга, кормившего птиц с руки, спокойное и светлое счастье, которое улетучилось, сбежало вместе с моей незапланированной любовью. Где ты, Мастер? Как тебе живется без меня? Как дышится? Какие сны ты видишь без меня? Какие стихи пишешь? Единственная моя любовь, запретная, несостоявшаяся. Только не плакать.
 
    Дверь открылась. На пороге стоял Илья Сергеевич.

    - Софья Андреевна, подруги волнуются, - металлических ноток в голосе поубавилось.

    - Иду.

    Трудно себе представить двух людей настолько не подходивших друг другу. Но Тамара не сдавалась. Она развеселилась, на щеки вернулся прежний румянец. Рассказывала о том, как путешествовала, что видела. Много, на мой взгляд, слишком много. Надо бы ее остановить. Я видела, что «жених» уже все понял. Он поглядывал на нашу красавицу вполне благосклонно. Требовалось снизить пыл подруги. И тогда все случится.
 
    - Том, пойдем на кухню, покажешь мне, как включить духовку.

Она вытаращила на меня глаза. Открыла было рот, чтобы сказать, что я это проделывала сама без всякой помощи тысячу раз, но  промолчала и послушно отправилась следом за мной.
 
    - Зайка моя, остановись, - попросила ее, обнимая за плечи. – Он уже все понял. Ты ему понравилась. Да и кому ты можешь не понравиться? Больше не фонтанируй. Мужчины такого типа, как Илья, устают от долгой болтовни. Побудь загадкой. Пусть он узнает о тебе не все сразу. Пусть медленно открывает тебя для себя. Он явно  гурман. Дай ему не переесть, оставь возможность  удивляться.
 
    Вернувшись в гостиную, мы поняли, что команда готовится к концерту. Виталий привез гитару. Вечер обещал быть теплым.

    Я ушла к себе в комнату, чтобы слегка передохнуть. Они расслаблялись, а мне приходилось  работать, как  обычно, когда подруги решали свои личные проблемы.  За окном витали сиреневые сумерки. В эту самую минуту так  остро захотелось прижаться к любимому плечу… Холодно, как же одиноко и холодно без него… Невозможные, совершенно невозможные чувства в продолжение невозможных отношений.  Вспомнила, как   в припадке философских размышлений о жизни,  мы с Ольгой  сидели  у меня в маленькой гостиной и упражнялись не только в поедании пирожных.
 
    - В моем окружении никогда не было слабых людей. – Сказала подруга, откинувшись на спинку кресла.
 
    - Ты уверена?

    - Абсолютно. Со слабым человеком в разведку не пойдешь. Сдаст. Обязательно сдаст. И выберет привычный для себя способ реагирования на жизнь.  И хуже того, найдет кучу оправданий, почему поступил предательским образом. И убедит себя самого в том, что прав. И тебя еще сделает виноватым за то, что слил. За то, что по своей слабости сдал тебя.
 
    - Оль, но ведь сильных людей  мало. Я тоже – слабая…

    - Ты? – Она уставилась на меня, словно увидела впервые, - ты не слабая. Тебе можно иглы под ногти загонять. То, что ты плачешь от боли, а не кидаешься с нагайкой на всех подряд, ни о чем не говорит. Вернее говорит, о твоей доброте душевной. Но я столько лет тебя знаю… Ты хоть раз сдала кого-нибудь?

Я молчала. Она вышла на балкон с чашкой чая и две собаки тут же пустились следом. Ольга гладила сразу обеих и о чем-то говорила с ними. Голос стал мягче, женственность во всей своей красе опять отправила  «воина» в местную командировку…. И в этот момент, наблюдая за ней из гостиной, я отчетливо поняла, что всю жизнь предавала только одного человека – саму себя. Предавала свою мечту, любовь, жизненные планы… И каждый раз ради  другого,  совершая бесконечные  подвиги.  С каждым разом становилось все больнее и больнее. Вы знаете откуда появляется эта избитая и ставшая пошлой фраза: полюби себя?  Она рождается из абсолютной нехватки любви к тебе других живых людей. Им проще проявлять свою не любовь, обязывая тебя на не взаимность. И все разговоры, что необходимо любить другого – правильны для святых. Но когда дело доходит до того, что ты в реальности никому не нужен, что твоей любовью пользуются, как бодрящим лекарством, как донорской кровью, что тебя пьют и пьют, но ничего не дают взамен,  становится очевидным, что в какой-то момент, ты просто падаешь от истощения. И тогда никому до тебя нет никакого дела. Потому что взять у тебя больше нечего.  Рассуждая подобным образом, я отчетливо понимала, что в  этих умозаключениях есть  правда и ложь.  Источник любви бесконечен. Любовь  не может заканчиваться просто так.  Что же перекрывает доступ к ней?  И снова я возвращалась на тот же самый круг… Здесь были ответом чужие слова и чужие решения, но они не становились моими.  А чужой опыт – всегда чужой.
 
    - Знаешь, - Ольга вернулась в гостиную, - ты вот говоришь о любви, сколько я тебя помню, но если ты не знаешь, что это такое, если тебя в детстве никто не любил той самой твоей безусловной любовью, то каким образом ты сумеешь полюбить так кого-то?  Любви, как и всему остальному, нужно обучать…

    - Или найти ключи к  многочисленным дверям в душе, чтобы открывая  нужную, выпускать  наружу то, что спрятано за  ней. В сердце каждого человека живет вся полнота всего. Это как  файлы с программами. Вот только  ключи от них утеряны или перепутаны.

    - Просто невозможно, да и не нужно активировать все программы сразу, – Ольга задумчиво посмотрела на меня, - каждый раз включается именно та,  которая важна для сиюминутной реализации. А если ключи утеряны, она не включится. И тогда начинаются страдания. Страдания, это как лечение от компьютерного вируса, попавшего в душу. Вычищают.

    - А молитва?

    - А молитва – это код доступа. Логин и пароль. И чем выше мы поднимаемся к Богу, тем сложнее логины и объемнее пароли.
 
    - Отчего?

    - А чтобы взламывать было сложнее. В высшие вибрации подниматься трудно, удержаться еще труднее, а падать, практически смертельно. Вот и берегут молитвы со сложными кодами доступа в этих мирах от всякой  вирусной нечисти.
 
    - Оль. А ты никогда не задумывалась, отчего Господь оставил людям всего одну молитву? Отче наш… И только во времени человечество сотворило тысячи вариантов…

    - Ну, во-первых, это потому, что история пыталась запомнить и осознать весь опыт Церкви.  У нас же приводятся в пример молитвы, которыми молился Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст  и многие другие святые. Помнишь, как ты сказала? Господь целует даже намерения… И молиться можно своими словами, было бы от сердца. Вот люди и молились своими словами, а потом восходили в такую область святости, куда и другим хотелось попасть. Человек ошибочно думает, что, читая молитву святого,  он сам может стать им. Не может. Но, справедливости ради… Этот святой слышит, что ты доверил ему в эту секунду свою душу, слышит и помогает, если это идет тебе на пользу… Мир устроен не так просто, как нам кажется. Он сложнее и объемнее…  Как люди создали компьютеры? А также, как обученные любви изливают ее в мир. Нельзя создать то, о чем ты не имеешь ни малейшего представления. Создавая компьютер, человек пытался повторить себя самого. И до сих пор пытается… И будет это делать дальше,  усложняя и совершенствуя программу своей жизни до тех пор, пока не уподобится Господу… Но это мои умозаключения.  Если бы люди знали, насколько они прекрасны и богоподобны…  Жизнь каждого человека превратилась бы в поиск утраченного рая и движение к нему.

    Я слушала Ольгу, самую уверенную в себе, самую благополучную в реальном мире женщину бальзаковского возраста, которая  сумела воплотить в жизнь все свои мечты. И желая своей подруге самого лучшего, я очень честно сказала:

    - Ты такая замечательная, Оль. Просто  настоящий друг.

Теплая улыбка была мне ответом. И практически в ту же минуту, не сбрасывая оборотов, она закончила свою мысль,  ради  которой  и выносила мне мозг добрых полчаса:

    - А тебе всегда будут посылать мужчин определенного типа.  У тебя программа стоит –  материнская. Очень выражен этот аспект. Учти, твои уже не юноши будут только совершенствоваться в своем негативном для тебя опыте. Прими, наконец, эту реальность.
 
    - Какой ужас, -  простонала я, как проговорила.

    - Да – ужас. Поэтому выбирай: или одиночество, или  партнеры, которые кроме мучения ничего не способны тебе предложить. Вот это и есть программа, заложенная в тебя.
 
    - И что? Никакого выхода?

Она задумчиво теребила край плюшевого пледа.

    - Знаешь, гипотетически можно себе представить, что ты сама или кто-то другой активирует в тебе новую программу. Но я не знаю… Чтобы увидеть это нужно быть святым. Чтобы ее активировать нужно быть настоящим мужчиной, как наш общий муж.  -  Ольга улыбнулась своим мыслям о Виталии.  -  Сонь, а сама-то ты что хочешь?

    - Не поверишь… Я хочу хоть однажды испытать в жизни неведомое мне … Я хочу, чтобы меня полюбили так, как это делала бабушка, которая меня воспитывала. Я хочу, чтобы меня полюбили так, как я, наученная ею, делаю  сама… Я хочу, чтобы этому человеку была нужна я такой, какая есть и чтобы он никогда не слил меня, нас, ради кого-то или чего-то   другого, объясняя  собственную слабость обстоятельствами жизни… А в сущности просто не выбором нас…




Вот и все, я тебя от себя отучаю,
Вот и все, я тебя от себя отлучаю,
Отучаю от встреч, ровно в пять не встречаю
Отучаю от  рук и от губ отучаю.

    В гостиной пели… В сиреневых сумерках снежинки были тоже сиреневыми… Я стояла возле окна, раздернув штору. Боль строки, которая не уходила из моего сердца, стала привычной: «Совпади только ты! Только ты со мной совпади... Ты - имя... и - мя... им  я – ничего...»

    Где же ты, Мастер?

   В дверь постучали.

   - Софья Андреевна, за что вы нас оставили?

Голос Ильи Сергеевича был  полностью лишен стальных оттенков. Ну, вот, кажется, мы взяли и эту крепость. Я вернулась к ним. Коньяк сделал свое  дело, расслабив очень серьезных людей до состояния открытости,  и отложил все роли на завтра.
 
   - Сонь, давай твою любимую споем, - Ольга довольная удачным вечером стала снисходительной даже к моему «дурному вкусу». –  Вит, ты знаешь эту попсу? Как там? «Для меня нет тебя прекрасней, но ловлю я твой взор напрасно. Как виденье неуловимо, каждый день ты проходишь мимо»…

    Жизнеутверждающее: «Не умирай любовь», - опять загнало иглу ко мне в солнечное сплетение.

    На следующий день мы чистили дорожки, чинили водосток, гуляли в лесу, вечером, по дороге в Москву, заехали в Саввино-Сторожевский монастырь на чин прощения – особую службу, которой открывался Великий пост. Потом Илья Сергеевич высадив меня возле подъезда, повез домой Тамару.
 
     Когда я заходила в лифт, телефон мяукнул.
 
     - Как ты? – Мастер прислал сообщение…




     Глава 9. Пограничные состояния.

                «Я потерял всё, что имел. Значит,с этого мгновения 
                я могу только приобретать!» -  Эккю Содзюн


   - Интересно…
 
 Ольга взяла с  моего письменного стола листок бумаги с заголовком: «Пограничные состояния».

   - Все-таки решила писать диссертацию?

   - Материала много, тема у нас мало изученная.  Вот и думаю…

   - Давно пора. Защитишься и пошлешь Вакулова куда подальше.

   - Оль, он не мешает мне жить. И потом, в его клинике можно столько всего  увидеть. На три диссертации хватит. Так что не нападай.

   Она посмотрела на меня как обычно,  тем самым взглядом, где ирония и любовь стали родными сестрами.

   -  Ух, ты, - эмоционально прокомментировала  подруга  последнее предложение, -  состояния по типу шизофрении. Сонь, а чем они отличаются от самой шизофрении?

   -  Отличаются.  Хотя…

   - На кроликах, проще объясни. Я курс психиатрии выбросила из головы напрочь. Хотя, возможно, поспешила.  К стоматологам приходят  разные и знания бы пригодились.

   - Я тут одну пару  наблюдала.  У женщины  с  вполне устойчивой психикой  на пятом году совместной жизни  стали проявляться симптомы невроза.  Муж у нее с особенностями поведения. Неделю влюблен страстно. Прямо-таки включен в нее  до обожания. Потом резко отстраняется, становится холоден и  безразличен. Но перед тем, как  уйти на дистанцию,  он говорит что-то или ведет себя так, что делает виноватой в этой отстраненности ее. И каждый раз, углубляя ее чувство вины, подчиняет жену,  как жертву.  Такая вот разновидность  эмоционального рэкета.    Но это слишком мягкая формулировка.

   - Ну, да, - Ольга засмеялась, - рассматриваем  тип: сволочь обыкновенная в естественной среде обитания.
 
Я оставила без комментариев выпад подруги.

   - В другой паре я наблюдала, как  формируется  алкоголизм  по тем же схемам.  Но там жертвой был мужчина. В третьем случае – сын  истеричной  мамы, которая каждый раз начинала болеть или умирать, или становиться беспомощной и требующей пристального к себе внимания,  если молодой человек пытался  сделать  что-то вразрез с ее планами. Помнишь нашу общую подружку из «Океана»?  Про нее рассказываю. Там свекровь  отравила им жизнь с мужем навсегда.  В четвертом… Ну, это не так важно…  И знаешь, что интересно, люди с шизофреноподобными  состояниями – гениальные манипуляторы. Обыграть их могут только те, кто знает все их схемы. Обыграть единственным способом – отказавшись  от их игры.  Но вылечить  крайне сложно. Потому что выработанный  ими годами  способ манипулятивной  защиты, создает для них  хоть какую-то видимость  жизни в этом мире.  В  сущности,  это все сводится  к тому,  как  жертва встречается  со своим преследователем.  И знаешь, бывает так, что жертва – вовсе и не жертва, а самый, что ни на есть преследователь.  В обычных парах такое может  присутствовать. Но в допустимых дозах.  Преследователь и жертва  меняются  местами друг с другом.  Но в случае с шизофреноподобными состояниями  все куда опаснее…
 
Ольга  усмехнулась  и прокомментировала:

   - Знаешь, как все это называли наши бабушки?  Вампиризм.  И никакой науки им не требовалось, чтобы понять: вампир перед ними или нормальный человек.

Ну, да… Наши бабушки были мудрее …  Мы же привыкли опираться не на мудрость, а на науку.  Про вампиров смотрим фильмы, а в жизни не понимаем, что это за явление такое. Вспомнила, как прочла тут на днях диалог:

   - Вы не должны позволять себе превосходства.

   - Только что вы убедили меня в обратном.

   - Каким образом?

   - А вы говорили со мной из позиции превосходства учителя.
 
Да… Не всякие становитесь учителями… Это, кажется, из святоотеческих учений…  Не  стоит пытаться навязывать другому  свое мировосприятие.   Странные аналогии вдруг выдает подсознание…

   - Ладно, - Ольга бросила листок на стол, -  давай съездим куда-нибудь, погуляем.  Погода великолепная. Кстати, Илья  моему покоя не дает. Может,  обратишь на него свое внимание?  Или так и будешь хранить верность  капитану дальнего плавания от литературы?  Он у тебя опять в кругосветке?

   - Я не знаю, где он.
 
   - Что и требовалось доказать. Сонька, тебя саму лечить нужно.  Как ты могла, специалист высшей категории, влюбиться  в манипулятора  с этими, как их там, состояниями?
 
   - Оль, перестань говорить о нем плохо. Вообще, давай перестанем его обсуждать раз и навсегда.

   - С чего бы?

   - А с того, что наши отношения касаются только нас и никого больше.
 
   - Поняла, - Ольга примирительно улыбнулась, -  женщина с неврозом, которую ты наблюдала, ты сама  и есть.

Не знаю, чем бы кончилась наша перепалка, но зазвонил телефон.  Голосом, который не давал мне расслабиться последние пять лет, главный вызывал на незапланированное дежурство.


 

    В отделении  даже   в воздухе  чувствовалась  сумятица.  Такое случалось, когда к нам случайно попадал либо известный  человек творческой профессии, либо  крупный чиновник.  Дверь в кабинет главного была  распахнута,   и оттуда  неслись отнюдь не предельно допустимые шумы.

   - Я  дал вам пропись! Извольте исполнять! Уволю всех до одного! Устроили тут, понимаешь ли, богадельню! Кто главный врач?!  Я или Софья Андреевна?!

Голос старшей сестры Наташи  из последних сил защищал свою хозяйку.
 
   - Но он же ее требует. А я точно знаю, что Софья Андреевна с ним знакома.  Она мне про него рассказывала. Он никакой не сумасшедший. Он блаженный…

В эту минуту я показалась на пороге кабинета.

   - Наконец-то, -  Вакулов  встал и галантно предложил мне свое кресло.

Я точно знала, что не воспользуюсь предложенным,  потому что…  Ох, уж, мне эти пограничные состояния…  У главного они начинали приобретать хроническую форму.

   - Софья Андреевна, ночью  перевели  к нам  из терапии  весьма необычного больного. Я глубоко убежден, что там имеет место большая психиатрия, но, похоже, что кроме меня этот диагноз никто не подтверждает.  Смешно…  Мне  ординаторы и сестры указывают на ошибку!  Уволю всех к  ….
   
Дальше текст становился  обогащенным ненормативной лексикой.  Все мы живые люди…  Вакулова можно понять.

   - Посмотреть можно?

   - А то как же? Идите, любуйтесь!  Ждут вас с нетерпением!

Я быстро вышла в коридор.  Наташа догнала меня  у ординаторской.

   - Вы прямо к нему?

   - Нет, Наташа.  Пойдем, поговорим. Расскажешь мне все, что знаешь.

И она рассказала, как неделю назад в  хирургию  был доставлен человек  с  закупоркой вен  нижних конечностей.  Через несколько дней  тромбы исчезли  по мановению волшебной палочки.  А вместо этого, ни с того  ни с сего,  начался  гипертонический  криз.  Причем,  всякий раз, когда к нему подходили врачи он кричал:
 
   - Я знаю, что попал в ту больницу.   Найдите мне докторшу.  У вас работает. Большеглазая,  дурында такая. Соней звать. Найдите и приведите ко мне или  помру и испорчу вам всю статистику.
 
   - Боже…
 
Мне показалось, что пограничные состояния периодически наступают у всех подряд… И даже у "крутых" специалистов от психологии...

   - В какой он палате, Наташа?  И принеси мне историю болезни. Взглянуть хочу.
Несмотря на  короткое пребывание в больнице,  история болезни  моего визави  была внушительных объемов.  Каких только анализов там не было и каких только диагнозов не поставили…  Но каждый раз диагностика терпела сокрушительное поражение.  И, как это ни раз  бывало,  врачи отчаявшись,   все списали на психосоматическое состояние.  Так под белы руки к нам и доставили.
 
   Когда я, одев маску,  вошла в палату, куда собрали всех с симптомами ОРВИ,  мой  «друг»  весело рассказывал  «соседям»   историю про  монастырского кота, который таскал сосиски из соседнего супермаркета и прятал их в кельях монахинь.  А  настоятельнице доложили, что сестры занимаются тайноедением. Вкушают мясо, продукт воспрещенный и  вредный во всех смыслах.  Целое следствие учинили… Больные смеялись, подбадривая краснобая прибаутками:

   - Рассказывай, рассказывай, Митрич, врешь знатно, аж, за сердце берет…

   Я тихонько стояла  при входе в палату. Значит, Митрич…  Будем знакомы, наконец. Рассказчик сидел ко мне спиной. И вдруг, совершенно неожиданно,  прокричал:

   -  Проявилась!!!  Ты бы еще противогаз надела,  чтобы, уж, точно никого тут не заразить!

Мужчины загоготали, как  на юмористическом концерте. А я опять вспомнила про пограничные состояния…

   Легко вскочив с постели, словно никогда и ничего у него не болело, он практически бегом пересек палату, оказавшись прямо перед моим носом,  и сообщил с большим неудовольствием:

   - Где тебя носит?  Я пошто  должон  искать тебя по  неотложкам?  Знаешь ведь, что занятой человек. Так нет, норовит заставить за собой гоняться, как за невестой. Ни стыда, ни совести.

Я смотрела в синие глаза, серьезные, совершенно не соответствующие  роли клоуна, которую он так мастерски  разыгрывал.  Пограничные состояния… Нет. Здесь этого не было. Здесь жила любовь.  Настоящая, не выдуманная. Играми было все остальное. А любовь  была деятельной,  активной,  вселенской.  Зачем он  меня искал?

   - Люблю, когда правильно думаешь, -  сказал тихо и глаза потеплели. -  Ты  меня выпиши, бери отпуск за свой счет, потому как очередной не получишь, и завтра мы должны с тобой оказаться за тридевять земель отсюдова.
 
Потом,  как бы авансом, рассердился и  добавил:

   - Не таращься.  И отчего твоего ума хватает так ненадолго?

Я вздохнула и молча вышла из палаты.


 


   На следующий день, мы вчетвером  были доставлены к самолету, который принадлежал  неизвестной частной компании.  Как он нас собрал, так и осталось тайной для всех. Отчего сам меня разыскивал, а не узнал от подруг, где я живу и работаю?  Возможно,  ответы на все эти вопросы  отыщутся, а пока…
   Самолет  сел  на  мелкий гравий.  Невдалеке  нас ждал английский внедорожник  с абсолютно молчаливым шофером.  Предвосхищая вопросы, наш блаженный друг заявил:
   - Если все поймете правильно, начнется тут ваша новая жизнь.

Мы переглянулись. Это с какого перепуга?



   ГЛАВА 10. В Новом городе.

                Жизнь, не наполненная смыслом, напрасна.

   Третий год мы живем в Новом городе. Что нас заставило оставить столицу и поселиться в странном месте, со всех сторон окруженном горами и лесом? Вот бы знать… Хотя… Я чувствовала, что в итоге жизнь приведет меня в то самое место, которое и во снах, и в стихах я называла Белым городом.

   Всемирный эксперимент по сохранению цивилизации  начался давно. На необитаемой суше вырос укрытый от всего и всех мир, куда пригласили семьи, согласившиеся принять участие в эксперименте. Я и представить себе не могла, как могут ужиться вместе все расы планеты на таком маленьком пятачке.  Но мы уживались и не просто уживались, мы строили новый мир: Школы,  Университеты, Клиники, огромный Научный центр и во главе всего сама  Наука, ставшая главным средостением. Когда у людей появляется общая цель и они все соглашаются сделать ее главной, распри прекращаются. Мы старались сохранить Землю от разрушения.
 
   Этот ковчег трудно было назвать рафинированным. Согласитесь, строить новый мир, где все здоровы и счастливы как-то нелепо. Жители и болели и хандрили и  ссорились друг с другом. Но вот чего у нас не было, так это компьютерных сетей. То есть их не было совсем. Конечно, в вычислительных центрах ученые прибегали иногда к помощи машин-роботов. Но  в домах, в семьях – табу.  Буквально через год мы начали  получать  положительные  результаты. Люди стали физически выносливее, психически устойчивее и интеллектуально глубже. Мозг человека довольно быстро перестраивался, развивалась и расширялась память, телепатические способности, до того спящие в ДНК эмпатов, давали первые робкие ростки. И, главное, люди в большинстве своем излучали  счастье, потому что имели возможность заниматься только тем, что любили по-настоящему.  Ученые в подавляющем большинстве  -  минималисты, им  не требуется состязаться друг с другом  счетами  банковских  карт, у них иные радости. Мы чудом  попали в тот самый рай, о котором подсознательно мечтает каждый человек, это был рай для настоящего самовыражения и творчества, подлинной реализации человеческой природы.
 
    Когда-то давным-давно, в теплом и милом детстве с ароматами малины и молока я увидела и запомнила свою душу в облике птицы. Бог опускал ее в оживляемое при рождении сердце.  И улыбался, наблюдая за первой, неказистой и смешной возней птенца.  Он кормил с ладони и потом отпускал, обучая полету! Птица поет от переизбытка счастья! Я летала и пела! Незабываемые воспоминания чистой радости эмпата, не обремененного  опытом взросления и  уроками внешнего мира.

    Шло время... И в какой-то момент я с удивлением заметила: внутренняя  птица  больше не поет и не летает...  Она вроде как исчезает прямо у меня на глазах. Душа  будто стала трансформироваться, видоизменяться...  Она стремительно превращалась в могучего хранителя всех тайн  океана  - мира  бескрайнего, мощного, полного катаклизмов и власти... И еще это было время потрясений, цунами, разрушений и творений одновременно. Наступал новый этап: обладание огромной силой. Но, как потом оказалось, давая так много, меня параллельно учили выборам, ответственности и укрощению той мощи, которую авансом выдали для освоения новых опытов.

    А по прошествии еще скольких- то лет душа стала преображаться в белый сад. В нем зазвучала музыка отдыха,  красоты, поэзии, гармонии... Там жили птицы и слышался шепот укрощенного океанского прибоя...  Словно весь опыт предыдущих лет соединился в одно новое знание. Я думала тогда, что наконец-то отгадала главную  тайну! Душа – это тот самый изначальный сад, который не покидают по своей воле. Разве можно по собственному желанию уходить из райских кущ?

   Но однажды осенним теплым утром я вдруг услышала незнакомый, неведомый доселе шепот, словно кто- то ласковый и теплый погладил изнутри, словно ожили все и сразу сказки Андерсена. Так вырастал и раскрывался цветок сердца - расцветала душа души! Неизвестная мне доселе, трогательная музыка  неочевидности, тайны, тихой нежности была настолько небожительской, что Слово теряло здесь всякую силу... И начинало говорить молчание... Наполненное молчание, как особая ипостась  любви...

   В то время, как мои друзья осваивали то, что происходило снаружи, выстраивали отношения или карьеру, путешествовали и искали приключений, я затихала во внутренней глубине.
 
   И только здесь, в Новом городе, окончательно ощутила, почему моя жизнь сложилась так, а не иначе. Все, что встречалось на Пути, имело лишь одну цель - привести меня сюда.   И ради него я готова была пройти все заново: испытать  боль,  потери, трудности, чтобы оказаться  на своем месте и, наконец, до конца понять кто я и зачем в этом мире. Будучи врожденным эмпатом, я работала с детьми-эмпатами и была по-настоящему счастлива.

   Вечер плавно переходил в ночь, пора бы ложиться спать. Осталось последнее сочинение Леночки Вавиловой. Девочка была особенная – эмпат в четвертом поколении.
 
   Сочинения, которые она писала удивляли точностью и тонкостью просмотра. Феномен ясночувствования, открытый в ДНК человека не так давно, позволял заглянуть не только вперед, но и в глубину истории. Развивать его у детей оказалось  не просто счастьем, а и самой прекрасной работой на свете.
 
    « Когда полностью отключили интернет-общение ,  наступила эпоха тишины в эфире…  А потом люди, выйдя друг к другу после технологического одичания, стали заново обучаться  навыкам  общения  в реальности…  Поубавились  ложь и зависть, сплетни и соблазны.  Мания величия  вышла из моды, а, значит, и из употребления и вслед за этим растворились  невостребованные  лидеры и учителя,  расплодившиеся по  земле в несовместимых с выживанием человечества объемах. Мужчины и женщины наконец-то вспомнили о гендерных  различиях. Кажется, именно в эту эпоху  медленно, но неуклонно люди начали создавать семьи.  И, возможно, именно в эти  времена детей решили оставлять на попечение родителям.  Да… Чего только тогда не происходило…  Сейчас уже трудно докопаться до исторической правды.   Часть летописей  потерялась во времени, часть сознательно была уничтожена, а оставшиеся переиначивались каждым новым правителем  в соответствие с его мировоззрением.  Были и чудаки, пытавшиеся  заново создать  передающие устройства…».

   Она закончила сочинение словами: «Если вдруг тебя снова попросят: - «Не навреди»,- то  следует напомнить о том, что не с тебя начался весь этот исторический  балаган.»

   Для девочки шести лет рассуждения были вполне здравыми и интересными. Пожалуй, она готова для индивидуального обучения. Нужно показать ее в лаборатории сохранения ДНК.
 
   Закрыв последнюю тетрадь, я подошла к раскрытому окну. Какая теплая сегодня ночь. Откуда у меня ощущение ограниченности моего личного времени? Почему  покоя не дает чувство, что я не успеваю? Не успеваю жить еще интенсивнее?   
 

    ГЛАВА 11. Эмпаты.

 
              "Присутствие в текущем моменте отвергает все,
               кроме поставленной задачи". - Восточная мудрость.
 
   - Ты зачем здесь, на Земле, Соня?
 
   - Чтобы максимально тормозить разрушение этого уникального мира. И я такая не одна. Нас много и с каждым днем просыпается  все больше и больше.  Мы  не просто связаны друг с другом единством цели, но и готовы служить ей до самого конца.

   - Ты хочешь сказать, что знаешь всех эмпатов Земли?

Софья Андреевна улыбнулась во сне.

   - Не совсем. Просто наш Wi-Fi  работает бесперебойно и круглосуточно. Мы всегда на связи друг с другом без личных знакомств.

   - И ты это всегда знала?

   - Нет, конечно. До тех пор пока мы не переехали в Новый город и я не познакомилась с силой других, понятия не имела о том сокровище, которым владею: о нашем мы.  Но принимая силу, принимаешь и ответственность. А планетарная ответственность – бремя не из легких. Но единственно достойное.

   Я открыла глаза. Утро пыталось просочиться в комнату   сквозь тростниковую штору, но ему это не вполне удавалось. Оно хитрило, тонкими полосками выбегало на пол и левую стену, но замирало, а потом медленно скользило полосками света так, словно кто-то за окошком крутил шар из зеркальных осколков.
 
   За последние годы я привыкла к тому, что глубокий сон заменился на «общие собрания». С кем я говорила сегодня? Понятия не имею. Но чувство было настолько нежным, что у меня не осталось даже капли сомнения: заходил в мой сон кто-то из малышей.
 
   Душа, умываясь ласковым утренним светом, не переставала вслушиваться в пространство. За пределами нашего города было темно и безжизненно. Не в прямом смысле слова, конечно, а всего лишь в переносном, но боль природы и крики о помощи людей выбивали из равновесия. Нужно собраться. Впереди рабочий день.
 
   У эмпатов есть невидимая сторона, как у Луны.  И там происходят процессы, которые трудно назвать благими. Но жизнь устроена справедливо. И мы несем все издержки, как и другие люди, у которых иные дары.  Да, в отличие от многих мы умеем на время стать тем человеком, с которым общаемся, мы умеем вобрать в себя все его страхи и почувствовать все его радости. Мы слышим его чувства и мысли, будто биологические  резонаторы и информационные сенсоры.  Но  в отличие от остальных  обычных людей нам очень трудно подчинять собственные эмоции. Мир воюет, а мы, пытаясь останавливать войны, разрушаемся полностью. Люди болеют, а мы, чтобы облегчить им боль, умираем вместо.  Мы люди без кожи, уязвимые и днем, и во сне ночью,  могучие  и беззащитные одновременно. Мудрые, как старцы  и доверчивые, как дети. Нас так легко обмануть и этим погубить. Работая с другим человеком, эмпат  уже не разделяет  эмоций на свои и чужие.  И,  встречаясь с  тяжелой патологией, полностью принимает удар на себя.
 
   Близкие к нам, почти родственники, -  сверхчувствительные люди. Но те умеют выстраивать личную  защиту, проявлять эгоцентризм. Кстати, среди склонных к аутизму чувствительных людей довольно много. Но они не эмпаты. И им в каком-то смысле слова легче выживать. Мы же в одиночку беззащитны. И чтобы сохранить нас,как вид, нам и дана была в помощь уникальная единая связь друг с другом. То, что я назвала Wi-Fi .  Жителям нашего города это слово могло  бы показаться почти бранным. Поэтому я редко пользовалась таким порицаемым термином.
 
   Я знала, что в Новом городе мне придется крайне редко встречаться с темной стороной человеческой жизни. Но наш мир  не заканчивался  оградой и плач маленького ребенка на другом конце материка был слышен так же отчетливо, как смех малыша в соседней комнате через стенку.
 
   В Клинику, где я работала, прибыл новый интерн. И сегодня она просила о встрече. Было слышно, как устала  ее душа. Работая  в среде протестных движений и пытаясь ослабить негативные волны от восстаний и бесчисленных революций на планете, она уже  уменьшила свой биологический возраст вполовину. Пусть передохнет у нас. Чужие печали и агрессивное поле разрушают эмпата, будь он семи пядей во лбу. Ей необходима сотерапия, чтобы научиться спокойнее осмысливать  происходящее.
 
   В приемной как обычно, было светло и тихо. Мы называем это  – музыкой души. Короткие промежутки покоя и нежности, доброты и  щедрости. Я делилась этой благостью  с общим полем и слышала, как мне отвечали. Тепло струилось по всему телу: от кончиков пальцев на руках до ступней , одетых в белые форменные туфли. Белый город, белые одежды, целительные  энергии, абсолютная детская доверчивость. Здравствуй, новый рабочий день!




 
 
   Людмила Ивановна пыталась освоиться на новом месте. Сегодня впервые ей предстоит встреча с заведующей отделением, ее непосредственным начальником. Они уже «посмотрели»  в души друг друга и юный интерн заметила, что Софья Андреевна научилась той самой светлой спокойной мудрости, которую ей еще только предстояло осваивать.
 
   Нажала кнопку мелодичного звонка и  за дверью раздалось доброжелательное:

   - Войдите.

Доктор вошла в большой и светлый кабинет, где целая стена представляла собой  одно большое окно, из которого  был виден весь город, как на ладони. Она замерла, разглядывая острые шпили зеленых крыш и башенок, белые здания и тенистые бульвары. С высоты 42 этажа город казался игрушечным, как в детском фильме.
 
  - Рада видеть вас, Людмила Ивановна, - голос у заведующей был ласковым и немного печальным.

«Не смей вслушиваться!» -  Попыталась приказать себе юный интерн, но ничего не вышло. Сквозь легкую ткань общих помех она услышала: «Неопределенность еще более токсична, чем факт совершенного предательства». О чем это? О какой-то сверх-боли… Эта зрелая женщина-ребенок получила неисцельную травму и научилась жить с ней.  Да, это был перевод  в слова чувства великой  печали. « Легкие, да, у нее могут заболеть легкие», - сказала   внутри себя Людмила Ивановна неосторожно.  Но, встретившись взглядом с заведующей, уловила ответ до того, как та произнесла его вслух:
 
   - Не стоит. Давайте лучше к делу.

   - Извините меня, я … Я не должна была…

   - Как вам у нас обживается?
 
   - Я стараюсь побыстрее освоиться в отделении. Не сочтите меня торопыгой, - улыбнулась Людмила Ивановна.

   - Это радует.

Софья Андреевна аккуратно уложила документы в объемистый металлический шкаф и привычным движением нажала кнопки на новомодном замке.

   - Вы что-то хотели?

   - У меня вопросы по этой истории болезни.

Она положила на край стола пухлую папку неопределенного цвета. Зав. отделением вздохнула. Софья Андреевна знала содержимое этой папки наизусть: все оттенки серого...

   - Ну, давайте поговорим.

   - Расскажите, а я попутно буду спрашивать.

Мудрость  взглянула на юное лицо интерна. Когда та улыбалась, ямочки на щеках выглядели по-детски трогательно. Пора ей взрослеть и побыстрее.
 
   - Чтобы пройти по лабиринту ночи измененного сознания, необходимо помнить дневной свет того места, откуда началась спасательная операция. Иначе есть риск не выбраться обоим. Когда-то давно был разработан метод отзеркаливания. Его не часто применяли из-за непредсказуемости результата. Суть заключалась в том, что врач практически становился тем человеком, которому помогал. В мельчайших деталях он структурировал его реакции, поведенческие стереотипы, но, главное, искал и находил желания, спрятанные в подсознании. Умение читать второй план здесь обязательная программа.

   - Мистика...

   - Никакой мистики. Цель преследовалась одна: чтобы пациент увидел себя в вас, как в зеркале, себя подлинного. Это болезненный процесс для обоих. Терапевт, в каком-то смысле, насилует свою природу и это неприятно. Пациент видит себя подобно отражению в зеркале. И ему это неприятно вдвойне. Он часто не понимает, за что ненавидит себя, что в себе не принимает, что не прощает ни себе, ни другим. Задача врача - найти и распознать спрятанный блок. Методики распознавания вы, надеюсь, помните? Практически в любом измененном сознании живет тот внутренний джокер, который ломает здоровую природу, как вирус. Зацикленность, на чем угодно, например, на отмщении, жажда возмездия подчиняют себе личность надолго. В каком-то смысле графа Монтекристо трудно назвать вполне здоровым человеком. Не помню, кто из великих говорил, что люди несчастны тогда, когда устают от темноты, но и свет принять не могут, потому что никогда не любили его по-настоящему. Ловушка. Жить в ней очень трудно. Там правит внутренний запрет на выбор и страх обнаружения себя подлинного. Хотя... На самом деле эти люди неосознанно ждут, чтобы им помогли. И провоцируют внимание к своей персоне. Читайте о психологии маньяков. У нас есть материалы по теме из института Сербского. Тот самый второй план. Ключевое слово, которое звучит внутри них:"Я устал". Именно это они и чувствуют глубинно. Компенсаторно может быть все, что угодно: от самоубийства и убийства до циклически атипичного поведения. Некоторые живут в плену всю жизнь: ловят придуманный, искусственный, неживой свет в лабиринтах своей личной ночи. Временно помогает. Но...Качество такой жизни говорит само за себя.

   - И что, вам удавалось выводить из лабиринтов ночи без таблеток?

   - Не часто. Но я научилась не плакать при неудачах, потому что в какой-то момент поняла, что костыли, которыми я называю врачей, вместо ног ходят очень плохо, и, тем более, не сращивают кости. Это делает Кто-то Другой, Нездешний.

Людмила Ивановна удивленно смотрела на зав. отделением. Разговор казался ей странным, вне научным, но занимательным. И в подтверждение этому чувству в памяти всплыли слова ее учителя о том, что гнев не исчезает до тех пор, пока не прощена обида. Это тоже про ловушки... Их же бесчисленное множество в жизни каждого человека.

   - Софья Андреевна, скажите, а нас здесь много таких?
 
   - Трое взрослых работающих. Десять детей и около двадцати студентов. Около, потому что родиться эмпатом и стать им – не одно и тоже. Можно родиться, но  не стать.
    - А я?

    - А вы пока думайте над тем, что не все проблемы этого мира нам подвластны.

    Папка лежала на столе закрытой. Людмила Ивановна странным образом получила ответы на вопросы, с которыми пришла к зав. отделением. И ответы лежали не в плоскости слов, а за ними... Обе женщины были наделены особым даром. Но одна прошла столь много, что умела только отдавать, ничего себе не забирая. А второй предстояло этому учиться, потому что  она все еще хотела что-то взять для себя лично.

    Софья Андреевна встала, вышла из-за стола и сняла халат. Рабочий день в клинике закончился, но ее ждали студенты. Сегодня лекция в Университете о проживании эмоций. Она собиралась начать ее со слов Уильяма Джеймса: " Откажитесь выражать страсть и она умрет». На языке эмпатов это означало: «Вы всегда на светлой стороне. Помните об этом. И заходя в темноту, не гасите внутренний огонь». Сегодня она будет рассказывать им о том главном МЫ, которое согреет  в самые трудные минуты жизни. Их ждет великая тайна-утешение: обижать эмпата крайне опасно, потому что у него за спиной стоит вся «королевская рать», подключенная к бесперебойному Wi-Fi.



     Глава 12. Пополнение.

             «Самое лучшее время для посадки дерева
                было десять лет назад. Но есть еще одно
                хорошее время – сегодня».  -   Китайская пословица.

    - Вы можете не просто понять, что чувствуют другие люди, но и почему они так чувствуют. Сегодня поговорим про нарциссизм.  И начну я со слов Стивена Джонсона: «Нарцисс – ребенок, которого использовали». И, как это не прискорбно,  использовали родители для того, чтобы справиться с собственными проблемами. Точнее?  Ну, скажем, с самооценкой: поднять ее или просто удержать, не уронив навеки. Или с переносом. Мы с вами давно прошли и усвоили, как виртуозно  люди умеют осуществлять перенос. Таким образом,   в определенных семьях ребенок развивается в направлении, удобном родителям, он, как собственная личность, обесценивается.  И в этом весь  трагизм ситуации.  Маленькому человеку приходится выбирать: либо наступить на себя и  угождать, либо проявить свою подлинность и потерять родительскую любовь. Не всякому взрослому такое под силу.  Игры в родительскую заботу и все остальные ловушки  мы сегодня не обсуждаем, чтобы не отвлекаться.  По мере того, как   дитя  растет,  он  пытается сохранить  внутри  себя мизерные крохи, остатки себя,  после родительского вандализма и это очень важная данность для понимания процесса. Но проявляя свою подлинность, ему приходится прорастать в реальную  жизнь через неимоверные страдания и боль.  И находя в дальнейшем близость и любовь, он будет воспринимать  свои чувства  именно через боль. Причиняю боль – значит люблю. Мне причиняют боль – значит любят. Я ощущаю себя живым, когда мне больно. Если вы решите стать зеркалом для такого человека, готовьте себя к тому, что откачка вашей энергии может стать несовместимой с жизнью.
 
   - Софья Андреевна, а биполярные расстройства могут быть связаны с нарциссизмом?

   - Да. Анорексия, булимия, мигрени, депрессии, синдром раздраженного кишечника  и биполярные расстройства   могут стать следствиями того, что человек не живет свою жизнь. И даже тщательный эрзац,  придуманный  им, в качестве жизнезаменителя, не может дать ни глубокого удовлетворения, ни ощущения внутреннего себя.  Эти люди чувствуют любовь-страдание и покрыты  шрамами  от чувств, как ни странно это звучит.  И в этом проблема тех, кто  связывает с ними свою жизнь в качестве мужа или жены. Им предстоит иметь дело со взрослым, который застрял в возрасте двух-трех лет в самой глубине своей психики. Ловушка в том, что выращивая в себе успешного и сильного взрослого, который предъявляется внешнему миру, человек внутри остается растерянным крохой, плачущим, беззащитным, молящим о настоящем теплом чувстве, которого и осознать-то до конца не может, потому что не имел. Ни дать, ни принять любовь во всей полноте этим людям не дано. Их эгоцентризм  - вынужденная защита, но она же отторгает от них психологически здоровых людей.

   Занятие окончилось поздно вечером. Ребята никак не могли разойтись по домам. Их добрые  сердца были  раскрыты  и готовы тотчас бежать на помощь к тем, кто страдал и запутался, кто проигрывал свою настоящую и реальную жизнь в угоду единожды усвоенному в детстве: любовь – это  отверженность. Блестящие картинки выращенных успехов, сила и могущество рассыпались, как выстроенные ими  на песке детские куличики.  Косметические ремонты не спасали от глубинного внутреннего конфликта между собой подлинным и сочиненным. Наоборот, трещины углублялись.  И когда я поняла, что вечер вопросов и ответов рискует перейти в ночь, то волевым усилием отправила всех по домам.

   Город любил рано ложиться и очень рано вставать.  Рабочий день завершен.   Я тихо шла к себе, наслаждаясь ароматным воздухом. Ветерок доносил со стороны долины лимонно-цитрусовые запахи вербены.
 
   - Любишь одна гулять по ночам? – Услышала я знакомый и сварливый голос.
 
И сколько времени он так шел за мной?

  - Недолго, - ответил  Митрич.
 
Я улыбнулась. Человек ко всему привыкает. К «бомжам-телепатам» тоже. Мы молча шли в сторону Центральной площади. Белые стены зданий высветлили  пространство, словно снег зимой. Мошки суетились вокруг бледных фонарей. К теплу.

   - Ты мне вот что скажи, - начал он ворчливо, - отчего Ольга клинику не расширяет? Всем что ли зубья перелечила?
 
   - А почему бы вам самому у нее не спросить?

   - Да спрашивал. Отмахивается. А мне, вишь, на днях больше ста человек привезти наказали. Группа сформирована. А если у кого заболит?

   - Не волнуйтесь. Ольга справится. Везите.

Он недоверчиво покосился.
 
    - А ты возьмешь четверых? Тебе везу. Остальные физики и математики.
 
    - Раз мне везете – возьму. Они в семестр не попадают, но что-нибудь придумаем.

    - Ага, ты того, придумай, не финти, как всегда. Тем более, что один из них японец. Смешной такой, дотошный. Все книжку твою с собой таскает. И чертит на полях крючки и палочки.  Но посильнее тебя будет. Гляди, не оплошай.

Интересно, когда это я финтила? И тем более – всегда?  И при чем тут страна проживания эмпата?  Иногда мне хотелось Митричу нагрубить. Его манера общаться  напрягала. Но я постепенно училась проникать через очень плотную защиту и говорить с тем теплым и добрым человеком, который  отшельником прятался внутри.

   - Ты, это, не лезь. Устал я сегодня, нет сил тебя пинком изнутри выгонять.

   - Простите.  Сами виноваты. Нечего мне по сусалам ни за что, ни про что!  Вот мы и пришли. Зайдете на чай?

   - Совсем ума лишилась? Спать иди. Гостей размещу и приведу к тебе во середу.

   - Во середу, так во середу. Спокойной ночи.

   - И тебе без лиха бессонницы.


 

   «Во середу»  я возилась с малышами. Мы ушли в крохотный  лесочек, который примыкал к долине.   Ребята сидели тесным кружком вокруг костра. Лекции на природе? А почему нет?

   - Мне думается, что понимать чувства другого человека не менее важно, чем изучать его мысли или убеждения.  В студенческие годы я попыталась создать личный эмоциональный словарь. Он был явно недостаточным, чтобы описывать самые тонкие нюансы чувств человеческих. Именно тогда поняла, что буду расширять и изучать особый язык, на котором разговаривают души. Язык нынче архаичный, почти забытый...  Но на нем говорит вселенная. И вам бы тоже хорошо  с ним познакомиться.

    - Как это? - Спросил Илья Смирнов.

 Я улыбнулась.

   - Что ты сейчас чувствуешь?

   - Мне интересно.

   - Хорошо. А еще?

   - Ну, что кто-то ходит внутри большими ногами, - сказал парень, показывая на солнечное сплетение.

Ребята засмеялись.

   - Ты озадачен? В каком- то смысле обеспокоен?

Он задумался, словно прислушался к чему-то новому в себе.

   - В каком- то смысле да...

   - Современного человека чувства пугают.  Люди бегут от них, а значит, от себя самого или от близкого другого,  игнорируя необходимость эмоциональных контактов. Я сейчас не про  душевный эксгибиционизм,  а про подлинность общения души с душой. Давайте проведем эксперимент. Сколько слов в вашем эмоциональном словаре? Сколькими из них вы пользуетесь ежедневно? Как часто сообщаете другим о своих чувствах? Насколько вам важно, что происходит в душе другого человека?  Немодные вопросы, правда? Ни про успешность, ни про лидерство, ни про карьеру, ни про политику... Когда нам кажется, что мы запутались в жизни, то  оказывается, речь идет именно о путанице в чувствах. Мы научились вешать замки на эмоциональные контакты.

   - И как его вернуть? - Спросила Леночка Вавилова.

   - Думаю, что начать нужно с простого и очевидного: перестать воспитывать всех подряд, пугать, манипулировать, настаивать на своем во что бы то ни стало, переносить свои знания и опыт на жизнь других и оценивать все вокруг с личной позиции. Трудно, понимаю. Трудно скрывать  свою радость рядом с человеком, который страдает, трудно ощутить неуместность всезнайства, подкрепленного цитатами, трудно замолчать, чтобы дать возможность говорить другому, трудно не засорять собой пространство даже ради самых благих целей. Но без этого невозможно услышать другого человека. Мы живем во времена логических или умозрительных контактов, но не душевных. С легкостью передоверяем гаджетам свое сердце, но они не владеют его языком, переучивают и довольно быстро на свой лад. А душа - она ведь вне компьютерных технологий, вне логики и трафаретов. Быть рядом  друг с другом - это не про соцсеть. Тепло  рук можно описать и в стихах, и в прозе и сделать это талантливо. Но разве можно этим заменить реальное прикосновение? Сколько всего сегодня вращается вокруг внутренней неудовлетворенности среди людей? Много. А это и есть  главная причина менять подход к жизни в целом, начиная с себя.

   Работать с детьми-подростками, часть из которых еще дошкольники,  фантастическое удовольствие. Эти дети были  мудры, чисты, добры от рождения. Их души  распахнуты для помощи всем без разбора!  Я чувствовала себя не только преподавателем, но и полноценной матерью, которая пыталась в каждом  своем ребенке  увидеть и принять ту особую индивидуальность, которая никогда больше не продублируется вселенной, а навсегда останется в единственном  экземпляре.
 
   Вернувшись в город,  не стала заходить в клинику. Пусть Митрич приводит своих новичков завтра. День выдался длинным и я устала.
 
   У подъезда моего дома стоял невысокий мужчина с сединой на висках, лет пятидесяти- пятидесяти пяти. Увидев меня, быстро пошел навстречу. Так-так… Японец, обещанный пару дней назад…
 
   Горячая волна накрыла меня всю. Вот это да! Эмпат! Да какой!

   Он поклонился низко, словно босу. Сверкнула белозубая улыбка:

   - Здравствуйте! – Сказал так, словно встретил самое большое чудо в своей жизни.
 


   Глава 13. Последняя.

                «Боль – это факт, а страдание – выбор». – Далай Лама.

   «Ежедневно сохранять благожелательность, спокойствие, доброе расположение души и светлые мысли - чрезвычайно трудная работа сознания, которая требует от человека огромных усилий и энергетических затрат. Быть достойным человеком - процесс не спонтанный, не легкий, не врожденный. Это колоссальный труд размером в жизнь. Это один из самых прекрасных процессов личного творчества. Потому что создавать свою индивидуальную вселенную, единственную в своем роде и прекрасную, - самый высший творческий акт и подтверждение нашего сыновства с Богом».
 
   Именно в тот момент, когда я поставила точку в конце статьи, зазвонил телефон и родной голос с легким  японским акцентом произнес:

   - Здравствуй, мой юг и север, мой запад и восток!
 
Знакомое нежное тепло заструилось по клеточкам всего тела. Как же я соскучилась…

   - Здравствуй, дорогой. Как твои дела? Что сказал врач?

Паузы, которые он себе позволял, всегда предвещали нежность.

   - Не волнуйся, все обошлось. Вторичной операции не понадобится и я вернусь в Москву как только будет сформирована группа для работы в Хабаровске. А потом  я тут же прилечу к тебе. – И тихо добавил, - я прилечу домой к нам.
 
Теперь паузу взяла я, стараясь проглотить слезы, но он сразу почувствовал:

   - Расскажи мне, как твои дела? Ты закончила роман?

   - Я его ненавижу. Ты не представляешь, как трудно заканчивать то, что давно перестало быть актуальным. Все мертвое, скучное, вчерашнее. Я заставляю себя найти конец и у меня никак не получается оборвать сюжет. Все время за уши притягиваются события за событиями. Почти реально тошнит!

Он рассмеялся легко, как мальчишка, и со свойственной только ему одному непосредственностью сказал:

   - А ты закончи его нашим разговором.

   -???

   - Да, именно им и закончи. Ведь и так давно понятно, что все герои живы только в болоте виртуального пространства. А в реальном мире у меня есть ты, а у тебя есть я и, уж, если сочинять о чем-то, то  о близком к нам двоим, а не к пустоте из прошлой жизни.
 
   В который раз ты спасаешь меня, лотос мой? В который раз ты точно угадываешь, как сделать меня счастливой?  Мне бы и в голову не пришло ничего подобного. Пожалуй, с таким финалом  я прежде не встречалась ни в чьей прозе. Да, это нельзя было назвать тем,  что в литературе принято определять как  открытый финал.  Это была точка. Настоящая, крупная, жирная  точка, которую ты для меня придумал, словно прислал спасительную лодку в тот ужасный  Бермудский треугольник, в котором я ни одной минуты не чувствовала себя защищенной и спокойной. Где я ни минуты не была счастлива. Где все, что со мной происходило разбивалось о скалы и камни… Неужели конец всей этой колдовской истории?
   
   - Моя любовь, как ты до этого додумался?

   - Это не я. Это ты. Я просто прочитал твой второй план, дорогая моя. Ты не представляешь, как он плачет и просит о помощи. Как хочет выбраться  из мутной  пучины.   Жди, я вернусь живым и относительно здоровым. Донянчу тебя от души.  Примешь?
 
   - Буду стоять у двери до твоего возвращения.

   - Я знаю.
 
   Теперь мне понятно, что такое счастливые концы у романов. Это похоже на то, что героям  давно надоели писатели, а писатели  очень устали от своих героев. Это когда и те, и другие испытывают радость облегчения от расставания друг с другом. Это конец песни про то, как : «Идет первый верблюд, потом второй верблюд, потом третий верблюд и четвертый за ним…».  Я улыбалась… Улыбалось все внутри. Нет! Пело… Но уже не про верблюдов, а про то, что скоро-скоро раздастся звонок  и, заливисто лая, бросится к двери собака, чувствуя кто стоит там, в коридоре. И когда я открою дверь, меня опередит кошка, прыгнув к тебе прямо в руки. А мы будем долго-долго смотреть в глаза друг другу… Два  эмпата, два пожилых человека, которые совершенно случайно (а, может быть, не случайно?) встретились в предзакатный период жизни и, забыв обо всем, разрешили себе просто быть радугой в небе друг для друга.



   Я не спеша брел  по аллее притихшего городского парка. Неприветливо-пасмурный день грозился очередным дождем. В холодном воздухе едва улавливались нотки будущей зимы… Вы, конечно, хотя бы в конце романа захотите узнать: кто же я? Бомж? Юродивый Митрич? Городской сумасшедший?  Друзья, ну, какая разница? Будем считать, что прохожий по коридорам  времени, который не случайно  попал в   историю про подруг, искавших себя в этой жизни, ожидавших простого женского счастья и по-настоящему друживших… История, похожая на сотни других.  Мне было нужно привезти их в Новый город и я это сделал. Именно там они обрели и смысл и счастье. А моя роль в этом романе, увы,  закончена.
   
   Навстречу мне шла женщина в светлом золотисто-бежевом пальто из мягкой шерстяной ткани. Когда-то она уже была здесь... А, может быть, это была не она, а Маргарита, искавшая своего Мастера?  В руках она несла тот же букет разноцветных кленовых листьев -  авангардную  роспись осени.  Порывистый ветер  пытался срывать с ее плеч длинный кашемировый шарф, то и дело  настырно теребил каштановый завиток, одиноко выбившийся наружу из под широкополой шляпы.  Но она продолжала спокойно идти, не замечая ни осенних игр ветра, ни серого хмурого  неба, ни того, что вот-вот может начаться дождь. Весь ее облик словно говорил: да, все так и должно быть - пасмурный осенний день, яркость опавших листьев, сбрызнутых дождями, невидимые  за облаками звезды, притихший  городской сад и тайна, укрытая от всех в ее сердце… Она, эта женщина,  была здесь и не была: словно недостающий штрих ко сну о  дождливой осени, или всего один музыкальный фрагмент из будущего к давно идущему  спектаклю… А, может быть, она  - та самая Софья Андреевна, которая так и осталась тихим многоточием в этом романе?  Вот сейчас она пройдет мимо, и растворится в будущем, но уже  без меня. Я никогда и ничего о ней не узнаю доподлинно. Но навсегда запомню эту картину осеннего парка и сохраню, словно фотографию в старом альбоме, чтобы вспоминать…

   Я смотрел ей вслед и думал : она навсегда уходит из этой жизни или только приходит, как начало, как обещание, как подарок?.. Кто знает? Разве что она сама…
 
   Всё.