Всё как всегда в приморском городе. Чудесное туманное утро отправляет твой дом в молочную бездну, отрезав от всех облаком обмана. «Ёжик, ты где?» Дикие крики невидимых обезумевших чаек безнадёжно взбивающих крыльями в пену разлившееся молоко набегающего дня. Суетные сборы в дорогу. Уборка хаты. Готовка. Успеть, сыну налепить впрок вареников с припущенной капустой, нафаршировать свежеиспечённых блинчиков с куриной печенью и лучком, обжаренным на сливочном, и только на сливочном масле. Не ахти, какой запас в морозильную камеру. Неделю, придя с работы после двадцати двух, — более ранее явление не вспоминается, — можно об ужине не заморачиваться. Свой фирменный торт «Рыжик» - на «бис» для детской души, пропитавшийся за ночь кремом с варёной сгущенкой настричь треуголками по контейнерам и туда же, в ледяную пасть. Будет с кем мать вспомнить за чаем…
К обеду прорвавшееся ненадолго на волю в разъезжающуюся прореху голубизны солнце улыбнёт горбушкой. А настроение на подъём не идёт. Грусть накатывает. Прочь змеюка! Успеешь ещё подушить. Разлука каждый раз разрывает сердце пополам, выжимая слёзы поверх заезженной воли. Понимание не обеспечивает привыкания. Туда-сюда по съёмным квартирам когда-то чужого, теперь мало-мальски изученного города и опять домой за тыщу километров. Устала. Ничего сверхординарного в программе. Сезонные или экстренные поездки к сыну в приморский город, медузой растянувшийся непредсказуемо извилистыми щупальцами дорог, проулков, закоулков на берегу Японского моря вдоль залива Петра Великого, и обратно в родной город на Амуре с понятной перпендикулярной структурой коммуникаций. Там тебя не ждут многочасовые поиски нужного строения и сюрпризы вроде дома номер семь рядом с семьдесят седьмым. И рад бы прогуляться, да бесконечный маршрут вверх - вниз с сопки на сопку умотает уже минут за тридцать. Привыкнуть можно ко всему? Не получается. Нутро ерепенится. Своей неразберихи в башке хватает. Просто принять ситуацию и всё. Никаких смириться. Авось кончится? Терпимость вынужденная, обезоруживающая, зудящая нервы. Ничего не изменить. Пока. В обозримом будущем.
В этот раз Лялька отправлялась домой после Пасхи на родительский день: навестить могилки матери с отцом, бабушки с дедом. Родной брат богат, далёк, интактен, неуязвим, недвижим к «бывшей» родне.
Выждав завершение совместного ужина, — запечённых рулетиков из куриной грудки, фаршированных побегами чеснока с прочей овощной братией сдобренной сыром, греческого салата с замаринованным адыгейским сыром в оливковом масле смесью итальянских трав, пары-тройки бокалов сухого красного, — в последние минуты перед выходом разразился ливень. Беспросветный, как из ведра. Стоило ли так беспокоиться, родной? И так всё и вся увлажнено от и на все сто.
Одним из капризулек - таракашек Лялькиной головы средь прочей массы периодически снующих было пристрастие, с коим она выбирала номер вагона и места. Отметая двойки, четвёрки, восьмёрки, могла легко вывести «из себя» любую любезнейшую кассиршу (когда в наличие есть чё втюхать!) и привлечённого к покупке билета сына. Тринадцать, на удивление, в нелюбимых не значилось. Не оправдав пока вредоносного влияния на Лялькину судьбу. В случае отсутствия любимых чисел в свободном доступе, Лялька, скрипя нервами, смирялась, отключив навязчивое неприятие сложившейся невезухи. А вдруг наоборот повезёт? Нижние места, с которыми всегда была напряжёнка, она легко мирила с пребыванием на верхних, если расположение нижайших приближало к удушающе нестерпимым запахам табака и сортира. Новоиспечённый закон о запрете курения в общественных местах курящих не останавливал: одни продолжали дымить в сортирах, другие, сдабривая проводников обилием покупок навязанного оным товара, в тамбуре. Близость «эм-жо» отвергалось Лялькой категорически. Даже вынужденные крайние меры с «переселением» из вагона в вагон с неподъёмной поклажей или даже в другой поезд на промежуточных станциях с места на место без запахов выхлопов жизнедеятельности человеков не останавливали, проходя потные испытания с чувством удовлетворения полученным результатом.
Тщательный выбор, подбор внешних пазлов к внутренним — следствие перенесённого увлечения нумерологией, — отвлекал от грядущей депрессии, куда Лялька неизменно попадала, расставшись с сыном. Четвёрки не любят в Китае: звучат, как «смерть». Восьмёрки не обещали их обладателям, коим являлась Лялька, ничего обнадёживающего, поэтому отметались, дабы не усугублять. Куда больше? Шестёрки и девятки вызывали зудящее непонимание. Как номер мог отразиться на качестве поездки неизвестно, но вот засел такой бзик, укоренившись на беспочвенной почве. То ли врачебная привычка разглядеть за внешним внутреннее, то ли математические способности, не нашедшие в её жизни практического применения. Случающиеся нелюбимые цифры спального места неизменно нарушали баланс души предстоящего путешествия. Будто любимые когда-либо презентовали ей что-либо весомое, удачное, волшебное. Ведь у кого-то есть в жизни знаковые числа? Лялька их не наблюдала или не разглядела. Тогда зачем спрашивается эта бестолковая суета? Таракан? Трави!
Путь занимал чуть более суток. Поездки из Приморья к Амуру и обратно с завидной регулярностью нашпиговали пяток лет. То отдохнуть на море, то с проживанием сыну помочь. Свою двухкомнатную сдавала только при острой необходимости, за «фиг с маслом» — такова цена аренды в родном городе. За этот фиг можно было снять только уже заселённую тараканами и клопами гостинку. Выселить их было невозможно даже с помощью предлагаемых санэпидемстанцией в пластиковых бутылках супер-средств: переждут у соседей химическую атаку и обратно через розетки. Здрасьте! Ещё одна «прелесть» — спутница приморского климата со стопроцентной влажностью — плесень. Попробуй, высели «квартирантку» из полюбившейся квартиры. Ещё та вертихвостка: прячется, таится в щелях, множится с умопомрачительной скоростью. Всё и вся отравляет. Кроме радикальных мер всеобъемлющей ликвидации: выковыривания, снятия поверхностей шпателем, обработки ядовитыми смесями, ничего не понимает. Она тебе и нюх, и глаз, и нерв обострит — не сомневайся. А плюнешь на энто дело, она с удовольствием на твоё здоровье плюнет. Выбирай.
Приличное жильё не укладывалось в материальные возможности. Пришлось как-то и с приличным местом врача расстаться, которое долго искала. Но не на улице ж сыну-студенту жить? Зарплата у врача «кот наплакал», не отслюнишь на съём. А стоимость общаги в университете со второго курса ого-го! Да ещё и расположение её у чёрта на куличках не способствует обучению. С полукилометровыми утренними пробками полдня будешь добираться в универ. Легче сдать свою, и снять ему.
Возвращения домой, дабы оценить ситуацию в квартире, встречи - прощанья с очередными жильцами и поломками имущества, краткое проживание дома с подвернувшейся работой, вновь поездки в Приморье в отпуск или недолгое житьё окончательно перемешались в Лялькиной голове. В этом хаосе абсолютно невозможно было уже выудить истину: когда, куда, насколько, зачем, почто. Мозг отказывался запоминать бесконечную карусель поездов, вагонов, мест, сумок, гостинцев, попутчиков, разговоров. Одних переездов с сыном с квартиры на квартиру было штук восемь, не говоря о стаскивании вещей в собственной квартире в одну комнату с полутонной книг и мебели. А последующее растаскивание? Краны, двери, замки, косяки, стены, цветы страдали, гибли, капали, ломались, сохли. Незадекларированные в договоре хвостатые и бесхвостые спутники квартирантов заявляли о себе полуночными звонками озверевших соседей или правоохранительных органов. Милые, «пушистые» и сговорчивые при сдаче арендаторы неизменно трансформировались в очередного квартирного варвара, присваивая право полноправного владельца жилплощади.
Лялька, смиряясь с поездками, кастрировав амбиции, хлестала в запой в них мудрёных историй случайных попутчиков, с удовольствием утоляя врождённую жажду любопытства и сочувствия чужим судьбам. Нечаянно получая ответы на давно мучавшие вопросы, долгожданные советы или известия об оставшихся в других городах знакомых и сослуживцах. Перевязала километры пряжи в свитера, кофточки, панамки, беретики. Перечитала не один томик литературных шедевров тех, на которых дома времени никак не хватало. Как-то по случаю одарила своим «произведением» — белой кружевной панамкой украшенной ажурными розовыми цветочками — двухлетнюю девчушку, родившуюся с Лялькой в один день и год по восточному календарю с разницей в тридцать шесть лет. Рыбка - кот. Точь-в-точь Лялька в детстве: такая же блондинистая, весёлая, озорная хохотушка. Открытая общению со всем миром. Сейчас до такой Ляльки и не докопаться.
Поезд домой отправлялся во втором часу ночи. Кто-то ж придумал такое расписание! Безавтомобильному меньшинству провожающих приморского города автомобилистов ночью в ливень кроме как на такси за неумеренную таксу домой и не добраться. Обрушившийся ливень в час отправки на вокзал промочил насквозь, придушив следом стопроцентной влажностью. Урвав два местечка в зале ожидания, оба сняли раскисшую обувь, выпростав ступни. Стянули прилипшие ветровки, кинув их поверх раскрытых зонтов. Хотелось раздеться до первородного состояния, но кто позволит? Вытолкают на улицу под дождь в лучшем случае. А в худшем? Где зал для нудистов не подскажите? Апрель называется. Лялька с ужасом разглядывала растёкшиеся чернила дубликата своего свидетельства о рождении. Не успела заламинировать. Гришка улыбался, распаковывая тщательно убережённую от влаги книженцию. Ну вот, нет чтобы с мамой пообщаться перед отъездом. Читать взялся. Дам я тебе читать. Жди!
— Чё ржёшь? Тут и твоё, между прочим! Кстати, не размылось. На забери. Забыла отдать.
В родном городе, небось, снег ещё, а тут за тыщу километров дождь и зимой может огорошить. Сын понятно мечтал скорей попасть под тёплый душ, сухой одёжке и тёплой постели. Лялька раздумывала, как высушить в поезде, не измяв до безобразия брюки и ветровку. Стрелки циферблата вокзальных часов маячили вблизи старта посадки, объявляемой обычно за полчаса. Народ, оживлённый приближением долгожданной эвакуации, колготился, сгребая вещи, готовясь к забегу. Объявления не было. Часы показали время отправления. Окно справки спало. Ночь поди. Кассы в неведении задержек огрызались, не ведая, куда послать назойливых пассажиров. Наконец, спустя пятнадцать минут прогремел номер платформы нахождения поезда. Толпа хлынула на перрон, проворно взбегая на эстакаду и спускаясь к нужной платформе. Поезда не было. Он не подошёл и через пятнадцать минут. Возмущённые пассажиры галдели, разбуженные посадкой дети ревели, хвостатые члены семейств безнаказанно гадили на перроне. Спустя очередные пятнадцать минут, радуя завидной периодичностью, бодрящий ночной воздух резануло: «Поезд прибывает на другой путь». Обезумевшие пассажиры с баулами, сумками, детьми и повисшей беспомощно в воздухе на поводках мелкой живностью ринулись вверх на эстакаду, устремляясь к обозначенному пути. Размножившиеся маты, не стесняясь орущих детей, продолжились ещё с десяток минут на искомой платформе перед закрытыми дверьми опоздавшего с отдыха поезда. Наконец двери стали открываться в будоражащей непоследовательности. Заспанные проводницы, еле шевелясь, ворча на нелюдей, помешавшим заслуженному отдыху, нехотя начали запуск пассажиров.
ПЛАЦКАРТ. Раскадровка. Эпизод 1.
Третье «купе» плацкарта нижняя боковушка не лучший вариант, но не верх. Куда ввиду возраста и отсутствия достойных бицепсов восхождение Ляльки было непредсказуемым. Рост Ляльки вполне соответствовал ограниченной протяжённости кушетки боковушки. Она, не убирая выдвижного столика, уселась в ожидании постельного белья. Молодой человек лет двадцати пяти со спортивной сумкой на плече, ухватившись рядом за железную стойку перегородки, заплетающимся языком изрёк:
— Девуш-шка, это мойё-о-о месшто!
— Нет, моё, — отозвалась Лялька, вскользь кинув взгляд на паренька. Его глаза были закрыты. Держась рукой за стойку, он совершал воронкообразные движения вкруг прилипших третьей позицией ног в мокрых кедах, мешая продвижению разнервничавшегося народа, пробирающегося к своим местам. Оставаясь абсолютно спокойным и отстранённым от нервного пространства, не реагируя на толчки и неприличные реплики в свой адрес, паренёк протянул:
— Да-а-а?
— Да, — отрезала Лялька. Пьяный до чёртиков. Как он вагон нашёл с закрытыми глазами?
Хотелось бы посмотреть, как он бегал с одного пути на другой через эстакаду.
— Надо пойти спросить проводника, — не открывая глаз, вынес он многозначительно умозаключение.
— Да, надо, — улыбнулась Лялька. — Спроси.
Получив от Ляльки одобрение, парень, отцепившись от стойки, покачиваясь, проследовал к выходу. Через пару минут поезд, отсигналив охрипшим гудком, тронулся. Парня не было. «Наверно отстал», — почему-то огорчилась Лялька. Ей стало его жалко. Ну, не рассчитал с дозой. С кем не бывает? Минут через десять паренёк «воскрес» уже с пакетом белья. Молча постелив постель на верхней полке, включил музыку на мобиле, креплённую к шейному шнурку. Затем нагнувшись раком посреди прохода, завис над сумкой. Минут десять что-то настойчиво в ней искал. Толчки пассажиров, челночивших вдоль вагона до туалетной комнаты, замечания проводницы, перепроверявшей билеты и пасующей комплекты белья, его не волновали. «Интересно, что ищет? Неужели пижаму?» — наблюдала за ним Лялька с неподдельным интересом, удовлетворённо растянувшись под простынёй в предвкушении долгожданного сна. Наконец, парень извлёк из полупустой сумки тапочки, аккуратно выставил их рядом с Лялькиными туфлями и, забравшись наверх, под звуки Джо Кокера, моментально вырубился, обозначив свой сон посапыванием.
Через стенку от Ляльки ближе к отсеку проводников, во втором купе за боковым столиком сидели двое мужчин. Два часа ночи и требования тишины пассажиров не уложили их в постель. Судя по негромкому диалогу, изливающемуся в прилежайший к ним мозг Ляльки, они давно не виделись. Сгустившийся полумрак вагона с воцарившейся тишиной, сдабривались периодическим бульканьем выросшей на столике бутылке элитной водки по предусмотрительно захваченным из дома стопкам и запахом курицы-гриль домашнего изготовления. С чесночком и печёным яблочком. Из разговора Лялька отплывая в сонную гавань, успела усвоить их принадлежность к воинской службе в горячих точках и шутливое обращение друг другу по званию-отчеству: генерал-полковник Петрович, генерал-майор Василич, опуская имена.
В три часа ночи, падающий сверху груз, задев Ляльку касательно торчащего локтя, плюхнувшись на пол, разбудил и испугал одновременно. Она подскочила, озираясь, не понимая, что произошло. На её постели судорожно всхлипнув, смолк телефон соседа, оторвавшись от привязи. Сам сосед в позе бегущего по волнам бездвижно лежал в проходе вагона рядом с Лялькой. Лялька, успевшая за пятнадцать лет пребывания в лечебных учреждениях насмотреться травм, переломов, кровотечений и прочих неприятностей с человеческими организмами узрела с перепугу растекающееся у головы пятно. «Кровь! Он разбился!» — вскрикнула она. Военные в гражданке затихли. Один, на вид Лялькиного возраста, наклонившись над парнем, прислушался: «Живой! Спит!». Троица, успокоившись открытием, заржала, восхищаясь удачным приземлением пассажира. Бывшие служаки даже попытались раза три поднять парня, направляя на своё место. Но тот, не открывая глаз, усаживался на Лялькину постель. Затем обречённо вздыхал полной грудью, складывая кисти рук лодочкой под левую щёку, укладывал голову на подушку. Спасатели ржали.
— Я с ним спать не буду! — возмущалась Лялька сквозь смех.
— Точно не будешь? Подумай! — подыгрывали служаки, не в силах водворить отяжелевшее размякшее тело худенького паренька на верхний этаж.
Разочаровавшись результатом, оставили лежать субъекта в проходе. Курсирующая вдоль вагона время от времени проводница, спотыкаясь о тело, отпускала маты. Наконец, устав от бега с препятствиями, попросила военных как-нибудь убрать безмятежно спящего буквой «Г». Разбуженный смехом «спасателей» вагон, требовал оплаченного отдыха. «Обвиняемые» ржали, не в состоянии успокоиться. Наконец моложавому генералу, удалось встрепенуть парнишку пинком в мягкое место. И с трудом дотащив его до пустующей кушетки соседнего купе, возложить тело на нижний ярус. Несказанно порадовав проводницу: «Ну, вот, наконец-то. Спасибо!»
Лялька, перебрасываясь шуточками с военными, ещё не спала, когда в пол четвёртого ночи на очередной остановке в вагон вошли трое. Это были две дамы приятной наружности в лисьих полушубках, фетровых шляпах с кожаными под крокодила ридикюлями в руках, обтянутых тонкой лайковой кожей перчаток. Украшенные по всему бриллиантами в белом металле, напомаженные, ухоженные, уложенные, отшлифованные дорогим парфюмом, они реально не вписывались в дешёвую плацкартную действительность. Третьей в их чопорной компании была девочка лет семи в розово-кремово-салатном одеянии воздушного платья, колготок, меховой шляпки и белоснежной курточке из песца. Как эти мамзели из другого мира попали в плацкартный вагон, было непостижимо. Без багажа!
Пассажирки, проследовав в четвёртое купе, застыли у кушетки с сопящим возмутителем всехнего спокойствия. Долгие, полные вежливой гуманности сочувствия уговоры спящего индивидуума с подробным описанием срочной необходимости долгожданного ночного отдыха им и маленькой принцессе не увенчались успехом.
- Молодой человек, не были бы Вы столь любезны, пройти на своё место? Уже очень поздно и нам необходимо уложить спать ребёнка. Осталось совсем мало времени на сон. Нам предстоит ещё не близкий путь до дома. Молодой человек…
Трое свидетелей не в силах сдержаться, заходились пчти беззвучным хохотом, прикрывая рты, дабы не оскорбить чужие чувства. Не каждый день повезёт участвовать в таком спектакле. Через полчаса монологов дамы сходили за проводницей. Та, повинуясь просьбе неплацкартных «фей», продолжила просьбу освободить чужое место в более доступном простому контингенту языковом формате, сверхзвуковом регистре и необходимых в сложившейся ситуации вкраплений известных слов. Парень спал. Вагон возмущённо галдел. В пятом часу, уловив очнувшимся ухом просьбы, парнишка, сунув ступни в стоящие у кушетки тапочки, как ни в чём не бывало, проследовал таки на своё место.
Утром посвежевший, выспавшийся, молчаливый, симпатичный нарушитель спокойствия, вернул по первому требованию чужие тапки и за сутки до места назначения не проронил ни слова. Дамы непостижимо незаметно испарились этим же утром. Как Мэри Поппинс, оставив аромат французских духов и недоумение: «Были ли вообще?»
Дружеское заседание военных продлилось в весёлой обстановке их купе, совпавшего редкими пазлами взаимопонимания пассажиров с рассказами, шутками, соразмерной непрекращающейся выпивкой до пункта прибытия. Проводница, сглотнув их недавнюю помощь, попыталась ликвидировать застолье. Вызов стражей порядка ничего не изменил. Ознакомившись с документом моложавого, извинились и чуть не кланяясь, выслушали напоследок: «Больше прошу меня не беспокоить».
Что там было в документах — загадка. Через неделю на обратном пути Лялька, прогуливаясь по перрону во время сорокаминутной стоянки в Хабаровске, встретила недавних попутчиков – воинов запаса. Старший, поздоровавшись, поведал о цели поездки в Благовещенск: гуляли на свадьбе сына бывшего сослуживца.
Моложавый опухший следствием обильных возлияний, прибавив зримые килограммы, стоял с отсутствующим взглядом поодаль. Отдохнул на всю катушку, как полагается. Фермерствует. В арсенале четыре жены, восемь детей. Всем помогает. Вот чуть позволил себе оторваться от насущных проблем и опять в топку будней.
Возвращалась Лялька на верхнем этаже. Будет возможность размять не совсем юный костяк. Главное не слететь, как паренёк. Вот как-то так.
14 апреля 2016 г. (опуб-но в 2015 г)