О Марии Романовой, третьей дочери Николая II, писать трудно, гораздо труднее, чем об остальных ее сестрах.
По двум причинам: во-первых, она оставила на земле едва заметный след и свидетельств о ее девятнадцатилетней жизни крайне мало, а уж писать о том, что с ней случилось после смерти, и вовсе рука не поднимается, до того все не укладывается в сознании. И самое "интересное", что последняя точка пока так и не поставлена.
Но обо всем по порядку. Все же она была царской дочерью, именовалась «Ее Императорским Высочеством Великой Княжной Марией Николаевной» и даты ее рождения и именин отмечались в ежегодном календаре. Вот только пожить жизнью принцессы практически не успела: когда началась Первая мировая война, ей только-только исполнилось пятнадцать лет, и на этом все мирские удовольствия для нее закончились. А последние полтора года жизни вообще прошли в заключении – сначала в Царском Селе, затем в Тобольске и, наконец, в Екатеринбурге. Двадцать седьмого июня (по новому стилю) 1918 года ей исполнилось девятнадцать лет, а через двадцать дней ее вместе со всеми свели в подвал Ипатьевского дома, откуда никто из Романовых уже не вышел.
Одним из тех, кто оставил свидетельство о самой Марии, о ее внешности и характере, был последний начальник царскосельской охраны генерал Спиридович: « Мария Николаевна была очень развитой девочкой, крепкой, с большими голубыми глазами, типично русской красоты. Она обладала замечательной памятью, и всякий раз, когда было необходимо припомнить какую-то деталь, сестры обращались к ней за помощью». Особо подчеркнем ту часть, где речь идет о ее красоте. Она видна невооруженным глазом на любой из фотографий, где изображены все четыре сестры, и взгляд каждого обязательно остановится на Марии: действительно очень красивая девушка, как правило с бантом в прическе и длинными светло-русыми волосами, спадающими на плечи двумя густыми прядями, которые она укладывала не за спину, а на грудь.
Хорошо знавший царскую семью Пьер Жильяр («Жилик», как его называли царские дети), обучавший их французскому языку, так вспоминал о Марии: «Мария Николаевна была красавицей (и он туда же! – н. пр.), крупной для своего возраста. Она блистала яркими красками и здоровьем, у нее были большие чудные серые глаза. Вкусы ее были очень скромны, она была воплощенной сердечностью и добротой, сестры немного этим пользовались и звали ее «le bon gros Toutou» («добрый толстый Тютька»), это прозвище ей дали за ее добродушную и немного мешковатую услужливость». Умри – лучше не скажешь, особенно насчет последнего! Младший брат Алексей вообще любил ездить на ней верхом: -« Машка, вези меня!», и та безропотно везла, пока ему самому не надоедало.
На ее долю выпадало больше всего подшучиваний и розыгрышей. Подобные вещи вообще были в ходу у царских детей. Но Мария на шутки – а они были порой весьма хлесткие – не обижалась, наоборот, разоружающе улыбалась в ответ, а чаще смеялась вместе со всеми.
В тобольскую ссылку Временное правительство направило к царской семье в качестве комиссара некоего Василия Семеновича Панкратова, бывшего народовольца, пятнадцать лет отсидевшего в одиночке Шлиссельбургской крепости. При царской семье он пробыл четыре месяца и впоследствии опубликовал небольшую книгу воспоминаний под названием « С царем в Тобольске». Там он приводит следующий эпизод:
«Такими лопатками неудобно работать, - как-то сказал я, заметив, как Мария Николаевна сгребает снег с крыльца какой-то сломанной лопатой.
- Другой лопаты нет. Прикажите выдать, - ответила она.
- Почему же Вы не скажете дворецкому? Плохо он заботится, вероятно думает, что для вас и этой достаточно. Не находит вас серьезной работницей.
- Я люблю эту работу, но снега мало, - отвечала она»
Вообще Панкратов, будучи крестьянином по происхождению, из всех сестер выделял именно Марию. Ему она казалась ближе остальных своей простотой, общительностью и душевным тактом.
А теперь обратимся непосредственно к документам ее личного архива и попытаемся сами понять, чем же она жила. Из дневников Марии видно, что ее сердце ни разу не забилось учащенно при встрече с каким-нибудь юношей или мужчиной. Нет ничего похожего даже на простую влюбленность, хотя определенный романтизм и ей был свойственен. Сохранилась ее записка к старшей сестре. Она не датирована и непонятно по какому поводу была написана. Может быть, просто отголосок какого-то виденного и рассказанного сна.
«Душа моя Ольга! Я только не поняла, почему он пошел за мной. Он пошел сразу или нет? Я совсем думала другое, и только жалко, что это не было ночью при лунном свете и чтобы ты была в белом платье с открытой шеей и грудью, и мне так показалось, что вы оба так друг друга любите, чтобы не расставаться никогда».
Сохранились три ее дневниковые тетради – за 1912, 1913 и 1916-й годы. В 1914-м и 1915-м она, в отличие от всех остальных, дневник не вела. Остановимся на последнем из них: война идет уже третий год, Марии семнадцать лет и она вместе с младшей сестрой Анастасией каждый день посещают лазарет, названный в их честь. Правда, на курсах сестер милосердия ни та, ни другая не обучались и поэтому их функции в лазарете иные, чем у двух старших сестер: морально, по-христиански воздействовать на раненых. Как раз об этом вспоминает один из офицеров, лечившийся там после ранения. « У них была врожденная способность и умение несколькими фразами смягчить и уменьшить горе, тяжесть переживаний и физические страдания. Поразительная была способность помнить имена тысяч людей, как и обстоятельства, при которых эти имена стали им известны. »
Если автор этих строк слегка и гиперболизирует, то все-равно подобные отзывы дорогого стоят.
Дневник Марии – отнюдь не зеркало ее души. Пожалуй, и о ней самой порой можно больше узнать из дневников ее сестер. Так, о том, что она стала шефом драгунского полка, известно из дневника Татьяны. Сама же «шефиня» никак это не обозначила, лишь в письмах к отцу стала подписываться «Драгун».
1917-й год начался плохо для царских детей. Началось со старшей дочери, которая 23-го февраля где-то подхватила корь, а затем от нее заразились и все остальные. Мария с ее крепким телосложением (статью она пошла в своего деда Александра III) продержалась дольше всех и заболела лишь 7-го марта, в тот самый день, когда уже отрекшийся от престола ее отец составил в Могилеве прощальное «Обращение к действующей армии». А уже на следующий день генерал Корнилов объявил императрице, теперь уже бывшей, о решении Временного Правительства о лишении царской семьи свободы и заключении под домашний арест в Александровском дворце Царского Села. Но вряд ли Мария смогла адекватно воспринять все это, поскольку лежала с температурой под сорок. Лишь в конце апреля, когда все остальные уже были на ногах, она только начала вставать. Теперь для нее, как и для всех членов семьи, началась совсем иная жизнь.
В парке много засохших деревьев и бывший император подолгу пилит их, заготавливая запас дров на зиму. Многие из служащих помогают ему, но только Мария могла пилить наравне с отцом.
Другим занятием Романовых стало разведение огорода. В середине мая на одной из полян парка вскопали грядки и посадили овощи. И Мария занимается этим с увлечением.
С внешним миром теперь остается лишь почтовая связь. Известны двадцать два письма, написанных Марией различным адресатам. Из Тобольска – Вере Георгиевне Капраловой, сестре милосердия их с Анастасией лазарета: « Сейчас сижу у себя в комнате. Мы все 4 живем в одной комнате, т.ч. не скучно. Окна наши выходят на улицу и мы часто смотрим на проходящих людей. Только что ходили гулять, были на огороде и выкапывали брюкву. Здесь на огороде только брюква и капуста».
А вот что пишет своей тетке Ксении: " ...Сестры мешают писать, т.к. толкаются и громко говорят. Вообще когда мы все четыре сидим у себя в комнате, то шуму бывает очень много. Поем хорошие песни, изображаем зурну и выходит совсем удачно. Папа и сестры идут гулять и меня зовут. Можешь узнать эти рожи. Сняты были летом». А на фотографии все четыре сестры сняты с наголо обритыми после кори головами, потому что сильно выпадали волосы. Снял их все тот же Жильяр во время прогулки в Царском Селе, но перед тем, как ему спустить затвор фотоаппарата, они неожиданно сняли шляпы, скрывавшие отсутствие волос, наверняка договорившись об этом заранее. Именно эта фотография послужила потом экспертам, помогая по черепам индентифицировать личности, когда были обнаружены останки на старой Коптяковской дороге.
Тобольский период заключения продлился восемь месяцев и закончился в конце апреля 1918 года приездом из Москвы нового комиссара, объявившего о необходимости переезда в другое место. Александра Федоровна решительно заявила, что поедет вместе с мужем. Присутствующий при этом Жильяр так описывает этот эпизод: « - Это решено, я поеду с тобой и с нами поедет Мария».
Почему же выбор царской четы пал именно на Марию?
Комиссар Яковлев обещает вернуться за остальными через две – три недели, за это время в Тобольске вряд ли что-нибудь изменится, а вот что ждет там, куда их повезут, да и в дороге может случиться всякое. Именно поэтому такие качества Марии, как простота и открытость, умение находить общий язык с людьми самых разных сословий, и дали ей «преимущество» перед остальными сестрами. Еще в Тобольске она запросто приходила в караулку охраны играть с солдатами в шашки, вела с ними долгие разговоры об их доме, семьях и хозяйстве, была в курсе их забот и чаяний. Возможно, все это пригодится и теперь.
И вот 30 апреля (теперь уже по новому стилю) специальный поезд после всех метаний привез их в Екатеринбург, где первую партию Романовых и четверых слуг поместили в небольшом особняке. Уже на следующий день по первым впечатлениям от нового места Мария пишет письмо в Тобольск, адресуя его старшей сестре Ольге. Оно нигде ранее не публиковалось, поэтому стоит привести его полностью:
« Христос воскресе! ( Пасха в тот год была 5 мая и Мария спешит поздравить всех – н.пр.) Мысленно три раза тебя целую, Ольга моя дорогая, и поздравляю с светлым праздником. Надеюсь, праздник проведете тихо. Поздравь всех наших. Пишу тебе, сидя у папы на койке. Мама еще лежит, т.к. очень устала и сердце №3 (по их собственной градации №3 – это самая высшая степень нездоровья – н. пр.). Спали мы втроем в уютной комнате с четырьмя большими окнами. Солнце светит как у нас в зале. Открыта форточка и слышно чириканье птичек, электрическая конка. В общем тихо. Утром прошла манифестация 1 мая. Слышали музыку. Живем в нижнем этаже, вокруг деревянный забор, только видим кресты на куполах церквей, стоящих на площади. Нюта спит в столовой, а в большой гостиной Евг(ений) Серг(еевич)), Седнев и Чемодуров . Князя пока не пустили. Не понимаю почему, очень за него обидно. Спят они на койках, кот. вчера принесли им и караулу. Хозяева дома – Ипатьевы. Горячо целую и благословляю тебя, душку мою любимую
Твоя сестра Маша.»
Небольшие пояснения к этому письму: упоминаемая Нюта - это горничная Анна Демидова, расстрелянная потом вместе с ними. Евгений Сергеевич – доктор Боткин, которого постигнет та же участь. А Седнев и Чемодуров – слуги, их обоих вскоре заберут из дома Ипатьева и отправят в тюрьму: Седнева за то, что слишком рьяно возмущался действиями охраны, а заодно и Чемодурова тоже. Первого потом также расстреляют, а старика Чемодурова элементарно забудут в тюрьме при отступлении. Он хотя и был болен сыпным тифом, но смог выкарабкаться и вернулся в Тобольск, где оставалась его жена. Правда, жить ему оставалось недолго. Ну а князь – это Долгоруков, добровольно последовавший за ними в ссылку и также прибывший в Екатеринбург в первой партии. Его отделили от всех уже перед входом в дом Ипатьева, как потом выяснилось, сразу в тюрьму. Дальнейшая участь та же.
За время разлуки – а остальные прибудут только 23-го мая – Мария написала в Тобольск еще три или четыре письма. Вот одно из них, также ранее не публиковавшееся: « Скучаем по тихой и спокойной жизни в Тобольске. Здесь почти ежедневно неприятные сюрпризы. Только что были члены област(ного) комитета и спросили каждого из нас, сколько кто имеет денег. Мы должны были расписаться. Т.к. вы знаете, что у Папы и Мамы с собой нет ни копейки, то они подписали, ничего, а я 16 р. 75 к., кот. Анастасия дала мне на дорогу. У остальных все деньги взяли в комитет на хранение, оставили каждому понемногу, выдали расписки.
Предупреждают, что мы не гарантированы от новых обысков. Кто бы мог подумать, что после четырнадцати месяцев заключения так с нами обращаются. Надеемся, что у вас лучше, как было и при нас». Это письмо она датировала по старому стилю 27-м апреля, а по новому было уже 10 мая Через две недели вся семья опять будет в сборе, чтобы уже никогда не расставаться.
Можно с уверенностью утверждать, что при расстреле Мария была убита одной из первых, остальных сестер пришлось достреливать, а Анастасию даже приколоть штыком. Дело в том, что после обысков, о которых пишет Мария, бывшая царица забеспокоилась о драгоценностях, остающихся в Тобольске. Туда срочно было отправлено письмо, в котором она просила «позаботиться о лекарствах». Письмо было расшифровано как надо, и там началась целая операция по сокрытию драгоценностей. Их зашивали в пуговицы от жакетов и пальто, а также в несколько слоев укладывали в лифчики и корсеты княжон, обшивая все это еще и ватой. Поэтому грудь каждой из них представляла собой бронежилет. У всех кроме Марии.
Командующий расстрелом Юровский писал в своей «Памятной записке», что заранее распределил между членами своей команды, кто в кого будет стрелять, и приказал целить прямо в сердце, чтобы было поменьше выстрелов. И потом удивлялся тому, что пули отскакивали от тел и прыгали по полу как воробьи.
А дальше начались двухдневные попытки захоронить, а точнее сокрыть тела. И когда, наконец, было принято окончательное решение хоронить прямо в дороге, Юровский решил устроить для тех, кто наверняка будет искать тела, еще один последний ребус. Расстрелянных получилось вместе со слугами одиннадцать человек и белые об этом знают (или узнают). Поэтому помимо того, что тела надо максимально обезобразить до неузнаваемости, для чего в ход пошла серная кислота, два трупа решили сжечь отдельно. Об этой акции сохранились свидетельства четверых из ее участников. Но здесь возникают еще две загадки – уже не для белых, поскольку они этих воспоминаний не читали, а для нынешних поисковиков.
Один пишет, что «тут же разожгли большой костер», у другого это звучит как «неподалеку», а у третьего «через дорогу». Из этих определений понятно лишь последнее, поскольку с одной стороны дороги сразу же находится «Поросенков лог», то есть болото.
Мне довелось в 1993-м году, когда в Екатеринбурге проводилась международная конференция по случаю 75-летия расстрела, побывать на этом месте. И как раз тогда студенты УПИ, будущие историки и археологи, вели поиски двух отсутствующих тел. Основное захоронение к тому времени было уже найдено и все скелеты извлечены, действительно там нехватало только двоих.
Старший этой поисковой команды рассказал мне, как они это делают. Верхний наносной слой земли, образовавшийся за истекшее с 1918-го года время и составляющий от двадцати до сорока сантиметров, снимается до так называемого материкового грунта, имеющего ровный желто-коричневый цвет. И там, где в этот материковый слой когда-то внедрялась человеческая рука – что-то зачем-то копали или просто жгли костер – он получается более темный, и это видно невооруженным глазом. Два таких места он мне показал, и я сам в этом убедился. «В этом месте мы потом будем копать глубже и выяснять, что же там»- сказал он. Поверхность к тому времени была исследована студентами уже достаточно большая. Как потом выяснилось, они не дошли до разыскиваемого места всего восьми метров.
Второе разночтение этих «мемуаристов» заключается в том, кого же именно они сожгли. В одном , впрочем, все схожи: это Алексей. Один из участников, некто Григорий Сухоруков, пишет: «Первым на наш «жертвенник» попал Алексей, вторым – Анастасия». А вот сам Юровский сообщает: «Хотели сжечь императрицу, но вместо нее по ошибке сожгли фрейлину». А ошибиться и впрямь было несложно: тела все голые, поскольку в пробитых пулями лифчиках и корсетах стали видны спрятанные там драгоценности, Юровский распорядился всех раздеть и тщательно проверить всю одежду. Даже Алексей без штанов, но тельняшку на нем почему-то оставили, и недогоревший кусок ее был потом обнаружен в этом самом месте. Но экспертиза найденных в общем захоронении тел показала, что и Анастасия и горничная Демидова, которую Юровский принял за фрейлину, там присутствуют. А нехватает именно Марии. Вот только непонятно, почему выбор при сожжении пал на нее, ведь наверняка выбирались те тела, которые по своей величине были поменьше, чтобы и сгорели побыстрее. А Мария, как уже указывалось, была девушкой крупной.
Юровский подробно описал «технологию» этой операции. Для начала их также облили кислотой, затем бросили в костер, а потом то, что не догорело, еще и порубили лопатами на более мелкие части. На месте костра вырыли небольшую яму, сбросили в нее все это вместе с углями, засыпали землей и на этом месте снова разожгли костер, чтобы скрыть и сами следы копания земли. Согласитесь, весьма хитроумно, в этом Юровскому не откажешь.
И вот, наконец, спустя целых четырнадцать лет, в августе 2007-го года уже другая, а точнее третья по счету поисковая группа обнаружила это самое место. Тела Алексея и Марии были отнесены по дороге на 60 метров, если двигаться от деревни Коптяки в сторону Екатеринбурга, затем налево от дороги еще на 29 метров нашли небольшую полянку. Все это было в пределах если не видимости, то слышимости. Яма и впрямь неглубока, всего 60 сантиметров, а в диаметре лишь немногим побольше. Самая верхняя косточка лежала на глубине 25 см. А их, обломков костей, лежащих в этой яме, оказалось … всего ОДИННАДЦАТЬ! И это все, что осталось от Алексея и Марии!
Там же обнаружен обломок расчески и три пули от браунинга, Это лишь подтверждает то, что Мария была убита первым же выстрелом, так как со слов попавшего в руки белых разводящего караула Павла Медведева известно, что цесаревич Алексей остался полулежать на стуле после того, как все уже лежали на полу, и стонал. Юровский в той же «Памятной записке пишет, что самому пришлось дострелить его. Значит, две из найденных пуль пришлись именно ему.
На нескольких костях были обнаружены следы щупа, но более острого, чем тот, который был у обнаружившего это место поисковика. А это значит, что кто-то из членов двух предыдущих экспедиций наткнулся на них, но прошел мимо.
В одной из книг, где описывается эта находка, автор привел видимо им же и сочиненный неуклюжий (на мой взгляд), но излишне пафосный стишок, где есть такие строчки:
Счастье какое! К родителям, сестрам
Скоро приедут (?) в могилу возлечь
Милые кости, которые сжечь
Не удалось изуверам так просто.
Еще до того, как эта книга вышла из печати, я имел разговор со старшим следователем по особо важным делам Прокуратуры РФ Владимиром Николаевичем Соловьевым, ведущим это дело. Сразу же после обнаружения он тут же выехал в Екатеринбург и видел все это на месте. Вот что он мне сказал тогда: « Сожгли хорошо (это дословно!), все останки можно уложить в одну обувную коробку». Потом еще выяснилось, что вес всего этого составляет триста с небольшим граммов. Так что как раз «удалось изуверам» все это сжечь практически без остатка. Но даже из этого экспертам удалось отделить женские кости от мужских, а в костях Алексея даже обнаружить ген, «отвечающий» за его гемофилию. А в найденном куске материи определить чередующиеся темные и светлые полосы, характеризующие тельняшку.
Приведенный стишок кончается такими словами:
«Ваши Величества, с миром лежите!
С Вами царевны, лейб-медик, лакей,
Повар, служанка, теперь Алексей
Будут с Марией… Чуть-чуть подождите!»
Хотелось бы разделить с автором этот оптимизм, но не тут-то было. Это «чуть-чуть» длится уже девять лет и конца-края не видно. РПЦ во главе с патриархом попрежнему имеет ко всей экспертной комиссии, в которой участвуют и общепризнанные иностранные специалисты, массу вопросов, ответы на которые она просто не хочет услышать. По ходатайству церкви снова создана очередная комиссия, которая что-то делает уже больше года, но окончательных результатов так и нет. И где сейчас находятся останки Марии и Алексея, неизвестно.
PS. А у меня попрежнему хранятся лепестки розы, сорванной Марией в 1913-м году в Ливадии и засушенной в дневниковой тетради (об этом в миниатюре «Сувенир от принцессы»). Время от времени достаю этот файл, где они содержатся, смотрю на них и думаю: -«Спасибо тебе, принцесса Мария! Надеюсь, твой прах все же когда-нибудь обретет мир!»