- Постмодернизм – это капитуляция перед надвигающейся лавиной автоматизма. Человек, придавленный ей, больше не производит идей. Он играет в уже произведенные ранее смыслы и символы, превращая их в пустопорожние фонетические фигуры, наподобие карикатур шарлатана Дали. Всё это безжизненные галлюцинации элэсдированной гуманистии, (по аналогии с педерастией), или циклизованная эклектическая компиляция теософских бредней, не содержащих и крупицы живого смысла, по одной простой причине.
- Это по какой же?
- По той, что смысла нет вообще…
Обрывок этой беседы Кистенёв услышал, проходя по Александровскому саду в прохладный августовский день. Он был погружен в приятную задумчивость по случаю начала новой жизни. Развод и переезд в столицу сулили ему множество приятных вещей. Наконец можно было заняться творчеством и попытаться найти кого-нибудь близкого по духу. Для этого было все необходимое: место, время и абсолютная свобода!
Кистенёв обернулся, чтобы разглядеть беседовавших. Недавний провинциал, он еще не приобрел московской отрешенности от внешнего. Укоряя себя за это каждый раз, он продолжал вслушивался в разговоры прохожих на улицах и в торговых центрах, заглядывать в iPhone сомнамбулических пассажиров метро и пялился на всех, отмеченных внешней неординарностью. Вот и теперь, он услышал и увидел больше, чем позволял кодекс москвича.
Говорившими оказались уборщики мусора в оранжевых безрукавках, с отражающими полосками, и в синих комбинезонах на синтепоне. Кистенёва слегка подошалел от услышанного. Эрудированные дворники сравняли самооценку Кистенёва с брусчаткой под ногами. Он со стыдом вспомнил свои рассказы и стихи. Вот там, в двадцати метрах от него, стояли два человека с черными полиэтиленовыми мешками, и запросто говорили о вещах, о которых он не имел и малейшего представления. Вдруг на Кистенёва навалилась тоска. Он понял, как ничтожно его предназначение. Как сумеречны и жалки перспективы будущей жизни. «Сегодня же покончу со всем этим…» - подумал Кистенёв, и пошел в хозмаг за веревкой и мылом.