- 1 -
Моя любовь к чтению оказалась довольно поздней. До первого класса ни мать, ни отец не прилагали каких-то усилий в обучении меня чтению. А детский сад, который я посещал с нежеланием в своём рабочем посёлке, не стремился в то время отобрать пальму первенства в обучении меня грамоте у школы. Может быть, и правильно делал, полагая, что грамоте должны обучать профессиональные учителя, а не воспитатели и нянечки детского сада.
В общем, до самой школы я был абсолютно безграмотным молодым человеком.
Нет, я конечно уже знал наизусть много стихов, сказок, а также рассказов, услышанных из домашнего радиорепродуктора. Да и мама, обладавшая звонким голосом и хорошей дикцией, иногда читала что-нибудь вслух на сон грядущий нам: брату, отцу и мне.
Например, хорошо помню, как вся наша семья с нетерпением ждала очередную газету периодической печати, чтобы вечером устроить семейную читку продолжения повести или большого рассказа в стиле шпионского детектива с названием «Это было над Тисой».
Я гораздо раньше научился играть в шашки, шахматы, лото и карты (подкидного дурака и пьяницу), чем выучил родной алфавит. Причём, с успешным одолением алфавита и обучением чтению мне в первом классе опять немного не повезло.
Естественно, первая четверть тогда чётко разделялась со второй праздником «Великой Октябрьской революции». Помните:
День седьмое ноября –
Красный день календаря.
Посмотри в своё окно:
Всё на улице красно.
Так, вот, благополучно закончив первую четверть, мы разбежались по домам на свои первые недельные каникулы. В то время зима у нас ещё полностью не вступила в свои права. Она только примерялась, посылая на нашу территорию ночные морозы, а днём отступала, допуская в области температуру часто выше нуля градусов по Цельсию.
Вот, тут-то, в честь моего успешного окончания первой четверти первого класса, а, может быть, и просто так, родители и сделали мне замечательный подарок. Они подарили мне коньки.
Правда, до этого подарка у меня уже были коньки-снегурки. Мало кто теперь из современной молодёжи хорошо себе представляет, что это за коньки. Снегурки внешне походили на полозья саней, только эти полозья представляли собой металлические пластины, поставленные ребром. Или, по-другому, они были с загнутыми носами, как шея у птицы лебедя, а по длине – чуть больше длины стопы взрослого человека. Такие коньки хорошо крепились к валенкам верёвками и сыромятными бечёвками. Вначале, надо было прикрепить к валенку задок конька, закручивая бечеву на коньке, а по ходу этого закручивания, прилаживая конёк к пятке валенка. После этого надо было встать в валенке на этот конёк, просунуть другую верёвку под передок конька и опоясать ей передок своего валенка. Далее всё делалось просто: вставлялась в отверстие между верёвкой и валенком палочка длиной с карандаш и этой палочкой закручивали верёвку, установленную спереди конька. Причём, закручивать старались сильнее, чтобы конёк не болтался. А на валенке, при этом, отпечатывались верёвочные следы. Стоило так экипированному конькобежцу побыть немного на заснеженной улице, как влажные верёвки прилипали на морозе к валенкам, и валенок с коньком становились почти единым монолитом.
Новые мои коньки все в нашей округе тогда называли: «Дутые». Они были длиннее «Снегурков», со слегка сточенными к верху носами и острым углом под шестьдесят градусов к основанию, направленному вперёд. Их металлические полозья были гораздо выше, чем «Снегурковые». Вероятно, чтобы предотвратить глубокое увязание в снегу на протоптанной дорожке, в середине их металлических полозьев было что-то наподобие миниатюрной выхлопной трубы мотоцикла. Возможно, из-за этого их и окрестили «Дутыми». В магазине культтоваров нашего посёлка они появились без ботинок. Этот первый вариант «Дутых» коньков прикручивали к валенкам тем же самым испытанным способом, что и «Снегурки». Но уже потом, более взрослые, чем я, ребята понесли коньки к сапожнику, чтобы тот приклепал их на ботинки.
И, вот, выйдя на свои первые каникулы, я постоянно находился под искушением как можно быстрее испытать свои новые коньки. Но переменчивая ноябрьская погода, с частой сменой тепла и холода, никак не давала мне это сделать.
Но, наконец, сразу после праздника «Октябрьская» ночью выдался приличный морозец, и лужи в наших дворах покрылись толстой коркой льда.
Район, где я жил с родителями, находился на возвышенности у подножья горы, которое упиралось в трассу, построенную сразу после Великой Отечественной войны пленными немцами. Дождевая вода в наших дворах задерживалась только в неглубоких канавках, зато во время летних дождей неслась стремительными ручьями вниз, в сторону железной дороги. И вот там образовывала стойкие болотца. Излишки же её стекали через дренажные канавы и тоннели под железной дорогой в пойму реки Суры.
- Приходи, когда будешь на каникулах, в наш район на коньках кататься, - предложил ещё во время учёбы мой новый школьный друг, Комиссаров Шура.
- Приду, если на лыжах нельзя ещё будет с нашей горы проехать, - пообещал я ему.
К моему тогда большому сожалению, снег не покрыл гору за родительским домом, и кататься с неё на лыжах не было никакой возможности.
И, вот, я взял коньки и отправился в дальний конец посёлка, чтобы там, на замёрзшем болоте, прокатиться как на катке и испытать, таким образом, свои новенькие коньки. Ну и, конечно, хотелось, чтобы после каникул новые школьные друзья говорили: «Как он на «Дутых» летает по льду!... На «Снегурках» его там никто не догонит!»
По льду мои «Дутые» действительно шли, как по маслу. На них я стал высоким и сильным. Хотелось ещё ощутить себя умелым конькобежцем. Прокатившись несколько раз вдоль берега, я, вероятно, решил, что для исполнения классных фигур, мне уже не хватает прибрежного пространства болота. И уже через минуту после посетившей меня мудрой мысли, разгонялся и делал виражи ближе к середине болота.
Но тут что-то подо мной затрещало, и я, к своему ужасу, почувствовал, что проваливаюсь в воду. «А глубоко ли это болото?», - пронеслась любознательная мысль в моей голове. Однако, гадать долго не пришлось: в следующее мгновение я понял, что стою на ногах, а в воде нахожусь всего по пояс. Я попытался пройти по дну к берегу, но мои ноги, обутые в коньки, плохо мне подчинялись, так как вязли в болотном иле.
Я попробовал помогать себе руками. Но, когда я хватался руками за лёд, то он тут же обламывался. Наконец, мой новый школьный друг, Шура, притащил длинный куст от росшей кое-где вдоль берега болотца ветлы. Теперь, цепляясь за куст, как за новую точку опоры, я с трудом вытаскивал из ила ноги и медленно, ломая лёд, приближался к берегу. Наконец, я с трудом выбрался на сухое, правда, запорошенное снегом место.
С меня стекала ручьями грязноватая вонючая жидкость, валенки булькали водой, а тело пронизывал озноб то ли от холода, то ли от пережитого испуга.
- Ий … я...й до…мой, Шур…р, - проговорил я с трудом своей клацающей челюстью.
- Ты чё?... Ты на коньках долго до дома не доберёшься. Давай воду из твоих валенок выльем и коньки снимем. Замотаем верёвкой, и неси их на плече или под мышкой, - дал мне на прощание дельный совет Шура.
Когда я добрался до дома и открыл дверь, отец в это время что-то строгал в прихожей рубанком.
- Вот, те…, бабушка, и Новый год!? … - воскликнул он и бросился меня разбирать.
- Вот, это тебя угораздило!... Может, прикажешь, мне тебя топором вырубать!? - сердито ворчал он.
- Сейчас полезай на печь, а потом ещё порки у меня получишь … Чтобы неповадно в следующий раз было.
Мать была в это время на работе, в своей больнице. Мне, в этом плане, опять крупно повезло. Иначе крика и визга было бы на весь наш трёхквартирный дом. Печь она с утра протопила. А хорошая русская печь целый день тепло держит.
Вскоре я обогрелся, и у меня перестали стучать зубы.
Отец в этот раз не сдержал своего слова. Он даже почему-то не огрел меня ни разу ремнём по заднему месту. А мать потом целую неделю отстирывала и сушила в нашей маленькой прихожей мою одежду. Она лишь заявила: «Вот, и сиди теперь все оставшиеся дни от каникул дома…».
К моему вящему сожалению, я не только просидел все оставшиеся дни от своих первых каникул дома – в этот раз я долго провалялся, мучаемый болезнью.
Лежал я дома с высокой температурой, с ангиной и надрывным кашлем. Мама приносила мне из своей больницы какие-то таблетки, пичкала меня ими, но поправлялся я почему-то медленно. Тогда из-за болезни я пропустил больше половины второй четверти.
Когда же, в конце второй четверти, я вернулся в свой класс, то на какое-то время превратился из отличника по первой четверти, в отстающего ученика. Я и сам быстро ощутил, что по сравнению с другими, особенно девочками, я очень плохо читаю. Я запинаюсь и путаюсь при чтении, и у меня, по сравнению с хорошими учениками, плохая речь.
Екатерина Александровна, наша замечательная учительница младших классов, сказала матери: «Ничего, догонит … Вы его в библиотеку запишите, а Полина Петровна ему книжки интересные подберёт. Он у Вас мальчик любознательный … Как только почувствует интерес к книге, то и догонит быстро».
Полина Петровна числилась по штату заведующей поселковой районной библиотекой. Кроме неё в штате поселковой библиотеки было ещё два или три человека, если считать вместе с уборщицей помещения и небольшой дворовой территории. Правда, за окном, на раздаче книг, мне в то время чаще других приходилось видеть почему-то саму Полину Петровну. Это была женщина с ясным открытым взглядом и какой-то старорежимной благородной осанкой, возраста моей матери. То есть возраста тех, кто в войну либо где-то учился, либо только-только начал работать.
Она сразу подобрала мне несколько книг из списка моей учительницы. На прощание провела меня в читальный зал и, как бы, ознакомила с сердцем библиотеки. Читальный зал занимал четвёртую часть деревянной пятистенки – всего здания этой библиотеки. Во всю длину по центру читального зала стоял стол, покрытый зелёным сукном. На этом столе лежали стопками подписные журналы: «Огонёк», «Смена», «Крестьянка», «Работница», «Крокодил» и др.
- 2 -
Библиотека располагалась в самом центре рабочего посёлка, население которого составляло несколько тысяч человек. Это было деревянное одноэтажное здание под шатровой крышей, каких в этом населённом пункте было в то время достаточно много, видимо из-за соседства посёлка с большими лесами и наличия промышленного производств типа: лесозаготовительной конторы, тарной фабрики со столярными цехами и леспромхоза.
Молодёжь того времени, как и молодёжь во все времена, тянулась к новизне, а новизна в посёлок поступала в немалой степени через библиотеку. Да, да … Именно, через библиотеку приходили все многочисленные подписные издания того времени: газеты, журналы, книги. Второе информационное место тогда занимала почта и радиотрансляционная сеть. Ну, а третье, как и везде, сарафанное радио. Впрочем, я здесь рассказываю только про свой родной посёлок. В других местах того времени информационное первенство вполне могло принадлежать «Сарафанному радио».
Телевидения в первой половине пятидесятых годов в посёлке ещё не было, собственно, как и электричества в большинстве наших домов. Это было потому, что небольшая районная ГЭС, построенная на реке Суре, не могла удовлетворить все потребности района.
Но библиотека, как и другие, социально-значимые объекты посёлка, была электрифицирована в первую очередь. Не знаю уж, совпала ли первоочерёдность подключения электроэнергии с планом ГОЭЛРО, но по вечерам народ, побросав свои домашние керосиновые лампы-коптилки, слетался в читальный зал библиотеки, как мотыльки на свет. А осенью и зимой всегда по вечерам он был заполнен до отказа, и до самого закрытия библиотеки.
Вскоре в стенах поселковой библиотеки я стал ощущать себя желанным гостем. Когда я только появлялся на пороге, то Полина Петровна, завидев меня, махала в приветствие из раздаточного окошечка рукой, называла меня по имени и спрашивала, понравились ли мне на этот раз книги, которые я прочитал. А, когда я удовлетворённо кивал головой – мол, понравились, то Полина Петровна спрашивала: «И, почему тебе, вот, это понравилось?». Тут уж я частенько попадал впросак, так как не знал, что ей ответить. Не мог же я ей сказать: «Там этот бабах-трах-тара-рах. А ему другой, как врежет …», - приблизительно то, что мне теперь иногда удаётся подслушать из разговора молодёжи на улице.
Вскоре и чтение моё выправилось, возможно, до уровня как, если бы я не пострадал вначале второй четверти, провалившись под лёд.
Пропорционально моего продвижения из класса в класс, пухла моя карточка читателя. Теперь уже Полина Петровна прежде, чем предлагать какую-то книгу, рассматривала длинный перечень уже прочитанных мной книг. «А «Васёк Трубачёв и его товарищи» ты ещё не читал?», - спрашивала она меня. «Про войну?», - вопрошал в ответ я. Все новые книги тогда были, как правило, про войну.
Первый телеприёмник, как, собственно, и первую телепередачу я увидел тоже в библиотеке. Но сам телеприёмник, или проще – телевизор, стоял не в библиотечном доме с книгохранилищем. Для просмотра телевизора Полина Петровна заняла временно квартиру в доме напротив библиотеки. Как уж она формально это сделала, мне осталось неизвестно.
В один из вечеров этой, как бы теперь сказали, презентации, дом напротив библиотеки был, буквально, облеплен народом разного пола и возраста. В основном, это были, конечно, подростки. Они лезли на завалинки дома, липли к окнам, устраивали перед окнами живые пирамиды, даже забирались на соседние деревья с единственной целью – увидеть хотя бы краешком глаза чудо ящичек со светящимся голубоватым цветом экраном.
Я тоже пытался пробиться к заветному окну. Но мне, если и удавалось это сделать, то совсем ненадолго. Какой-нибудь очередной претендент на место у окна оттаскивал меня от заветного глазка в иной мир, бесцеремонно уцепив за руки, за ноги, или ширинку. Потом борьба продолжалась до следующей чьей-то победы, а затем до следующего очередного поражения. В доме же с телевизором сидели заслуженные и уважаемые люди посёлка, наряду с нашим поселковым стражем порядка – милиционером Ванькой.
И только уже потом, наряду с полной электрификацией посёлка, телевизоры стали появляться и в других общественных местах и в квартирах жителей.
Жизнь стремительно несла меня вперёд, и я уже был записан и в городские, и в институтские библиотеки, но ещё долго я не порывал с поселковой районной библиотекой. Я постоянно старался поддерживать связь с этой библиотекой, которая, по большому счёту, научила меня читать и любить литературу, и посещал её, когда наведывался после скитаний в родной для меня родительский дом.
- 3 -
В начале семидесятых годов всех любителей литературы в СССР всколыхнуло издание по подписке двухсот-томника БВЛ (Библиотека Всемирной Литературы). Кажется, до этого, граждане СССР даже в руках не держали книг такого качества. Разумеется, и подписка на этот двухсот-томник была ограниченной. Когда я приезжал в родной посёлок, то шёл за очередным томом БВЛ и, самое удивительное, несмотря на огромную ценность этого издания, Полина Петровна без лишних слов и назиданий мне его выдавала для прочтения. Точно не знаю, что теперь ответить на вопрос: «Почему мне хотелось прочитать как можно больше томов того издания?». Может быть, хотелось самому прикоснуться к сокровищам мировой мысли, творчества и истории. Я не могу также точно сказать, сколько томов БВЛ мне удалось прочесть благодаря Полине Петровне, но то, что я прочёл их несколько десятков – это точно. Я также не могу теперь точно сказать, когда Полина Петровна вышла на пенсию, но знаю, что в самом начале восьмидесятых годов прошлого века она ещё работала. А работала она в конце своей трудовой карьеры уже не библиотекарем, а председателем Поселкового Совета (ПОССОВЕТА). Как получилось, что Полина Петровна сделала такой карьерный скачок – тоже не знаю, но то, что она проработала в этой должности несколько лет – это факт.
А должность эта была очень даже ответственной, и я нисколько по этому поводу не иронизирую. Было это во время повсеместного введения в СССР талонов, прод-пайков и льготных товаров для ветеранов. Тогда должность председателя ПОССОВЕТА, в отдельно взятом рабочем посёлке, оказалась главной на раздаче благ, которых почему-то тогда всем недоставало. Сделай Полина Петровна что-то не так на своей новой работе, и люди просто передрались бы.
И, вот, один раз такое вполне могло произойти (ещё раз уточняю, что я знаю единичный случай, о котором здесь и повествую).
К празднику Октябрьской Революции Полина Петровна подготовила списки заслуженных граждан посёлка, которым было уже около восьмидесяти лет, принимавших участие в гражданской войне. Таких граждан к тому времени оказалось немного, и подарочные наборы у них выглядели увесистыми и солидными. Подготовила Полина Петровна и поздравительные открытки этим ветеранам, с приглашениями прийти в ПОССОВЕТ за подарками к определённому времени, для торжественного вручения этих подарков от лица Советской власти.
Пришло несколько ветеранов.
- Догара, - произносит Полина Петровна фамилию ветерана. Далее она читает свои бумаги и обозначает заслуги этого ветерана: воевал в гражданскую войну в таком – то полку, в такой – то Армии.
Здесь, неожиданно для всех присутствующих, вскакивает следующий по очереди ветеран гражданской войны и бросается на Догару с кулаками и возгласами:
- Так это же корпус бело-чехов!... Мы, ведь, против него тогда стояли!..
Ах!.. Ты, гад!... Я тебе, морда твоя белогвардейская, покажу сейчас такой подарок, - и кулаком на Догару уже замахнулся …
Хорошо ещё, что мудрая Полина Петровна того ветерана опередила и гнев его беспощадный осадила.
- Стой, стой, стой !...- закричала она на возмутителя спокойствия. - И опусти руки!.. Опусти …
А, когда ситуация разрядилась, уже продолжила наставительно, как и полагается председателю ПОССОВЕТА:
- Да, ладно, Вам … Какая сейчас разница? Что уж теперь вспоминать, когда одной ногой сами знаете, где стоите? Бери, бери продовольственный набор Догара и уходи, пожалуйста, поскорее.
- Нет!...- кричит возмущённый ветеран, оскорблённый присутствием в этом сакральном для него месте своего бывшего противника.
- А Вы, дедушка, помолчите лучше … А то, мало ли чего … Вдруг инфаркт, инсульт … Мне же и отвечать за вас, дураков, придётся! …
Вот, такая была моя знакомая и первая библиотекарша.
Нет её теперь уже тоже.
Но есть о ней добрая память. Может быть, не только моя.
20 ноября 2016 года.