Метёлки

Из сборника "Рассказы о детях НЕ для детей".
* * * * *

Сегодня бабушка забрала меня из детского сада.
После появления брата из садика меня стал забирать папа. Он везёт меня на своём велосипеде, на маленьком сидении впереди себя. Держится за руль, обнимая меня, горячо дышит мне в затылок, иногда насвистывает какую-нибудь мелодию и разрешает нажимать звонок.
Звонок – блестящий и очень тугой, поэтому у меня не всегда получается. Папа смеётся и говорит, что я мало ем каши и поэтому мы обязательно кого-нибудь задавим. Я знаю, что это – «шутка», так взрослые врут, чтобы посмеяться. Мне обидно, но я не сержусь на папу.
Я чувствую, какой он тёплый и сильный, и знаю, что все дети завидуют мне, они не знают, что сидеть жёстко и страшно.
Но на выходной, сразу после обеда, меня забирает бабушка; завтра утром мама пойдёт на рынок, и я не должна «путаться у неё под ногами». Бабушка живёт от садика далеко, и я так устаю идти, что сразу ложусь спать и сплю до самого вечера.

Тихо тикают ходики, пахнет смородиновым вареньем и свежими вишнями. Мне жарко в перине под стёганым одеялом, но я не тороплюсь вставать: в щёлку прикрытой двери пытаюсь понять, что делает дедушка у окна в соседней комнате.
Окно широко распахнуто в сад. Огромные шапки цветов, бабушка зовёт их «флоксы», ложатся на подоконник и, словно бело-розовая пена, стекают под кусты смородины. Вишнёвые деревья за ними загораживают небо, и в комнате полумрак. Дедушка в полуобороте к свету, с очками на носу, копошится над какой-то белой тряпкой. Кажется, он шьёт… Я удивлена – не знала, что мужчины тоже умеют шить! Дед зубами перегрыз нитку и встал, чтобы воткнуть иголку в вышитую подушечку на стене. Оказывается, он зашивал дырку на кальсонах. Я никогда не видела дедушку без штанов и мне любопытно… Но вот он, не спеша, оделся и идёт мимо спальни.
– Деда…
– Да, мой котик, проснулась! Поднимайся ужинать.
Я слышу его воркотню на кухне, и чувствую как у меня всё занемело; хочется вскочить, побежать, прыгнуть прямо в сад; туда, где защёлкали серенькие птички соловьи, где небо уже зарделось румянцем и скоро покроется веснушками звёзд; и где завтра будет длинный счастливый день.
* * * * * * *

– Наелся, старый? Ну теперь на боковую…
Мы остаёмся с бабушкой втроём. Третья – кошка Мурка. Её не видно, но слышно как она мурчит на печке. Вокруг дымчатого стекла керосиновой лампы, бабушка экономит электричество, кружит и бьётся пара жирных ночных бабочек.
Прибрав посуду, бабушка усаживается на лавку между неприкрытой печью, где ещё ярко тлеют угли, и лампой, подвинутой на самый край стола. Я закрываю, открытую было, книгу – темно и картинок не разобрать. Спрашиваю:
–  Поболтаем?
–  Поболтаем, – улыбается бабушка, и спицы в её руках начинают мерный пОстук.
–  Бабушка, а наш дедушка СОВСЕМ старый?
–  Что значит СОВСЕМ?
–  Ну, у него хвост – седой, как борода, и совсем обвис…
–  А ты видела другие? – спицы замерли, и она посмотрела на меня поверх очков.
–  У папы он рыжий и торчит вверх…
–  Это ОН тебе его показывает?

Чувствую, что разговор заинтересовал бабулю, её внимание мне приятно. Я улыбаюсь и киваю головой.
–  Зачем?.. Зачем он это делает? – бабушка смотрит на меня прямо.
–  Он любит, когда я его – глажу…
–  Кого?!
–  Хвост. И целую.
Бабушка роняет вязанье. Я проворно вскакиваю с диванчика и лезу под стол за носком. В потёмках нащупываю его не сразу, а выбравшись из-под скатерти, льну к бабушке. Она, как обычно, целует меня в затылок, но удерживает и прижимает к груди.
–  И тебе нравится? – спрашивает как-то осторожно, словно боясь кого-то спугнуть.
–  Нет! Он – вонючий и сопливый…

Мне тесно в её сомкнутых руках и я стараюсь высвободиться, но бабуля удерживает меня и почти на ухо шепчет:
–  Он трогает тебя «ХВОСТОМ»?..
–  Спину и попу, когда играем в «коп-коп»… 
Мне душно и я поджимаю ноги, чтобы выскользнуть из кольца любимых рук.
–  А внутрь… тебя… засовывает?
–  Да, пальцы… глистов проверяет… вдруг завелись...
Я, наконец, высвобождаюсь и вижу, что морщинки любимого лица дрожат.
–  Ты плачешь? – у меня тоже защипало в носу и захотелось плакать, – Бабушка,
   он меня поцарапает, мне больно и страшно – внутри зелёнкой не помажешь…
–  Ты маме сказала? – я не расслышала, а скорее догадалась, что она прошептала.
–  Я сказала, что описалась потому, что больно…  А мама сказала, что больно
   потому, что трусы мокрые, и отшлёпала меня мокрыми трусами по голове.
–  Я завтра поговорю… – бабушка сняла очки, утёрла лицо передником и поцеловала
   меня в лоб, – Печка прогорела, пора закрыть вьюшку и спать…

Мы идём во двор. Я сажусь на маленькую скамеечку, и бабушка льёт мне на ноги нагревшуюся за день воду из кадушки. От взошедшей луны светло почти как днём, но бабушка, то не попадает ковшиком в кадушку, то льёт мимо моих ног. Совсем старая! Старее дедушки – он в сумерках шьёт!
Раздеться уже нет сил. Бабуля стягивает с меня платье, дрожащими руками подталкивает на перину под пухлое одеяло, но сама не ложится, как обычно рядом, а, шаркая ногами, осторожно выходит. Хочется спросить «Ты куда?», но сон связывает язык, и последнее, что я слышу, это её всхлипывания и дедушкин храп в соседней комнате.
* * * * * * *

День был жаркий и длинный!
Мы «подвязывали» помидоры, вернее, бабушка привязывала гроздья розовых плодов к воткнутым в землю сухим палочкам, а я подавала ей кусочки бечёвки.
Бабушка обирала гусениц с капустных листов, а я сочком ловила лимонных бабочек.
Потом мы стригли усы у клубники: бабушка работала ножницами, а я рвала и ела тёплые пахучие ягоды, и съела их столько, что вместо обеда согласилась только на огурец с хлебом и солью.
Несколько раз забегала к деду в сарай, но он точил деревянные столбики для этажерки на заказ и гнал меня, чтобы я ему «не сбивала руку». Вокруг станка облаком стояла золотистая древесная пыль, я чихала и удивлялась, что дедушке нипочём, а он смеялся и говорил, что я его с ног счихну!

Когда солнце повернуло за черёмуху, что росла у калитки, деда стал разливать воду из кадушек по лейкам и носить к грядкам, а бабуля устроила на них «потоп».
Мне дали маленькое ведёрко, и я поливала цветы под окном кухни и у калитки, залила сандали и получила нагоняй от бабушки за «разведение цыпок» на ногах.
Потом дедушка пошёл поливать кусты смородины и заросли цветов вокруг дома, а мы с бабушкой стали собирать яблоки с белого налива и вспугнули лимонниц. Они предательски запорхали вокруг нас, и бабушка рассердилась, что я их не передавила, как было велено, а выпустила за забор, к соседке, и теперь их опять надо ловить. Я обрадовалась: может быть меня оставят здесь и назавтра – ведь не будет же бабушка бегать с сочком.
Белый налив – сорт ранних яблок, очень нежных, нетерпящих ударов. Бабуля забиралась на маленькую стремянку, откручивала яблоко от веточки и подавала мне, а я также осторожно укладывала очередной плод в корзинку.
Мы почти обошли всю яблоню, как услышали писк Вовки и зов мамы. Я рванула к тропинке, споткнулась о корзинку, опрокинула её и, даже не оглянувшись, помчалась к дому!..
* * * * * * *

После ужина дедушка забрал Володю в сад, там, под яблоней, было расстелено одеяло и разбросаны игрушки.
В доме жарко от печи, бабушка готовит только в ней, и я ушла на крылечко, где поперёк половичкА лежала Мурка, тоже осоловевшая от жары и сытного ужина. Я смотрела в её рыжие глаза и думала, стоит ли этого когтистого "тигра" тащить к брату, как услышала из открытого кухонного окна своё имя.
Прислушалась – зовут? Нет, мама и бабушка опять ссорятся… «При мне не будут», – и я вернулась в кухню…
–  Это – правда? – мне сразу не понравилось как мама на меня смотрит, – Иди сюда!
Я осторожно подошла к столу, соизмеряя расстояние с длинной рук матери. Она опять мною недовольна, и опять я не знаю почему…
–  Это правда, что ты сказала про отца?..
Я осмелела: сегодня ни чем не провинилась, а про папу мы вообще не говорили – весь день работали, и я ни разу про родителей не вспомнила.
–  Ты боялась, что он тебя поцарапает, – тихо сказала бабушка.
Я только что боялась, что меня поцарапает Мурка, и никому об этом не говорила…
–  Ты жаловалась мне вчера, хотела зелёнку… – бабуля словно подталкивала меня взглядом.
–  Да! – я обрадовалась что поняла, о чём меня спрашивают, – Он засовывал в ме...

Я не закончила слово – шлепок по лицу оглушил!.. Хотя ладонь попала по губам, я на минуту оглохла и ослепла... И не видела, что случилось! Почувствовала только запах пыли и метёлки... А когда зрение и слух вернулись, была поражена: бабушка лупила маму метёлкой по лицу, по голове, по плечам…  Обе что-то кричали, но я не могла понять что!!!
Прибежал дедушка, схватил маму за воротник и потащил на улицу, а следом прихрамывала бабушка и лупила маму метлой!..
* * * * * * *

…Вдоль забора бабушка высаживала особую траву, которую в конце лета срезала, сушила и связывала в метёлки. Трава остро пахла, особенно в жаркие дни, напоминая об ужасе, пережитом в раннем детстве... Я не помнила о каком! И никто помочь вспомнить – не мог.