По Фен Шуй

Арчибальд Скайлс
По Фэн Шуй, денежный угол у меня в квартире находится прямо в туалете. Получается символично и по Фрейду. И не надо гадать, куда деньги уходят. Повинуясь непонятно какому чувству, делая ремонт, я оставил незаконченным только туалет, а теперь вот понял, что пора заняться и им.

 События, после которых я обратил внимание на туалет, тоже были символичны. Во-первых, меня «попросили» из журнала. На самом деле попросили всех, так как журнал перестал приносить деньги, но редактору было стыдно признавать свое фиаско, и она объясняла увольнение отсутствием статей. Меня это в принципе не касалось потому, что все это время она печатала по главам мою книгу, но мне было все равно. Я не стал спорить, а просто заехал к ней за трудовой книжкой и «расстался друзьями». Возможно мое равнодушие объяснялось тем, что работал я в журнале больше для души и еще для того, чтобы мама не приставала: «Подумай о своей пенсии. Старость быстро наступает». То, что я где-то работаю по трудовой книжке, освобождало меня от ее приставаний.
Сам же я жил на доходы от нигде не зарегистрированного, но стабильно работающего бизнеса в очень узкой и непримечательной сфере. Сфера была на столько непримечательна, что выходила за границы сознания нашего чиновничества. Но. Но судьба хитрее чиновника. Бывает, сидите вы тихо на своей золотой жиле и вдруг, появляется «конкурент». Своего ума создать что-нибудь новое у него нет. Он копирует ваш бизнес, но… пытается узнать: «А так можно? А где зарегистрировать? А кому дать, чтобы разрешили?» Он мутит воду и привлекает ненужное внимание.

Заканчивается все так, как всегда и мне вдруг ясно стало, что пора выдумывать что-то новое. Мысль эта пришла ко мне в виде осознания, что пора встать с дивана и найти свое предназначение. Последней же каплей терпения, я имею в виду откладывание ремонта в туалете, стали мои разрывы с подругами.

Я так воспитан, что общаясь с женщиной через какое-то время чувствую, что уже пообещал ей что-то такое… чего я не обещал. Логика здесь такая же простая, как и у Иоанна Кронштадтского. Он как-то сказал, что, если веришь во Христа, так и верь во все, что говорит православная церковь и делай все, что говорит тебе священник. Но, заканчивается все тем, что женщин и обещаний становится слишком много. И они мучаются, и вы мучаетесь. До ремонта ли тут?! А надо завершить. Раньше я бы уже давно все сделал сам. Но, вот не поверите, после тридцати разленился вконец. Дело, наверное, не в возрасте. Просто уже не интересно: дом я строил, сантехнику устанавливал, электричество проводил. И все не себе. А себе теперь… скучно. Так, что я пригласил Валентина. Он один из двух оставшихся у меня друзей детства. Практически родня. Зарабатывает он ремонтами. Мне он давно обещал прийти. Чуть ли не с полгода лежит на полке мозаика для пола, ведро краски и пакет штукатурной смеси.

- Тут за один день не закончим, - говорит он. – Давай сейчас стены замажем, а перед уходом пол зальем, чтобы выровнить. А мозаику уже завтра положим.
Валик мне уже делал ремонт, и я знаю, что и в два дня мы не закончим. Но если в три уложимся, то и хорошо. Раз он начнет со стен, я внизу заменю часть водопроводных труб. Мы их в прошлый раз не трогали именно из-за того, что они оставались за унитазом, а теперь, когда мы его выставили в коридор, стало ясно, что и ими давно пора заняться. На полутора квадратных метрах работа вдвоем чем-то напоминает камасутру. Я лежу на боку и пытаюсь шведским ключом отвернуть гайку на трубе. На до мной табуретка. На табуретке стоит Валентин и ровняет стену большим шпателем. В этот момент раздается стук в дверь. Валя чертыхается и начинает слезать, а я слежу за тем, чтобы он не наступил на меня или не уронил на меня шпатель или раствор. Валентин открывает дверь, и я слышу голос Макса. Я кричу ему, чтобы он проходил. Он появляется в дверном проеме и спрашивает меня:
- Ты совсем стал богемой. Принимаешь гостей лежа?
- Да. И укрытым табуреткой, - отвечаю я. – Что пришел?
- Да ехал мимо, увидел Валю со шпателем в окно и решил зайти посмотреть, что делаете.

Я отворачиваю трубу в углу; Валя елозит шпателем по стене, а Макс от нечего делать ковыряется в выключателе, который у меня стал барахлить. Из фановой трубы, на которую мы натянули полиэтиленовый мешок доносятся звуки сливаемой воды и запахи жизни.
- Тебе там ближе к трубе, - говорит Макс. – Можешь определить по запаху, что они там такое ели сегодня?
Валя хихикает, а я не отвечаю.
- Ты скажи, что ТЫ ел, - говорит Валя – А-то, если припрет, то придется к соседям бежать.
- Заодно и спросишь, что они там ели. А у тебя было так, Валь, что девушка так сильно нравилась, что ты подойти боялся? – Спрашиваю я.
- Да. Жена. Мне она так понравилась… а она в другой компании тусовалась, и я не знал, как подойти. Выдумывал, но как-то подошел типа: «Че? Как?» и разговор завязался. Потом все не знал, как дальше, но пригласил как-то в гости. А там, когда выпили, все и получилось, хотя страшновато было.
- Не, я не про это. А вот было у тебя так, чтобы тебе девушка очень понравилась, ты ей очень понравился, и наедине вы остались, а вот в тот самый момент ты просто не смог ее ни обнять, ни поцеловать. Так, чтобы вот понимаешь, что это тот самый момент и что она этого сама ждет, но сам просто деревенеешь и все. Было так?
Валя сосредоточенно машет шпателем по стене.
- Было, - вздыхает он, берет новую порцию шпатлевки, накладывает на шпатель и снова начинает мазать стену. Мазанет, выдохнет, поправит раствор на шпателе, снова мазнет; вздохнет и опять машет вдоль стены. – Ты ее видел, наверное. Алла такая у нас жила на районе. Она мне так понравилась, - он опять вздохнул и полез вниз к ведру за новой порцией шпатлевки. – И я ей тоже. Мы так… начали общаться. И я видел, что она одна и ей уже давно хочется кого-то найти. Слушай, а кажется, не хватит раствора-то. Посмотри, сколько осталось.
- А там же еще был. В мешке. Твои остатки.
- А, ну да. Ну, хватит, значит.
Валентин собирает остатки на шпатель и снова лезет на табуретку. Теперь он мажет противоположную стену.
- Так, что там с Аллой? – спрашивает Макс.
Валентин кашлянул.
- Мне с ней очень нравилось общаться и уже неловко было приставать. В общем я ее как-то к себе пригласил, но что-то вот, как ты сказал: сижу и не могу начать.
Он прерывается, чтобы замешать новую порцию шпатлевки. Высыпает сухую смесь в ведро, поливает водой и включает дрель. Я вроде бы закончил с трубами и, наконец-то, вылезаю.
- Ну, и что? И все? – спрашиваю я.
- Нет. В тот раз мы посидели, и она ушла, а потом к себе пригласила. Купили мы вина. Сели и так всю ночь и проговорили. А утром она мне говорит: «Надо же, какой ты хороший. Даже не пристал ко мне за всю ночь.» Но с тех пор все: ты – только друг.

Он вздохнул. И полез на табуретку. А я вдруг вспомнил эту Аллу. Миниатюрная такая девушка была с очень белой кожей и губы она всегда ярко красной помадой красила. Мне она тоже нравилась, но у нее что-то колючее было в глазах. Меня такой взгляд всегда заставлял держаться на расстоянии. Хотя, почему?
- А у меня тоже был случай, - говорю я. – Встретил старую знакомую, которую не видел лет пять, а-то и десять. И так мы совпали! Что не слово, а все мы видим одинаково, думаем одинаково. Даже книги на полке у нее все те, которые и я специально читал. И красивая. И… одно слово – единственная. И вот та же фигня. Не то, чтобы стыдно к ней пристать, а… стопор какой-то. Я первый раз домой пришел и все никак не мог разобраться, что со мной не так?! Почему я не могу просто ее обнять и поцеловать? Онемение какое-то. Ну, думал-думал и решил, что все это бред. В следующий раз даже думать не буду, а просто прижму к шкафу и все. А в следующий раз только об этом подумал и все. Дыхание, как остановилось и так меня весь вечер и трясло. Убежал домой. Потом СМС ей послал, что внезапно плохо почувствовал, дескать извини. Давай в другой раз встретимся. А сам уже чуть не вою от непонимания. Что ж это такое? Вот же женщина, встречается с тобой. Все намеки сделаны. Ну не самой же ей на тебя кидаться? А ты? Ну ладно. Встречаемся в третий раз. Она САМА к себе пригласила. Вина купила. Три бутылки выжрали. А в пять утра она мне такси вызвала. И лицо такое… вроде как и сожаление, и грусть, и разочарование. Все, как у тебя. Проговорили до утра. И теперь я только друг...
Я не выдержал и выругался.

Макс смотрит на нас и говорит:
- Какие же вы молодцы! Одну попытку делаете, вторую, ты вот даже три. Не сдаетесь! А я вообще ничего сделать не мог. Даже ни попыточки.
Мы смотрим на него. Он на нас.
- А у тебя, как было? – говорим мы чуть ли не хором.
А у меня в лагере. Старший самый отряд. А она еще старше. К одному из наших вожатых приехала. Его подружка. Жила с ним. Мне она так понравилась, что я сам стал стараться ее не видеть, чтобы никто ничего не понял. А она за мной. И имя мое узнала и даже от вожатого ушла. Он меня поймал и говорит: «Ну и везет же тебе. Чем ты ее таким зацепил, что она от меня ушла, чтобы с тобой познакомиться?» То есть все мне и выдал. А я все равно, деревянный, как… Буратино до того, как его вытесали. В общем, однажды подходит она ко мне, берет за руку и ведет на дискотеку. Сажает рядом с собой, и мы сидим. Все танцуют, а мы сидим. Я вообще пошевелиться боюсь. И кайф дикий и сам, как стеклянный. Вот, все что мог бы сделать, если бы надо было, так это шею наклонить и сказать: «На, руби. Убей, если хочешь, я для тебя готов и жизнь отдать». Но, чтобы там обнять или… поцеловать. Не.
- А что потом? – спрашивает Валя.
- Уехала рано утром. Больше ее не видел. И даже лицо ее не помню. Какой-то образ в радуге и все.
Валя и Макс стоят вокруг унитаза с пронзительно ясными глазами и светлыми лицами. Они такие нежные, такие настоящие, а атмосфера вокруг унитаза такая возвышенная, что если, и я выгляжу так же, как они, с нас можно запросто писать картину. Три мужика и фаянсовая «чаша» меж ними. Какой-то, кажется, библейский сюжет.

На следующий день мы договорились всем вмести пойти в баню. Вечером должен будет подъехать Максим и забрать нас, а пока мы с Валей работаем без него. Точнее, Валя доделывает, а я с ним разговариваю из кухни и варю суп из плавленых сырков. Надо растворить в кипятке два-три плавленых сырка и в этот бульон покрошить картошки и морковки. Я добавляю тмин и прованские травы для аромата.
- О! А ты что там, суп из сырков делаешь? – восклицает из туалета Валик.
- Не-е. Это тебе из фановой трубы надуло! Там его кто-то уже съел.
- Да ладно! Я же чувствую, что ты варишь.
- А ты, что знаешь этот суп?
- Конечно! Мы, когда маленькие были, твоя мама делала. Мне так нравился, и я все к своей приставал, чтобы она сделала суп с белой водичкой. А она все не понимала, как. Сварила в молоке, а я говорю, что не то. В общем, у тебя только и ел.

С друзьями детства всегда так неожиданно в него попадаешь. Какая-то фраза оживляет давно забытый день из жизни, и ты снова там. И так хорошо...
- А ты в детстве часто влюблялся?
- Постоянно, - говорит Валик.
- И я тоже… и не перестаю.
- Я помню, как в девочку влюбился и целый день с ней играл. Она мне казалась такой красивой, как из сказки. А потом я увидел, что на нее птичка накакала и тут же разлюбил. Уже не такая красивая показалась.
Мы смеемся.
- Вот почему они так стремятся к тому, чтобы выглядеть безупречно. Я тоже помню, как понравилась женщина, ну просто дико как-то понравилась. А потом смотрю я на нее без помады и без одежды и сам не верю своим глазам. Где? Куда подевалась та, которой я только что был очарован? Вообще все ушло куда-то. Такой спад настроения. Но главное не это. А в поведении что-то изменилось. У нее, я имею в виду. Была нежная девушка, которая тебя восхищала, а теперь вдруг перед тобой похотливая, серьезная, целеустремленная баба. Циничная, пошлая и жадная до всего, что можно через тебя почувствовать.
- И что?
- Да ничего. Соврал ей что-то типа того, что у меня семья, а она мне так нравится, что я не смогу быть с ней и не уйти от жены, а жену с ребенком оставить не могу. Поэтому, до свиданья, Жанна.
- А она?
- А она меня приворожила. Представляешь? Я в этот бред и не верил никогда, но тут пришлось понять, что в этом есть смысл.
- И как ты это понял?
- А влечение какое-то странное и неосознанное быть там, где она живет. Я как себя поймал? Надо мне было батарейки купить. И я поперся через весь город в магазин, который рядом с ее домом находился. Купил батарейки, стою на улице и тут до меня доходит, что что-то не так в моем мире. Нелогично ехать через весь город сюда, чтобы купить батарейки, которые у меня рядом с моим домом продаются. И тут я начал вспоминать, что весь этот месяц я ездил к ее дому под разными предлогами.
- Ну и что ты сделал?
- А ничего. Я ведь не знал, что это приворот. Просто перестал ездить и все. Хотя потрясывало меня постоянно. Знаешь, такое нервное напряжение, как фон. Выпьешь, легче становится. А потом опять.
- А как ты понял-то, что тебя приворожили?
- Это уже года через два. Я уже и развестись успел и пить перестал, а-то после всех этих дел я как-то стал регулярно квасить. Правда перестал потом, когда понял, что привычкой становится. В общем сидели мы в компании всяких там психолохов, астролохов, ясновидящих и прочих прохиндеев. Ну и к слову я описал свое состояние, а одна дама попросила вспоминать имена всех женщин, которые у меня были в то время. И на имя Жанна, она сказала: «стоп!» Взяла бумажку какую-то, что-то написала, сожгла и в этот момент мне стало так легко, что я даже удивился, как же так можно было два года ходить в этом угнетенном состоянии и думать, что это норма жизни.
- Офигеть! А я не верил раньше, что это возможно.
- А я и сейчас не верю. Просто состояния описываю. Странный психический феномен, когда тебя влечет к человеку, тебе плохо без него, но сам он тебе неприятен. Что-то в тебе его отвергает. Это, как наркомания: ты знаешь, что курить вредно, что это зависимость, сам себя не уважаешь за нее, а все равно продолжаешь.
- Ты ж не куришь.
- А я тогда от всех зависимостей стал избавляться. Не только курить бросил, но и телевизор свой подарил. И интернет проводить не стал. Мне даже музыка иногда мешает. Я теперь точно знаю, что счастье – это свобода от зависимостей, хотя нас пытаются убедить в том, что счастье – это свобода удовлетворять их. И мы становимся похожи на алкашей, которые счастливы, когда им удается насобирать на бутылку.
- Или на новый телевизор, - Валя правильно меня понял.
- Да. Впрочем, сейчас всегда можно удовлетворять свои зависимости в кредит.

Резкий и, наглый стук в дверь, заставил нас с Валентином вздрогнуть. Я открыл дверь. На пороге стоял Макс.
- Ну, все отключили! – Громко говорит он. – Телефоны выключены, домофон не работает. Я уже собрался один в баню ехать. Сосед твой меня впустил. У тебя кнопка на домофоне, наверное, западает.
Он смотрит на трубку домофона и поправляет ее.
- Ну да. Так и есть. Ну, что, идем в баню?
- Да. Давай только доделаем быстренько пол. Суп будешь? – Спрашиваю я.
- Перед баней есть?
- Ну немножко-то можно. Пока Валик доделает.
- Да я все уже. Сейчас шпатели помою только. А ты мне заплатишь сегодня? А-то мне в баню не на что идти.
- Заплачу. Суп будешь?
- Канешна! Насыпай.

Мы сидим на кухне и едим суп. И вдруг Макс неожиданно говорит:
- А мне кажется, что надо доминировать.
- Чего? – Это я спросил.
- Ну, возвращаясь к вчерашнему разговору. Ведь мы их помним всю жизнь. Значит что-то важное было в нашей жизни связано с ними. Мы их полюбили. А диалога не получилось. Почему? Надо найти способ перекидывать мост через это чувство. Я думаю, что надо доминировать. Надо переступить через этот момент. Надо вызвать это чувство у барышни, а потом уже и самому. Это обязанность. Можешь это сделать нежно, можешь грубо, но сделать этот шаг должен ты. Сначала секс, а потом любовь. Наоборот не получается.
- А так, как ты говоришь, у меня уже было. Переступил на свою голову, а потом так и жил под диваном. Более того, у меня товарищ был. Вон, Валентин его знает; так он мне как-то даже целую лекцию прочитал, как важно и необходимо женщину, которая тебе понравилась сразу тащить в постель. Причем, чем больше она тебе кажется неземным созданием, тем настойчивее ее надо класть на землю.
- И что тут неправильно?
- Я же говорю, у меня так было. А товарищ только подтвердил мою гипотезу. Жена у него, ну не просто красива, а умопомрачительно. Фигура идеальная, улыбка, лицо, и глаза необычайно выразительные. Огромные такие, карие с голубыми белками и в лице всегда такой не-то восторг, не-то умиление. Знаешь, когда на тебя смотрит, кажется, что так ты ей нравишься, будто ты один в целом свете.
- Так ведь не о такой ли всяк мечтает?
- Ну естественно. И естественно, что падали в нее многие. Товарищ это понял и сделал вид, что он не купился. Вот. Живет с ней.
- Так, в чем подвох?
- Так в том, что он сделал вид. Переступил через ступор. А на самом-то деле полюбил. И еще как полюбил. И понеслось. Инфаркт, долги, нервы, друзей оставил – и все только потому, что все ресурсы занимает… ОНА. А она его так затюкала, что смотреть больно. Кстати, что характерно, приходит он как-то ко мне в гости весь синий от тоски и жалуется, что испытывает странное чувство апатии и унижения, и его жена его совсем… не возбуждает. А изменять ей он не может – боится, что что-то непоправимое произойдет. Мне все сразу стало понятно. Редко, когда так вот все ясно. Я ему говорю: «Деньги есть? Поехали!» И поехали мы с ним… в публичный дом. А он меня все спрашивает: «А ты сам будешь? А-то я без тебя не стану». В общем уговаривает меня с ним разделить его, как он полагает, грех. А я никакого греха в этом не вижу. Но и услугами этими пользоваться, ну никак не могу себя заставить. Не-то, чтобы я моралист, но брезгую, если честно, да и не понимаю, зачем платить за то, что всегда есть бесплатно. В общем, выходит он оттуда прямо аж светится! Бодрый, дерзкий. Тихий бунт против своей красавицы удался. Самооценка поднялась. Понял, в чем подвох?
Макс кашлянул.
- Не совсем.

- Поехали уже в баню, - говорит Валентин. – А-то пока вы о бабах треплетесь, там всех красивых мужиков разберут, как в прошлый раз.
Мы с Марсом ржем.
- Сам придумал? – Сквозь смех спрашиваю я.
 Мы собираемся.

- А вот, раньше ведь не надо было переступать или смелости набираться, - Валентин говорит ни к кому не обращаясь. – У наших предков не было таких проблем. Человек, который полюбил, вообще не решал этот вопрос с женщиной таким образом. Он, после касания рук и немения плоти, делал предложение. Или вообще сватов засылал. И, если ему давали согласие… в общем, не могу предположить, чтобы на брачном ложе он продолжил бы неметь. Все как-нибудь сладилось бы.
Мы стоим перед шлагбаумом на переезде в Озерках и ждем, когда проедет фирменный поезд «Аллегро».
- Ты просто предлагаешь еще один способ, как переступить через это онемение, - говорю я.
- Ну, а что ты предлагаешь?
- Я думаю, а что если самому попытаться вызвать это чувство в женщине?
– Нет. Если бы это чувство можно было вызывать, то и грош ему цена. Это таинство, основанное на личном выборе: жить в этом чувстве, испытывать его в своем сердце. То, что можно контролировать, то ненастоящее. Любовь, она тебя не спрашивает. Она, как к себе домой пришла и вот. Немей. – Макс вздыхает.
- Хорошо. А, что должна делать в этот момент женщина? Может, от нее тоже что-то должно исходить в эту секунду? – Я задумался, а потом отвлекся на поднимающийся шлагбаум, но через пару секунд закончил мысль:
 - Мне кажется, что если там, с другой стороны есть ответное чувство, то должно что-то произойти. То есть не что-то, а сближение, объятия и все и так далее.
- Ну, а у меня вот не произошло, – Макс резво развернул машину перед входом в баню, остановил ее и молча вышел.

- И что мы все о любви? – Валя почему-то не выходит из машины, чтобы это услышал Макс, а обращается ко мне, еще сидящему внутри. - Похоть надежнее и естественнее. Когда женщину просто хочешь, ты сохраняешь контроль. Ты можешь подчинить ее и заставить проявить свою женственность. А, когда любишь? Ты отдаешься на милость даже не ей, а вообще стихиям пред которыми ты ничто. А женщина во власти безобразна.

Валя в чем-то прав, но мне никак не ухватить и не вербализировать то, что именно в его логике кажется мне абсолютно лживым. Мы заходим в баню, поднимаемся на второй этаж и начинаем переодеваться. Я беру плавки и иду к проруби. Макс окунается только после парилки, а я как-то попробовал нырять в воду еще до того, как разогреешься и мне понравилось. Валя же вообще не купается, но ходит с нами до воды за компанию. В этот раз он тоже идет со мной, обернувшись полотенцем.

- Ты заметил вообще, что женщина привлекательнее всего именно тогда, когда полностью подчиняется. Когда она влюблена, не уверена, когда послушна и доверчива. Вот и надо ее подавлять. Как только начинается демократия, женщина теряет свой шарм. Сильная женщина не женственна. Так, что дави ее. Дави. Любую, даже очень красивую женщину можно так затюкать и закомплексовать, что она будет считать, что ей очень повезло, что ты с ней живешь и не бросаешь. Лет в сорок-сорок пять она на секундочку прозреет и поймет, что это все не так, но максимум, что она может предпринять, это сходить налево и убедиться, что на рынке сексуальных услуг она действительно уже вышла в тираж, что идти ей в общем-то некуда, а ты, хоть и неблагодарная скотина, которая украла у нее лучшие годы, а все-таки, отец ее детей и не такой уж плохой, лучше некоторых. И ты снова будешь сохранять контроль и комфортно жить.

Мы идем назад. Мороз хорош. Вода в волосах и на плавках почти сразу же становится льдом. Мокрые шлепанцы прилипают, на ходу примерзая к доскам настила. В парной после проруби наплывает какое-то неземное разомление. Я немного «плыву», а Макс вдруг, в ответ на свои мысли тихо говорит нам:
- А я не согласен, - Макс смотрит перед собой. – меня остановило не это, а чувство, что я ее недостоин. Не то, что она что-то не так делает. Не то, что она не чувствует того же в ответ. А мой страх. Моя неуверенность. Никакого снисхождения, кроме того, которое я сам выдумал.
- Эй, брат, а ты тоже на соревнования приехал? Ты из Дагестана, да? – К Валентину обращается какой-то кавказец. Сегодня их что-то очень много в бане. Молодые ребята, выделяющиеся массивными формами, повышенной волосатостью и тем, что не снимают трусы. Все вокруг моются и парятся голыми, а эти в трусах.
- Не, я болгарин, - говорит Валя. – Мы тут с друзьями каждую субботу отдыхаем.
- А-а, извини, друг.
- А вы на соревнования приехали?
- Да. На кубок Петра. Мы вольники. У нас тут общежитие.
Немудрено, что они приняли Валика за своего. Он, хоть и болгарин, но несет на себе все признаки турка. Он носат, жутко волосат и поджар также, как и эти спортсмены.
- У тебя часто на улице менты паспорт спрашивают? – Неожиданно осенило меня.
- Да. Приходится носить.
Некоторое время мы молчим. А потом Макс тихо-тихо говорит, показывая на Валькин зад:
- А представь у твоей любимой такая задница волосатая была бы.
- Если бы она была любимой, то было бы не важно, какая у нее задница, - вздыхаю я.
- Если бы она была любимой, то было бы не важно Валентин это или Валентина, - смеется Макс.
- Ну, так далеко я не думал… - Смеюсь я тоже.

После бани мы решили поехать ко мне. По дороге мы молчали. Только подъезжая к дому я, ни к кому не обращаясь, сказал:
- А все-таки, невыразимо интересно узнать, а что в этот момент чувствует женщина. Как это видит она. Что происходит у нее внутри.
- Да ничего у нее не происходит. Там нечему происходить. Что в ней может происходить, если тебя в ней нет? Вот она и грустит, от пустоты, - говорит Валька и смеется сам себе. – Она же судит по поступкам. Конечно, она тоже себе там надумывает вначале, что ты смелый рыцарь и благородный олень..
- С волосатой задницей, - вставляет Макс.
- … Она раскрывается, а ты: раз не взлетел, два не взлетел, значит, не рыцарь. Что теперь? Все. Теперь можешь бегать вокруг, показывать диплом, что ты рыцарь и махать шпагой, но она уже не поверит. Точнее, поверит, но чувствовать это уже не будет, а раз не чувствует, то все.

Ответить мне нечего. Понятно, что он прав. Мы вываливаемся из машины и идем ко мне.

Пол-литра на троих после бани проглотились почти мгновенно, и мы перешли к текиле. Ее был литр. Ни лимона, ни другой достойной закуски в доме не оказалось. Я нарезал дольками луковицу и насыпал блюдце соли. К удивлению всех, закусывать текилу луком обмакнутым в соль оказалось так здорово, как будто бы напиток и закуска специально были созданы друг для друга. Некоторое время мы молча хрустели дольками, а потом Макс сказал:
- А может, у нее просто энергетика мощнее моей была?
- Или она из более высокой касты, - не удержался и съязвил я.
- Может, наоборот, из более низкой и тебя твой эгрегор не пустил, - вставил Валя.
- Валя, а ты, что, знаешь, что такое «эгрегор»?
Валя посмотрел на меня и вдруг сказал с восточным акцентом:
- Если у меня жеп валасатый, я что, тупой савсэм, да?
Мы с ним засмеялись.
- Но все-таки… чем можно объяснить этот ступор? – Не унимался Макс.
- Ты мне чем-то Васю покойничка напоминаешь с его неуверенностью и вздохами. Достоин недостоин. Это какое-то детство. Валя, я понимаю, он не философ, у него все просто: доминируй, если можешь, а не можешь, иди в туалет. Но никаких мыслей о достойности или недостойности у него и в помине нет. А у тебя какие-то мысли о снисхождении, о достойности, уверенности. У меня, когда последний раз такое было, я качественно изменился. Повзрослел и понял, что тут не в доминировании или уверенности дело, а в зрелости. А ты, значит, не созрел. Если ты, зрелый мужик, то хоть Софи Лорен, хоть Софи Марсо перед тобой окажется, ты не будешь чувствовать себя неуверенно. Ты просто… сделаешь шаг вперед, если тебе это надо, конечно, и, если тебе ответят, то займешься любовью. Я думаю, что Венсан Кассель Монику Беллуччи долго не обхаживал, а случайно, на каком-нибудь фуршете просто зыркнул на нее, увидел, что дверь раскрыта и вошел. И стали они жить вместе. А тебе раскрывай не раскрывай, ты войти боишься. Что ты можешь вызвать, кроме раздражения?
- Да ведь ты же, ты же разговор начал о том, что у тебя ступор! – Макс, как и все пьяные начал говорить громко и эмоционально.
- Так ступор, а не страх и не разглагольствования всякие о том, достоин или недостоин или тварь дрожащая.
- Ну, хорошо. Ты у нас такой смелый и у тебя ступор не от страха. А от чего же?
- Мимо, потому что.
- Что мимо?
- Мимо сердца. Это в юности ни о чем не думаешь, только о том, чтобы дала. А мне теперь надо тепло ощущать, ответное чувство. А если его нет, то и нет смысла в отношениях. Вот душа и не позволила. Без любви все становится блудом. А уж этого у меня столько было, что тебе на три жизни хватит. Даже и Валька недалеко от меня ушел.
- А, что Валька?
- Он уже в четырнадцать лет только об этом и думал, а мы с ним лучшие друзья были. Я-то еще успевал книжки читать, страдать от поиска смысла жизни и любви, а он только сексом жил.
- Я тоже книжки читал! – Вале очень приятно слушать то, что я про него говорю, но он явно стесняется здесь своей славы.
- И у тебя, такого мачо, все равно ступор? Не смеши меня. Признайся, что струсил, или, что влюбился.
- Ну, как бы тебе объяснить еще-то проще? Мне надоело шагать в пустоту. Хочется там видеть свет и шаг навстречу и…
- Свет… там!?? – Валька решил меня подколоть.
- Да блин! – Я даже не знаю, что ответить. Уже и сам я пьян и формулировать мысль становится трудно. Мы молчим. Я задумался. Мысль моя потекла в куда-то в сторону налево и вниз. Воспоминания увлекли меня и вдруг, неожиданно для самого себя я сказал:
- Вот, бывает заглянешь в глаза женщине и увидишь там вселенную. И понесутся на тебя из этой вселенной стихи, проза, желание жить и совершать подвиги. А та, которая вдохновляет тебя на прозу, на … подвиг, она понимаешь, может вообще не понимать, что она для тебя делает, не понимать, ни стихов, ни гения твоего, ни то, как ты на нее реагируешь. Может чувствовать себя неудобно рядом с тобой и говорить тебе, что ты гений, хвалить тебя и делать вид, что восхищается тобой, просто потому, что как женщина чует, что тебе это надо, но сама…  ну ни в зуб ногой, ни в жопу пальцем. Но ведь это ты ее такой выбрал! Тебе зачем-то именно она нужна была. Вот у меня так было: на 20 лет одну так выбрал. Мне было достаточно глаза ее вспомнить, чтобы небеса надо мной открывались, а она… путешествовать любила. От скуки. И от нормального мужа ушла к другому только из-за денег. Вообще даже не скрывала этого. Считала, что так и надо. Что главное качество мужчины, его способность материально защитить нежную женщину от этого жестокого мира.
Ребята смотрят на меня и молча слушают.
- Надоело это бабье. Им все мало-мало-мало. Хочется сказать: «Остановись! Посмотри мне в глаза. Я хочу увидеть там любовь, а не жадность.» Богемной жизни она хочет? Да я, блин, сам богема, поэтому мне это глаза и не застит. Это же не зарплатой определяется, а теми ценностями, которые ты утверждаешь. Той деятельностью, которую ведешь. Одержимость богемной жизнью и деньгами – это же в сущности просто невроз. В сущности, стремление к деньгам и роскоши – это признак того, что человеку недостает чего-то внутри, и он старается этот недостаток заполнить таким образом. А задача вот в том и состоит, чтобы это что-то найти.

Ребята смотрят на меня, и я понимаю, что Валентин уже начинает терять нить разговора, а максим слушает из вежливости, но ему не интересно. Но мне уже не остановиться.

- Посмотри, как женщина легко приспосабливает любые духовные истины к своим сиюминутным эгоистическим целям: услышит она, что надо прощать и тут же перевернет это так, что вот ты меня и прощай, а я буду делать все, что хочу. Услышит про то, что надо быть бескорыстным и не жадным и тут же скажет: вот и будь бескорыстным и не жалей для меня ничего. Но сама она так и останется по сути своей, кошелечком и будет смотреть, что ты туда можешь положить. Человек так устроен, он определен своим эгоизмом. А любовь она выводит нас за рамки человеческого образа. Она выводит нас за границы эгоизма. Но с точки зрения эгоиста, влюбленный человек безобразен. Вот и не сходится. Не прилагается любовь к человеку. А ты… ступор.

Макс смотрит на меня очень внимательно. Мне даже начинает казаться, что он сейчас скажет, что все это я придумал, чтобы оправдаться. Но Валентин, хоть и кажется совсем пьяным, оказывается, вполне адекватен и все прекрасно понял из моей речи.

- Но ведь всегда так – ты ей даешь, она тебе, - говорит он. Женщина - начало принимающее. Кошелечек – это ты правильно сказал. Сам придумал?
- Нет.
- Не будет других отношений. Всегда идет обмен. И всегда твое слово должно быть первым. Ты суешь в окошечко денюжку или х…й и дверца раскрывается. Другого нет. Ты ищешь несуществующие отношения.
- Действительно, - вторит ему Макс. – Такое впечатление, что ты жизни учился не с Валей в парадных, а дома по романам и сказкам.
- Да нет, друзья, - я вздыхаю и наливаю себе еще текилы. Бутылка уже почти пуста. – То, что вы описываете - это донорско-вампирские отношения. Рынок. Ты мне, я тебе. Я предлагаю взглянуть на все это под другим углом. Вот ты, Макс, когда себя чувствуешь счастливым и радостным? Когда проявляешь себя, как мужчина, творец, добытчик, смелый воин, удачливый охотник, справедливый начальник и так далее. И женщина тебе не дает ничего для этого сорта радости, а только предоставляет все больше и больше пространства, чтобы ты проявлял себя именно так, как тебе в радость. Иными словами – вдохновляет. А ты ей помогаешь все полнее и полнее проявлять себя, как женщина, когда восхищаешься ее борщом или там… ладно, без деталей. Здесь нет дать-взять. Нельзя сказать, вот я ему сготовила, а он мало зарабатывает потому, что в идеале, тебе самой должно быть в кайф готовить, а ему зарабатывать, но не надо смотреть на другого, надо самому получать кайф от того, что делаешь именно ты. Как только ты смотришь на нее и думаешь, что с твоей зарплатой у тебя жена должна готовить лучше, ты пропал. Любви больше нет. То есть, я хочу сказать, что вообще, когда вы думаете, что отношения это: ты мне – я тебе, вы уже не можете ничего построить на любви. Вы изначально порченные.
Я замечаю, что говорю очень громко и в горле у меня саднит. Чтобы сполоснуть горло, я выпиваю еще текилы. Вкусная штука! Макс смотрит на меня презрительно.
- Тебе надо в деревню ехать. Искать себе неиспорченных баб. Только сюда их не вози, а сам там и оставайся.
- Или страшненькую какую-нибудь найди, чтобы счастливой была просто потому, что хоть кто-то у нее есть.
- Валя, ты же знаешь, что с некрасивыми девушками сложнее. Они больше закомплексованы, более требовательны и выкидывают такие фортели, что сам не поверишь. Да и не о внешних данных речь. Я как раз о душе хочу сказать.
- А, что, у женщин есть душа? – Спрашивает Макс и пытается встать из-за стола. Только теперь я замечаю, на сколько мы все пьяны. Макс идет в туалет, и я вспоминаю, что унитаз я еще не прикрутил к полу. Мне страшно, что он сейчас его ненароком свернет или вообще расколет. Я пытаюсь встать, чтобы быть готовым в любую минуту перекрыть кран на тот случай, если мы начнем заливать соседей, но идти мне уже тяжело. Поэтому я просто стою и держась за стену кричу ему:
- Макс! Унитаз не прикручен! Осторожнее.
- Хорошо, - говорит Макс и какими-то лыжными шагами двигается в сторону туалета.
За компанию с нами с места поднимается и Валик. Он опирается на стол одной рукой, а в другой держит стакан.
- Твое здоровье, бродяга!
- И твое, спасибо.
- А пойдем покурим на балкон.
- А я не курю.
- А ты тогда поди подыши со мной.
Мы идем на балкон и Валентин долго раскуривает свою сигарету. Потом он встает поближе к перилам и начинает расстегивать ширинку. Я смотрю на часы. Два ночи. Наверное, соседи уже давно спят. Я смотрю, как Валя ссыт с балкона и думаю, что это безопаснее, чем уронить унитаз.

Макс выходит на балкон.
- А чего я тогда в туалет хожу?
- А ты не можешь с балкона ссать, - я ухмыляюсь и икаю. – У тебя же… ступор!
- Ха-а! – Макс смеется. – А у тебя, что нет?
- И у меня тоже. И у Вальки. Но он переступил через себя. Превозмог! Помнишь, как у Киплинга? Себя преодолеть! Преодолеть себя!
- Или надо найти такую же небесно-сделанную Аэлиту, - неожиданно говорит Валик. Надо же, он помнит на чем мы закончили и даже читал Алексея Толстого.
- Но их нет. Нет их на земле. Правильно Макс? – Говорю я.
- Да-а! Нету их на Земле! Не-ет! Они все на Марсе. – Отвечает за него Валентин.
- Ну, пошли искать их на Марс!
Максим держится за перила и смотрит на небо.
- Я так рад, что ты, Макс с нами! Ты тоже хочешь неиспорченную? А ты готов к испытаниям?
- Я на все согласен. Не могу с этими больше. На М-м. Арс, так на Марс. А где он?
Мы стоим слегка покачиваясь и все вместе смотрим в звездное небо. Я успеваю удивиться, что в Питере вообще можно видеть звезды. Мне почему-то кажется, что у нас оно должно все время быть в тучах.
- Вот эта красная звезда, это, кстати Марс восходит, - говорю я. – Там живет моя сладенькая, Аэлиточка. Давайте ей покричим. Может услышит.

Мы стоим на балконе и кричим:
- Аэлита-а-а!!! – Это я кричу.
- Ээ-эй! – Это Валя.
- Алена! – Это Макс. Неожиданное какое имя. Я про нее ничего не слышал.
- А не пойти бы вам на хрен, подонки!!!!??? На часы смотрели?!!! – А это уже сосед снизу.
Мы быстро возвращаемся в комнату.
- Жлобье! – Рычу я. – Она могла меня услышать. И прилететь.
- Я думал, что ты сам собирался лететь к ней, - говорит Макс.
- Ну, позвала бы, так полетел. Чего сейчас-то говорить? Все. Бежать надо из этого города. К гуманоидам. На Луну, на Марс! Что я делаю тут на Земле?
- Ты ее ищешь. Девушку свою. На Марс надо лететь с своей Аэлитой. Мы здесь, на Земле ее ищем, а потом вместе улетаем на новое небо и новую землю.
- Ва-а-аля! – Говорю я, но у меня пьяного выходит: «Валли!» - Откуда в тебе, простом волосатом пэтэушнике столько мудрости? Я тебя так люблю.
Мы обнимаемся. Я так обнимаюсь только с отцом и Валькой. Родня. Родня вызывает такси и собирается. Время позднее. Текила кончилась. Тема, закрыта.