Этот портрет я хорошо помню с давних времён. Он долго находился у двери, ведущей в отдел древнерусского искусства, то есть к иконам. И место это было какое-то проходное. Но с одним важным преимуществом по отношению к другим многочисленным картинам галереи. Мимо портрета невозможно было пройти. И при этом не упереться в него глазами тоже было просто невозможно. В эту самую «Даму в голубом». А это так важно для любого художника. Ведь он же рассчитывает на выставке на максимальное внимание посетителей к своему творению.
Хотя, по правде сказать, и в любом другом месте она всё равно привлекла бы к себе внимание. Уж очень необычный портрет. И особенно лицо этой дамы. И прежде всего её глаза. Посмотрите и вы. Эти глаза мне напомнили известный стих Заболоцкого. Вспомним.
Ее глаза - как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза - как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Но только в глазах Дамы в голубом нет никакого тумана, как нет и никакой улыбки. Напротив, в них все до невозможного открыто, откровенно и искренне. Они обращены вам прямо в душу без всякого обмана. А вот то, что они покрыты мглою неудач и даже несчастий – это несомненно.
А еще я вспоминаю князя Мышкина, вернее то, что он сказал по поводу глаз другой дамы, Анастасии Филипповны, которые он увидел тоже на портрете. Он увидел в них какое-то «чрезвычайное измерение». Он страдание увидел в этих глазах. Вот то же самое можно увидеть и в портрете «Дамы в голубом». Да, печалью и страданием проникнут этот взгляд. Печаль исходит из этих глаз и проникает в вашу душу, и настраивает её на соответствующую волну. И вы замираете в неподвижности, находясь во власти этого взгляда.
Но и здесь есть различие с глазами Анастасии Филипповны. Потому как князь увидел и сказал, что в этих глазах есть ещё и нечто другое. Всей своей чувствительною душой редкой для человеческой природы он увидел в них ещё и гордость необыкновенную. Одно только он не знал до поры до времени, добра ли эта необыкновенной красоты женщина. И тем не менее, он, можно сказать, по одному этому портрету, по одним только этим глазам предсказал её судьбу. Судьбу печальную и трагическую. Потому как красота - это ещё не гарант счастливой судьбы. Бывает так, что красота становится и мучительным испытанием и приговором, вынесенным судьбой. И мы знаем, как закончила дни свои героиня романа Достоевского. А этот факт так противоречит известному изречению, которое так любят цитировать теперь у нас, мало что в нем понимая. «Красота спасёт мир». В этом случае красота не спасла, а погубила Настасью Филипповну.
Во взгляде Дамы в голубом нет никакой гордости. Есть явственно читаемая покорность судьбе. Даже и обречённость. Нет в нем гордого вызова всему миру, как у героини Достоевского. А есть в них безысходная и плохо скрытая тоска. Предчувствие гибели. Какая уж тут гордость. И понятно почему. Через четыре года этой дамы не станет. Она тяжело больна. Туберкулёз. Болезнь в те времена практически неизлечимая. Болезнь коварная, протекающая с нарастающим упорством. Болезнь снедающая медленно не только тело, но и душу тоже.
*****
Все мы смертны. Чувство безысходного конца нависает над человеком, наделенного сознанием и душой столько, сколько Бог ему отпустил времени. Всю его жизнь. Но человек в добром здравии и при счастливо складывающихся обстоятельств жизни, беззаботно отодвигает эту мрачную тень над собой, чтобы над ним было только чистое безоблачное небо. Он так счастливо сохраняет в здоровом теле оптимистический здоровый дух, который он надеется сохранять бесконечно.
Но этот дух так трудно сохранить в своём сознании особенно тогда, когда болезнь отчетливо дает тебе знать, что есть пределы твоему существованию, и пределы эти и не так уж далеки. Вот это я и вижу в глазах у Дамы в голубом.
Дама была очень красива. Она послужила моделью и для других художников. Впрочем, она и сама была художницей. Посмотрите на неё же на другом портрете художника Малявина. На том портрете грусти и печали в её глазах ещё и больше. И не просто печали, а тоски предсмертной. Оба портрета писались приблизительно в одно и то же время. Найдите это портрет в Интернете, и вы поймёте то, о чем я говорю. Только посмотрите обязательно для полноты понимания. И вы проникнитесь ещё и большим чувством сострадания к Даме в голубом
*****
У этой дамы было конечно имя. Её образ – не фантазия, хотя он и помещен в фантазийный мир художника – мириcкусника. А Сомов был одним из родоначальников объединения «Мир искусств», оставившего не мелкий след в истории нашей живописи. Но об этом чуть позже.
Её звали Елизавета Михайловна Мартынова. И тот факт, что эта Дама носила мою фамилию, рождает во мне чуть ли не родственные чувства к ней. Художник Сомов знал её уж как хорошо. Они учились вместе живописи в Академии художеств в Петербурге. Говорят, она была одним из увлечений художника. Хотя… Это как сказать. Потому как он имел ту самую неправильную ориентацию, о которой так много говорят в наши времена.
Он написал много и разных портретов своих современников. В основном своих друзей, близких ему по духу и убеждениям. Но вот портрет Лизы Мартыновой - это самый известный во всем его творчестве. Он был выставлен впервые на выставке в 1900 году. С перерывами Сомов писал её портрет в течении трех лет.
К тому времени он был уже членам творческого сообщества «Мир искусств» И одним из его самых заметных представителей. И это сообщество стало его миром, его стихией. Можно посмотреть первоначальный список художников, входящих в этот круг. Хотя некоторые, по-моему, как-то очень странно попали в него. Такие, как например, Левитан, Нестеров, Ап. Васнецов. Потому он и распался через несколько лет. А Сомов не изменял живописным принципам этого сообщества до конца дней своих. И это хорошо.
Я, к примеру, всей моей природой тяготею больше к реалистической живописи. И художники передвижники мне куда ближе всех плодов живописных изысканий, начавшихся в истории русской живописи с конца 19 века. Например художники авангардисты, которые вообще отрицали всё, что было создано в живописи до них, никак не вызывают в моей душе восхищения.
Но я и не отрицаю и в мыслях, и в душе тоже, их попытки отразить мир так, как они хотели. Творчество должно быть свободным. Иначе его вовсе не может быть. И скажу больше, что творчество самого художника Сомова мне очень нравится. Для меня его стиль - это ещё одна яркая и прекрасная грань магического кристалла нашей отечественной живописи. Богатой и многими другими замечательными гранями.
*****
Быть Константину Сомову художником было написано на его роду. Да и как могло быть иначе. Его папа был главным хранителем картинной галереи живописи нашего самого большого музея – Эрмитажа. Этот музей был для него с детства, как дом родной. А стены его квартиры были увешаны картинами и рисунками старых мастеров из большой коллекции, собранной его отцом. И мама его была хорошим музыкантом. Брат закончил историко – философский факультет Университета. А сестра была певицей и тоже художником. Словом, вся семейная атмосфера и взрастила этот талант. Все разговоры в этой семье, особенно с приходящими в неё гостями, были посвящены только искусству.
Он учился живописи в очень престижной гимназии Карла Мая, а потом в Академии художеств. Пять лет учился. И учителя у него были знаменитые. Куинджи и особенно Репин. Но, как ни странно, время проведённое в Академии, он считал, «совершенно потерянным и бесплодным для своего искусства». Я думаю юный Костя Сомов был не прав. Из-за юношеского максимализма он еще не понимал и не знал, что знания никогда лишними не бывают. А ещё, может это и главное, за эти годы он научился превосходно держать кисть в руке. Прав был великий Дали, сказавший однажды:
«Для начала научитесь рисовать и писать, как старые мастера, a уж потом работайте как сочтете нужным.»
Вот он и стал работать после так, как счел нужным. И у него очень не плохо это получилось. «Дама в голубом» - превосходное свидетельство и подтверждение этой мысли.
А почему же он счел нужным отринуть искусство передвижников? И даже ушёл от самого Репина и покинул Академию. Видимо, он сказал себе: «Надоело. Всё, хватит. Хватит нам этого реализма, да ещё и критического».
Наступили другие времена. Захотелось чего-то очень высокого и далёкого. Захотелось прекрасного далёкого. И не впереди, а, как ни странно, позади. Потому как прекрасное далёко – это был для него век восемнадцатый. Век екатерининский. Такая фантомная ностальгия появилась у него и его товарищей по искусству в конца 19 века.
Говорят, что действительность, живая жизнь, такая, какой она была в те времена, пугала их и не давала ничего для вдохновения. И поэтому они уходили в мир прошлого. В мир придуманный ими.
В мире живописи назрело время для новых средств выражения. И выражением этих новых средств стало художественное объединение «Мир искусств» А первоначально это была такая дружеская кампания мальчиков – гимназистов. Они сами себя называли «Обществом самообразования». Это были всем известные ныне Бенуа, Философов, Розенберг (Бакст) ну и сам Костя Сомов. В последствии к этой группе присоединился Дягилев. Он же и основал журнал, под тем же названием «Мир искусств».
Вы знаете, в этом названии я вижу не только просто художественный манифест. Я вижу в нем потаенный смысл и даже вызов. То есть, я его понимаю так. Есть мир искусств, как нечто отдельное от всего прочего живого мира. Есть нечто что-то такое искусственное, изобретённое только в воображение художника, артиста. Это мир той самой слоновой башни недоступный и неприступный для всех кроме самих творцов, которые живут в своем особенном, созданным ими мире. А это мир грёз и сладких сновидений.
Мне нравится этот мир. Как нравится вообще сказка. Особенно если она написана талантливым художником. А Сомов был талантливый художник. Я с наслаждением погружаюсь в живописные видения, созданные им. При созерцании его волшебных сюжетов, я испытываю приблизительно те же ощущения, что и при звуках музыки, рождённой в ту же эпоху. Хотя, конечно, эта красивая сказка не имеет никакого отношения к жестоким реалиям начала 20 века.
Прекрасный, упоительный, волшебный и весь такой до невозможного искусственный мир. И ничего плохого в этом нет. Напротив. Я замираю в сладостном восторге, созерцая чудные картины Сомова, да и других художников – мирискусников. Но при этом я никак не могу не задаться одним недоуменным вопросом. Почему это направление появилось, можно сказать, в пике жестокого исторического перелома в нашей стране. То есть в то самое время, про которое Конфуций нам сказал : Не дай вам Бог жить в эпоху перемен.
А художник как раз и попал волею судьбы в тектонический исторический разлом в истории России. Не повезло ему по мысли китайского философа. А он, не поверите, принял революцию. Принял искренне. И ничто не поколебало его убеждение. Убеждение в том, что Революция была свершена на благо России. Голод, лишения, разруха, война – не пересилили его убеждений. Вот почитайте то, что он пишет по этому поводу:
«Я потому могу всей душой, а главное каким-нибудь делом, отдаться революционному движению, охватившему всю Россию, что я прежде всего безумно люблю красоту и ей хочу служить. Насколько я могу выйти из моего я, я воспользуюсь каждой новой победой революции, не сомневаясь в её добре и, зная, что она выведет нас не в пропасть, а к жизни»
Но есть существенный нюанс. Он воспринимал революцию, как художник, как эстет, если хотите. И он был не один такой. Вы и сами можете найти таких среди художников и поэтов того времени. Самой мощной фигурой в поэзии это был, конечно, Маяковский. Не для всех революция ассоциировалась с «окаянными днями».
*****
И все-таки Сомов уехал из России. В 1923 году. Нет, не намеренно. Он уехал, сопровождая коллекции русской живописи для продажи в США. Но дела там с этим предприятием пошли очень плохо. Дело прогорело. И он не стал возвращаться в Россию. Он переехал в Париж, в котором он был уже не раз. Париж был для него такой артистической Меккой. И остался в нем до конца дней своих. Был похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев де Буа. И после того, как он стал невозвращенцем, ничего нового и значительного уже не создал.
Да разве только он один. То же самое можно сказать и о других художниках,
окончивших свои дни на чужбине. Хороших и даже знаменитых художниках. Но только имя свое они все прославили именно в России. И состоялись их таланты тоже в родной стороне. А вот там, вдали от родных пределов, ничем новым мир не поразили. Как не печально будет сказано, но даже и в Париже после отъезда шло лишь время их дожития. Иной раз в нищете и безденежье. И ностальгии по Родине.
При этом я вот думаю о том, как бы это художник Сомов вписался бы в новую жизнь своей страны. С его тягой к прекрасному, которое связывалось у него только с 18 веком. От художников и не только от них, но и от других работников творческих профессий в самом широком смысле в новой России требовалось создание других картин и видений, и только в духе соцреализма.
И при всём при том было и немало других художников, которые остались навсегда в России. Первые имена которые приходят сразу на память – это Кустодиев, Петров-Водкин, Корин, Нестеров, Грабарь и те же художники мирискусники Билибин и Сарьян. И все плодотворно работали и практически все были отмечены званиями и наградами.
*****
Но вернемся к Даме в голубом или Елизавете Мартыновой. Ещё девочкой она любила рисовать. Очень любила. И ей очень хотелось учиться рисовать и стать профессиональным художником. А девушек в Академию художеств не принимали. Это вам не Смольный институт благородных девиц, в котором воспитанницы могли рисовать сколько хотели. Но только для души.
Но задули новые ветры. И стали принимать и девушек в Академию. Лизу приняли в первом наборе. Она её окончила. Но вот какой она стала художницей мы не знаем. Потому что так и не осталось достоверное написанных ею картин.
Вот я снова всматриваюсь в лицо Дамы в голубом, и вижу, что всё на этой картине на грани фантазии и реальности. Всё в этом портрете постановочно и театрально. И на других картинах персонажи художника Сомова похожи скорее на куклы, одетые по моде той далекой эпохи. Они похожи на чудные, хрупкие, фарфоровые статуэтки. И в этой картине всё написано в той же узнаваемой манере художника. Всё в нём искусственно. Кроме одного. Кроме лица Дамы в голубом. Какое неожиданное и притягательное сочетания искусственной фантазии и неожиданного пробуждения от грёзы сновидения, возвращение из сказки к живому изображению.
Она ушла, как было сказано, очень рано. Этот портрет - это всё, что осталось от этой женщины. А сама Елизавете Михайловна очень не хотела, чтобы её портрет попал в чужие руки, или в картинную галерею. Вот что пишет она сама, обращаясь к самому художнику:
"Может быть, Вы будете удивлены, Константин Андреевич, получив это письмо, и тотчас приедете ко мне, станете меня с улыбкой и некоторой иронией убеждать смотреть на вещи иначе, но это мне все равно... Сегодня ночью я проснулась и не спала от одной назойливой и мучительной мысли: Вы не должны и не имеете права продать мой портрет.. Я позировала Вам для Вас, для чистого искусства, а не для того, чтобы Вы получили за мою грусть в глазах, за мою душу и страдания деньги... Я не хочу этого! Оставьте портрет у себя, сожгите его, если Вам так жаль отдать его мне, подарите его даром в галерею..."
Но художник не внял этой просьбе и мольбе. К счастью, как я думаю, не внял. Он все-таки продал портрет Третьякову. Наверное, деньги были нужны. А через год Лиза умерла. И портрет остался навеки в нашей любимой галерее. Он и сегодня заставляет нас останавливаться перед ним. Если желаете на него посмотреть, то надо идти в зал номер 44. На более достойном месте, чем прежде. Портрет стал одной их жемчужин знаменитой галереи. Да, мы знаем мало о художнице Лизе Мартыновой. Ну и пусть. Здесь, как ни странно, важна собственно не её биография, а этот образ сам по себе.
Говорят, что человек ещё жив, если он остаётся в памяти людей. А в этом смысле, Лиза Мартынова, её зримый образ, останется в памяти просто в неисчислимом количестве всех тех, кто увидел портрет. Скажем за это спасибо талантливому художнику Константину Сомову.