И далеко еще было до создания первого дня. Рождение второе.
И зерна Света, упавшие в бездну,
Породили первую мглу, рождение третье.
(С) Апокриф Цеттера Падшего. Глава 2. Бездна. Рождения. Стих 3.
Тьма мятежной ночи мягко перешагнула порог полуночи.
Но скоро, очень скоро лунный свет потеснил тьму, пронзенную стальными копьями и стрелами воинственного дождя, упавшего на землю и снова вернувшегося в высшие сферы воздушной стихии.
Еще одинокие капли сползали по древесной листве и падали на влажный асфальт, когда подул северо-западный ветер и разогнал пухлые облака, и в очистившихся небесах воцарилась золотоликая луна. Она любопытно заглянула в приоткрытое окно второго этажа бежевого дома, стоявшего на улице Кипарисов, кладбищенских деревьев-стражей, что издревле символизировали вечную жизнь и вечную смерть.
Лунный луч высветил из темноты лицо спящего человека, чей сон был глубок и непроницаем. Лунные пальцы прикоснулись к бледной коже спящего – прекрасны были черты молодого лица, и не было на нем следов ни старости, ни изнеможения, ни болезни. И если бы луна была женщиной, она непременно поцеловала бы спящего в теплые губы и прижалась щекой к горячему лбу. И спящий непременно ответил бы ей на поцелуй, ведь его лицо в это мгновение озарил изнутри свет великого вдохновения, великого Делания, того самого, что является только тогда, когда встречаются двое и их сплавляет воедино кроткая нежность.
Тихо было в доме, и даже часы остановились, замерев.
Но изменилось лицо человека, видящего сон, омрачилось, и в груди его погас трепетный огонь, разгонявший кромешный мрак.
Он видел то, что никому не следует видеть. И луна отвернулась от него и его сна, укрывшись темным облаком, который принес к ней учтивый ветер. Луна не любила кошмары, отдавая предпочтение иллюзиям и поэзии, но ее Темная сторона была иного мнения. Темной стороне Луны всегда были интересны чужие страхи и чужие боли.
Спящий содрогнулся, и лицо его исказилось, на нем проступили острые черты ночного охотника, любившего тьму и уважавшего Темную сторону, кому бы та не принадлежала.
И отразилось в его лице то, что наполовину скрыто было морских глубинах подсознания, но мы не увидим этого, потому что луна резко оборвала свой свет, словно кто-то потушил ее, подобно тому, как гасят огонь свечей, и наступила абсолютная тьма.
Горькая Тьма.
Совершенная Тьма.
Та, что приходит на землю только в Час Быка.
И тело спящего человека сорвалось с полутораметровой высоты, в которой оно парило все это время, словно было невесомым облаком, и упало на жалобно скрипнувшую кровать.
***
Велор проснулся, словно от толчка, словно он упал только что с большой высоты на свою смятую постель. Сердце его стучало оглушительно. Он открыл глаза и, глядя перед собой пустым взглядом слепца, медленно поднес руку к голове. Не сразу он сфокусировал взгляд синих глаз на своей ладони и, когда ему это удалось, несколько раз сжал и разжал пальцы. Затем он опустил руку на покрытый испариной холодный лоб. И только тогда он смог выдохнуть воздух из скованной трепетом груди.
Пламя сновидения, начинавшегося как прекрасное видение, а закончившееся как адский кошмар, все еще вспыхивало перед глазами. Словно картинки адского калейдоскопа, элементы сна сменялись перед глазами резво и скоро, и многие из них невозможно было распознать.
Велор, превозмогая тяжесть тела, сел на постели.
Он прижал ладони к лицу и зажмурился от боли, которая острой иглой пронзила левый висок. Одновременно с болью, в его сознании возникли два более-менее четко оформленных визуальных образа: один из них представлял девушку в светлых одеждах, сидящую на краю утеса, другой образ надел личину устрашающего существа, созданного дурной фантазией.
Велор не отнимал рук от лица. Адская карусель в его сознании остановилась, рассыпавшись на сотни осколков.
Он прикрыл глаза и сосредоточился на том, чтобы собрать мелкие кусочки сна в единую картину.
Вот один осколок, и в нем он увидел себя самого на высоком пустынном утесе, под которым бушевало море, оскалившее пенную пасть, и ветер рвал на нем его черную одежду.
Вот второй осколок, и он представлял девушку, которая сидела на самом краю, недалеко от него. Она всматривалась в слепящую даль океана и грозовых небес, и с каждой вспышкой далеких разрядов молний ее лицо озарялось таинственным светом.
Третий осколок: Велор беседовал о чем-то с незнакомкой в белом. Он не мог вспомнить сути разговора, но помнил, что во сне он испытывал к чудовищной силы тягу к этой девушке, сила этого желания была настолько могуча, что он не помнил, когда еще что-то иное вызывало в нем такие эмоции.
Он так хотел поцеловать ее и увести прочь с этого утеса… но внезапно побледнело лицо девушки, и темные ее волосы вздулись под очередным порывом ветра. Взгляд ее темных глаз застыл и стал пустым, безжизненным.
А потом...
Еще один осколок - с острыми, как бритва, краями: Велор схватил ее за плечи и стал трясти, почти крича, умоляя ее услышать его голос сквозь порывы штормового ветра: «НЕ СЛУШАЙ ЕГО! НЕ СЛУШАЙ ЕГО! НЕ СЛУШАЙ ЕГО!»
Но девушка уже была во власти чуждой воли и исчезла из его сна, который моментально окрасился багрянцем, и тьма окутала все окружающее пространство.
В этой тьме он сделался слеп и глух.
Но он чувствовал, что он здесь не один.
«Замри», - прошептал чей-то зловещий шипящий шепот внутри его головы.
Он ощутил чужое дыхание, пульсирующее в темноте, чуть рваное, чуть хриплое, дыхание того, кто стоял за его спиной.
- Проявись! – прошептал Велор.
И его желание исполнилось.
Позади Велора, собравшись из тьмы и багрянца, возникла узкая и длинная фигура.
Не оборачиваясь, каким-то иным зрением, не похожим на человеческое, Велор увидел Того, кто стоял позади него.
И был это ангел черный. И ужасен был вид его.
Несколько пар исполинских крыльев, покрытых старыми шрамами и в некоторых местах зиявшие пустотой пробитых мечом отверстий, поднимались от его плеч, и алые вены на крыльях едва заметно пульсировали, просвечивая через кожу и остатки золотисто-черного оперения. И было видно, что когда-то давно крылья ангела были прекрасны и могучи, однако позолота обагрилась кровью, а в черных перьях завелись души-паразиты, выглядывавшие из-под тонких волосков.
Волосы цвета ночного мрака спускались с его плеч и проливались на землю черным потоком, заливая почву под ногами ангела. И трепал ветер темные одежды его, лохмотьями свисавшие до земли.
В одной из окровавленных рук с перебитыми пальцами Ангел держал Черную Библию, с влажных страниц которой сочилась темно-синяя жидкость. В другой руке его были фигурные песочные часы, и струйка песка текла из верхней округлой сферы в нижнюю.
Велор присмотрелся.
И его зрение, ставшее столь острым, что позволило ему рассмотреть мельчайшие волоски на перьях ангела и застрявших в них духов, позволило ему увидеть, что не песок был в часах, а микроскопические механические человеческие черепа. Ангел пронзал человека взглядом, хотя и был слеп.
Глаза его прикрывала багровая ткань, трепещущая на ветру, и сдернул злой ветер повязку с лица черного ангела. Кто-то вырвал глаза ангелу, и образовавшиеся провалы заросли слоями плотной бугристой кожи.
«Это Цеттер. - Прошептал Велору все тот же шипящий шепот, раздающийся в его голове. - Он прибыл из дворца пурпурной боли, черной от огня, горькой от мрака, где Мортурия, царица кошмаров и болезненных снов, младшая сестра Смерти, правила костяной рукой, и, сидя на черном троне, растягивала в улыбке алые губы, за которыми тускло блестели кинжалы острых зубов. Этими клыками-кинжалами она выгрызла ангелу глаза. И это была кара его за те библии, что не следовало создавать».
- Я не хочу видеть тебя, - прошептал Велор, - я не хочу знать, что ты и что в твоей книге.
Раздался звон, словно один меч ударился о другой.
И, раскрыв черный рот, Цеттер произнес:
- Это стертые страницы наших летописей, прочтенных не до конца.
Мы пали... и с этого началась история нашего мира.
Мы - гордость Тьмы, частицы отраженного света, тень от тени создателя, восставшее море мятежного мрака, - мы пали с небес, и мы разбили красоту ангельского лика о кровавую землю, мы перековали светлые нимбы в сияющие смертью мечи. И слезы наши - это тот яд, что отравляет нашу землю, это желчь, которая жжет её. И есть и те, кто ждет Армагеддона и его очистительной сути, и есть те, что не желают перемены вещей в мире.
Утопия смерти, в которую мы верили, квинтэссенция жизни, которую мы ждали, смертоносный дождь, долженствовавший превратить нашу бесплодную пустыню в в прекрасный беспредельный сад - это тот армагеддон, который мы желали приблизить.
И были те, кто ждал дня Матхаз, и верили, что небо расколется и рухнет на землю, и из огня возникнет новый хозяин мира, Господь Огненных Времен. Он дарует им – слугам времени - тот дар безмолвия, абсолютной смерти, который они так ждали.
Но знайте же, юные, что есть истинные гитезы - химеры, не знавшие от сотворения мира ни милосердия, ни жалости, те, кто движением мысли слепят и уводят на край бездны и разбивают несчастных о дно её…
Внезапно Ангел замолчал, оскалив острые желтоватые зубы, словно одновременно испытал боль, ярость и величайшее отчаяние. Из рук ангела выпала Черная книга, и плоть земли поглотила ее; выпали страшные часы и разбились об острые камни. И дернул ангел темные одежды на груди своей, и обнажилась грудь его. И в центре грудной клетки, там, где могло бы помещаться сердце, в разрезе багрового века, обрамленного темными ресницами, раскрылся и засиял огромных размеров глаз с круглым, словно безумным, зрачком и кристально-голубой радужной оболочкой.
Глаз глянул на Велора, и тот почувствовал, как силы покинули его и как стало падать куда-то его тело, увлекаемое смертоносной силой притяжения зла ко злу и тьмы к тьме.
Тогда он проснулся, как от толчка.
Велор с трудом поднялся с кровати и добрел до туалетной комнаты. Около двух минут его тошнило густой и тягучей черной жидкостью, похожей на нефть.
Облокотившись на раковину, он долго ополаскивал лицо ледяной водой.
Наконец, почувствовав облегчение, Велор закрыл воду и посмотрел на себя в зеркало.
- Что ты натворил? – спросил он у своего отражения.
Отражение же, как и было положено, безмолвствовало.
Гнетущую тишину нарушал только назойливый ритмичный звук капающей из крана воды.
Велор протянул к крану руку и посильнее закрутил вентиль.
- Что ты натворил? – повторил он.
Но его отражение в зеркале ванной комнаты продолжало невозмутимо молчать.
Вглядываясь вновь и вновь в мучительную пустоту своей памяти, в удивительную почти сверхъестественную синеву своих глаз, Вел не находил в ней никаких подсказок, никаких ответов.
Хотя глубоко внутри себя он давно уже понял, что то, о чем он боится вспоминать его сознание, слишком болезненно и слишком отвратительно, и просто так не вылезет наружу из темных укрытий забвения.
В этот момент Велор услышал громкие шумы, донесшиеся с первого этажа.
«Коты бесятся, - решил Вел и пошел вниз усмирять разбушевавшихся животных.
Спустившись по лестнице на первый этаж, Велор обомлел и холодная волна мерзкого липкого страха, окатила его.
Входная дверь была настежь распахнута. А Вел совершенно точно помнил, как перед сном он закрывал ее на внутренний замок.
***