Вышивка на полотне. 14. Белый шиповник...

Ирина Дыгас
                ГЛАВА 14.
                БЕЛЫЙ ШИПОВНИК…

      Проснулась рано, разбуженная шаловливым лучиком солнца, отражающемся в фаске зеркала трюмо. Отблеск разбился на радугу, порадовав девушку до волнительных слёз.

      Встала с постели, накинула на нагое тело прозрачный пеньюар в пол и подошла к невесомым тюлевым занавескам, раздвинула их руками, образовав над собой воздушный ажурный шатёр цвета снега.

      От тяжёлых плотных портьер отказалась в тот день, когда получила первое сообщение от Оливера. В то же утро родился колдовской ритуал – приветствие солнца: вставала возле окна в прозрачном пеньюаре или ночной сорочке и купалась в свете и чувственности: знала, что Ол следит за ней в подзорную трубу.

      Идею её приобретения сама и подкинула.

      Как-то, после встречи по вопросу сценария для фильма, шепнула на прощание: «В трубу лучше видны детали…»

      С того дня, находясь в спальне, надевала всё летящее, воздушное, манящее и сводящее с ума.

      Муж терял голову, чувствовал себя влюблённым юношей, но отрывался на супруге по-взрослому! Его пребывание в доме свелось к двум вещам: дети и Ника.

      Ей едва хватило хитрости вовлечь в чувственный сумасшедший танец и Пенелопу, шепнув Банни: «Я так счастлива, когда ты её любишь. Делай это часто, мне же так нельзя – дочь растёт…»

      Пен не сразу расслабилась, но вскоре любовь втроём стала для девочки праздником и источником настоящего женского счастья!

      Вероника была тактична и деликатна, помогала и подсказывала, так умело доводила до исступления мужа, что и для него это «танго втроём» стало раем.

      Уезжал на базу подготовки со слезами на глазах, не в силах расстаться с двумя ведьмами: синеглазой и сероглазой.

      Как только возвращался в команду, Ив звонил Нике и многое высказывал, сдерживая смех и… зависть. Он тоже пал.

      Поняла это после того, как слёзно напросился быть крёстным отцом будущей малышке.


      – …Не поверите, госпожа Вероника, но за последние десять-пятнадцать лет в моих руках никого, кроме накачанных парней, не было! Нет… соврал нечаянно: «пчёлок» обнимал, утирая им слёзы и сопли. А вот с детьми – полный швах! А уж о младенцах вообще речи не идёт… Позвольте хоть сейчас, когда стукнуло полтинник, подержать малышку, помечтать на миг, почувствовать…

      Пообещала, пожалев очередного сгоревшего и сгинувшего в её неземной сини глаз – сладкого и страшного подарочка от пращуров-волхвов славянских корней. Знала эту силу, как могла, сдерживала, выдавая в эфир только крохи, но и они слепили, опаляли, как белый карлик, губя и заражая всех мужчин особого склада и внешности: настоящих отборных самцов-производителей.


      Оливер был таким же и тоже попал под облучение.

      Для него и жила последние пару месяцев, ходила почти нагишом по комнате, зная, что в любой миг он может смотреть на неё в подзорную трубу, установленную возле окна. Потому и стояла сейчас в лучах, радуя и его, и себя, и малышку: нежно ворочалась, замирала, когда мать поднимала руки над головой.

      Все её так любили…


      В спальню скромно постучались.

      – Войдите, если свой, подождите, если чужой.

      – Эээ, почти свой, полагаю, – голос Джека донёсся в приоткрывшуюся дверь.

      – Рискни.

      Игриво прикусила пухлую губу, прищурила глаза, вспыхнувшие дьявольским потаённым огнём.

      Когда старик вошёл, остолбенел: в ярком ореоле утреннего света стояла сама Венера, нет, Афродита! Тоненькая, почти растворённая солнцем, в чём-то сказочном, сотканном словно из серебряной паутины.

      Дав рассмотреть, тихо спросила:

      – Мне переодеться?

      Помотал седой головой, вмиг лишившись голоса.

      Улыбнулась понимающе, протянула руку для поцелуя, второй прикрыла тень под животом.

      Не оскорбился – она и была королевой! Сглотнув удушающий ком, взял себя в руки и подошёл. Заглянув в тёплые, сияющие невинностью, глаза, величаво поклонился, поцеловал царственную кисть с детскими пальчиками.

      Когда выпрямился, шагнула навстречу, погладила впалые щёки старого англичанина.

      – С добрым утром, сэр Джемисон-Алистер Виннер-Карлайл, граф Олли. Какими судьбами? Поможете с утренним туалетом?..

      – Почту за честь, Ваше Величество, королева Вероника, – снял её руку со щеки, поцеловал ладошку, положил на сгиб своей руки. – В ванную или гардеробную сопроводить? Служанку?..

      Лукаво рассмеялась и прижалась к плечу мужчины, ставшего родным сто лет назад.

      Ника быстро переоделась и привела себя в порядок.


      Спустились в столовую, где уже побывали домашние.

      – Вы нынче припозднились, госпожа, – Барбара встретила любящим ворчанием. – Когда Вы не спустились с первым гонгом, я не стала ещё сигналить. Поняла: ночь выдалась непростая. Теперь уж не соком и тостами обойдётесь.

      Ловко накрывала на стол, успевая кивнуть Джеку, тихо отдавать приказы Мэрри, что суетилась возле хозяйки, движением брови о чём-то напомнить Бобу – скрылся в боковой двери, что вела в кладовые.

      Вскоре он появился с запылённой бутылкой мадеры и баночкой пикулей, что и отдал кухарке.

      – Вот это я называю «настоящее английское утро»! – в привычной манере пригласила к столу.

      Когда Ника, Джек и Пенелопа, тихо вошедшая только что, расселись по стульям, Бабби торжественно водрузила на середину стола что-то запечённое в стеклянной форме.

      – Нет, не английское утро – шотландское, даже ирландское!

      – Глазам не верю, но носу, – Ника чувственно, с вожделением, вдыхала пар блюда, пьянея от густого пряно-мясного аромата. – Это фрикадельки!

      – Точно. Запеканка по-оксфордски. Почти. Я её немного дополнила на своё усмотрение, – осторожно стала выбирать из формы куски. – Здесь овощи, картофель, травы пряные, сыр трёх сортов и восхитительные сливки. Если что-то найдёте ещё, сообщите. Когда готовлю – меня нет на земле! – рассмеялась низким смехом, заразив и едоков. – Мы с Вами похожи, госпожа. Это что-то похожее на одурь, но полезное. Ваше искусство – радость глазам и душе, моя еда – отрада гурманам и их животикам.

      Ранний ланч подходил к концу.

      Восхитительная запеканка была съедена до последнего кусочка спаржи, которую обнаружили в среднем слое.

      Таких сочных и запашистых фрикаделек Ника ещё не ела! С упоением облизала вилку, с сожалением посмотрела на пустой поддон, покосилась в тарелки соседей – пусто, опоздала.

      Тонко улыбнувшись, Виннер подал ей чашку с нарезанными овощами и фруктами, Пен подала пару судков с соусами, Боб с поклоном наполнил бокал чудесной сладкой мадерой.

      – Нет, благодарю, Слоу. Минералки без газа. Это всё уберите, пожалуйста, – просипела.

      Сначала кинулся к окну и распахнул фрамугу, заметив, как госпожа побледнела.

      Беззвучно и споро, с парой служанок, убрали всё со стола, оставив на подносике только графин с лафитом и мадерой, а к ним сыры. Всё пристроили возле Джека – любил глотнуть запретного, наперекор врачу.

      Посидели, наблюдая за кухней, где хозяйничала Бабби – готовила ланч для обслуги. Деликатно покинули её вотчину, принялись за насущные дела.


      Пен вернулась в детскую – проследить за нянями, поиграть с малышами.

      Вероника и Виннер приступили к согласованию графика съёмки первой серии фильма по только что утверждённому сценарию – Глория и Кэтрин в поте лица работали почти месяц, теребя всех вопросами и просьбами.

      Опекунам прибавилось работы и нервотрёпки – материал был настолько рискованным и провокационным, что им стоило немалых трудов, согласовывая данные с русскими службами определённого ведомства. Если б ни баснословные барыши, что сулил фильм, запретили бы его. Но это мидквел, а такие вещи в Америке обожают – успех был гарантирован на тысячу процентов! Речь об окупаемости даже не возникала – это доказал на деле сиквел, что недавно прокатали по всему миру с грандиозной помпой и выгодой.

      «Спасибо» не раз сказали Лане, что тогда настояла на покупке этого поместья: со всего света слетелась пишущая и снимающая братия, но особое положение усадьбы спасло виновников шумихи от их назойливости.


      – …Поговорим, милая? – Виннер появился ещё раз вечером, удивив Нику. – Здесь, или поедем в наш ресторанчик?

      Подумав, кивнула, соглашаясь на второе.

      – Я подожду в гостиной. Не торопись – время терпит.


      Пока туда ехали на машине Джека, девушка заметила «хвост», но когда выходила возле ресторана, поняла, что это Марк на незнакомом джипе. Успокоилась.


      После ужина поговорили, что-то вспоминали из прошлого, словно страшась начать разговор.

      – Прости, если раню тебя, милая… – замялся, покраснел узким сухим лицом. – Ты так долго к этому шла, столько пережила…

      – Запретили снимать? – откинулась на спинку стула, побелела тощим личиком. – Не прошёл сценарий в Москве? Но у них же не было ни одного нарекания!

      – Не в этом дело. Тебе нужен покой, понимаешь? Я прошу, не давай старт съёмке, пока не родишь. Дай себе шанс спокойно выносить это дитя. Оно имеет право на покой. Показатели тревожные, кровь опять рухнула в значениях, плохо выглядишь и спишь…

      – Чушь! Прекрасно себя чувствую, летаю…

      – …на крыльях новой любви. Я понял, – совсем тихо, почти шёпотом. – Погубишь его.

      – С малышом всё в порядке.

      – Парня.

      Замерла, не успев выдавить и слова, вскинула глазищи в пол-лица, воззрилась то ли вечностью, то ли смертью.

      Этот ошеломительный взгляд вызвал у старика оторопь, породил волну озноба-«мурашек», прокатившуюся на спине. «Убийца безвинная…» – беззвучно выдохнул в бессилии.

      Долго молчала, почему-то не в силах отрицать очевидное.

      – Как ты?.. – выдавила потрясённо.

      – Не знал, клянусь. Понял, когда увидел тебя нагой возле окна. Тогда картинка сложилась: возбуждена часто, глаза светятся счастьем, улыбаешься чему-то, когда на тебя никто не смотрит, походка лёгкая, невесомая… Все признаки налицо и на лице. Пройдено ещё с твоей мамой, и не раз – знакомые нюансы, – покачал головой, взял её ручки в ладони, согрел, успокаивая. – Не смущайся, не корись, не стыдись – это ваш допинг, понимаю. Богема, без наркоты никуда. У вас же, наших художниц-звёзд, она природного свойства, но так же действенна и благотворна, в отличии от амфитамина, «Экстази», герыча или кокса, – хохотнул, прищурил серые глаза. – К тому же – бесплатно! Никакого ущерба для бюджета семьи или фирмы! Это никогда не грозило срывом контракта или выставки, – приник губами к женским кистям.

      Она благодарно поцеловала седую голову наперсника и заговорщика: волосы пахли осенью.

      – Всё хорошо, если б ни побочный эффект: люди пропадают… – прошептал в её руки, целуя ладошки и тоненькие пальчики. – Совсем, навек. Выживают лишь единицы, но и они становятся душевными инвалидами пожизненно. Прошу, умоляю: этого оттолкни. Не знаю причин, но его «уберут». Чувствую попой, как говорит твой отец. Поверь…

      То, как это было сказано, ответа не породило.

      Холод смерти сковал её губы тисками, как и сердце. Вскрикнула тихо.

      Джек вскинулся, обнял крепко, гладя дрожащей рукой девичью буйную голову, целуя волосы.

      Встал с нею, пошёл на выход. Одевшись в холле, прошли к смотровой площадке.

      С высоты холма ночной город сиял мириадами огней, исходил лёгким туманом – март, манил на озеро Онтарио, где лёд стал пористым, синим, обещая вот-вот вскрыться с треском.

      Весна дрожала в воздухе и сердцах.

      – Спасибо, Джек. Поняла. Я держусь пока. Не пообещаю… Прости…


      Через пять дней девушки сидели и пили чай с травами на кухне у Барбары – пригласила хозяек, пока няни выгуливали малышей в парке под охраной Марка и Ли.

      – Издавна травы считались целебными и волшебными, вот и рождалось столько травниц и ведуний, знахарей и колдуний во всех странах. Уж кострам была топка отменная! Хвала Господу, теперь этого не практикуют, – ворчала, заваривая новую порцию амброзии, пахнущую весной, летом, солнцем и счастьем. – Вот вам, мои голубки, шиповник. Там лепестки и кожура плодов. Это почти ведьмино зелье, – прищурилась, зыркнула синим глазом на Нику.

      – Жду подробностей – пригодится, – ответила тем же.

      – Шиповник отвечает за эмоциональную сторону любви: нежность, душевная и телесная страсть, страдание, очищение и возвышения души через испытания. Ветка шиповника, подаренная любимым людям, покажет, насколько вас любят.

      Бабби села напротив, стала чистить и перебирать фасоль.

      – Поможет оживить страсть первых встреч и свиданий. Для этого заварите чай с цветами и ягодами шиповника с этой веточки…

      Обернувшись, дотянулась рукой до бокового шкафчика, достала с полочки стеклянную банку с засушенной веткой.

      – У всего живого имеется своя душа и голос. На языке цветов, шиповник означает весну и поэзию. Еще одно значение цветов шиповника – невысказанный вслух вопрос: «Можно ли тебе верить?» – внимательно заглянула в глаза Ники.

      Быстро отведя взор, продолжила работу и неспешную лекцию:

      – Сорвите для любимого человека ветку цветущего шиповника. Вы не представляете, сколько любви вы подарите таким образом! Кроме того, этот подарок поможет вам проверить искренность чувств любимого или любимой. Если подаренный шиповник оставит его равнодушным, значит, его чувства не так глубоки и сильны, как вам казалось, – пожала плечами.

      Неожиданно резко зыркнула влево: в проёме двери стояли, затаив дыхание, слуги. Покачала головой, словно говоря: «У вас что, работы нет?»

      Они тут же скрылись с глаз, но звука шагов не услышали, стало быть, затаились за колонной – хотели дослушать наставления мудрой валлийки.

      Она сдалась, простив молодёжь.

      – А если вам захочется оживить страсть самых первых дней вашей любви – принесите любимой ветку цветущего шиповника. Только важно соблюсти одно условие – рвать цветы или ягоды нужно собственными руками.

      – Значит, этот бесполезен? – Ника рассматривала сморщенные цветки цвета старой слоновой кости на сухой веточке.

      – Только для здоровья польза, но не в любовной магии, – понимающе улыбнулась, вернула банку на место. – В этом отваре он тоже есть. А со свежим придётся немного подождать. Кстати, в парке есть несколько кустов, но белый только один. Захотите, можно пересадить прямо под окно Вашей спальни – муж никогда не охладеет, а куст станет защитником от злых чар и замыслов со стороны недругов и завистников.


      Поднявшись в комнату, прилегла на кровать.

      Задумалась, смотря в светлое чистое окно: «Ждать долго. Не раньше мая-июня расцветёт! Если только заказать из южных штатов… Нет, нужно сорвать своими руками…»

      Сон сморил внезапно и мощно – провалилась!

      Очнувшись почти сразу, поразилась его чёткости и… прорицательности. С этой минуты знала: ей и Оливеру не миновать друг друга. Это судьба.


      – …Нет, мне нужен не просто совет, Оливер. Нужна натура. Не могу пока сказать, в каком ключе. Перед глазами стоит картинка…

      – Нужно что-то похожее. Я правильно понял?

      – Да. Спасибо. Как только увижу, скажу.

      – Почему не Марк?

      – Объясню при встрече.


      На поиски выехали на следующий день, после ланча.

      Потеплело, было сыро, день с трудом развеял туман, капли всё ещё цеплялись за ветви и дома.

      Их проехали уже немало, старые районы Торонто изучили досконально, даже просто спрашивали старожилов на улицах.

      – Вот он! – Ника вскрикнула.

      По-детски указала пальчиком куда-то на холм, где среди старых разросшихся одичавших фруктовых деревьев стоял такой же неухоженный, заброшенный домик с черепичной крышей и уникальными стрельчатыми окнами с частыми переплётами.

      – Нашла! Сама не верила! Сон всё-таки… Чудо какое! Почему его нет в каталоге?

      – Множество причин есть для этого: запрет хозяина на продажу, дурная слава места и дома, распри и делёж наследства среди наследников… Это же недвижимость в центре крупнейшего города страны – земля невероятно дорогая.

      Выйдя из машины, Оливер поражённо остановился, замерев дыханием.

      – Согласен, настоящая загадка. Дом – декорация для исторического фильма. Не для страшилки, нет. Здесь драмой и несбывшейся любовью веет. Немного обновить бы…

      Забылся, закурил, заметил, что руки дрожат. Тайком вздохнул и затолкал вглубь сознания мысль, что дикой птицей рвалась из головы: «Здесь я хотел бы жить с тобой, любимая!» Едва успел закрыть её экраном. Иннар предупредил сразу о даре Ники «слышать» чужие мысли.

      – Мечта, печаль, боль… Острые чувства, не так ли?

      – Ты прав. Это потому что он ещё жив, поэтому звал меня в сновидениях! Это и есть тот самый антураж, куда великолепно впишутся и герои, и эпоха, и история семьи.

      От волнения схватила Оливера за плечо, даже не среагировав негативно на сигарету – токсикоз, плюс, вообще не терпела дыма.

      – Знаешь, а ведь аромат табака тут к месту! Только он должен быть трубочным, дорогим, словно из дальних стран… Контрабанда!

      Улыбнувшись, предложил ей локоть и повёл к домику.

      Оказался прав: никаких вывесок, даже давних и прогнивших, перед дверью не имелось. Дом не продавался. Никогда.

      Осмотрев вокруг, не обнаружили следов пребывания риелторов. Переглянулись удивлённо.

      – Зайдём?

      – Он закрыт, скорее всего, Ника.

      – Мне туда непременно нужно попасть!

      Постояв в молчании, долго смотрел на её возбуждённое, нетерпеливое, требовательное личико, которое так похорошело!.. Быстро отвернулся, словно что-то ища, подошёл к добротной деревянной двери с проржавевшими накладными петлями и крепёжными деталями. Вздохнув, взялся за кольцо и… постучал.

      Тут же в глубине дома что-то зашумело и зашуршало!

      Вздрогнув от неожиданности, молодые переглянулись, прислушались.

      – А, ну-ка…

      Метнулась к окну, прилипла носом, рассматривая внутреннее убранство, приложила ухо к грязному и паутинному стеклу. Вдруг рассмеялась весело и так озорно!

      – Там птица! Или несколько. Должно быть, через дымоход попали, а вылететь не могут. Прости, Ол, придётся пойти на взлом. Я не могу их оставить умирать накануне весны, понимаешь?

      Едва договорила, налёг на первую от притолоки доску, приподнял и…

      Дубовая дверь открылась с лёгким скрипом и шумом: как-будто кто-то большой выдохнул облегчённо и протяжно.

      Ника бросилась вперёд, выставив руку перед собой, остановив: «Я!»

      Ол удивился, но подчинился: закрытый дом безопасен в физическом смысле.

      Оказался прав – это была её вотчина: ведьмовская и загадочная.

      Постояла на пороге, чутко вслушиваясь в эфир, считывая ауру дома и земли вокруг, поводила ладонью, как локатором, ловя только ей ведомые сигналы и знаки. Печально выдохнула, горестно по-женски покачала головой и, перекрестившись по-православному, низко и уважительно поклонилась темнеющей пустоте перед собой.

      Дальше говорила на русском:

      – Домовой, домовой, пришла знакомиться с тобой не для зла иль хулы, не с больной головы; пришла навестить и успокоить, дом и дух твой упокоить. Пусти, домовой, гостей незваных, но чистых, душу пред тобой открывающих, сердце дарящих и дары приносящих.

      Вынула из-за пазухи тонкого пальто удлинённую баночку в виде трубки, открыла крышку, с придыханием вытряхнула на сгнивший широкий порог засохшую веточку шиповника со сморщенными, порыжевшими, белыми цветками.

      – Шиповник белый колючий, огради дом от гостей лихих и слёз горючих, спаси души мающиеся и кающиеся, помоги спасти их и тебя, хозяин старый или маленький. Прими наш дар – от лета посылка, скоро зацветёт свежий – принесём быстро.

      Встала на колени, зажгла тоненькую церковную восковую свечу, стала молиться.

      Обряд был… странным.

      Оливер просто опешил и онемел. Вдруг его ноги подкосились, и он бухнулся на колени рядом, словно кто-то невидимый сзади сильно ударил в подколенные области. Как под гипнозом, стал читать англиканские молитвы, ловя сбоку слова совсем иной религии и культуры – такой же старой, как сама земля.

      – …Открываю златые врата на три стороны: земли, воды и воздуха, – бросала щепотки земли на пламя, брызгала воду, дула осторожно. – Закрываю запретную ступень вниз – вам туда нельзя, – воткнула маленький нож в землю, повязала красную нить на рукоятку. – Закрыла, заперла, замок навесила – туда не вернётесь, – заперев небольшой замочек, с ключом закопала перед дверью. – Дорога наверх открыта. Свет ждёт и прощает, Бог слышит, видит и принимает. Ангелы небесные, примите души безвинно убиенных и до срока сгинувших, умерших в хуле и позоре, нищете и разоре – простите их! Матерь Божия, Дева Светлая, отдаю в руце Твои души детей и младенцев невинных, злою болезнью, колдовскими чарами погубленных. Иисусе Христе, Сыне Божий, прими мужей сих – воинов и мирян, на поле брани и раздора павших. Господи, Отец наш небесный, прости и помилуй рабов Твоих, грешных и сирых – призри и прими их. Аминь.

      Откланявшись в пол на все просьбы, поклонилась в последний раз и застыла, будто лоб прилип к земле!

      Оливер испугался, попытался поднять, оторвать – тщетно: превратилась в камень! Беспомощно оглянулся и…

      То, что увидел, породило в душе и теле крепкого взрослого мужчины панический ужас: вокруг них, за плечами, практически по всей дорожке, до самой машины, стояли призраки! В ужасе повернулся на коленях и поклонился всем до земли со словами: «Свободны. Прощаем и отпускаем», не совсем понимая, для чего это.

      Сработало.

      Хором выдохнув, зашумев порывом ветра, раскачав ветви кустов и деревьев, бестелесный сонм растаял, воспарив видимым серебристым облаком ввысь, в чистое небо цвета лазури.

      В тот же миг Вероника очнулась, ожила, оторвалась от земли, выпрямилась.

      – Что случилось?

      – Ты только что отпустила пару сотен душ в рай, – еле прошептал.

      Мешком просто рухнул-осел на сырую землю, не веря себе и тому, что видел и слышал.

      – Что это было? Откуда знания?.. – прохрипел.

      – Тысячелетний опыт славянских предков-волхвов. А ещё, живёт в Италии одна славная ведьма… – прищурилась, криво ухмыльнулась.

      Нервно рассмеялись, не в состоянии встать на ноги.

      Мужчина нашёл силы первым.

      Поднял Веронику, отряхнул светлое пальто. Увидел на земле атрибуты обряда.

      – Что с этим делать?

      – Свеча должна догореть до конца: дым – лестница и поводырь для них. Нож забей до основания, постарайся намного ниже уровня земли заглубить – должен заржаветь и сгнить, раствориться прахом. Замок – та же история.

      – А веточка на пороге?

      – Когда войдём, прикрепим над дверью – охранный амулет. Можешь не верить, но человек с дурными намерениями сюда просто не сможет войти – дом и домовой не впустят. Теперь они живые и обновлённые, смогут за себя постоять, оградить от беды.

      – А как быть с природными катаклизмами? Если пожар? Молния? Землетрясение? Что будет после этого?

      – До обряда место стало бы гиблым, со всеми проклятиями и некротическими привязками. Дом, построенный на этом месте, превратился б в ловушку для душ. Живых. Убивал бы всех. А теперь – это просто милое поместье, домик с черепичной крышей и старым садом. Но не без хозяина!

      Покончив с колдовскими делами, собрали оплывшую кучку воска в белый платок и закопали под крыльцом – нашли трещину сбоку.

      Перекрестившись, вошли внутрь, наклонившись – притолока была низка.

      Дом поразил чистотой и свежим горным воздухом!

      – Я схожу с ума? – опешил.

      – Нет. Так и должно быть. Обновление прошло удачно. Он переродился. Осталось вымести немного листьев, залетевших в каминную и печную трубу и… найти птиц.

      Обойдя кухню, коридорчики, три маленькие комнаты, обнаружили пернатую пленницу в каморке: сидела грустно на створке ставни, когда-то давно заменяющей жильцам шторы.

      – Вот она. Видишь? Это свиристель! С зимы в плену, бедняжка… – осмотрела комнатку и окно. – Понятно: рябина снаружи, лакомилась. Как сюда попала?

      Протянула медленно руку: свиристель перепрыгнула смело на указательный палец, будто сознавала, что только гостья может освободить.

      – Так… потерпи, выношу…

      Осторожно вышла в коридор и направилась к распахнутой двери.

      Птица увидела свет и радостно спорхнула, устремившись наружу. Поднырнув под притолоку, пискнула на прощанье.

      – И тебе пока! – хором сказали молодые.

      Помолчали, бездумно смотря на дневной свет.

      Солнце растопило, наконец, туман и стало согревать воздух и землю.

      Наступала весна.

      – Ещё одна душа спасена. Пусть птичья, – очнувшись, грустно вздохнула Ника. – Конец забытью и запустению. История закончена. Больше нет дома потерянных душ. Грядёт настоящее счастье…

      Оливер повернулся к Веронике, положил руки на женские плечи, долго смотрел непонятным взглядом, потом наклонился и поцеловал в лоб.

      – Я люблю тебя, родная. Больше жизни…

      Не шевелилась, боясь того, что сейчас произойдёт. Она помнила о предупреждении Виннера, но и противостоять желанию не могла. Не провоцировала, отдала ситуацию в руки влюблённого парня. Полностью. Как решит, так и будет.

      Понял. С радостью стал целовать личико мягкими губами. Хотел лишь напиться касаниями, но слишком долгое воздержание и давняя любовь вспороли кокон здравомыслия ножом желания, неудержимой страсти.

      Шепнув сдавленно «стой здесь», ринулся к машине и принёс толстый шерстяной плед ручной вязки. Расстелив на полу в комнатке справа от кухни, подхватил Нику на руки и понёс в рай.

      Только и успела шепнуть: «Будь осторожен, Оли…»


      …Вечером, засыпая дома в постели, снова оказалась там, в домике, что стал для неё с Оливером свадебным.

      Парень и чувствовал себя женихом: был ласков, нежен, яростен до крика и неутомим – три часа не могли разорвать тела.

      Теперь, засыпая, сладострастно кусала губы и вновь шептала: «Ещё… Ещё, любимый…»

                Ноябрь 2016 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2016/12/02/2169