Удивительная книга об удивительной стране, написанная удивительным человеком, вышла в симферопольском издательстве «ДОЛЯ». Книга эта об Австралии и о том, как приходится нашим бывшим соотечественникам начинать там жизнь «с нуля» - без денег, без знания языка, без знакомств и связей... Приходится понять, что жизнь заграничная состоит не из одних только приятных сюрпризов. И все-таки, утверждает автор книги, это жизнь, а не выживание. «Австралия - удивительная страна», - так назвал свою книгу Рефат Шакир-Алиев, внук классика крымско-татарской литературы Якуба Шакир-Али, врач-психиатр и писатель, вот уже 15 лет осваивающий австралийскую действительность. Сама книга тоже удивительна - и не только стилем и меткими наблюдениями, но, например, и тем, что вышла сразу на трех языках (русском, крымско-татарском и английском).
Рефат Шакир-Алиев родился в 1945 году в Астраханской области, его детство и юность прошли под Ташкентом. После окончания Ташкентского мединститута много лет работал врачом-психиатром, был главным специалистом Минздрава Узбекистана, зампредом Республиканского Общества невропатологов и психиатров, заведовал кафедрой в мединституте. Автор нескольких десятков статей, брошюр и монографии по клинике психиатрии. В Австралию переехал в 1996 году. Сначала прошел все «горьковские университеты», выполняя любую тяжелую физическую работу, в дальнейшем до самой пенсии работал врачом. В Австралии Рефат занялся и литературным трудом. Рассказы и очерки публиковались в Австралии, России, США, Германии, Узбекистане, Турции, Украине и Белоруссии. Выиграл несколько литературных конкурсов. Сейчас живет в городе Перт (штат Западная Австралия).
- Как Вы оказались в Австралии? В момент эмиграции (если можно так сказать) Вам было за 50, дома было определённое положение в обществе, степень, была сделана карьера... Наверное, причины уехать были весомые?
- В Вашем вопросе, Андрей, мне слышится не только «как», но и «почему». На вопрос «как», который мне по понятным причинам задают часто, ответить легко. То положение, по которому мы пробрались сюда, а именно, «уход за одиноким больным родственником», вскоре после нас был отменён; Австралия с каждым годом всё больше ужесточает законы об иммиграции. На вопрос «почему?» ответить сложнее, но тоже будет ясно, если скажу, что я уехал в середине 90-х из Узбекистана. Тогда проблема «куда бежать?» витала в воздухе вместе с купюрами узбекских сомов, пришедших на смену советским рублям...
- Не совсем понял, Рефат, насчёт сомов...
- Я вспоминаю тот беспрецедентный грабёж народа, проводимый на государственном уровне в уже самостоятельном и независимом Узбекистане (чуть было автоматически не сказал, «свободном», но потом осёкся), когда после первой смены рублей на сомы, так назывались новые деньги (к рыбе-сом отношения не имеет), грянул второй обмен, и прежние купюры настолько обесценились, что люди просто выбрасывали их за ненадобностью. Если бы я был кинорежиссёром и снимал фильм о том времени, обязательно ввёл бы кадры с валяющимися на тротуаре деньгами...
- С сомами и с тем, что это не рыбы, разобрались. Но, наверное, это была не единственная причина?
- Конечно, девальвированные сомы всего лишь плавающее на поверхности свидетельство болезней общества, которые, к сожалению не только не лечатся, но и усугубляются. Я о последних событиях в том регионе. В те времена, в конце 80-х годов, были первые всплески агрессии. Я о событиях в Фергане. Вы о них, конечно, слышали, а я жил там и видел воочию, что это такое, слепая животная ненависть к людям другой национальности. Впрочем, слепым бывает орудие, а тот, кто направляет это орудие, вполне зрячий. Я, кстати, бывал в тех местах, в Ошской области Киргизии, где сейчас разворачиваются трагические события. Там в городке Карасу, - в переводе «Чёрная вода», так называется неширокая река на границе Узбекистана и Киргизии, - был базар на обоих берегах реки, соединённых мостом. Когда киргизская милиция начинала поимку так называемых спекулянтов, последние перебегали на узбекскую половину базара, а когда такую операцию проводили узбекские власти, то спекулянты смывались в Киргизию. Тогда милиция обеих республик договорилась и стала проводить облаву одновременно. В результате, бедные продавцы, не желающие добровольно платить милиционеру дань за право торговать, сбивались на мосту, как испуганные кролики, попавшие в западню. Как потом блюстители порядка делили свой навар, я не узнавал; это уже были их приятные проблемы. А сейчас там не до весёлых баек.
- Вы сказали - «разворачиваются события». Вы, не верите, что пик трагедии уже миновал?
- Мне бы очень хотелось ошибаться с этим выражением. Но причины трагедии, на мой взгляд, настолько глубоки, - они уходят корнями в далёкое прошлое,- что надеяться на лучшее будущее пока не приходится.
- Вернёмся к мирной и благополучной Австралии. Почему вы выбрали именно её?
- А разве у меня был выбор? Между прочим, до Австралии я, в компании родственников и земляков, в начале 90-х сбегал в Россию и жил там в Калужской области больше года. Правда, в статусе беженцев нам по понятным соображениям отказывали, и называли нас "вынужденными переселенцами". Там у меня была работа; я числился заведующим несуществующей медсанчасти несуществующего автозавода в Сухиничах. И даже, после полугодового существования в рабочем общежитии, мне выделили квартиру. Это была неслыханная по тем временам удача для переселенца. Когда я бросил это всё и снова вернулся в Узбекистан, многие мои русские друзья смотрели на меня, как на дурачка.
- Мы опять отвлекаемся от Австралии, но всё-таки любопытно, почему Вы не прижились в России?
- Всё по пословице, «хрен редьки не слаще». Чувство безнадёжности у меня там только усилилось. Представьте себе громадные корпуса недостроенного завода-гиганта, которые превращаются в руины, потому что его хозяева из столичного АЗЛК не хотели делиться с иностранными компаниями. При мне на завод приезжали и Дженерал Моторс, и представители автокомпаний из Германии и Южной Кореи, обещали завод отстроить и инфраструктуру обеспечить. Помню, как наши работяги тогда обнадёжились. Да так и уехали представители, не солоно хлебавши. А завод потом закрыли. И обрекли его на полное разрушение. Короче, и сам не ам, и другим не дам. Те, от кого зависела судьба завода и сотен людей там, жили, видать, неплохо и одним чёрным хлебом, гнилой картошкой и грибами из леса не питались. Они тогда всё с ваучерами носились. Я объездил тогда глубинку России, был в селах Калужской и Тульской областей, и везде видел такую бесхозяйственность и разруху, что хотелось выть и жрать водку. Что мы и делали. У меня перед глазами до сих пор стоит картина картофельных полей, поражённых колорадским жуком и заросших сорняком. Наверное, во мне крестьянская закваска от деда Григория досталась. Он же из самарских крестьян был. Кстати, там в Сухиничах моя сестра осталась. Она и сейчас ничего обнадёживающего не говорит.
- Вы говорите о всем известной социальной ситуации. Но и в этих условиях кто-то приспосабливается, и иногда довольно успешно. Что вам мешало приспособиться?
- Меня иногда спрашивают, какая разница между жизнью там и в Австралии, и я отвечаю: «Там надо было крутиться, чтобы выжить, здесь надо работать, чтобы жить». Чтобы крутиться, много ума не надо. Всё, что надо, это - заткнуть моральные принципы куда-нибудь поглубже. Я же и частную клинику пытался организовать, и бизнесом всяким занимался, какие-то женские заколки и брошки закупал, потом они по всей квартире валялись и дочка раздаривала их направо-налево... Смех и грех, как говорится. Но как доходили до этапа, когда было подмазать кого-нибудь, чтобы подпись подмахнули или «крышу» обеспечили, то дело застывало на мёртвой точке. Не умел я этого, а не умел, потому что душа не лежала. Эта игра в «бери-давай» была не по мне.
- Так и ни разу вы не изменили своим моральным принципам? Простите за такой вопрос.
- Святого из меня не получилось. Да и как можно было остаться совершенно честным, когда мы жили в обществе сюрреалистической морали...
- Сюрреалистической морали? Что это значит?
- Я хочу сказать, что такое, казалось бы, ясное как яблоко, понятие, как порядочность, толковалось своеобразно. Приведу пример. В бытность мою молодым врачом, меня частным образом попросили проконсультировать пациента на дому. Сделал я всё чин-чинарём, а когда прощался, мне конверт в карман засунули. Я его вернул, несмотря на уговоры. А потом мой старший коллега, которому родители пациента пожаловались, что я не желаю помочь их сыну, потому что отказался от денег, сказал мне: «Не будешь брать, к тебе не будут обращаться». Представляете, Андрей, мне люди не поверили только потому, что я хотел остаться честным. Или другой пример. В начале 90-х, когда я «врачевал» в Сухиничах, Ельцин выпустил указ о частном медицинском страховании. Ко мне обратился приятель, очень предприимчивый товарищ, и предложил организовать такую частную контору на предприятии. Я заинтересовался предложением, но признался ему, что в этих делах я не дока, и могу только гарантировать ему свою порядочность. Он одарил меня очень странным взглядом и больше этот вопрос не поднимал. Подумал, наверное, что я что-то от своих психиатрических пациентов набрался. Это ли не парадоксы морали? Сюрреализм чистой воды.
- Судя по рассказам в вашей книге «Австралия - удивительная страна», жизнь там действительно другая. Что удивило вас на новом месте?
- Удивляться можно по-разному: с восхищением и с возмущением, с воодушевлением и разочарованием, с весёлой улыбкой и иронической усмешкой. Вот это многообразие я пытался отразить в рассказах и вынести в название книги. Оно не без доли иронии. Начну с того, что приятно удивило. Уже стала банальной темой описание восторгов эмигранта от изобилия продуктов, от вполне приличных вещей, которые австралийцы выставляют на газон за ненадобностью, от бесплатного хлеба и консервов «бери-не хочу»... Сейчас это не удивляет ни меня, ни вас, Андрей; у вас тоже сейчас магазины, полные всякой всячиной. Но тогда мы ещё не отошли от шока перестройки, и пустые прилавки стояли перед глазами, как дурной сон. А тут столько всего, да ещё и на халяву! О природе слов нет: цветы невиданные цветут, попугайчики летают... Приезжие сразу к морю бегут, и мы - не исключение. Но знаете, я до сих пор не могу привыкнуть к океану, уж слишком он тяжёлый и грозный. Это вам не уютное Чёрное море. А что восхитило, и восхищает до сих пор, так это небо. Небо такое, как в детстве было!
- Что удивило больше всего или, скажем так, что вас поразило приятнее всего?
- Отвечаю, не задумываясь. Есть в английском языке популярное слово «charity», что означает милосердие, благотворительность. Я же сюда приехал гол, как сокол. Все деньги, которые я в течение жизни заработал, да от родителей получил в наследство, - а это были приличные деньги, я наивно тогда полагал, что их хватит на безбедное существование не только нам, но и нашим детям, - пропали в узбекском банке. А то, что мы получили от продажи квартиры, хватило только на билеты сюда. К тому же мы приехали без права на пособие и в страну, где без знания языка и с седой головой найти работу - большая проблема. Самый раз пойти с сумой по миру. Но не в Австралии. Здесь масса благотворительных организаций, позвони только - сами к тебе придут и принесут всё нужное, чтобы выжить до тех пор, пока сам не станешь на ноги. Никогда не забуду, как мы случайно забрели в какую-то церковь просто полюбоваться архитектурой, и старенький служитель стал расспрашивать нас о житье-бытье. Мы и рассказали о нашей ситуации. Не я, конечно, я тогда и двух слов по-английски связать не мог. Этот благообразный старичок вынес нам большую торбу, полную всяких продуктов, а в придачу ваучер на пятьдесят долларов, который можно отоварить в продуктовом магазине. Тогда, в 1996 году продукты были в несколько раз дешевле, и этого ваучера нашей семье хватило на две недели питания. И этот человек сделал добро, даже не спросив, как нас зовут, какой мы национальности и вероисповедания. Не только служители культа такие добрые, у многих австралийцев это уже внутри - помогать тому, кто нуждается. Я об этом писал в рассказах.
- Что-то, Рефат, наверное, Вас и сейчас удивляет?
- То же самое, Андрей, а именно способность австралийцев жертвовать своим покоем ради других. Моя жена тяжело болеет, и её 2-3 раза в неделю возят в больницу. А все водители этих госпитальных машин волонтеры. Таким необычным для нас словом называют людей, которые добровольно и бесплатно выполняют этот нелёгкий труд. Никакой выгоды они с этого не имеют, кроме духовного удовлетворения. А ведь они - не молодые, полные сил, а пожилые люди в возрасте за семьдесят и даже за восемьдесят. И мужчины, и женщины. Мне в госпитале жена показала двух вполне крепеньких стариков, которые толкали коляски с пациентами, и спросила, как я думаю, сколько им лет. Я дал бы им максимум лет по семьдесят, а оказалось, им за девяносто, и они тоже волонтеры. Представляете, людям скоро век, а они каждый день встают рано утром и едут в госпиталь, чтобы помогать немощным!
- Вы рассказали о приятных впечатлениях. А что удивило неприятным образом?
- На этот вопрос кратко ответить труднее. Но по автобиографическим рассказам, которые я озаглавил по-горьковски - «Австралийские университеты», вы можете составить представление и об этой стороне рая. И самое неприятное - это вполне «марксистский» вывод, к которому я здесь пришёл, хотя коммунистом никогда не был. Первые пару лет и я, и жена хватались за любую работу, чтобы выжить. Проработав на многих местах, я на своей шкуре познал, на чём держится благополучие страны. А держится она за счёт эксплуатации дешёвой и во многом бесправной рабочей силы. Не знаю, какую роль в экономике страны играют эти малые и средние предприятия, но, думаю, что немалую. Позже, сидя в уютном врачебном кабинете, я ловил себя на мысли, что я за день зарабатываю столько, сколько раньше за неделю напряжённого физического труда по 10-15 часов в сутки. Я даже не знал, что за сверхурочные часы и работу по выходным дням хозяева должны платить в полтора-два раза больше. Но если бы даже знал и стал качать свои права, мне бы попросту указали бы на дверь, за которой уже ждали удачи другие безработные. И знаете, Андрей, там на этих предприятиях я почти не встречал австралийцев. В основном на грязных работах пахали молодые люди, выходцы из стран Юго-Восточной Азии и Индии. Те же, кто родился здесь, не знают проблем с языком и, получив образование, находят места и почище, и подоходнее. Кстати, в США роль «туалетных работников» играют мексиканцы; поэтому американские власти закрывают глаза на нелегальные переходы их границ с Мексикой. А работая в медицине, я убедился, что австралийцы искусственно создают для себя бюрократические места, где можно получать приличную зарплату. Например, есть такое учреждение, называемое «Medical Board», которое ежегодно проводит перерегистрацию каждого медицинского работника. И за это последнему надо платить немалые деньги. За минутное дело - несколько сотен долларов, которыми и кормятся бюрократы этого департамента. И таких контор «Рога и копыта» сколько хотите. Другое неприятное открытие было то, что здесь в здравоохранении на первом месте не интересы больного, а финансовые соображения. Конечно, та забота, которой окружены пациенты здесь, нашим там больным и не снилась, но есть здесь и такое, что возмущает и больных, и медиков. Например, то, что врачей, имеющих опыт, увольняют, несмотря на нехватку кадров, а на их место берут совершенно неопытных новичков, оправдывая эту процедуру тем, что все должны проходить практику. На самом же деле ларчик открывается просто. Начинающему врачу платят за тот же объём работы в несколько раз меньше, чем имеющему стаж работы. Качество работы, и как это отражается на больном, не так важно. Опять же рядовыми врачами в общественных госпиталях работают иммигранты, причём большинство - из Индии. Врачи британского происхождения большей частью занимают руководящие посты или занимаются более выгодной частной практикой. Я много общался с коллегами-медиками, выходцами из стран - бывших английских колоний, и они были единодушны в том, что стремление к власти у англичан в крови. Они обожают себя чувствовать боссами, сахибами и прочими шишками. Так что, получается не совсем по марксистски. Кроме классовых противоречий, здесь и национальный фактор.
- В Австралии тоже чувствуется этот пресловутый «национальный фактор»?
- Австралийцы - очень тёплый и приветливый народ, и общаться с ними - одно удовольствие. Но даже в друзьях этот комплекс превосходства нет-нет, да проскальзывает. Я тут подружился с молодым человеком, очень благожелательно настроенным к России, и имел неосторожность критически высказаться об одном необычном для нас законе. Здесь суд может вынести постановление одному из супругов не приближаться к месту жительства другого супруга в радиусе 100 метров, если первый признан виновным в каких-либо нарушениях норм поведения по отношению к членам семьи. Пожаловаться могут жена на мужа или наоборот. Могут и дети пожаловаться на родителей, и там - другие меры пресечения. Мой приятель отреагировал на моё скептическое отношение к закону словами: «Раз мы пускаем к себе эмигрантов, то мы должны и выслушивать их критику». Этакий вариант «снисходительной» демократии.
- Книга австралийских рассказов очень интересна, жаль, что издана маленьким тиражом. Кстати, как издаются русские писатели на чужом континенте?
- Спасибо за отзыв, Андрей. Это был пробный камень, поэтому тираж скромненький. В Австралии довольно много периодических изданий на русском языке. Перечислю только те, где сам публиковался: в Мельбурне - журналы «Менора» и «Вестник», в Сиднее - журнал «Австралиада» и газета «Единение», в Брисбене - журнал «Жемчужина»... Проводятся время от времени литературные конкурсы среди писателей и поэтов, пишущих на русском языке, созданы литературные общества. Я, как переехал в Перт, несколько отошёл от «живого» участия в этих мероприятиях и переключился на интернет, но раньше, живя в Мельбурне, был довольно активным общественником. Но вот беда, контингент и писателей, и любителей русской словесности неуклонно стареет, а молодёжь отходит и от русского языка, и, соответственно, от русской культуры. Это - драма.
- Итак, жизнь в Австралии действительно удивительная. И все же - не мучит ли ностальгия?
- Вы сами того не подозревая, задели больное место. Мы уже здесь 15-й год и уже та прошлая жизнь как-то сглаживается в памяти. Нет, пожалуй, не всё сглаживается, точнее было бы сказать, что с воспоминаниями происходит какая-то метаморфоза: плохое уходит на второй план и воспринимается как нечто нереальное, а хорошее - наоборот, всплывает ярче и переживается острее. К прошлым проблемам, например, таким, как мясо достать, картошку сохранить зимой, как дочку одеть, чтобы перед людьми не стыдно было, да и свой срам прикрыть и т.д. относишься уже с улыбкой. Но, когда получаешь вести от старых друзей, видишь на сайте виды дорогих сердцу мест и, вообще, что-нибудь из прошлой жизни, на глаза наворачиваются слёзы. Мы здесь обустроились, живём - не сравнить с прошлым: мирно, сытно, а главное, вежливо. Здесь нет у людей озлобленности, грубость и хамство, если очень редко и встречается, то поражает как что-то неестественное... Короче, и жизнь хороша, и жить хорошо. А ностальгия гложет. Особенно супругу. У женщин, вообще, природа такая, что они труднее переносят перемены, чем мужчины.
http://rian.com.ua/culture_society/20100621/78430338.html