Впервые я увидел её, когда мне было почти семьдесят.
Откуда она взялась, и кто впустил её в мою комнату – я даже не догадывался.
Около двери она оглянулась. В её взгляде прочитывалось простое и очень понятное – дальше я сама, обойдусь и без вас, оставьте меня.
Не моргая и не глядя в мою сторону, она бесшумно вошла и пару секунд, поднимая и опуская голову, вдыхала незнакомый ей воздух.
Понравилось ей или нет в незнакомом помещении – никто не знает, но, оглядевшись по сторонам, она, бесшумно ступая по полу, направилась в сторону мягкого кресла, куда меня иногда сажали.
Почему-то я подумал, что она сядет, что ей понравится и эта комната, и это мягкое кресло, и она наконец-то обратит на меня внимание. И мы подружимся.
Но вышло наоборот. Она задрала голову, зевнула, посмотрела сначала вверх, потом снова по сторонам и, не соблазнившись мягким креслом и не обращая на меня никакого внимания, направилась обратно к двери так же мягко и бесшумно ступая по полу.
Меня это возмутило. Так себя не ведут даже в гостях, это невежливо, это неприлично – я это уже знал. И, вообще… Мне захотелось встать и сказать ей всё, что о ней думаю. И сказать такое, та-кое…
«Тоже мне, гостья!» - кипело в моём сознании.
Но, ни ходить и, тем более, говорить я тогда не умел.
Быстро, стуча коленками по полу, я догнал её у самой двери и схватил за хвост. За что-нибудь ещё схватить её было невозможно.
Она зарычала, стала вырываться, укусила меня за руку и начала яростно царапать.
Я был смелым и тоже хотел её укусить, но вспомнил, что у меня всего лишь два зуба, да и те молочные. И желание – укусить её, отпало само собой. А жаль!
Сколько всё это длилось – теперь и не важно. Но тогда от боли и обиды мне пришлось закричать. Так положено - кричать, когда нет другого способа выразить своё негодование. Я кричал громче, чем она, лил слёзы, но руки не разжимал.
Прибежала бабушка и запричитала: «Ах, ты, боже мой! Да что же это такое?» и разняла нас. А она куда-то исчезла, и её я не видел до самого вечера.
А вечером с работы вернулась мама. Она осмотрела мои руки, вздохнула и сказала – ай-яй-яй!
Потом они с бабушкой распахнули дверь в соседнюю комнату и прислонили меня к дверному косяку. Бабушка поддерживала меня, чтобы я стоял прямо и не опускался на четвереньки, а мама чиркала над головой карандашом, пока не появилась чёрточка.
Потом она измерила матерчатым метром расстояние от пола до отметки и сказала: «Совсем большой, скоро будет и восемьдесят и сто, а когда вырастет, будет такой же, как папа!».
-И умный! - добавила бабушка, - кошек за хвост таскать не будет.
-Конечно, не будет! – заключила мама.
Возможно, что сказано было совсем-совсем другое – да разве всё упомнишь. Давно это было.