Хорошо в лесу! Над головой шумят листьями деревья, нежно шепчет речушка, переливаясь золотом в лучах солнца. Щебечут птицы. Кукушка, предусмотрительно спрятавшись, пытается считать годы, ошибается, сбивается, начинает сначала, но всё равно безбожно врёт.
Иду по тропинке. Тёплая пыль приятно ласкает босые ноги. Ароматы пьянят до головокружения. Так бы шла и шла, жмурясь от солнца. Вдруг резко дёргаюсь от острой боли в ноге. Вытираю слёзы и вижу муравья. Дневной дозор, блин. Отправляйся в свой рай, муравьишка.
Рядом с тропинкой замечаю фиалки. Нежные, трепещущие на ветру. Иду к машине. Муж, в чувствах близких к кипению и со словами, не предназначенными для произнесения в салонах, пиная колёса и деревья, закручивает гайки, чтобы машина много из себя не воображала.
— Зайчик, — говорю я. — У нас есть лопата?
— Какой лопаты тебе надо? — спрашивает зайчик.
— Любая. Цветы надо выкопать.
— Лопаты нет. Возьми нож под сидушкой.
Выкапываю фиалки, укладываю в пакет и возвращаюсь к машине.
— Молодец, быстро справилась! Сейчас собираю инструмент и поедем. К ночи доберёмся домой.
— Давай по дороге на кладбище заскочим, цветочки посажу.
— Нашла время. Какого лешего на кладбище ночью переться?
Я, с видом актрисы погорелого театра в трагическом образе, указываю пальцем в пространство:
— Ибо цветы до завтра погибнут!
Муж, задумчиво:
— Ибо- ибо, погибнут ибо, ибо цветы...
В воздухе незримо возникла скалка. Муж оглянулся, поморщился, зябко повёл плечами:
— Холодает... Ладно, поехали.
К кладбищу добрались уже в глубоких сумерках. Это целый некрополь по размеру с небольшой город. Проспекты, улицы, улочки и тропинки. Склепы, семейные захоронения, памятники, одинокие заброшенные, провалившиеся могилы с накренившимися крестами.
Ночное небо изгрызено силуэтами надгробий. Пахнет землёй, одиночеством и цветами во всех стадиях умирания. Место вечного покоя.
Жёлтым, мутным глазом сквозь тучи смотрит луна. Мерзко и гадко кричит птица. В селе тоскливо завыла собака. Вой резко обрывается и переходит в истеричный визг. Поскрипывают деревья, потрескивают ветки. В неясном свете кроны шуршат чёрной массой, отбрасывая самые фантастические тени. Сыро, зябко и пустынно. Время призраков.
Выходим из машины. Берём пакет с фиалками и оберег- монтировку. Тихо, стараясь не трещать сучьями, идём по кладбищу. Подходим к могиле. Маслянисто поблёскивает чёрным гранитом надгробье.
Достаю нож и, боязливо оглядываясь, высаживаю фиалки. Муж с монтировкой в руке, со строгим и суровым видом, охраняет мой мирный труд.
— Водички бы полить, — говорю я.
Оглядевшись вокруг, замечаю на соседней могиле банку с давно усопшими мумифицированными розами. Вынимаю букет, кладу на памятник. Смотрю на просвет банку. Воды немного, но хватит. Поливаю. Иду относить тару, но банка выскальзывает из рук. В звенящей ночной тишине раздаётся звук разбитого стекла.
— Свинья, — грустно говорит муж.
— Видел, на ком женился! — отвечаю, шипя.
Идём обратно к машине. Муж спотыкается и нисходит в куст.
— Дал же бог кривые ноги, — комментирую произошедшее, путаюсь в плюще и отправляюсь следом в тот же куст.
Лежим, стараясь не ржать.
Вдруг из ближайших кустов раздаётся шорох.
— Хто здеся? — спрашиваю я дрожащим голосом.
Шорох на мгновение затихает. Мы медленно, стараясь не шуметь, поднимаемся и прячемся в кустарнике.
Через минуту появляется крадущаяся тень. Фигура медленно двигается, прячась, но мы успеваем заметить сгорбленный силуэт, раскачивающуюся походку и выставленные вперёд короткие согнутые лапки.
— Смотри! Кто это? — шепчу я.
Муж сосредоточенно морщится, что- то вспоминая.
— Чупакабра? — говорю с удивлением сдавленным голосом.
— Точно. Оно и есть. Чупакабра, — соглашается муж. — Щас я её...
Приседает, берёт с земли обломок кирпича. Несколько раз подбрасывает в руке и кидает в мелькнувшую нечисть. Раздаётся злобное рычание и кто- то на четырёх лапах с воем уносится в ночь.
Ура! Мы нанесли упреждающий удар!
Теперь уже мы тихонько крадёмся, медленно продвигаясь в ту сторону, куда ускакало существо. Надо порешить эту пакость. Чупакабра вышла на охоту. Она нас видела, наверняка не оставит в покое и будет преследовать. У нас не остаётся выбора — или мы её, или она нас.
Делаем засаду за памятником. Свет ущербной луны торжественно и мрачно освещает место предстоящей битвы.
Вдали снова мелькает тень! Она движется, она приближается, по- прежнему выставив перед собой кривые лапы, но при этом заметно прихрамывает.
— О- о- у- у- у- ы- ы- ы- й! — Кладбище оглашает жуткий и тоскливый вопль чупакабры.
Мы сжимаемся пружиной, готовые к отчаянной схватке.
Тварь выходит из зарослей на озарённую луной площадку. Она стоит, раскачиваясь, медленно поворачивает из стороны в сторону голову с раздувающимися ноздрями, принюхивается, с шумом втягивая воздух. Несмотря на расстояние, слышим прерывистое дыхание и смрадный запах.
Посмотрев с мужем друг на друга, быть может в последний раз, с криками "За ВДВ!" бросаемся вперёд.
— Муся! Не отставай, заходи слева! — кричу я.
Чупакабра нас видит, резко разворачивается и, несмотря на подбитую лапу, прыжками пытается скрыться в кустарнике.
— Уйдёт! — рычит муж.
На бегу размахивается монтировкой и бросает нечисти в ноги.
Раздаётся вопль боли, чупакабра падает. Мы настигаем и прижимаем монстра к земле.
— Ы- ы- ы- у- у- й! — воет нечеловеческим голосом чупакабра.
— Держи крепче! — кричу мужу и накидываю пакет чудовищу на голову.
— Р- р- р- ы- ы- й! — вопит монстр и отчаянно бьётся на земле, пытаясь вырваться из наших рук.
— Смотри, — с расширившимися от ужаса глазами говорю мужу. — Ноги- то, ноги человечьи! Это что ж, человек получается?!
— Точно, не чупакабра! Это... Это оборотень! — понимающе сплёвывая отвечает муж и стаскивает пакет с головы. — Вот мы его сейчас и спросим.
Появляется красная рожа с выпученными глазами.
— Ху- у- ы- мя! — капая слюной и выдувая носом пузыри шипит погань.
— Отвечай, если понимаешь человеческую речь, кто ты и почему преследуешь мирных людей? — патетически вопрошает муж.
Фальшивая чупакабра садится на землю и, вытирая грязными руками слёзы, начинает жалобно ныть:
— Отпустите меня, чёртушки! Если вы люди, а не демоны, скрестите пальцы и покажите фиги!
Мы выполняем просьбу и с удовольствием тычем кукиши в харю.
— Кто ты такой? — спрашиваем.
— Сторож я, здесь работаю. А вы что тут ночью забыли?
— Мы пришли проведать могилку и посадить цветочки.
Сторож недоверчиво вытаращил на нас глаза:
— Ночью?
— Ну, да. А ты чего крался?
— Я думал, что вы привидения.
— Ха- ха- ха! — рассмеялся муж. — А скажи- ка, мил человек, чем это от тебя так несёт?
Сторож виновато отвёл глаза.
— Небось ходишь и водку с могил выпиваешь? Закусить есть чем. Может и подворовываешь? Куда букеты пропадают? Тыришь, а утром продаёшь рядом с кладбищем?
В глазах у воришки появился ужас.
— Пожалуйста, отпустите! Я больше не буду! Хотите, я за могилкой стану приглядывать, убирать?
— Согласны! Но смотри мне! — Муж показал увесистый кулак.
Сторож понимающе кивнул головой.
Мы сели в машину и радостно улыбнулись.
Вдруг послышалось жужжание. По салону металась оса. Мы попытались её выгнать, но неразумное насекомое отказалось убираться вон.
Муж вздохнул и размазал её по стеклу.
— Дура! — сказал он, глядя на мокрое пятно и завёл двигатель. — А могла бы жить!