ГЛАВА 16
СВЕТСКАЯ ДАМА
Я проводила испуганным взглядом всадника и обернулась к сжимающему меня в объятиях Петру. Его взгляд метал молнии, ноздри в ярости сжимались и разжимались.
- Пребывали ране бояре, таперича дворяне, - прорычал Потап Тимофеевич, - а гонору не сбавилось. Куды прёт выжлец? *
- Василиск хупавый*! - взревел Петя и я почувствовала, что в жилах милого голубоглазого мальчика течёт любящая мужская кровь.
Мы сели в повозку и направились в сторону дома. Уютные улочки, как величайшие архитектурные памятники средневековой Москвы, уже не радовали, я прикрыла глаза ресницами, рассеянно вслушиваясь в диалог попутчиков. Они рассуждали о засильи немцами государства Российского благодаря невежественной императрице, для которой утехи прежде всего.
- Изветы***, кривда, лиходейство дьяков**** – зазор*****владычице! – горячо выступил Петя.
- Злейшее мучительство народ терпит, - согласился Кириллов – старший.
- Сёдни Агриппина Афанасьевна прибудет из Петербурга, - после окончания политического шоу вяло отозвался мой названый жених, - совет Манечке доставит.
Я насторожилась.
- Грушка обучит како деньгу ладить не на торге, - согласился Потап Тимофеевич.
Из диалога я узнала, что вдова боярина Матвеева, двоюродная сестра Тимофеича Агриппина Афанасьевна служит фрейлиной при дворе Анны Иоановны и является обладательницей усадьбы, в коей мы проживаем из-за недостроя собственных кирилловских апартаментов.
- Тише, Маня почивает, - прошептал Пётр. А я улыбнулась мысли о том, что по-настоящему любима и подумала, что, к сожалению, далеко не всегда эту самую настоящую любовь можно встретить в своём веке.
Действительно потянуло в сон, я уютнее устроилась на сидении, подоткнула под щёку мягкую ватную подушечку и зевнула.
Только подремать не удалось, через четверть часа взвизгнули ворота, пропуская нас в уютный, забитый кланяющимися крепостными двор.
- В бане мыться станешь? – снимая меня с повозки, спросил Петя, а я с радостью закивала, так как день без водных процедур считала потерянным днём.
- Поумешкай******, девка, мы тож хощем, - сверкнул белками глаз Потап Тимофеевич и направился к крыльцу дома.
А после купания я поднялась к себе. Лихой наездник, чуть не сбивший меня на площади, не шёл из головы. Его лицо, его чёрные очи стояли перед внутренним взором, хотя я всеми силами гнала неожиданное наваждение.
Прошёл, наверное, час, стало смеркаться. Ощущая всё более и более грызущий голод, я, тем не менее, безропотно разделась, легла под одеяло и постаралась уснуть. Уже сквозь сонную пелену я услышала, как внизу хлопнули воротами, раздались громкие голоса.
- Вечерять пожалте, - минут через сорок без стука вошла приставленная ко мне чернявая девушка. – Боярыня Агриппина Афанасьевна прибыли, вас ожидают.
Неохотно поднявшись, я натянула на себя новое одеяние, подаренное мнимым будущим свёкром, побрызгала водой в лицо и, отчаянно зевая, спустилась вниз. За богато накрытым столом восседала плотная дама неопределённых лет с убранными в пышную причёску русыми волосами и в кремовом европейском платье из тяжёлого, затканного золотом, шёлка. Под широкой, спускающейся волнами на пол, юбкой угадывался каркас. Шею дамы обнимало колье из рубинов, в мочки были вдеты рубиновые серьги. От огромного количества рюшей, кружев, бантов, вышивок зарябило в глазах.
- Здравствуйте, Мария Васильевна, - улыбаясь, приветствовала меня дама. – Ужо Петя все уши обо вас прожужжал.
Скользнув глазами по столу и проглотив голодную слюну, я склонила перед ней голову, заученно осветилась улыбкой и тоже поздоровалась.
- Оседай сюды, Манечка, - похлопал по лавке возле себя Потап Тимофеевич.
Я послушно пристроилась рядом и обречённо уставилась на хозяйку дома. Её можно было бы назвать красивой, если б не вульгарный макияж грошовой проститутки и нездоровые, поражённые кариесом зубы, которые дама с гордостью демонстрировала.
Есть хотелось необычайно. Божественные ароматы яств настойчиво раздражали обоняние.
- Много, гриш, гарей в округе? – обратившись к сестре, продолжил неоконченный разговор Кириллов -старший.
- Немало, братец, - не сводя с меня внимательных серых глаз, откликнулась женщина. – На Исети, в Тоболе, Челяби да Тюмени люди враз по трицать тыщ душ сжигаются. Всё от бюрократиус проклятой.
- Казни кругом, - покачал головой купец. - Сама лёгка - вешать да башки рубить, а то хомуты, шины, дыбу дьяки пользуют. Глаголят дьяки немецкие, не стОит народ слёзынек, ибо ущербы души заблудшей сильнее всех аких ущербов в осударстве русском. Ешь, Маня, ешь.
А это уже мне.
- Вы желали изобличить мне иноземный товар, Мария Васильевна? – Агриппина Афанасьевна, оттопырив короткий мизинчик с необработанным маникюром ногтем, взяла глиняный бокал с квасом и приложилась к нему пухлыми, в красной помаде, губами.
- Прежде потрапезничаем, - распорядился Потап Тимофеевич. Сестра подчинилась.
И я набросилась на пищу.
После ужина, когда слуги унесли оставшуюся еду и пустую посуду, я разложила на столе принесённые из двадцать первого века вещички. При мерцании свечек женщина длительно, с нескрываемым любопытством, изучала их: крутила в пальцах, спрашивала о назначении, открывала, закрывала, нюхала, ахала, а потом, отложив зубную пасту, предложила опробовать на себе косметику. Мужчины тактично вышли, я усадила высокородную клиентку на лавку и из-за экономии стала накладывать макияж собственными косметическими средствами, а когда закончила, дала ей в руки зеркальце из Поднебесной.
Агриппина Афанасьевна долго озадаченно рассматривала своё отражение, и было неясно, нравится ли оно ей. Я застыла в ожидании, ведь сейчас решалась судьба бизнеса.
Наконец, Матвеева оттаяла, улыбнулась и заявила, что предложит мои товары дамам из окружения императрикс по самой значительной цене, но не сможет так разрисовывать их лица, как это сделала я. А потому приглашает меня в Петербург.
Вспомнив о путешествии в Москву, я сникла, но предпринимательство не любило слабых духом.
- Не пущу, - отреагировал на предложение тетки Петя, тут же проявившийся на фоне образов, освещаемых лампадами.
- Как это не пустишь? – притворно возмутилась я. – Я тебе не жена, я - свободная женщина.
- Пускай едет, - послышался сзади голос Потапа Тимофеевича. – Ежели любит, возвернётся.
- Поеду с Маней, - решительно заявил Петр.
- Не поедешь, - остановил сына отец. – Ты здеся мне нужён.
- А это што? – вопрос фрейлины прозвучал резко, я вздрогнула и оглянулась.
На столе, возле её руки, на две трети украшенной золототканым рукавом, лежал тюбик со «Знахарем».
- Паста, ею чистят зубы, чтобы они не болели и были белыми, - с готовностью отозвалась я.
- Только у смердов зубы белые, - презрительно сморщила носик Агриппина Афанасьевна. – Смерды не едят сластей.
Из дальнейшего словоизвержения Матвеевой я узнала, что именно гнилые зубы отличают человека обеспеченного от неимущего и порадовалась тому, что Оболенский проигнорировал это дикое правило.
«Снова Оболенский! К чему бы это»?
- Волосы гуще ладит маска из мелко порубленного салата-латука; - наблюдая за недоумением невольной слушательницы, продолжала наставлять меня Агриппина, - толченый рог черной газели в смеси с маслом оливы пособляет от седины на висках. Рог можно заменить печенью осла, а паста для удаления волос с тела такова: птичий помет надобно смешать с измельченными костями животных, кленовым соком, смолой дуба и тертым огурцом.
Я сделала вид, что внимаю, но мысли мои были далеко от лекции, читаемой средневековой невеждой. Как и все молодые, современные люди, я доверяла только официальной медицине. А еще я беспокоилась о своём будущем в Петербурге. И о детях, оставленных на попечение больной Лидушки, в двадцать первом веке.
Уже поздним вечером, облачаясь для сна в тонкую ночнушку из батиста, я с раздражением подумала о том, что надо вновь собираться в дальнюю дорогу. Но раздражение тут же сменилось эйфорией - до начала путешествия оставалась целая неделя. Эту неделю я могла просто отдохнуть и поваляться в постели.
Нет смысла описывать, чем я занималась в долгие часы отдыха. Мы с Петей путешествовали по Москве, рыбачили на Яузе, подолгу засиживались за столом, пробуя всё новые изысканные блюда, вволю спали и предавались созерцанию друг друга. Мой мнимый жених и впрямь верил, что я его настоящая невеста, а вот я, во избежание осложнений, всячески потворствовала ему в этом заблуждении.
Агриппина Афанасьевна пропадала в Кремле на светских увеселениях, куда нас не приглашала. Опасаясь оказаться немодной, она перед выездом из дома тщательно наносила обычный варварский макияж: густо обсыпала пудрой лицо, ярко мазала щёки и губы, чернила брови.
Кстати, к моей великой радости, не подозревая, что это дешёвый пластик, она за шесть рублей тремя золотыми двухрублёвиками семьдесят пятой пробы с изображением на оборотной стороне святого Андрея Первозванного, приобрела брошку в виде лакомой клубнички, чтобы пощеголять в ней на бальных вечерах, и за два двухрублёвика – китайскую помаду.
Через сутки, посоветовавшись с товарками и удостоверившись, что сделала правильные приобретения, Матвеева купила шариковый дезодорант с запахом сирени, тушь для ресниц, баночку румян, блеск для губ и складное зеркальце. В итоге в моем кошельке оказалось еще двадцать шесть рублей золотом.
- Почему бы не распродать всё здесь, в Москве? – спросила я тогда у Агриппины Афанасьевны, - Зачем…...
- Духи и утиральники сохрани императрице, - неожиданно рявкнул её двоюродный братец и, недолго думая, выложил предо мной пятьдесят штук двухрублёвиков, - и перо с бумагой такоже. Гостинцы ей от меня. Так и кажешь, стало быть, – от Кириллова Потапа Тимофеича, купца второй гильдии.
* собака
** тщеславный
*** доносы
**** бюрократов
***** позор
****** поторапливайся
Продолжение:http://www.proza.ru/2016/11/26/1219