«Сильнее всех побед – прощение».
Иоганн Фридрих ШИЛЛЕР
Жизнь непредсказуема. На днях я навестила свою старую подругу, Настю. Она продолжала жить в том же доме, где мы когда-то провели с ней детство. И там, в нашем старом дворе, я вдруг встретила его, своего Михаила, мою первую любовь.
Я искренне обрадовалась, когда увидела его. Он сильно изменился. Постарел. Мешки под глазами. Грубые морщины на когда- то румяном круглом лице. Не брит. Гражданская одежда мята и неопрятна. Где тот подтянутый, бравый морской офицер, который остался в моей памяти? Конечно, время, возраст сделали свое дело. Прошло уже много лет. Павлику, сыну нашему, уже семнадцать, а он и не знает о его существовании. Обиды в моем сердце не осталось.
Михаил, увидев меня, только криво усмехнулся и отвернулся. Любопытство взяло верх над гордостью, и мне захотелось его разговорить. Чувствовала - что-то нехорошее произошло с ним.
Оказалось, он живет здесь с больной матерью - сестра не захотела взять ее к себе. Флот пришлось временно оставить. Подводную лодку, на которой он служил, поставили на долгосрочный капитальный ремонт, а его отправили в бессрочный отпуск. В стране кризис, ВМФ сильно поредел.
- А где работаешь? - спросила я. Он не захотел отвечать, только пожал плечами. Мне стало не по себе.
- А что же жена твоя? Дети?
- Один я. Ушел от нее. Да и прожили всего ничего. Любви не было.
- Как же ты живешь?
Он повернулся ко мне и впервые, сощурившись, со злостью посмотрел мне прямо в глаза. Так, что я даже отшатнулась от него.
- Это вы, женщины, умеете выживать. Вас жизнь не ломает.
Меня всю вдруг обдало жаром. Что, забыл, что это он изменил мне, ушел к другой?!
Зажав обиду и стараясь быть невозмутимой, я все-таки спросила:
- А как же ребенок?
- Нет его, и никогда не было. Обманула меня, стерва.
Неожиданно я почувствовала, что во мне пробуждается жалость к этому человеку, которого когда-то так любила.
– Я хорошо помню твою мать, Светлану Павловну. Она тогда плохо относилась ко мне. А со старыми людьми я не воюю. Возьми телефон. Мало ли что? Может, смогу помочь.
Он нехотя кивнул головой и поторопился уйти.
Расставаясь, мы неожиданно одновременно оглянулись друг на друга. Как бывало раньше. То ли кривая усмешка, то ли улыбка на миг осветила его лицо, и он скрылся за углом.
Вот так жизненные виражи, повороты неожиданно ставят нас в тупик. Вероятность встречи с Михаилом я полагала ничтожной: знала, что он далеко отсюда, в Балтийске. Нас с ним уже давно ничего не связывало. Я жила своей жизнью, в городе своей юности, без мужа, растила сына, и хотя оставалась незамужней, жизнь свою считала вполне благополучной.
* * *
С Михаилом мы были дружны еще с девятого класса. А влюбилась в него - в десятом. Белобрысый коренастый крепыш, он был мне надежной защитой. Не давал меня обидеть. Дрался с ребятами нашего двора, не пропускал ни колкости, ни насмешки в мой адрес.
Учились мы в параллельных классах. Он провожал со школы и встречал по утрам. Помогал мне с математикой Терпеливо и даже нудно, словно настоящий учитель, раскрывал ее загадки. «Ты должна понять, не зубри, ты же не дура. Ленишься». Я обижалась, злилась. Но он смог добиться, что в математике я действительно стала разбираться. Настолько, что потом легко поступила в серьезный технический вуз.
А Михаил, после «Двух капитанов» Каверина, заболел морем. Романтика морских походов, приключений не оставляла его.
На выпускном балу он признался мне в любви. Прошло столько лет, а в памяти все еще живы и его слова, и жаркие поцелуи, от которых так сладко кружилась голова.
- Я люблю тебя. Ты у меня одна, одна на всю жизнь.
Не спрашивал, люблю ли я его. Михаил был уверен в моих чувствах.
Он намеревался поступать в Высшее военно-морское училище. Я все еще помню тот поздний летний вечер, тусклые фонари перрона, поезд Москва-Ленинград. Его глаза, губы.
- Будешь меня ждать, - уверенно утверждал он. Пять лет учебы, конечно, срок, но мы должны выдержать. Если что узнаю, голову оторву. А как только я окончу училище, мы поженимся.
А тихонько-тихонько, в самое ухо, шептал:
- На самом деле, я так боюсь потерять тебя.
И повторял, целуя:
- Но ведь ты понимаешь, я никогда не прощу себя, если предам свою мечту.
Когда поезд отправился, я разревелась и долго не могла успокоиться.
Не знаю почему, но наши родители еще со школьных времен противились нашей дружбе. Наверное, боялись, что наши отношения кончатся близостью, и мы не окончим школу. Но их опасения были напрасны. Мы обнимались, целовались, но не позволяли себе большего. И после школы были полны ожиданием встречи.
После отъезда Михаила я успешно сдала вступительные экзамены в Бауманское училище. Это было чудесное, сказочное время восторженных встреч на каникулах и последующих горьких расставаний. Время серьезных разговоров и планов на будущее. Мы взрослели на глазах родителей, и они смирились. Благословили нас.
Помню сумасшедше веселую свадьбу, где на самом деле «все пело и плясало» и «места было мало и земли»
А потом было свадебное путешествие, теплое море, дюны. Мы уходили как можно дальше от людей, наслаждались близостью. Как долго мы ждали этого! Новизна отношений завораживала нас. Мы учились любить, постигать друг друга. Нам было хорошо вместе...
Я задавала себе один и тот же вопрос. «Зачем мы так долго добровольно лишали себя этой радости. Из нашей жизни выпало пять лет любви». Когда я сказала об этом Михаилу, он только засмеялся:
- Еще наверстаем!
Похоже, родители были правы. С нашим темпераментом, с нашей бешеной любовной страстью мы не смогли бы окончить учебу. Я думаю, что у нас быстро появились бы дети, и что тогда?
Родители помогли нам купить квартиру в Балтийске, где служил Михаил. Он очень хотел попасть в дивизион ракетных катеров, но его направили служить на дизельной подводной лодке специального назначения. Я же работала в одной из технических лабораторий. Работа мне не очень нравилась, но другой просто не было.
Михаил часто уходил в морские походы, и жизнь моя стала сплошным ожиданием. Любимой настольной книгой теперь был календарь, где я зачеркивала прожитые без него дни и считала оставшиеся до встречи. Очень скучала. Короткие радиограммы только расстраивали.
Его служба была далека от ожидавшихся в детстве морских приключений, и все же, как мне казалось, была полна опасностей, и потому всегда волновалась. С походов он возвращался то веселым и бодрым, то таким усталым, молчаливым, что не сразу приходил в себя. Но никогда ничего не рассказывал. Поначалу не понимала, почему так. А поняв, что таковы особенности военной службы, и не спрашивала. Только волноваться стала больше. Отсутствием воображения и бедностью фантазии не страдала.
Он очень хотел, чтобы я родила ему сына. Возвращаясь из похода, нежно обнимая и жадно целуя, вопросительно смотрел мне в глаза. Но порадовать его было нечем. Я почему-то не беременела. Врачи уверяли:
- Все у вас в порядке, ждите.
- Ну что ж, будем стараться, - не унывал он.
Все то время, когда не было походов, я была очень счастлива. Вместе нам было хорошо. Он с удовольствием помогал мне. Умел делать все. Драил полы, мыл до скрипа посуду, готовил еду. И все – с шутками, смехом.
Мы много гуляли, он с увлечением рассказывал об истории морского флота, еще с петровских времен. С ним было легко и интересно.
В том походе Михаил был дольше обычного. Тогда я и узнала, наконец, что беременна. Сообщать об этом радиограммой не хотела. Мне надо было поделиться с ним этой радостью, глядя в глаза. Глаза в глаза. Ждала его, как никогда, вся извелась.
Михаил вернулся из похода с запозданием.
Давно ожидаемый звонок в дверь был необычно тихим и робким. В сердце что-то екнуло: не случилось ли что? Но когда увидела его, живого и невредимого, успокоилась. На всякий случай спросила:
- Что-то случилось? Звонок совсем не твой.
Необычным был не только звонок. Необычным был он сам. На меня старался не смотреть, обнял как-то вяло, нерешительно.
Я ничего не понимала. Передо мной был Михаил, мой Михаил, но какой-то изменившийся, отчужденный. Мой – и не мой.
- Что случилось? - повторила я свой вопрос срывающимся голосом.
Он посмотрел мне в глаза. Взгляд был растерянным и каким-то виноватым.
- Галя, Галочка… Я люблю тебя. Только тебя. Но… Я тебе изменил…
Я вскрикнула:
- Как? Почему? За что ты так? Что я тебе сделала?
Сердце захлебнулась от обиды и горя. Я зарыдала.
- Галя, не плачь, пожалуйста, не плачь. Выслушай меня, - потерянным голосом повторял он. - Так случилось. Я сам не ожидал.
Он чуть не плакал. Пытался взять меня за руки, привлечь к себе, поцеловать. Я резко оттолкнула его.
- Нет! Не смогу… Ты все разрушил.
- Но я люблю тебя, люблю по-прежнему.
Он опять попытался обнять меня. А где-то внутри у меня вместе с болью закипел протест и негодование.
- Нет! Уходи! Никогда! Не хочу видеть! - кричала я, снова и снова повторяя эти резкие слова.
И он ушел.
Ушел, так и не узнав о долгожданной беременности.
Несколько дней и ночей я не спала. Плакала, ругала себя за то, что выгнала его. Молила о его возвращении, была готова забыть о кошмаре и простить. Ведь мы так любили друг друга.
Корила себя: надо было все узнать, расспросить, что и как случилось. Может, это просто случайность, его соблазнили и он не виноват. Такое бывает, я слышала об этом.
Чувство собственной вины, своей ущербности сверлило душу. В голове крутилось: от хороших не уходят, любимым не изменяют.
Временами отчаянье становилось до того острым и сильным, что дальнейшая жизнь, казалось, теряла всякий смысл.
Но тут же одергивала себя. Глупости! У Михаила – не тот характер. Его не соблазнишь. Если только сам себе не разрешит. Эта мысль останавливала мои сомнения. Сердце каменело.
И еще отрезвляло сознание того, что теперь я не одна, что во мне ребенок. И с ним жизнь продолжается.
Тогда я много передумала. И твердо решила, что надо выносить своего ребенка. Сделать все для этого, а там - будь что будет. Но оставаться в Балтийске больше не могла. Хотелось одного - уехать к маме.
Через несколько дней отправилась к врачу за документами. На тот момент это было главным для меня.
В холле военной поликлиники меня остановил Михаил.
Он словно ждал меня. Крепко ухватив за руку, он вывел на улицу и буквально заставил выслушать его. Говорил он одно и то же:
- Ты должна понять, простить. Я ошибся. Не устоял, согрешил. Но мы же любим друг друга.
- Почему? - спросила я, с трудом удерживая слезы, - Почему ты так поступил?
- Поход был трудным, долгим. И очень напряженным. Мне надо было расслабиться, пришлось обратиться к нашему корабельному врачу. Она предложила выпить немного спирта. Быстро опьянел и не заметил, как очутился в постели с ней, с этой женщиной. С нашим корабельным врачом. Я не хотел, я ведь так тебя люблю.
Он продолжал:
- Она, оказывается, увлеклась мною. Я уступил ее натиску, но тебе - не изменил. С ней у меня была чистая физиология. Но оказалось, что попал в трудную ситуацию. Запутался. Растерялся. Теперь вот неприятности. И по службе тоже.
Он говорил, говорил, и даже не спросил, что делаю я в поликлинике.
Мне стало жаль моего Михаила. Я так любила и уже была готова все ему простить. И вдруг услышала:
- Она говорит, что ждет от меня ребенка.
Для меня это прозвучало, как разрыв снаряда, попавшего прямо в сердце.
Земля ушла из-под ног, закружилась голова. Он попытался поддержать, но я быстро пришла в себя и отказалась от помощи. Вспыхнувшая волна ненависти разом вытеснила зарождающуюся жалость.
Только сухо заметила:
- Ребенок – это серьезно. Это решает все.
И поняла, что теряю своего Михаила навсегда.
Как раз в это время из поликлиники вышла и подошла к нему ярко накрашенная молодая женщина. Не обращая внимания на меня, взяла его под руку, и довольно громко сказала:
- Милый, я не ошиблась.
А повернувшись ко мне, засмеялась и радостно пояснила –
-У нас будет ребенок.
Михаил сразу побледнел, осунулся и потерянно молчал.
Его избранница была из тех женщин, которые знают, что делают и не обращают внимания на настроение мужчины. Она поцеловала его, небрежно кивнула мне, и увела его к остановке автобуса.
Я вернулась в Москву, к маме. Она поддержала меня и помогала во всем. Несмотря на переживания, я хорошо перенесла беременность, а когда родился Павлик, меня полностью поглотили хлопоты о малыше. Запретила себе даже думать о Михаиле. Чтобы он остался в той, прошлой жизни, о которой не хотелось вспоминать. Но – не получалось.
Без труда, сразу же по возвращении в Москву, оформила развод. Со своими родителями решили: Михаилу о ребенке ничего не говорить, не требовать от него никакой материальной помощи - справимся сами.
Очень хотелось начать жить заново, легко и свободно. Как прежде, любить, радоваться. Просто жить и наслаждаться, улыбаясь каждому новому дню. Как в детстве. Так же мечтать, любить, смеяться – искренне и беззаботно.
Тем более, что Павлик рос здоровеньким и смышленым, и не доставлял особых забот. Он вносил радость в наш дом.
Когда ему исполнилось три года, пошла работать. Работа была творческая, интересная и не слишком обременительная. Коллектив молодой, веселый, царила добрая, хорошая деловая атмосфера.
Казалось, все в моей жизни складывалось как нельзя лучше.
А в душе покоя не было.
Как ни старалась, не могла избавиться от мыслей о Михаиле, о нашей короткой, и такой благополучной, счастливой жизни, никак и ничем не предвещавшей последовавшего жестокого краха. Обида не уходила, затаилась в душе, где-то очень глубоко, и, похоже, надолго. Больше того, она копилась, росла.
Я сменила прическу, старалась одеваться соответственно моде, не отставать от других. Мама «подбрасывала» интересные, красивые вещи. Они очень шли мне. Но в зеркале я видела элегантно одетую женщину, но очень неуверенную, с усталым, невыразительным взглядом.
Да и со здоровьем стало что-то неладно. При диспансеризации обнаружили гипертонию, хотя до сих пор с кровяным давлением не было никаких проблем. Нарушилось пищеварение. Стали побаливать суставы. Мать тревожилась: обрати на себя внимание, молода еще для таких болячек. А они накапливались.
Одиночество, жизнь без мужа со временем стали тяготить. Мужчину я не искала. Много читала про любовь, смотрела сериалы о семейной жизни. И постоянно раздумывала о случившемся со мной, спокойно и, как мне казалось, хладнокровно. И все же не уходила мысль, что это я сама виновата в измене мужа. Думалось: видно, перевесила не его любовь ко мне, а служба. И та красотка, что вышла тогда из поликлиники.
В это время я и встретила Михаила во дворе нашего старого дома. Мне тогда очень не понравился его внешний вид. Опустившегося, пьющего человека. Так было больно видеть его таким. Я зачастила к подруге - конечно, в надежде увидеть его. Ему нужна моя помощь!
Все-таки в глубине души предательницей нашей любви я чувствовала себя.
Но больше его там не встречала.
Неожиданно, через несколько месяцев, он позвонил сам и попросил разрешения прийти. Я тут же согласилась, и назвала свой новый адрес. Рада была, что нашелся, откликнулся. Ждала с нетерпением. Волновалась. Успела спечь пышки, он раньше любил их горячими, с растопленным маслом и с солью.
Михаил добирался долго. Я уже думала, что не придет.
Осунулся, сумрачное выражение лица. Не брит. Взгляд, как у побитой собаки. Молча прошел в комнату. Сел, из кармана потерявшего цвет плаща вытащил бутылку водки. Отрывисто сказал:
- Мать умерла. Помянем. Сегодня девять дней
Я растерялась, молча подала стопки, почти остывшие пышки. Пригубила, не чокаясь.
- Сестре я высказал все, что думаю о ней. Мать надо любить при жизни. А не оплакивать ее после смерти. Поссорились мы навечно.
Горько усмехнулся, глянув на пышки.
- Неужели, помнишь? Вот и прийти больше не к кому. Один я остался. Муторно на душе.
Он выпил еще стопку водки. Помолчал, внимательно посмотрел на меня, и тихо, с тоской, протянул:
- А жизнь нашу все же ты сломала. Презираешь, небось? Считаешь, что есть за что?
А через паузу:
- Я ведь просто попал в передрягу. В такую передрягу… Такую гнусную… А эта стерва, что меня с собой уложила, еще и обманула. Шантажировала, что будет ребенок. Вот я и сломался. Не было у нее никакого ребенка. И у нас с тобой нет. И вообще… Мать ушла, и никого и ничего у меня больше нет.
К пышкам так и не притронулся. Забрал початую бутылку водки и ушел, не попрощавшись.
А сказать ему о Павлике – не решилась.
Через несколько дней, под утро, приснился мне странный сон, в котором явилась Светлана Павловна, мать Михаила, моя бывшая свекровь. Обращаясь ко мне, она тихо так, но очень отчетливо и проникновенно, попросила: «Галя, прости моего шалопута, Мишку. Прости. Прости и отпусти его с Богом…».
Сон этот никак не давал мне покоя. Никогда подобных сновидений не приходилось мне видеть. И не знала, что это значит – простить и отпустить. Простить – понятно, хотя можно ли простить его измену, перевернувшую всю нашу когда-то очень счастливую жизнь? А отпустить – куда? Или он собирается строить новую? Да и страшновато было получать такие поручения от покойницы.
Посоветовалась с мамой – но она ничем не смогла мне помочь, была такой же неосведомленной в подобных вопросах, как и я.
Посоветовала сходить к тетке Марье – та знала все.
Марьюшку, как мы все ее звали, очень любили в нашей семье за доброту и отзывчивость.
Она внимательно выслушала меня. Всю нашу историю. Вздохнула.
- Что ж вы, молодые, ничего не соображаете, знаете только свои формулы да планшеты.
Тетка Марья очень не любила современных молодых людей, почти поголовно погруженных во всякие смартфоны и гаджеты («Надо же, и слово-то какое гадское для этого нашли», - брюзжала она. «А книг не читают, и храм забыли»).
- К покойникам, когда они во снах нам являются, прислушиваться надо, и просьбы их исполнять просто необходимо, - сказала она мне.
И все разъяснила.
Прощать, оказывается, надо обязательно, и всегда, чтобы груза обиды на душе ни у кого не было. Потому что жить с таким грузом очень тяжело. К обидам – большим и мелким, серьезным и пустяковым, мы как-то привыкаем, и даже не замечаем, как их яд отравляет нашу жизнь. И сами обижаемся, и других обижаем – брошенным ли словом, или некрасивым поступком. И только при прощении душа освобождается от груза.
- А как же можно простить, когда считаешь себя правым? Если меня обидели, почему я должна просить прощения? – недоумевала я.
- А обида же у тебя. И никуда она от тебя не денется, пока не простишь. Сидит она в тебе этаким червяком и точит изнутри. И душу, и тело. Особенно сердце. Прощать надо не умом, не надо взвешивать на весах. Кто кого обидел больше.
Прощают сердцем.
- А что значит отпустить?
- Да то и значит, что и прощение. Когда просишь прощения, освобождаешь себя от груза в душе. Даешь ему свободу – пусть уходит. Отпускаешь, значит, в свободное плавание. Как вы теперь любите говорить, в космическое пространство, чтоб сгорело там, - улыбнулась тетка. – Словом, отпускаете его восвояси, а на душе становится легко и свободно. Вот и вся наука.
- А как надо прощать, чтобы отпустило?
- Да очень просто. Хоть сейчас и начинай. Прямо сейчас. Представь себе своего обидчика, улыбнись ему мысленно и скажи: «Спасибо!». И освободи свое сердце от гнева. Знаю, непросто это, а ты как хочешь? Прощение – это нелегкая работа. Работа души. Но воздастся она сторицей. А знаешь, что самое нелегкое, но самое главное? Простить не его, а себя. Изменить свое отношение к себе. Ты, небось, на него обижаясь, себя, бедолагу, жалеешь и казнишь. А ты не казни. Просто улыбнись себе и скажи, что все в твоей жизни прекрасно и сама ты лучше всех. Ну, оно ведь так и есть, кто бы сомневался. Ты не жертва, ты победительница. Так и считай. А если захочется поплакать – плачь. Вот тебе и работа по исцелению, по освобождению души. Лед обиды можно растопить только душевным теплом.
Я мчалась от тетки Марьи окрыленной. Мне действительно на глазах становилось все легче и свободнее.
А дома продолжала ту душевную работу, которой научила меня моя добрая тетка.
Прошло несколько месяцев, и вдруг, совсем неожиданно, без предварительного звонка, ко мне пришел мой Михаил. Трезвый. Совсем прежний. Я любовалась им. Выглядел подтянутым, держался молодцевато и уверенно. Одет с иголочки в форму морского капитана.
- Ты одна? - спросил, протягивая мне букет белых хризантем. Ни Павлика, ни родителей дома не было.
.- Я пришел извиниться за все, что наговорил тебе тогда, год назад. Ближе, чем ты, у меня нет никого. Прости меня, если сможешь. Сполна расплачиваюсь за свое легкомыслие и безволие.
Я разволновалась.
Да, передо мной стоял прежний Михаил. Мое сердце невольно потянулось к нему, словно не было этих страшных лет, словно не было его измены и предательства.
Придержала рукой, обняла. Наши взгляды встретились. И нас вновь замкнуло, как тогда, в юности. Волна всепрощающей любви к нему захлестнула, чувства вспыхнули с прежней остротой и силой.
- Я всю жизнь любил только тебя. Ни тогда, ни после, ни с одной женщиной я не предал тебя. Прости меня, прости.
Мы стояли, обнявшись. Он гладил мои волосы, плечи.
- Мы будем вместе? - надежда плескалась в его глазах.
- Любовь ведь никуда не делась.
И тут меня пронзило - ведь он до сих пор не знает, что у него есть сын. Простит ли меня за молчание?!
- Мам, что бы поесть? - в комнату неожиданно вошел Павлик.
Увлеченные собой, мы и не услышали, как он открыл своим ключом входную дверь.
Перед нами стояла копия Михаила.
- Сынок, а у нас радость! Нашелся твой папа. Михаил, знакомься.
- Ну и шутки у тебя, мать! - сказал Павлик, но, увидев мои счастливые глаза, спросил растерянно:
- Так это правда?
- Да, Павлуша, правда. И мы теперь всегда будем вместе и никогда не расстанемся!
Слезы брызнули из моих глаз. Я потянулась к Михаилу, положила голову на его плечо. Он мягко обнял меня и притянул к нам Павлика.
- Да, теперь мы все вместе, - тихо сказал Михаил.