Забытая мелодия надежды

Елена Филимонова
Он открыл глаза. Взгляд уперся в  потолок, грязный и обшарпанный. Некогда белая штукатурка была покрыта множеством желтых пятен причудливой формы. Местами она отвалилась, обнажив, словно незаживающие язвы, серые  плиты бетонного перекрытия.  В  углу штукатурка надулась пузырем, напоминая огромную ожоговую мозоль. Первая мысль, которая у него возникла, это желание взять камень и кинуть в этот раздувшийся наглый артефакт,  превратить его в пыль, в ничто, а потом - в следующий. Там обязательно найдется следующий...

От этих странных мыслей рука непроизвольно дрогнула и он почувствовал острую боль в локте.   Капельница.  Больничная палата.

Он попытался вспомнить, что произошло перед тем,  как он  оказался здесь.

"Сколько сейчас времени?  Что сейчас: день, ночь?"

Окна не было перед глазами, вверху - потолок, слева - темно-зеленая стена, а впереди - металлическая спинка кровати и дверь, такая же, как потолок, с желтыми пятнами на облупившейся краске. Комната была освещена тусклым электрическим светом, источник которого он пока не мог увидеть.

Он  попытался оторвать голову от подушки, но, совершив небольшое усилие, тут же оставил эту идею. В голове  зашумело, на мгновение в комнате стало темно,  а по всему телу прокатилась волна слабости. Осторожно опустив тяжелую голову  на подушку, он на пару минут закрыл глаза, а потом  вновь уставился в потолок.

"Надо постараться вспомнить". Мысли тяжело заворочались, словно заржавевшие шестеренки какого-то старого механизма. Но тут же, неожиданно возникшие скрипящие звуки заставили его отвлечься от напряженной мыслительной работы. Он осторожно повернул голову. Справа от него на такой же кровати лежал крупный мужчина неопределенного возраста  в растянутых, порванных в нескольких местах, джинсах и  серой футболке. Лицо его было опухшим, правая бровь заклеена пластырем, из разбитого носа сочилось.  Тяжело повернувшись на левый бок, он сладко захрапел. Видимо, он не испытывал неудобства или неловкости от того, что  оказался здесь, в этой дыре... На  разбитой физиономии застыло выражение детской безмятежности и умиротворения ...

Вдруг в коридоре послышались шаги. Кто-то приближался... дверь открылась, в палату вошла полная женщина лет пятидесяти.

"Медсестра", - догадался он и принялся с интересом разглядывать ее медицинский халат не первой свежести, тонкую бумажную шапочку голубого цвета, из-под которой выбивались пряди густых черных волос, и полные голые ноги в стоптанных белых   тапочках.

- Очнулся, - бросила женщина, обращаясь к нему. В голосе не было ни капли сострадания или удовлетворения. И дело было не только  в профессиональном цинизме, который порождает равнодушие, вырабатывает иммунитет ко всему, что может повергнуть в шок далекого от медицины человека. В голосе женщины ясно угадывалось презрение... Презрение к самому э т о м у  явлению,  к его жертвам, а потому - и к нему тоже. Он хорошо знал это выражение лица, этот тон...

- Имя свое назвать можете? Фамилию?

Он назвал.

- Что со мной произошло?

- Вас обнаружил в парке прохожий. Вы были без сознания  и лежали на обочине дороги, лицом в луже. Тот человек вызвал скорую и вас привезли сюда. Вероятно, вы переходили дорогу, когда вас кто-то ударил, ограбил, а потом оттащил от  проезжей части.  Некий такой акт милосердия, можно сказать, - в голосе  прозвучала ирония. - При вас не было никаких ни документов, ни телефона. И... пока никто не позвонил  с просьбой сообщить поступал ли кто-то, похожий на вас,- добавила она.


Он молчал.

- Пить надо меньше. Тогда и проблем таких не будет. Сами себе их наживаете.

Видимо,  эта тема близка ей не понаслышке, - промелькнуло в его голове, - беда прошлась по ее судьбе грязными кирзовыми сапогами, принеся разочарование и очерствение.  Было очевидно, что она не испытывала ни малейших угрызений совести,  разговаривая подобным образом с незнакомым ей человеком. Пациенты такого рода не заслуживают бережного отношения.  Сильное желание выплеснуть на очередную жертву  хоть  малую толику своей горькой обиды руководило этой, по-своему, глубоко несчастной женщиной. Он не винил ее.

- И на вид вроде ничего, а туда же. Что за мужики пошли, - вздохнула женщина уже спокойно и взяла в руки прозрачную трубку системы. Жидкость в бутылке почти закончилась. Она покрутила колесико регулятора,  вытащила из вены иглу и заклеила место прокола пластырем.

- Сейчас врач придет, -  бросив холодный взгляд на мирно похрапывающего соседа, медсестра вышла из палаты.

Лицо врача, - это был невысокий мужчина средних лет средней полноты и с сединой в волосах, - напротив, было бесстрастным, ни намека ни на сочувствие, ни на презрение.  Только лишь профессиональный интерес, чувство долга, не более...

- Доктор, сколько времени я здесь нахожусь?

- Около часа. Кто-то сильно постарался, крепко ударил вас по голове, вы довольно долго были без сознания.

Сосед справа продолжал сладко похрапывать.

- Вы можете вспомнить, как и почему вы оказались у дороги?

События стали постепенно восстанавливаться в памяти. Было уже ближе к вечеру, часов пять, может быть, шесть. Он вышел из дома  купить очередную бутылку... Он уже был  пьян, но ему тогда показалось мало, нужно было еще, чтобы в очередной раз забыть тот день, заглушить тот ненавистный несмолкаемый голос совести... Желание возвращаться домой пропало, и выйдя из магазина, он пошел в сторону парка... В памяти всплыл отрезок мокрой дороги... шел дождь...  зонта при нем не было... точно не было... шум проезжающих  машин, а потом - ничего, пустота... и этот потолок...

Врач что-то быстро записал в свой ежедневник.

- У вас  ушиб головного мозга. К  счастью, переломов нет.  Полежите пару недель, подлечитесь, проведем кое-какие обследования. Чуть позже вас осмотрит нарколог. Кроме того, придется  пообщаться  с полицией.

- Сколько сейчас времени?

-Девять часов вечера.

- Вы адрес свой помните? Телефоны родственников?

Он назвал номер жены. Из близких в этом городе, кроме жены и ее матери,  у него больше никого не было. Но захочет ли она видеть его после всего...

Врач записал номер телефона. Затем он проверил рефлексы, измерил давление и, пожелав спокойной ночи, вышел из палаты.

Он снова остался наедине со своими мыслями. Через два месяца - пятнадцать лет со дня их первого свидания и ровно десять - со дня свадьбы. Это была его идея увековечить этот день  двойным, счастливым для них обоих, событием. В памяти всплыли воспоминания. Тот вечер в кафе, куда он, после двух лет робкого ожидания, осмелился, наконец, пригласить ее.  Он был очень застенчив. Неловкие паузы ему с трудом удавалось заполнить короткими, ничего не значащими фразами. Он страшно боялся сказать что-то не то, показаться ей неинтересным, слишком ограниченным, слишком провинциальным. Он все еще не мог поверить, что судьба оказалась к нему так благосклонна. Два долгих года ожидания и, казалось, уже несбыточных надежд, были вознаграждены.

Она сидела  напротив, тоненькая, аккуратная. Мягкий свет потолочных ламп играл в ее волосах и в маленькой подвеске с голубым топазом. Ее руки. Он влюбился в них сразу, как только увидел.  Тонкие пальцы с коротко подстриженными ногтями идеальной формы, гибкие запястья. Бог создал эти руки для инструмента, и... для него, - эта дерзкая мысль, внезапно возникшая тогда, прибавила ему смелости. Он, наконец, преодолел свою робость, и беседа стала более непринужденной. За окном шел осенний дождь, капли стекали по стеклу, сверкая в свете неоновых огней, а они пили кофе, смотрели друг на друга и негромко разговаривали. Он - студент четвертого курса физического факультета, в недалеком будущем - инженер и ученый, она - учащаяся третьего курса музыкального училища, мечтающая о консерватории.

Он взял ее ладонь.  Ладонь была теплой и очень мягкой, будто вовсе лишенная костей. Это неожиданное открытие очень удивило его тогда. Он и не предполагал, что у людей  бывают такие мягкие руки.   Ему захотелось сказать ей об этом, как вдруг кафе заполнили звуки мелодии. Увлеченные друг другом они, конечно,  не заметили, как пожилой мужчина в элегантном шелковом костюме сел за белый рояль, стоявший в углу.  Гибкие большие кисти пианиста едва касались клавиш...
- Евгений Дога, - сказала она.

- Он играет для тебя, - тихо произнес он, продолжая гладить ее  руку.

- Для нас,- ответила она также тихо и улыбнулась.

Когда они вышли на улицу, он обнял ее за плечи, раскрыл свой зонт, и весь путь до ее подъезда ревностно следил за тем, чтобы ни одна капля не упала на нее... Он ничего не забыл...
...Годы учебы пролетели незаметно. Днем - лекции, практические занятия, а вечерами - прогулки, беседы о будущем, в  счастливой  неизбежности которого они были совершенно уверены. 

Проблем с устройством на работу по окончании факультета у него не возникло. Молодому перспективному и талантливому инженеру место было подготовлено заранее.  Предложение заняться разработкой нового проекта он принял с восторгом, и буквально с головой погрузился в работу. Не за горами было и написание диссертации. Материала накопилось уже не мало. А она, совершенно неожиданно для самой себя и для него, оставила мысли о поступлении в консерваторию. Ее призвание - это работа с детьми, поиск юных дарований... Он отнесся к ее выбору с пониманием и уважением.

- Ты станешь отличным педагогом, самым лучшим. А твои ученики, непременно,  будут самыми талантливыми из всех,- говорил он ей.

Через два года после окончания учебы они поженились. Появилось собственное жилье. Небольшая уютная квартирка в зеленом районе. Для начала семейной жизни совсем неплохо. Они наполнят ее своим теплом и любовью. В ней всегда по вечерам  будет звучать  голос фортепиано, а потом...  - звонкие  голоса  детей.
- У нас будет двое детей, - говорила она. - Ведь ты не против, милый?
Он был не против...

Скрип кровати заставил его отвлечься от  воспоминаний...
Сосед по палате открыл глаза.

- Привет, приятель!...

Он не испытывал ни малейшего желания вступать в диалог с этим типом, но показаться невежливым и высокомерным снобом тоже не хотел.

- Привет! - нехотя произнес он, не пытаясь скрыть своего нежелания продолжать разговор.

- Я слышал, что тебя избили. Ты был в отключке.  Тоже, видно, слаб на это дело, - сосед, кряхтя встал с кровати.

Только сейчас он заметил, что у того на трех пальцах левой руки отсутствует несколько фаланг.

- Да, было дело, - протянул сосед, заметив устремленный  на изуродованную кисть взгляд нового приятеля. - Уснул как-то на морозе. - Все водочка, брат. У тебя жена, дети есть?

Бесцеремонная настойчивость этого типа начала утомлять. 

-Нет, - отрезал он и отвернулся.

- А у меня была жена, - как ни в чем не бывало продолжил тот. - И дочка есть ... - Красивая у меня дочка, жена тоже была ничего. Житья только от нее не было.  Все пилила до вынюхивала. Покурить охота, - надев больничные тапочки, сосед поплелся  к двери.

Снова наступила тишина. Прошлое вновь завладело всем его существом...

...Он так любил их вечера. Одержимый работой, написанием диссертации, проектом, в успехе которого не могло быть никаких сомнений, он часто  возвращался домой уже довольно поздно, сильно уставший. Нежно целовал ее, говорил, как она красива, и пройдя в их уютную маленькую кухоньку, садился за стол, уже сервированный к его приходу. А она, продолжая хлопотать у плиты, рассказывала об успехах своих юных музыкантов. О первой пьесе  семилетнего подопечного, сыгранной им наизусть без единой ошибки или об удачном выступлении на конкурсе ученика постарше. В эти минуты лицо ее светилось счастьем. Он любовался ею, искренне радуясь маленьким победам ее учеников, как своим. Ни капли зависти, только - гордость и восхищение. А потом они пили чай, рецептов приготовления которого у них было множество, продолжая делиться впечатлениями о прошедшем дне и, мечтая о будущем. Это был их вечерний тайный ритуал.

Удивительно, но ведь они никогда не надоедали друг другу. Никакие другие женщины не интересовали его... тогда не интересовали... Мысли  были только о работе,   о ней,  и о будущем, их будущем.

Он старался не пропускать ни одного концерта с ее участием.  Когда она выходила на сцену, одна ли  - для исполнения сольной партии, или в качестве аккомпаниатора со своими юными исполнителями, он любовался ею каждый раз, будто видел впервые. Как красива она была в изумрудном платье, которое они купил вдвоем исключительно  для сцены. Она была самой прекрасной из всех женщин школы, города.

- Она будет отличной матерью,- думал он тогда, глядя на нее из глубины зрительного зала. А он постарается быть   хорошим отцом. Защитит диссертацию, получит патент, они заработают много денег... Его семья не будет ни в чем нуждаться... он сделает для них все... Он был очень молод, решителен, исполненный  надежд...

Беременность, наступившая спустя несколько месяцев после свадьбы,  нисколько ее не портила... Напротив, она стала еще красивее, еще дороже для него. Казалось, волосы приобрели более мягкий оттенок, кожа стала еще более гладкой и шелковистой, а в глазах появилось выражение, которого он не знал раньше. Тайная готовность к чему-то новому, непременно, очень хорошему... По вечерам он часто просил ее сыграть ту мелодию, которую когда-то впервые услышал в кафе в исполнении  пианиста в дорогом костюме. Она садилась за фортепиано и играла его любимые пьесы, а он слушал и  любовался ее тонкой шеей, милым сердцу профилем, крепкими, сильными и, одновременно, тонкими и нежными, пальцами.

- Он толкается, - смеялась она, прекратив игру.

- Вот видишь, у него хороший вкус. Весь в меня, - он целовал ее в лоб, а потом, встав перед ней  на колени, прикладывал ухо к округлившемуся животу.

  Звук открывающейся двери снова вернул его в  настоящее.

- Слушай, приятель, там мужики собираются в картишки перекинуться. Можно и выпить будет чуток. Пойдем, - по-свойски предложил мужчина. Ему было явно за пятьдесят. Черные жесткие волосы чуть тронуты сединой. Множество глубоких морщин на  широком обветренном лице скорее говорили не о возрасте, а о необходимости постоянно находиться на открытом воздухе в любую погоду.  Рыбак, охотник, дворник, бродяга?  Да какая к черту разница?

- Я не пойду. Спасибо. - процедил он.

Мужчина ничего не ответил, вздохнул и вышел...

...Девочка родилась в срок.  Крепкий, здоровый ребенок.
 
- Она будет такой же красоткой, как ее мамочка. Я обладатель двух самых красивых  женщин в мире! -  ликовал он.

С  рождением дочери они стали еще ближе друг другу.

- Она тоже любит  слушать музыку.  Смотри, она сразу замолкает, как только слышит звуки фортепиано, - это наблюдение каждый раз приводило его в восторг. - Будет великой пианисткой, - он не сомневался в этом, радуясь как ребенок, будто его пророчество уже свершилось.
Ничто не предвещало беды.


- Волноваться не о чем, - успокоил врач, осмотрев девочку. - Вирусная инфекция. Подлечитесь  и приедете на прием через неделю.

Он до сих пор помнит все, что произошло в ту ночь. Температура, которую никак не удавалось сбить ... скорая... приемное отделение... анализ крови... и... слова врача, прозвучавшие как приговор...

- В крови вашего ребенка обнаружены... молодые клетки... Необходимо срочно провести дополнительные обследования... чтобы поставить точный диагноз... Надо надеяться на лучшее.  Медицина уже научилась лечить многие формы лейкозов.  Нужно время.  Нужно бороться.

А потом... бесконечные обследования, обращение в благотворительные фонды, сбор денег, поиск донора, поездка в клинику Германии... Тогда он еще не имел такого дохода и они вынуждены были  просить помощи. Нужны были деньги, много денег.

Два года слез, неоправдавшихся надежд, ложных обещаний и напряженной борьбы, победителем  в которой стала смерть. Она забрала их малышку. Самого желанного ребенка, самую красивую девочку, рожденную для того, чтобы жить и быть счастливой.

В чем они виноваты? За что их дитя так страдало? Как мир, который состоит из чисел и подчиняется строгим логическим законам формул и уравнений, может быть таким иррационально жестоким по отношению к невинному ребенку? Откуда взялись все эти чертовы мутации? Он, словно сумасшедший, бесконечно спрашивал себя об этом и не находил  ответов.

...На первый взгляд после смерти девочки  ничего не изменилось в их отношениях. Она вернулась в школу, он - на завод. Вскоре защитил диссертацию, проект уже был близок к завершению. Только она стала реже улыбаться, лицо ее осунулось, а в уставших от слез глазах поселилась тихая печаль. Он больше не просил ее сыграть на фортепиано. Оно стояло забытое, заброшенное какими-то, ненужными никому, вещами. Теплых продолжительных бесед за вечерним чаем тоже больше не было. Только краткий обмен новостями,  после чего каждый отправлялся в свой  угол. Тишина стала частым гостем в их доме...

Дверь снова открылась. Вернулся сосед.

- Спать не хочется, - произнес он. - Тебе, смотрю, тоже.  Зря не пошел. Коньячка перепало.  Давно я не пробовал.

-Рад за вас.

Понимая, что не стоит рассчитывать на продолжение беседы, мужчина лег в кровать.
Он знал. Они сделали все возможное, и даже больше. Тогда почему же появилась эта непонятная обида... на самого себя... на нее?  Первое время страх потерять ребенка, злость на несправедливую судьбу сделали его сильнее. Он был готов бороться, забывая про сон, про голод, про усталость, про все, только  бы спасти их малышку. Он был совершенно убежден в благополучном исходе, вселяя и в нее уверенность в победе над болезнью. Но... потом пришло понимание роковой неизбежности, накопившаяся страшная усталость не оставила больше сил, наступило опустошение.

-У нас еще будут дети.  Нужно время, а потом снова все будет  как раньше, - он  старался  придать голосу бодрости, заставлял себя улыбаться.

Только выходило все как-то лживо.  Он оказался плохим актером, ленивым и слабым. Медленно, еле заметное сначала, стало расти отчуждение. Грош цена всем тем несмелым попыткам преодолеть его. Он, как трус, оставлял ее наедине со своим горем, а потом злился по каждому пустяку.  А  она... она даже не пыталась искать у него сочувствия...

Вскоре поступило предложение заняться бизнесом. В его знаниях и незаурядном уме нуждались новые люди. Он, как говориться, оказался в нужном месте, в нужное время.  Дела быстро пошли в гору, появились деньги, о которых раньше они могли только мечтать. Новая работа, новые связи... времени на грусть просто не осталось. Они переехали в более просторную квартиру, - находиться в той было уже просто невыносимо. Приятные заботы об обустройстве нового жилья помогли ей отвлечься от тягостных мыслей. Душевные раны стали потихоньку затягиваться. Они снова стали мечтать о будущем.

Теперь  разговоры его были не о заводе или науке, а о деловых встречах, договорах, бизнес-проектах. Круг его общения сильно изменился. Теперь его окружали люди исключительно прагматичного склада, безусловно, очень умные, целеустремленные, заточенные на очень обеспеченную жизнь, привыкшие решать поставленные  перед собой большие финансовые задачи.  Она была рада, что эта новая жизнь оказалась для него комфортной, понятной, успешной. Но, у той новой,  более сытой и благополучной, жизни открылась и другая сторона. 

Он всегда был очень осторожен с алкоголем,  никогда не позволял себе лишнего. Страх повторить отцовскую судьбу, казалось, поселился в нем навсегда, пустив глубокие корни в его душе.

Отец его, неплохой инженер, ушел из жизни, не дожив пару месяцев до пятидесяти лет. Болезненная страсть к спиртному, завладевшая им еще в достаточно молодые годы, сделала его своим пленником на всю оставшуюся недолгую жизнь и хладнокровно предала смерти. Постыдной, бесславной, уничижающей.

-Я никогда не стану таким, как отец. Он был слаб, я  не такой, - всякий раз говорил он, когда речь заходила о его несчастном родителе.

Она, как и он, верила, что  целеустремленность, увлеченность, амбициозность, и конечно же, дикий, почти, животный страх оказаться на дне жизни, поддавшись однажды этому дьявольскому искушению,  уберегут  его от такой постыдной участи...

Но... что-то сломалось... Легкие победы, хорошие деньги, красивые женщины, вдруг оказавшиеся рядом,  вскружили голову, заглушили голос страха... Банкеты, деловые встречи с застольями,  ресторанами и ночными клубами стали неотъемлемой частью той новой жизни.

-Все  важные вопросы обсуждаются и решаются в непринужденной неформальной обстановке,- не раз говорил он ей.

Иногда у него просыпалась совесть, и глядя в ее покрасневшие, уставшие от слез глаза, умолял простить ему очередную глупость, обещал, наконец, прекратить, и прекращал... на неделю, иногда - на две, а то и на месяц.  А потом все повторялось снова: поздние возвращения, нелепые объяснения, пьяные упреки. 

Почти пять лет волнений, бессонных ночей, взаимных обвинений, расставаний, пустых обещаний, недолгих  периодов  относительно спокойного  мнимого  благополучия. 

- Мне не нужна помощь этих шарлатанов, - твердо заявлял он ей в ответ на просьбу обратиться к специалистам. -  Я сам справлюсь. Нужно просто прекратить  пить, - он всегда свято верил во все, что говорил.

А потом случилась та авария...он был пьян, до этого он нередко садился за руль нетрезвым, но в тот день... в тот день он сбил ребенка. Девочка восьми лет на пешеходном переходе... возвращалась домой из школы... От пьяной эйфории не осталось и следа, ужас парализовал его мгновенно протрезвевшее тело. Перед глазами как кадры кинофильма пронеслась вся его будущая жизнь... горе и проклятие родителей, суд, тюрьма, бесчестие... Господи,  он так боялся повторить судьбу отца.  Для себя же он уготовил участь во сто крат хуже.  ...Крики прохожих,  страшная суета вокруг упавшего под колеса ребенка... он, не чувствуя ног и не видя никого вокруг, вышел из машины, протянул к девочке дрожащие от страха и от выпитого руки, пытался что-то сказать, но вместо слов выходило только лишь жалкое нечленораздельное бормотание... Потом - скорая, инспекторы, составление протокола, суд...

Прошло уже более полугода... а сердце при воспоминании о том дне вновь забилось как бешеное, внезапно  бросило в холодный пот...

К счастью, все закончилось благополучно. Сотрясение, трещина в большеберцовой кости, синяки, ушибы. Он тогда выплатил родителям неплохую сумму. Долго просил прощения.  Девочке подарил большого медведя. Но с тех пор, мысли о том, что он сам, своими руками мог лишить жизни ни в чем не повинного ребенка, - а ведь та восьмилетняя девочка могла вполне оказаться их дочерью,- не давали ему покоя. Их малышке через пару месяцев исполнилось бы  столько же.
 
Пока длились судебные разбирательства он не взял в рот ни грамма. Прошел месячный курс лечения. Вернулся  к делам. Поклялся больше не пить. Она снова поверила, снова простила. Все стало,  как прежде, в их лучшие годы... фортепиано...  вечерние прогулки... беседы за чаем... пять месяцев тихого, уже давно забытого на вкус, счастья ...

...А потом вновь им стали овладевать сомнения, проснулись старые страхи, поделиться которыми он не хотел, а из методов борьбы с ними знал только один... И теперь он здесь... еще не в тюрьме, но почти в тюрьме...
В коридоре послышались голоса,  суетливые шаги. Пришла другая смена. Светало.
Она уже встала, должно быть, собирается на работу. Ему вдруг сильно захотелось позвонить, услышать ее голос. Он вышел в коридор. Молоденькая  медсестра, что сидела на посту, позволила ему воспользоваться телефоном. Набрал до боли знакомую последовательность из одиннадцати цифр. Увидев незнакомый номер, она должна ответить. От охваченного волнения, он, казалось, перестал дышать.

- Да, - произнес женский голос. Отчаяние и страх неизбежной близкой потери.  Это был голос ее матери.

- Здравствуйте, - с трудом удалось выдавить приветствие. - Я могу услышать... Связь оборвалась... ни она, ни ее мать не желают с ним говорить, не желают ничего знать о нем. В груди сдавило. Не чувствуя ног, он поплелся в палату. 
- Тебе может выпить чего хочется? Скажи, я могу организовать. Может, врача позвать?

-Не надо, - резко оборвал он.

Больше они не разговаривали. Через пару дней он остался, наконец, один. Надоедливого соседа то ли выписали, то ли перевели куда-то, в другое отделение.  Он никого не желал видеть, ни с кем не хотел разговаривать, кроме нее. Но она ушла к матери. Ключ оставила  у соседей, хороших знакомых, которым можно было доверять,- единственное, что он услышал от нее сквозь бесконечную монотонную очередь телефонных гудков. Через неделю он покинул больничное отделение под расписку.

И вот он снова дома. В их новой, обставленной дорогой мебелью, квартире. Один. Не осталось ни одной из ее вещей.  Она сбежала от него к маме, в маленькую двушку на другом конце города,  лишь бы не видеть его. Неужели она больше его не любит? Неужели больше ничего нельзя изменить? Прогремел телефонный звонок. Слабый, тлеющий огонек надежды... любит... милая моя девочка... еще есть шанс спасти их будущее... словно одержимый бросился к трубке... любовница. Со злостью  отшвырнул мобильник.

-Какого черта она звонит? Он вовсе не ее голос ждет сейчас услышать.  Он опустился на диван, обхватил голову руками и впервые за последние пять лет заплакал. Только единожды он позволил себе дать волю слезам, в тот роковой день, когда малышка ушла от них навсегда.

  Алкоголь превратил его в чудовище. Он несколько лет занимался растлением их счастья, он предавал любимую им женщину, по его вине мог погибнуть ребенок, его лишили водительских прав, ему стали меньше доверять партнеры, по его вине чуть не провалилась  хорошая сделка. Если ему предложат уйти,  умолять взять его обратно он не станет. Вернется на завод. Найдет себе угол и будет жить один. Но для начала  нужно снова пройти курс лечения, только в другой клинике. Слава богу, у него теперь хватает мозгов понять, что без помощи специалистов  уже не обойтись.

Он снова набрал ее номер. И снова - абонент не отвечает.

Ведь она уже не раз уходила, а потом возвращалась. И в этот раз она тоже вернется, - старался он всеми силами  убедить в том самого себя.

  Он вспомнил свое детство, прилежного мальчика-отличника, юного легкоатлета, подающего надежды, но оставившего спорт ради учебы... молодое лицо отца... когда он водил его, семилетнего пацана, на каток... а потом... лицо... пятидесятилетнего старика, с туповатой заискивающей и чуть виноватой улыбкой... с его вечно дрожащими руками.  Ее хорошенькое личико, сияющее от счастья тогда... мокрое от горьких слез утраты потом... смиренное и уставшее все последнее время...

Три дня он не выходил из дома, почти ничего не ел,  совсем не пил. На этот раз с алкоголем покончено навсегда.

Наконец, он решил выйти на улицу. Привел себя в порядок, оделся и побрел пешком по городу. Он шел уже больше часа, погруженный в свои мысли, не замечая прохожих, пока не оказался около здания концертного зала. Начал накрапывать дождь.  У дверей центрального входа  царило заметное оживление. Видимо, скоро начало какого-то концерта. Он подошел ближе и тогда заметил на стене афишу.
"Дети для детей. Благотворительный концерт в помощь детям, больным лейкозом. Исполнители - юные дарования детских музыкальных школ".

Он купил билет и вошел в зал. Пустых мест уже почти не осталось. После традиционных слов приветствия объявили первого исполнителя. Мальчик восьми лет смело поклонился зрителям и сел за инструмент. С первых звуков рояля он почувствовал  облегчение, сжимающая грудь тоска стала ослабевать... Он закрыл глаза, звучание стало ярче, мощнее, теперь каждая нота была для него отдельным живым существом. Маленькие пальчики крепко ударяли по клавишам. Это было достойное высших похвал исполнение.

Затем вышел другой ребенок, потом - третий, четвертый. Все они играли очень технично и эмоционально.  Давно он не испытывал такого наслаждения. Зал рукоплескал.  На сцену вышел ведущий объявить  имена следующего юного пианиста и его наставника...  родной номер школы... и самое дорогое сердцу  имя...  В глазах  потемнело, как тогда, в больнице, сердце бешено заколотилось. Он боялся оглянуться. Ведь это значит, что она сейчас тоже в этом большом зале.  Страх выдать свое волнение сковал его.

И тут до его сознания донеслись до боли знакомые звуки... Эта была их мелодия, та, что он впервые услышал  в кафе пятнадцать лет назад... та, что оказалась самой любимой ее пьесой, та, которую он так часто просил сыграть ее для него... Страх начал отступать, ему вдруг   с т р а ш н о   захотелось жить...

-Милая, как я люблю тебя, - шептали неслышно его губы... - Как я люблю тебя...