6.
Коридор завершался тремя низенькими цементными ступеньками, поднимающимися к хлипкой фанерной двери, сквозь пролом в которой пробивался дневной свет.
Италия отогнула сбоку от двери какой-то гвоздик; дверь сама собой отворилась. Италия приглашающе махнула рукой и вышла.
Мэнэррику показалось, что они выбрались из подвального помещения. Перед ними тянулся ещё один коридор, только просторный и светлый. Слева – окна во всю стену; справа – ряд одинаковых фанерных дверей с чёрными пластмассовыми ручками, кое-как покрашенных мертвенно-голубой краской. Какой-то «казённый дом», согласно карточно-гадательной терминологии: то ли больница бывшая, то ли учебное учреждение – тоже бывшее. Под ногами – посеревший от времени паркет; многих дощечек не хватает, оставшиеся рассохлись, потрескались и деформировались. Стены, некогда до половины выкрашенные не вызывающей радостных эмоций серой масляной краской, теперь облупились. Потолок дал трещины. Мутные, давно не мытые стёкла окон заросли пыльной паутиной, но, на удивление, уцелели все. На низких подоконниках стояли местами керамические горшки с засохшими останками растений.
Мэнэррик выглянул в окно. Оказалось, они очутились то ли на высоко расположенном втором, то ли на третьем этаже этого здания. Видимый ими коридор представлял собой поперечину буквы «П», которой располагалось здание. За окном виднелся внутренний дворик, являющий собой вполне мирную и обычную, на первый взгляд, картину. Там росли старые могучие липы, чей возраст явно перевалил за вековую отметку. Стояли железные рогатины, между которыми на натянутых верёвках висело выстиранное бельё. В тени деревьев располагались деревянные лавочки, на которых дремали четыре-пять бабушек-старушек. Возле одной из них стояла коляска с младенцем, которого, видимо, бабушка была призвана выгуливать на свежем воздухе. Слабый тёплый ветерок колыхал бельё, ажурная тень от липовых листьев шевелилась на асфальте, громко чирикали где-то воробьи. Мэнэррик даже залюбовался старым двориком – после химического тумана с его непонятными и опасными обитателями. Он остановился у окна, с бессознательной полуулыбкой рассматривая двор.
Но чем больше деталей замечал, тем меньше нравилась ему картинка. Невзирая на отсутствие мусора, двор выглядел неприбранным, каким-то нежилым. Воробьиное чириканье – неестественное; в нём даже можно уловить периодически повторяющиеся фрагменты. Причём ни одна птица в пределах видимости так и не появилась. Бельё… Если внимательно присмотреться, не такое уж оно и чистое. Не исключено, что когда-то оно и было выстирано, но с тех пор прошло немало времени. Повисело оно на верёвках не один сезон, пережило не одну непогоду, окончательно потеряло первоначальный цвет, посерело от времени и местами, истлев, прорвалось под собственным весом.
Мэнэррик всмотрелся в старух и с ужасом понял, что они не дремали в тенёчке – нет, они давным-давно спали на этой скамейке вечным сном, и их сморщенные коричневые лица – это черепа мумий, обтянутые пергаментной высохшей кожей. И стало ясно, почему так спокоен младенец в коляске…
Мэнэррик отшатнулся от окна, наступив кому-то на ногу. Это Пупса заглядывала ему через плечо. Она запрыгала на одной ноге, сквозь зубы обзывая его непонятными, но, судя по интонации, очень обидными словами.
- Больно? – спросил Мэнэррик, чувствуя себя ужасно виноватым и неуклюжим.
- Не смертельно, - ответила Пупса, кокетливо склонив голову.
- Извини…
- Да ладно… Что, липового дворика никогда не видел?
- Как-то не приходилось.
- А, ну да, откуда ж тебе увидеть? Да, такой тут есть дворик. Липовый. В переносном смысле. Хорошо ещё, что мы его в окно увидели. Если б выскочили на него через дверь – влипли бы!
- И что тогда?
- Составили бы компанию старушкам на лавке. Пожалуй, навсегда.
- Чего застряли? – недовольно спросила Италия. – Или у вас вагон времени? Меньше заглядывайте в чужие жизни!
- Или – не-жизни… - уточнил Мэнэррик.
- Или так, - согласилась Италия. – Так, из правого крыла всё вынесли. Будем смотреть в левом.
В левом крыле окна были меньше, причём выходили они на глухую кирпичную стену, а не в сонный дворик, как того следовало ожидать. Двери кабинетов (или аудиторий?) выглядели опрятнее, а некоторые из них заботливые руки даже сменили на бронированные. Многие оказались заперты, но несколько кабинетов, по-видимому, запереть просто забыли. Италия заглянула в один и позвала остальных.
Больше всего помещение напоминало операционную. Стены выложены до потолка зеленоватым кафелем; повсюду множество непонятных аппаратов с проводами, трубками и датчиками, соединённых между собой и стоящих отдельно; несколько хирургических столов под лампами; наборы инструментов возле каждого, причём Мэнэррика несколько озадачило наличие среди них таких, которым в хирургии, в общем-то, применение вряд ли можно найти. Что тут, например, делают гаечные ключи и аппарат для сварки металла? Полки белых шкафов заставлены разного рода жидкостями, преимущественно большими стеклянными бутылками и банками; на некоторых из них наклеены этикетки с черепами или каплей, падающей на покорёженную руку, это следовало понимать, что жидкость в посудине то ли ядовитая, то ли едкая. Кроме всех непонятностей, наличествующих в помещении, само помещение просто поражало размерами. Интересно, кого здесь оперируют? Слонов, что ли? В одном углу оставлено довольно большое пространство, заваленное почему-то автодеталями.
Италия провела пальцем по крышке какого-то прибора.
- Давненько здесь никого не было, - определила она, разглядывая палец. – Пыль. Маловероятно, чтоб операционную так запустили, если намерены ею пользоваться по прямому назначению. Недели две – плюс-минус.
- Чем, интересно, здесь занимались? – спросил Мэнэррик.
- Ты не понял? – Италия удивлённо вскинула брови.
- Честно говоря, как-то не совсем…
- Скорее – совсем не!..
- А я, кажется, понял… - протянул Билл. – Это как-то связано с работами моего отца, да? Соединение живого и неживого… То есть – не соединение, а создание неживого по принципу живого, да?
- Где-то так, - согласилась Италия. – Экспериментальная лаборатория. Может, тут как раз соединением и занимались. Папаша твой шёл своим путём, сложным, а тут, видимо, хотели найти путь попроще и подешевле. Он разработал состав жидкости, которая оживляет механизмы, служит им кровью, а они решили сэкономить и добавлять лишь некоторые компоненты в уже существующую жидкость. У него всё синтетическое – от и до, а у них – лишь некоторые части.
- Что за жидкость? – переспросила Пупса.
- Ну, не знаю, к примеру, плазма крови…
- Чьей?
- Наверно, человеческой. Её достать проще!
- Почему?
- Ой, ты меня удивляешь! Что, мало в Пригороде людей пропадает? Почему бы не допустить…
Мэнэррику стало жутко. И правда – люди-то пропадают без вести, многих не находят; наверно, не все из них лунной ночью забредают на территорию Города Лунного Сада. Почему бы не допустить… что некоторых людей забирают для подобных целей? Бр-р!..
- Ого, это же целый преступный синдикат работает! – восхитилась Пупса. – Мы его будем разоблачать?
- Нет, - терпеливо ответила Италия, хотя и было заметно, что сквозь зубы. – Мы не будем разоблачать преступный синдикат. В конце концов, это всего лишь одна из версий. Мы всего-навсего должны найти того, из-за кого бред становится явью. Убрать лишнюю фигуру с чужой шахматной доски и вернуть на её собственную.
- А когда система готова, она похожа на кровеносную? – некстати спросил Мэнэррик.
- Наверно, да. Сердце и сосуды есть, это точно, - сразу ответила Италия. – А что?
- Ничего, - Мэнэррик пожал плечами. – Недавно мне пришлось нечто подобное увидеть собственными глазами. Правда, это была машина… Такая красивая, красная…
- О, меня недавно нанимали искать красивую красную!.. – обрадовалась Пупса. – Экспериментальный образец, исчезла бесследно, хозяина обнаружили убитым…
- Нашла? – полупрезрительно, но со скрываемым интересом поинтересовалась Италия.
- Нет! – Пупса улыбалась, как будто хвасталась достижениями. – Заказ отменили почему-то. Хотя она одна такая была… С интеллектом! Может, удрала сама от них, пришив хозяина?
- Та, которую видел я, хозяина любила, - возразил Мэнэррик. – Его убил Повелитель вещей… Слышали о таком?
- О-о-о… - уважительно протянула Италия, а Пупса, кажется, побледнела.
- …А машину я нашёл на свалке возле Золотой реки, - закончил Мэнэррик.
- Ого, я-то думала, ты так, простой обыватель! – Италия подмигнула ему. – А оказалось…
- Что оказалось? – загордился Мэнэррик.
- Что ты – непростой обыватель! – Италия хихикнула. – Хорошо. Выяснили, что здесь нам делать нечего. Никого нет, всё брошено. Правда, пока непонятно, почему, ну да ладно. Выходим отсюда!
Легко сказать – выходим! Если все двери ведут лишь на лестницы между этажами, и не факт, что, поднимаясь со второго этажа на третий, не попадёшь на первый… Всё заброшено и запущено, и ни разу не удалось дважды пройти по одному пути.
Блуждания по непонятному порождению бредовых архитектурных изысков оказались завершёнными в просторном холле, в котором, по-видимому, некогда располагался небольшой зимний сад. Пальмы и папоротники в кадках давно засохли, так что теперь местечко это производило гнетущее впечатление. На стене висело огромное старинное пыльное зеркало в тяжёлой резной деревянной раме, покрытой тёмным лаком. То есть это сначала всем показалось, что они в раме видят зеркало. Когда же подошли к нему поближе и взглянули под другим углом, то отражений своих не увидели: зеркальная поверхность оказалась всего лишь оптическим обманом. На самом деле в раме висела картина: сплошной тёмный фон, странным образом передающий ощущение перспективы и скрытого во мраке большого пространства. В центре в ореоле слабого призрачного света была изображена фигура женщины в глухой чёрной одежде. Бледными пятнами выделялись лишь изящные кисти рук, до самых запястий закрытых широкими рукавами одеяния, смахивающего на монашеское; и нижняя часть лица. Лоб и глаза спрятаны под низко опущенным капюшоном. В руках женщина держала абсолютно белую розу, которая, казалось, и освещает её лицо и ладони. Судя по всему, женщина была молодая и, возможно, красивая. Жаль, глаза неведомый художник не пожелал изобразить. Очень бы хотелось на них взглянуть…
- Это кто? – спросил Билл. – И почему роза белая вся, даже стебель и листья?
- Это она и есть – святая Агнешка, - хмуро ответила Италия, изучая картину. – Легенда какая-то существует про Агнешку и белую розу, только я не помню. Пупсик, не припомнишь?
- Не-а… То ли белая роза её погубила, то ли оживила… Сказка о спящей красавице местного разлива.
- Как интересно… - Италия приблизилась к портрету и провела пальцем по раме. – Неплохая идея! Вот что, дорогие мои, это не картина. Это голограмма. Рама пуста; тут вход куда-то, замаскированный под изображение портрета, - она протянула руку; по портрету пошли помехи, а рука Италии беспрепятственно прошла сквозь него. – Итак, друзья мои, вынуждена вам сказать, что другого выхода из монастыря - или госпиталя – я не вижу. Что думаете?
- Куда мы уже только не влезли… - протянул Мэнэррик.
- Если больше некуда, придётся туда, - согласился Билл.
- Я, как всегда, боюсь, но иду за большинством! – сия и улыбаясь, присоединилась и Пупса, но как раз её мнение, по-видимому, интересовало Италию меньше всего.
- Дам всегда пропускают первыми! – продолжала радоваться Пупса.
- Ещё один незачёт! – обозлилась Италия. – Где ты здесь видишь дам?
- Как?! – поразилась Пупса. – А мы с тобой?
- Я не с тобой! – отрезала Италия. – Здесь есть объект, попутчик, наёмник при исполнении и тупой стажёр!
- Где? – поразилась Пупса, оглядываясь.
Италия зарычала сквозь зубы. А Пупса неожиданно хихикнула, хлопнула её по плечу и сказала:
- Шучу-шучу! Ладно тебе, не до такой уж степени я тупая!
Италия молча шагнула сквозь голограмму, за ней последовал Билл, потом – Мэнэррик и Пупса – напоследок.
При переходе через раму у Мэнэррика возникло такое чувство, будто его с ног до головы мгновенно ощупали сотни холодных незримых, почти неосязаемых пальцев. Но это весьма неприятное ощущение тут же пропало. За картиной царила непроглядная тьма. Сзади ойкнула Пупса и ткнулась ему в спину. Мэнэррик подумал, что девушка споткнулась или зацепилась за что-то ногой. Но Пупса почему-то не спешила подниматься, а медленно сползала вниз, вяло цепляясь руками за его одежду. Он понял, что что-то неладно: Пупса разжала пальцы и мягко повалилась на пол.
Мэнэррик попытался поднять её; Пупса явно была без сознания. Он протянул руку в темноте туда, откуда они пришли. Вместо проёма картины-хода его пальцы наткнулись на стену. Он приподнял Пупсу.
- Что вы там возитесь? – недовольным тоном спросила Италия.
- Пупса в обмороке… - растерянно ответил Мэнэррик, не зная, что же делать с бесчувственной девушкой и потому продолжая держать её на руках.
Италия на ощупь исследовала Пупсу и едва слышно чертыхнулась.
- Что с ней? – Мэнэррик начал волноваться.
- По-моему, здесь есть кто-то лишний… - Италия отступила; в темноте послышалась непонятная возня и звуки ударов.
- Где ты, Италия? – испуганно подал голос Билл. – Тебе нужна помощь?
- Я сама… - прерывающимся голосом ответила Италия, - справлюсь…
Дыхание у неё было такое, как будто она ритмично занимается копанием траншеи. Но Билл всё-таки сунулся на помощь и тут же получил ощутимый удар кулаком в солнечное сплетение. Причём ему показалось, что кулак принадлежал Италии.
Звуки борьбы стихли; Италия, тяжело дыша, сообщила:
- Кто-то шёл за нами всё это время и проник сюда. Подрезал Пупсу – у неё вся спина в крови… Я эту падаль приложила – будем надеяться, что не прикончила, пусть-ка нам всё расскажет!
- А что с Пупсой делать? – спросил Мэнэррик. – Ей же помощь нужна! Вдруг она… того?..
- Нам бы свет… - с досадой сказала Италия. – Я бы посмотрела, что могу сделать в таких условиях. Пульс у неё более-менее, наверное, лёгкое задето… в обморок от боли и неожиданности шлёпнулась, вот и все дела! Ещё хотелось бы глянуть, кто эта сволочь, которая бьёт в спину! Ничего не вижу! А наш преследователь, гад, фонарик в моём рюкзаке разбил.
- Там свет! – заметил Билл.