- Я бы стоял в очереди.
- Пожалуйста. Я тебе не запрещу это делать, и стоять в очереди и покупать их. И просить не буду, чтоб ты меня и Олега угостил ими.
- А он и не угостит, - шепнул маме Алька, наклонившись, как жираф. Он был настолько высок, что подпирал бы потолок, если бы у нас были такие же троллейбусы, как в Польше.
- Да мне и не надо. Главное, чтоб он сам наелся апельсинов в Москве. Только их сейчас днём с огнём не найдёшь. Мы с Олегом покупаем яблоки, груши, сливы на дальнем рынке, где они дешевле. Будет Петя кушать наши, русские фрукты?
- Если дадите, он всё съест.
Пётр слушал или не слушал разговор брата с Белкой, но снова вдруг выдал свои сокровенные мысли: - Когда мы сойдём с троллейбуса, посмотрите, как будут смотреть на мою рубашку. У вас, в Москве нет таких рубашек.
- У нас, в Москве, - наклонился я к нему, - есть гораздо красивей поделки. Не нашлёпано одноцветно, как у тебя, через трафарет, а сделано более художественно. И зовётся это не рубашка, а футболка.
- Футболка, - согласился Пётр. – А что такое трафарет?
- Трафарет, это картинка с вырезанным рисунком, через который на белую, жёлтую или голубую майку нашлёпывают мрачной краской, как у тебя, голову профессора Доуэля.
- Какого профессора? – обиделся Петька. – Это есть музыкант, только я забыл, как его зовут. А что это за профессор Доуэль? – ему всё же удалось правильно выговорить фамилию.
- У нас есть дома книга об этом профессоре, - сказал я. – Но поскольку ты читать на русском языке не можешь, хоть и учился в русской начальной школе…
- Три года, - вспомнил Петька, - но только говорить научился, но не писать, не читать не могу. Это очень трудно – всё равно, что тебе на английском языке.
Хотел я сказать, что и читаю и пишу на английском языке, даже могу поговорить с иностранцами на нём. Однажды водил немного одну англичанку по Москве, которая заблудилась. Но вспомнил, что Петька небольшого ума, и не стоит хвалиться этим.
- Так вот, у нас есть книга, - продолжал я, - и в ней рисунки. Придём домой, я покажу вам.
- Петька, - заметил с досадой Алик. – У нас есть тоже такая книга на польском языке. Ты не читал, потому не знаешь, кто этот профессор. Но уже будет сейчас остановка Пушкинская. Мы сходим или дальше поедем?
- Ну, молодец, Алька, - сказала Белка, чуть не пожимая ему руку. – Помнишь, где нам сойти.
Мы быстро высадились на остановке, пассажиры, наверно, проводили нашу группу с ухмылками. Думаю, им было непонятно, что городил маленький поляк, похожий на евнуха? То жаловался, что его не пустят в Москву, когда будет Олимпиада в 1980 году. То жалел, что в Москве дешёвые апельсины, обещая стоять за ними в очереди. А как расхвастался своей уродливой майкой.
Всё бы ничего, если бы нам с мамой не идти рядом с ним и его умным братом по нашим кривым, а потому занятным переулкам. И могут встретиться знакомые нам люди – не мне, так маме. И они тоже недоумённо станут осматривать наших польских гостей. Все помнили ещё юмористов Тарапуньку и Штепселя. Большой и маленький на сцене выдавали такие юморески, что зрители покатывались со смеху. Умные, талантливые юморески. И Алька мог сойти за высокого Тарапуньку. И ума бы у него хватило веселить людей. Но маленький – ниже мамы на 12 сантиметров Петька был точно похож на евнуха – вот не зря мы съездили в Крым и бродили по Бахчисараю.
Кстати сказать, и обут Петька был как ханские слуги – в домашние серебристые туфли с заострёнными носками. И одел он их на улицу, думая удивить москвичей, как и своей футболкой. В довершении к этому образу должен сказать, что у наших гостей не было чемоданов. Весь их скарб уместился в больших, холщёвых сумках, висевших у них на плечах. Там были вещи, и, думаю, пища, которую не могла не дать детям в дорогу тётя Аня – их мать. Там же звенели бутылки с кока-колой. Отчего Алька и не доверил мне нести свою сумку: - «Я уже приспособился, а ты можешь разбить». И я был доволен, что мне не доверили – хорош бы я был, неся на плече сумку – хотя и модную, как сказал мне Алька, на этот сезон в Польше.
Такую же сумку носила на плече Белка, когда была маленькая, шагая в школу в Литве. Но сумка была маленькая, и в ней умещались книги и тетради. Может быть ещё маленькие бутерброды – если бабушка моя разделяла их дочерям. Но по рассказам мамы, бутерброды выхватывала тётка моя Вера с тем, чтоб самой потом их съесть, лишив младшую сестру обеда. И я расстроился, что эти нелепые сумки на плечах наших гостей напомнили мне, как обижали в детстве маленькую Белку. Она старалась, спасала ещё меньше её сестрёнок (послевоенный выпуск бабушки) от покушений на их жизнь старшей откормленной Геры, да и самой Юлии Петровны, а её лишали еды, чтоб не шла против подлых женщин.
Подумалось, и эти приезжие паны с холщёвыми сумками тоже чем-то могут обидеть мою любимую мать. Такие мысли пришли мне, ещё в троллейбусе, после нелепых высказываний Петра. Этот двадцатилетний малыш, не умеющий учиться, зачем с таким умом приехал в наш любимый город? И только я подумал так, как мама задала вопрос, ещё на улице Горького, дождавшись, когда не было встречных людей и, посмотрев, оглянувшись, не шагает ли за нами кто-то из знакомых. Она сделала этот шпионский жест, понимая, что Петька может ответить, что-нибудь, что люди смогут понять превратно:
- Итак, вы приехали смотреть Москву, - сказала она, едва мы вышли из троллейбуса, - которую не видели десять лет, если я не ошибаюсь…
- Смотреть Москву? – пробурчал тот же Пётр, перетряхивая свою сумку, гремящую бутылками. – А что тут смотреть, если мы всё знаем.
- Не говори так! – воскликнул Алька, поняв, что брат сморозил глупость. – Конечно, Реля Олеговна, мы приехали смотреть Москву, которую не видели так давно. А папа и мама, которые всё же приезжали в Москву изредка, говорили нам, что Москва меняется прямо на глазах. Так?
- Правильно. И сейчас я покажу вам, пока мы не ушли от площади Пушкина, станцию метро, которую построили в прошлом году. А чтоб на станцию метро смотреть, вот так открыто, как она сейчас перед нами нарисовалась, пришлось снести несколько маленьких старых домов, не имеющих большого значение, как архитектурные строения. Зато вон тот дом – красивый и с необычным оформлением фасада, пришлось передвинуть. Его двигали несколько дней. И подростки всех близких школ, сбегали с уроков, чтоб посмотреть, как его двигают.
- Ты ошибаешься, мама, - сказал я, - сбегали, может быть только лентяи, чтоб не учиться. (Я вспомнил, что Вант точно убегал с занятий). – А вообще, мне кажется, что даже малышей сюда приводили, чтоб посмотреть, как двигают этот дом. Но организованно, классами.
- А твоя школа, Олег, далеко отсюда? – спросил Алик.
- Очень близко. Мы живём от площади Пушкина в пятнадцати минутах ходьбы. А школа рядом с нашим домом. Так что мы с друзьями приходили почти каждый день после занятий, чтоб видеть, как двигают это дом и открывается вход в метро. Это было исключительно интересно.
- А в Москве и раньше двигали дома? – всё тот же Алька. – Помните Реля Олеговна, как вы нам рассказывали в детском саду об этом чуде, ещё стихи читали, как дом переехал.
- Ну, как же! Конечно, помню. И даже я водила тебя и Кристину с Юрием Александровичем, чтоб показать эти дома и места, откуда их подвинули.
- Меня почему не взяли с собой? – пробурчал Пётр, посмотрев сердито в сторону брата.
- Тебя не было в тот момент дома. Или ты не захотел – не помню, - ответил Алька, не менее сердито по-польски. И улыбнувшись нам с мамой, перевёл: - Говорю ему, что он не захотел.
Глава 3 - http://www.proza.ru/2016/12/11/1318