Вера переступила через последний крохотный кусочек белья, который еще на ней оставался, и открыла, наконец, глаза. Майя стояла напротив, восхитительно голая, загорелая, молодая и, в отличие от Веры, нисколько не смущавшаяся. «Это не здесь, – успокаивала себя Вера за мгновение до того, как губы Майи коснулись ее груди, – это на Острове-2».
Дмитрий Владимирович впервые привез ее на Остров больше десяти лет назад, в самом начале их романа. Она уже не очень хорошо помнила ту поездку, равно как и не уверена была теперь, что их отношения подпадают под категорию «роман». На то, что описывалось в книгах, это точно не походило. Сейчас Вера сказала бы, что как раз «романтики» в их отношениях и не хватало, хотя тогда юной двадцатидвухлетней девушке казалось иначе.
Дмитрий Владимирович тогда был моложе, стройнее и впервые избирался в харьковский горсовет. Она же училась на пятом курсе филфака ХГУ и, нуждаясь в деньгах, пошла на подработку в избирательный штаб. Оба были начинающими и провинциалами, хотя, конечно, Дмитрий Владимирович и старше был, и опытнее. Ему тогда шел сороковой год, он уже успел жениться и развестись. Он владел успешным строительным бизнесом, который, правда, как раз в то время собирался начать банкротить. В общем, пОжил уже человек. А у нее была красота, только красота. Ей нравились его рассказы «о жизни», о той далекой жизни в Союзе, где служба в армии состояла, казалось, из одних анекдотов, а еще, хоть и голодно было, но на комстройке прирабатывали с институтскими друзьями, да и вообще, «вот было время». Чуть реже, как бы с неохотой, говорил он и о новой життя, с ее стремительным бегом, приращением капитала, стрельбой и прочими, дух захватывающими сюжетами. Они стали любовниками за пару дней до его избрания. Тогда она думала, что это ненадолго. Высокий, богатый, сильный мужчина, который умеет ухаживать. Почему бы и нет? Вскоре после того, как у него немного «рассосалось» там, на выборах, рассосалось, надо сказать, успешно, они впервые приехали на Остров.
В ту далекую первую их поездку на Остров она и подумать не могла, что «это» у них затянется так надолго. Настолько долго, что через некоторое время она останется жить здесь с ребенком, рожденным от Дмитрия Владимировича.
Вера закончила учебу в университете, но после так ни разу никем и не работала. С самого начала их знакомства Дмитрий Владимирович помогал ей материально, и весьма скоро она оказалась на его полном содержании. Я не говорю, что это плохо, нет, в конце концов, разве не должен мужчина быть для своей женщины добытчиком? Куда хуже, когда на шее у подруги своей сидит бездельник, с утра до вечера пьющий пиво, играющий в приставку и рассуждающий о том, что все-то ему должны, все-то его, бедного, обидели. Вера, между прочим, еще и красный диплом имела и пописывала что-то, в общем, слово «содержанка», проглядывающее как бы между строк, все же резковато по отношению к ней.
Мама ее выбор одобрила. Чем «гоняться за мельницами», как чудесно выразилась мама по поводу Вериных попыток опубликовать первые свои попытки прозы, чем жить мечтами, уж лучше согласиться на жизнь с человеком «основательным».
То, что было в промежутке между первым посещением Острова и завязкой нашей истории, хоть и растянулось на несколько лет, хоть и радовало рождением ребенка, но, если попытаться пересказать, окажется в итоге чем-то невероятно скучным. Если писать о Вере и Дмитрии как о паре, то выйдет что-то вроде: ну, встречались они, ну спали друг с другом, ну привыкла она к нему, родила от него, не поженились, потому что «у меня ж выборы, да и наелся я этого прошлый раз, давай лучше так, по-простому…» Если только про Веру, до рождения ребенка она ничего примечательного не совершила, а после – жила в основном Олежиком, тихо и стандартно. Жизнь Дмитрия Владимировича, отдельная и отделенная от нее жизнь, была побыстрее темпом, что ли. Избирался он, был избран, причем, вскоре уже не на городском уровне, а на областном, а еще чуть позже и в Верховную Раду, переходил из одной партии в другую, основал еще одну строительную компанию, с которой активно поучаствовал в крупном подряде на реконструкцию стадиона… Тоже в общем скукота, если не вдаваться в детали, но скукота информационно более насыщенная.
События в ее жизни начались за два года до встречи с Майей. Дмитрий Владимирович как-то в промежутке между своими бесконечными встречами с избирателями и деловыми партнерами сообщил ей, что она с Олежиком, которому тогда исполнилось пять лет, отправляется жить на Остров. То есть навсегда. Зависимость Веры от этого человека к тому времени была уже тотальной, и, сколько она ни плакала, ни умоляла его в тот момент, в душе своей она прекрасно понимала, что подчинится. Дмитрий Владимирович пояснил, что у него какие-то изменения в партийных делах, в общем, было бы лучше для всех, если она и сын уедут отсюда куда подальше на годик-другой. Чем-то мешала она ему, наверное. Немного оправдывая Дмитрия Владимировича, стоит сказать, что он все же пытался объяснить свое поведение. Что-то бормотал про свою партию и новые отношения с Европой. Она не поняла, как это связано лично с ней и Олежиком, но делать было нечего, собралась и вскорости улетела, прихватив еще и маму, которую Дмитрий Владимирович тоже милостиво согласился разместить на Острове.
– Да, вот еще что, – нахмурясь, сказал Дмитрий Владимирович под конец того их последнего разговора на Родине и изложил свою «маленькую просьбу».
Помимо того, что многолетняя любовница Дмитрию Владимировичу банально надоела, ясно ведь, что за скобками где-то проступал контур другой женщины, была и еще одна причина для островной ссылки: депутату нужен был свой человек, на которого можно было бы переоформить имеющиеся активы. Вера, как ему казалось, идеально подходила для такой роли – честная, непривередливая, не лезущая не в свои дела. Дмитрий Владимирович не ошибся, Вера подписала все переданные ей бумаги, особенно не вчитываясь (хотя прекрасно все поняла), так что «маленькую просьбу» выполнила.
Он купил ей квартиру с тремя спальнями на второй линии, а маме – с двумя на третьей. Она обставила квартиры мебелью, повесила прозрачные голубые занавески, стала, в общем, обживаться.
В первый год своего «заточения» она успела побывать, казалось, во всех уголках Острова, впрочем, он действительно весьма невелик. Посетила две рощицы, которые там именуют лесами, причем, если первая, южная, рощица хоть немного похожа на лес, то вторая, северная, совсем уж какая-то несерьезная на лес пародия. Для островитян, однако, даже эта пара десятков сосен кажется чем-то священным, потому через каждые два метра дорожки, что ведет через «лес», стоят предупреждающие, а точнее, угрожающие знаки с категорическим запретом на пикники и happy campers.
Нашла единственный на весь остров большой, «нормальный», благоустроенный песчаный пляж, до которого надо неожиданно долго ехать на автобусе, так что, пока плетешься туда в плотных объятиях говорливых итальянцев и вечно пьяных англичан, даже на какое-то время возникает ложное представление о большей протяженности Острова. Там, на пляже, они с Олежиком любили купаться, немедленно устремляясь к воде, как только открывались двери автобуса, в то время как мама, сердито бурча недовольства под нос, сначала плелась где-то позади, а потом сильными движениями человека, который ничего хорошего в жизни не видел, вкручивала в песок зонтик. Вере этот пляж чем-то напоминал совсем другой, далекий, детский пляж на Днепре в Никополе у дедушки Глеба, хотя там все, конечно, не то, и песок другой, и вода. А еще у деда виноград был, кислый, но вкусный, дед им очень гордился.
В здешних лавочках виноград продавался сладкий, а еще сыр, крепкий, как местные камни, вкусное варенье, горькое оливковое масло и полотенца с шутками про итальянских туристов, не ведающих отличий между английскими короткими и английскими длинными, а потому находящих в постели дерьмо вместо простыни и призывающих помочиться на собеседника вместо того, чтобы пожелать ему мира.
В самом главном городе Острова нет автомобильного движения, впрочем, пересечь город пешком за двадцать минут от автобусной остановки с фонтанами до военного музея не представляет никакого труда. У фонтанов сидят парочки и щебечут, нежно держа друг дружку за руки, а в музее рассказывают о бесконечной борьбе Островитян с воинственным окружением.
В первое время ей здесь даже нравилось. Тепло, никаких тебе снегов и прочих метелей. Зима здесь весьма относительная. В октябре много и занудно льют дожди, а еще все время дует ветер. Куда бы она ни шла, ветер словно гнался за ней, этот всегда преследующий ветер. Как бы сказать это, chasing wind, задумалась, а так можно? Вспомнила что-то, улыбнулась, chasing windmills, откуда это? Это про нее. Ветер за ней, а она за мельницами. Чушь какая в голову лезет, ненужные все эти годы обрывки университетских знаний. Вот тут впервые и появился Остров-2, где-то в потерянном закоулке души, среди детских воспоминаний, невостребованных знаний, тягучих желеобразных мыслей о сейчас. Снова стала писать.
Она почти ни с кем не общалась здесь в первый год. А если и говорила, то все больше с мамой и сыном. То мама к ней заходила, то она к маме, благо было им друг до друга минут десять ходьбы. Регулярно появлялся юрист и, улыбаясь, просил подписать «бумаги для Дмитрия Владимировича». Летом население Острова полнилось отдыхающими, среди которых Верин глаз с первого взгляда безошибочно выделял «наших». Сойдясь с ними, Вера влилась в небольшую компанию мамашек, посещавших крохотный городской пляжик с редким здесь песком, точнее, размолотым камнем, кусочек бугристой островной плоти, раек для малышни в бухте, полной белоснежных катеров. Потом, конечно, появилась Майя, но об этом еще чуть погодя. А пока шум моря мешался с визгом тормозов на набережной, мусорная машина собирала по ночам черные мешки, терпеливо трепетавшие боками на ветру в ожидании, а после машины летали еще, летали всюду пылинки в свете фонарей, а с утра веселые темнолицые продавцы разворачивали свои лотки, предлагая купить вкуснейшие фрукты.
Через год она побывала везде и все ей здесь надоело. Она просилась обратно, но Дмитрий Владимирович просил еще подождать, тем более что на Родине стали происходить очередные политические изменения, и он снова менял партию.
Она слабо понимала в политике, точнее, понимала, но ей были неинтересны эти занудные рассуждения подолгу и ни о чем, которые она наблюдала раньше дома по телевизору. Здесь же Этих каналов не было, по другим же рассказывали о происходящих событиях совсем не так, как пояснял ей Дмитрий Владимирович. Она видела по телевизору кадры и переживала, конечно, как можно было не переживать, но все же удаленность от места драмы, да и, что греха таить, устроенность личная, если не сказать, состоятельность, беспечность життя на Острове, полном дорогих яхт и счастливых отдыхающих, притупляли остроту момента. Людское море, переливавшееся волнами под ритм речевки, напоминало ей почему-то о последнем лете детства в Ялте, десятки тысяч огоньков в ночи от поднятых над головами мобильников были похожи на нарезанные пластинки фольги, которые Вера с сестрой когда-то рассыпали с вишен около дедова дома в Никополе, в общем, не то она видела, не то, не понимала она всей глубины, не понимала. Но не сужу ее, с чего бы?
Когда ей стало окончательно ясно, что он оставил ее здесь насовсем, что весь мир для нее сконцентрировался на этом, чуть наклоненном с юга на север куске скалы, где у нее лишь два родных человека, Остров-2 стал являться чаще. Как именно он являлся, ей самой было бы трудно объяснить, так же как мне сейчас трудно написать, ибо здесь мы имеем дело с субстанцией столь неуловимой, что ни вербально, ни тактильно к ней не прикоснуться, ни разжевать ее, ни проглотить, но она все же есть. Внутри Веры и в то же время вокруг нее рос день ото дня, становился все больше Остров-2, где жила она, но немного другая, чуть более смелая, что ли, талантливая, где была мама, но только не такая ворчливая, где радовал глаз Олежик, где регулярно прилетал к ней с континента муж, дарил ей подарки, не деньги на карту переводил, а подарки дарил.
На реальный Остров он тоже прилетал, но все реже. Чуйкой своей женской она его подозревала.
Тогда же примерно появилась Майя. На Верин вопрос о стоимости детских футболок, заданный на безупречном английском, одна из продавщиц, стройная и белобрысая девушка, ответила немного странным, непривычным для Веры, но родным языком. Они разговорились, а потом стали встречаться все чаще. Вера, сама того не замечая, каждый день заходила в магазин к симпатичной русскоговорящей девушке. Майя оказалась родом из Риги, ей было двадцать лет, у нее напрочь отсутствовало высшее образование и сколь-нибудь ясное представление о будущем.
– А родители твои кто?
– Папа военным раньше был, он из Белоруссии. Потом переехал в Ригу, там служил недолго, пока… В общем, они познакомились с мамой, теперь бизнесом занимаются вместе.
– А думаешь ты на каком языке?
– В последнее время – по-английски, да еще и с этим их дурацким акцентом.
Разговор проходил за бокалом пива в местной забегаловке на берегу моря, отделенного от посетителей – шумной разноголосой молодежи – полиэтиленовыми занавесями. С момента их первой встречи прошло уже шесть месяцев. Они все чаще посиживали здесь, на берегу, в пропахшей пивом и рыбой кафешке и болтали обо всем.
– Жалко, что здесь церкви нет.
– Тут полно церквей.
– Полно, но нет наших.
По дороге на пляж располагается залив, к которому две тысячи лет тому назад причалил апостол Павел после долгих дней скитаний по Средиземному морю. Павел следовал тогда к месту своей казни, о чем, правда, тогда еще не знал, и по пути был выброшен бурей на этот каменистый берег. Наверняка среди местных аборигенов есть прямые потомки тех, кого обратил в христианство Павел. Здесь, на Острове, вообще много всего, связанного с Павлом и христианской верой, только чужое. Вера долго бродила по Острову в поиске «нашей» церкви, но безуспешно, везде эти безыконно-бездушные высоконефные пространства, которые работают по расписанию, где двери отпирает красивый бритый мужчина с белым пятном на воротничке, с улыбкой приглашая в зал, заполненный рядами кресел, словно в театр. Когда же «театр» полон публикой, под звуки органа начинается «представление». Это все не как «у нас», где суровые бородачи служат в полупустом гулком пространстве, где злые бабушки шипят на тебя, что не так одета, где с икон смотрят на тебя просветленные лица, все не так, короче…
Вера пробовала написать повесть. О малом и о большом, обо всем на свете, про Павла, про Остров, про детство, про «наших», по-старинке делала наброски ручкой в блокноте, но пока получались только обрывки, не хватало какого-то клея, чтобы собрать воедино разрозненные эти кусочки.
– Ты как тут оказалась?
– А не знаю, занесло… Мир хотелось посмотреть. Ткнула пальцем в карту, скинула по электронке CV.
– Так и будешь всю жизнь продавщицей?
– Нет, конечно! Пока тут, потом – поеду куда-нибудь. Может, в Барселону рвану, хочу, вообще, в Испанию. Давай сгоняем на выходные? У меня денег, правда, не очень много, но можно в хостеле переночевать.
Испугалась. Как это на выходные? А Олег? Ему школу надо подыскать, кстати. И Лего-сити купить с ветряной мельницей, он увидел в магазине, теперь как банный лист пристал, купи, да купи, ладно куплю, пусть собирает. А маме что сказать? А Дмитрию Владимировичу? Он просил не выезжать никуда вообще, чтобы резидентность не потерять…
В один из традиционно ветреных вечеров где-то через год после их знакомства рижанка предложила своей подруге поехать «на MTV», заодно «про между прочим так» сообщив, что она уже уволилась «от этих пассигатчиков дурацких» и через неделю собирается уехать отсюда «потусить годик в Барселоне».
В самую короткую ночь, что у нас зовется Ивана Купаловой, на Острове устраивается грандиозный фестиваль. Именно этот фестиваль, проводившийся знаменитым музыкальным каналом, имела в виду Майя. Вера, обомлевшая слегка от услышанного про увольнение и Барселону, спряталась на секунду за бокалом пива, прикрыв глаза.
«Уезжает, значит…»
Она, конечно, слышала про MTV, городские улицы пестрели плакатами, призывавшими посетить шоу, но идти никуда не собиралась. Куда ей, тридцатичетырехлетней маман с маленьким ребенком?..
– Сынишку маме отдай, пусть посидит с ним одну ночь.
«Действительно, почему бы бабушке с внуком не посидеть. А лет мне всего-то… тридцать, в общем-то», – подумала Вера. А еще у нее денег полным-полно на карте, и платье есть голубое летящее неношеное… «Уволилась, значит… И она, значит…»
Пропуском на фестиваль был купленный в автобусе билет.
– MTV? – спрашивал водитель у всех заходивших и, получив утвердительный кивок, вручал билет-пропуск.
Автобус, битком набитый молодежью, разрывало от гула голосов. Вера и Майя, тесно прижавшись друг к другу, тоже болтали и смеялись. На остановке все вывалились наружу и поползли на площадь, где в пространстве между двумя какими-то очень древними, как и все здесь, замками располагалась сцена.
Как же давно она не была на концертах! А на таких, как этот, вообще не была никогда, а потому чувствовала себя не совсем в своей тарелке. Почти одна посреди толпы европейцев, внимающих какой-то неизвестной Вере певице. Англоязычная молодежь, составлявшая подавляющее большинство, подпевала и прыгала, периодически поднимая руки к небу. Они, эти изначально белобрысые, не знающие меры в приеме солнечных ванн, а потому обгоревшие и теперь в свете прожекторов сияющие болезненной краснотой мальчики и девочки, поглощающие в неумеренном количестве пиво, явно знали и певицу и текст, а потому громко пели. Площадь колыхалась, волны звука, света и еще каких-то волн плыли от одного края площади до другого.
Майя потащила ее прямо в самый центр этого клокочущего людского моря, где постепенно они растворились среди других людей, там Вера переползла потихоньку в свою тарелку и стала в такт гулу большой бочки, ревущей из огромных напольных мониторов, двигать бедрами. Через пять минут Вера уже стояла с поднятыми руками и закрытыми глазами в самом центре то ли Острова, то ли Острова-2, полном счастливых молодых людей, яркого искусственного света и громкой ритмичной музыки. Прыгающие студенты с мобильниками в руках, давленые банки с пивом, всеобщее счастье. За руку ее периодически брала Майя, которая знала текст песен и потому тоже шевелила губами, прерываясь на посасывание пива. Соприкосновенье пальцев рук, горькие капельки на железной банке, ветер, даже здесь ветер. Здравствуй, брат мой chasing wind. Куда-то улетучилась еще вчера казавшаяся непроходимым каньоном, бездонной морской впадиной разница в возрасте. Рядом с ней прыгает маленькое упругое тельце Майи, мелькают ее белые пушистые волосы, становясь периодически то синими, то красными.
– Какая ты красивая!
– Что?!
– Красивая!!
– Что?!! Не слышу!
Под конец шоу в небо выстреливают конфетти и летают, словно куски резаной фольги, осыпаясь на головы счастливых молодых людей.
Домой, к Вере домой, они ехали, обнявшись, болтая и хохоча. Полупустой обратный автобус замогильным голосом робота объявлял остановки им и еще двум целующимся то ли немкам, то ли голландкам, на которых Майя не обращала внимания, а Вера периодически посматривала.
Выскочили на остановке, где с трудом стоящий на ногах, обгоревший dude спрашивал, как пройти на пляж святого Павла. Они смеялись, что не туда он идет, объясняли, пальцами показывали. Он тоже смеялся, счастливый и свободный, над собой смеялся, над ними, спрашивал, ну почему его все время не туда тянет? Они вели его, направляли, хохотали.
I’ve got a clue, – подмигнул им на прощанье и ушел куда-то вновь неверною дорогой.
А они пересекли в неположенном месте трассу, подгоняемые братом-ветром вбежали на ее этаж и грохнули дверью. Все случилось как-то быстро и само собой.
Пара блестящих конфетишек залетела на Остров-2, склеившись в одну яркую супернову. Две звездочки столкнулись, осветив на мгновение весь мир.
Рано утром они разбежались. Майя на работу, а Вера за сыном к матери.
Днем Вера зашла к Майе в магазин, девушки договорились вечером после работы встретиться. В кафе Майя, несмотря на усталость и недосып, много смеялась, вспоминая концерт. Темы того, что случилось после концерта, обе длительное время старательно избегали.
– Ты не грузись. Мало ли… Знаешь, тут ведь типа курорт и все такое. Бывает: встретились, разговорились, полезли в постель. То есть ты не обижайся, я не то хочу сказать, что ты мне не нравишься, у тебя такая фигура классная, кстати, Верка! Но мы же с тобой не эти…
Слова Майи, сумбурные и простые, разрядили обстановку. Конечно, они не эти. Да и вообще все это было не здесь, а там, на Острове-2.
На следующий день прилетел он. Как же он изменился, ее Дмитрий Владимирович, точнее, теперь уже Дмитро Володимирович. В речи его появились новые аффиксы. Желание говорить на другом языке не соответствовало уровню его знания, потому язык-1 вплетался в язык-2, получалось неправильно на обоих. Его филологические потуги резали ей слух, она поправляла, чему он удивлялся. Что-то оживленно говорил про законы, про налогообложение, смеялся, правда, немного натужно. Одеваться как-то стал, не то чтобы уж лучше, но по-другому, синяя полоска на галстуке вот к этой клетке на рубашке идет, тут чуть темнее голубого, там красное с синим. Духи сменил, похудел даже. Баба у него. Точно.
Ба-ба у не-го. Дру-га-я.
А я тут сижу на хозяйстве, конторы твои сторожу, Шенген грею, резидентство не дай Бог потерять! Ребенок на руках, скоро в школу отдавать, а школа русская тут только одна, да и то ехать до нее – час. Носу на улицу не кажу, арбуз ему тут режу. Из всех развлечений – телевизор посмотреть. Чего я по телеку смотрю, Димочка? Заботливый, блин.
– Чего тут смотреть? Из всех ста каналов только два и смотрю: «Первый» да «Россия». Других нет наших.
– Яких? НАШИХ?
Рассказывает, что теперь они не наши, про народный поток рассказывает, который смыл, стер с лица земли проклятый режим... Коряво говорит на языке-2.
На ее вопрос, а не в той ли он был партии, которая этот проклятый режим ставила, злится, вскакивает, переходит на язык-1, уходит курить на кухню, орет оттуда, что она не понимает ничего.
– Все я понимаю, депутатская твоя морда. Все понимаю и все знаю про тебя! Например, что твои заводы, они не твои вовсе, а мои! Завтра подпишу пару бумаг – и ты нищий! Твоя новая возлюбленная, конечно, познает с тобой тяготы и лишения, ну а какая же настоящая любовь без трудностей?! Так что станете вы с ней еще ближе, роднее, может быть, даже благодарить меня будете, но, скорее-то всего, бросит она тебя. На кой черт ты ей нужен будешь без своих «активов». Кстати, как там у тебя в плане активности? Ну, с ней, с ней, с этой твоей Наташенькой или Гелей или как там ее? Если так же, как со мной, раз в полгода, то учти, ей этого мало. Потерпит-потерпит, да и сбежит. И останешься ты один-одинешенек, ни бабы, ни заводов, зато депутат. Зато честен перед избирателями, ровно так, как и хотел. Кстати, а ты помнишь, как сын-то твой выглядит? Устал он, видите ли, после перелета! «Нехай Олех ничку у тещи переночуе». Да он же скучает по тебе, хоть ты и козлина! Цаплина! А у меня, между прочим, фигура классная и молодежь ко мне клеится! И говори уже росийською, не мучайся, а то меня от твоих «податок на дохид» и «гарбузных корок» тошнит. Шансон-то ты чей слушаешь, а? Дурак. Дурень. Македонец! Кровосись!
Ничего этого она, конечно, не сказала. Где-то на Острове-2 она излилась потоком слов, которые кроме нее одной никто не слышал, а здесь, на просто Острове, она принесла Дмитрию Владимировичу на кухню еще пива и пробормотала с улыбкой свое обычное что-то, бабское, успокоенный и возжелавший супруг же пять минут спустя пролился в нее тягучим своим мужским соком.
Вера ждала, когда он вернется из душа, обернувшись покрывалом и с трубкой в руке.
– Мама, ты не спишь? Как там Олежик? Мама, а помнишь у деда Глеба виноградник был? В Никополе.
Из душевой доносится звук водопада вместе с приглушенным «рюмка водки на столе-е-е», из оконной щели полуоткрытой – свист ветра, надо открыть уж полностью.
– Продали? Мама, ну зачем?! Почему меня не спросили? Я когда-нибудь приехала бы… Не век же мне тут… А еще я, может быть, в Барселону сгоняю… Потусить…
В аэропорт она поехала провожать его, а в итоге проводила и ее. Майя стояла в соседней очереди на регистрацию с маленькой какой-то, совершенно несерьезной сумкой. Обнялись на прощанье.
– Что-то сумка маловата для далекой поездки, Майка.
– Не нажила ничего.
– Напиши, как прилетишь.
– Угу. А это твой?
– Да.
– Который депутат…
– Он.
– Солидный дядька, повезло тебе.
Плакать хотелось, но кусала губы и держалась.
А что ты хотела? Жениться на ней, что ли? Или замуж выйти? Дмитро Володимировича пустить побоку, капиталы его замотать, купить яхту и странствовать с возлюбленной и сынишкой-юнгой по миру, каждый вечер уходя в кроваво-красный закат? Сопли втяни и живи дальше!
– Пока, Майка. Майка-зайка! Береги себя.
Дмитрий Владимирович, слегка нервничавший все то время, пока девушки общались, поинтересовался у супруги, кто это, не говорили ли про него, не журналистка ли она, протянул «а-а-а» в ответ на ответ и продолжил молча дожидаться своей очереди, периодически поддергивая брюки и почесывая бровь.
Сначала улетела она, потом он, потом в такси домой, а еще рано или, наоборот, уже поздно, в общем, ночь на дворе, где-то посередине между последними пьяными англичанами и первыми торговцами фруктами, время ветра и мусороуборочной машины. Вера лежала в постели, глядя на взлетающие к потолку занавески, и слушала нарастающий шум. Вот остановилось рядом чудовище, глотающее полиэтиленовые черные мешки, фырчит под самыми окнами. «Бух! Бух!» Залетели в нутро два куска. Ревет довольный мотор. Жрет арбузные корки чудище, пластиковыми бутылками заедает. Вкуснотища! Звук двигателя тише. Уползает за поворот на перекрестке куда-то дальше в ночь в поисках пропитания.
Засыпает Вера. Утром бежит голыми десятилетними ногами своими прямо в сад дедушки Глеба в Никополе, где беседка с виноградом, потом направо на улицу за калитку, тут деревья вишневые, сейчас залезу и выброшу горсточку конфетишек моих самодельных, пусть летят, и дальше побегу по дороге пыльной к Днепру, последний день у деда, завтра в лагерь, в Ялту, мама путевку получила, надо ехать, там море, там гармонист играет, и мы поем: «Здесь у моря синего, на краю России, ветер странствий в путь зовет тебя…», а тут ветер все время, брат мой chasing wind, гонит прочь по каменным улицам остатки несъеденного чудищем мусора, и летят-летят серебристые конфетишки с юга на север, над церквями летят, над лодками, сам он, как лодка, Остров, скользит средь бурь, а на мостике Павел стоит и правит кораблем, клеем до бортов залитым, полным корок, лего-мельниц, резаной фольги, рук молодых счастливых и свободных, огоньков веселых в ночи.
Спит Вера. Тонет Остров-2. Под тяжестью груза своего. Тонет северное «что» и южное «шо», Олех и Глеб, гарбуз и тыква. Тонет Остров-2. Спит Вера.
Вадим Юрятин
Август 2016 г.