RLD
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
Окруженный и почти разгромленный в 451 г. п. Р.Х. в битве на Каталаунских полях на территории Галлии (формально принадлежавшей западной части давно уже дышавшей на ладан Римской «мировой» империи, фактически окончательно разделенной надвое с 395 г., но официально продолжавшей считаться единой) многонациональной армией главнокомандующего всеми войсками Западного Рима Флавия Аэция (прозванного за доблесть «последним римлянином»), грозный царь гуннов с германским именем Аттила (означающим по-готски «Батюшка»), по воле патриция Аэция (не желавшего поголовного истребления гуннов, которых надеялся при случае использовать против своих чересчур усилившихся германских, в первую очередь - вестготских - союзников, обеспечивших римскому военачальнику победу над гуннским полчищами), избежал судьбы Адольфа Гитлера, покончившего с собой и сожженного в кольце вражеского окружения (как намеревался поступить и царь гуннов). Прозванный боявшимися его римлянами «Флагеллум Деи», а германцами - «Годегизель» (оба прозвища означают «Бич Божий») Аттила, сын царя гуннов Мундзука (Мундиуха), также избежал, в отличие от Наполеона I, спасшегося бегством из России зимой 1812 г., печальной необходимости признаваться своему народу в гибели «Великой Армии», поход которой завершился полной катастрофой. Да и войско, которое царь Аттила, благодаря своевременно возведенным лагерным укреплениям, смог спасти от истребления и привести назад в Паннонию (нынешнюю Венгрию), было все еще столь внушительным, что по пути через пол-Галлии и всю Германию никто не осмелился на него напасть. Как бы этого многим ни хотелось…
В отличие от «корсиканского чудовища», Аттиле не пришлось проделать свое зимнее отступление через всю Европу в санях и с закрытым лицом, чтобы никто его – не дай Бог! - не узнал. «Бич Божий» гордо ехал на лихом коне во главе своих все еще грозных войск. Для организованного отхода им был избран наикратчайший путь через Трикассий (нынешний Труа) на Базилею (современный Базель), а оттуда – к Истру, светлоструйному Данубу (современному Дунаю), хорошо известному всем гуннам, чтобы поскорей вернуться в центр своей степной державы.
И все же, много тысяч его лучших воинов пали на Каталаунских полях. Никогда им было больше не увидеть родные кочевья на Тиссе, ставшие, за время жизни двух поколений, новой родиной для гуннов. 60-70 000 гуннов, а также частью союзных, частью же - враждебных гуннам германцев - готов, франков и бургундов, спят под Каталауном (или Дурокаталауном, нынешним Шалоном-сюр-Марн) уже более 1500 лет, упокоившись навечно. Однако именно в этот несомненный факт современники и потомки никак не могли поверить. Так, например, позднегреческий философ Дамаский (458-533) утверждал в жизнеописании святого Исидора, что, «после того, как воины (сраженные в «битве народов» на Каталаунских полях - В.А.) утратили боеспособность и пали, их души еще три дня и три ночи продолжали стойко сражаться, не уступая ни силой рук, ни своим мужеством живым бойцам. Можно было даже видеть и слышать, как образы душ (так в тексте Дамаския - В.А.) нападали друг на друга, с лязгом скрещивая оружие. Говорят, что людям по сей день являются видения бойцов всех времен, не издающих, однако же, ни малейшего звука, хотя и подражающих во всех своих действиях живым ратоборцам».
Дамаский слышал о битве лишь это, не зная даже названия места, в котором она произошла. И все же его описание точно соответствует легендам каталаунских крестьян, согласно которым великая битва (продолжавшаяся, согласно восточно-римскому автору гото-аланского происхождения Иордану, описавшему ее в своей истории происхождения и деяний готов, именуемой сокращенно «Гетика», лишь один день, так, как того желал Аттила), это сражение между павшими на холме Пьемон, между мертвецами обеих противоборствующих сторон, якобы продолжается в небесах по сей день. При этом они не кричат, как живые бойцы. Нет, в небе слышатся лишь обрывки предсмертных стонов, неясный шум, как от ветра, невнятное бормотание…
Кстати говоря, «бормотать» по-немецки - «мурмельн» (murmeln), по-английски – «мармер» (murmur), по-голландски – «мурмелен» (murmelen), по-датски – «мумбле» (mumble), по-шведски – «мумлар» (mumlar), на других германских языках – аналогично. Любопытно, что близ расположенного недалеко от «поля побоища Аттилы Мундзуковича» шампанского города Мурмелон-ле-Гран («Большой Мурмелон») в годы Первой мировой дрались с немцами за французскую провинцию Шампань бригады Русского экспедиционного корпуса, чей подвиг восславил в одной из своих замечательных песен наш современный бард Виктор Леонидов. В раннесредневековую, франкскую эпоху Мурмелон назывался, судя по сохранившимся документам, «Мурмерей» (лат. Murmereium) или «Мyрмерон магн» (Murmeronum magnum), т.е. «Мурмерон Великий» или «Большой Мурмерон». Не содержится ли в этом названии воспоминание о «бормотании» воинов-призраков в небе над кровавыми Каталаунскими полями? Воспоминание, сохранившееся в коллективной памяти потомков сражавшихся на них древних германцев… Мы ведь помним, что готы и гепиды пришли с территории нынешней Швеции, бургунды – с территории нынешней Дании и т.д.?
Образ вечно сражающихся над землей мертвых воинов, павших на этой земле, напоминающий «Дикую Охоту» бога мертвецов и колдунов Одина-Вотана-Водена, вошел в германские народные верования. Не будем забывать, что в V в. район Каталауна де-факто был германским (хотя де-юре все еще считался римским). Романский элемент был тогда выражен там довольно слабо. Впрочем, во всем Античном мире, как и у возникших на его развалинах романских наций и народностей, было широко распространено представление, что мертвецы продолжают после смерти предаваться своему последнему прижизненному занятию. Соответственно, и павшие воины продолжают биться друг с другом над полями былых битв. Поэтому со столь многими полями сражений связаны соответствующие легенды. Но вера в небесную схватку душ убитых воинов, связанная с битвой на Каталаунских полях, заняла совершенно особое место в германском героическом, и в первую очередь – в нордическом (скандинавском) эддическом эпосе. Согласно которому павшие воины возносятся избирающими их для загробной жизни божественными девами-воительницами (валькириями) в небесные палаты бога Одина – Вал(ь)галлу или Вальяскальв («Чертог избранных»). Там они дни напролет продолжают сражаться друг с другом (как когда-то бились в своей земной жизни). А вечерами, перебив друг друга, снова оживают и пируют ночи напролет – до утра следующей небесной битвы. И так продолжается до последнего сражения с силами Мирового Зла в час Гибели (Сумерек) Богов – Рагнарёк, знаменующей собой конец света и уничтожение всего живого.
«Такой битвы народов больше не бывало до самого Нового Времени, и потому вполне понятно, что она надолго сохранилась в памяти, со временем приобретая легендарные черты. Масштабы и значение той битвы были воистину непревзойденными, однако лишь благодаря им одним она не смогла бы стать предметом героического эпоса. Требовалось еще что-то, придающее ей человеческое и трагическое содержание. Это была не просто битва народов, но братоубийственная битва готов («гуннских» остготов – В.А) против готов («римских» вестготов – В.А.). Таково ее трагическое значение; но ее символом, делающим ее предметом поэтического творчества, и ее кульминацией стала личная судьба тех, кто возглавлял народ (готов – В.А.): царь вестготов гибнет, пораженный остготской стрелой, причем Теодорих принимает смерть не от кого-то из безымянной массы, нет, его противник – тоже княжеской крови, ибо Андагис, метнувший стрелу (а не копье, и не дротик – В.А.), также – отпрыск готского царского рода Амалов» (Вольфф).
Конечно, этот типично германский трагизм ситуации (Гильдебранд против Гадубранда и т.д.) мало волновал (если вообще волновал) Аттилу и Аэция. Тем более, что стрела, дротик или копье запросто могли сразить и одного из них (или даже их обоих). Во всяком случае, о гуннском повелителе Аттиле сообщают, что он дрался в первых рядах своих воинов, подвергаясь с ними одинаковой (если не большей) опасности. Причем один раз едва не был пленен неприятелем. Однако в одном отношении Аэций все-таки просчитался. Возможно, Аттила и был разбит, но не утратил свойственного ему мужества. Ни в ходе битвы, ни во время отступления. Напротив! «Бич Божий» убедился на собственном опыте в возможности провести большое войско через всю Европу и вернуться восвояси, сохранив хотя бы его часть (как, видимо, и часть добычи). Не утративший своей обычной предприимчивости, гуннский царь решил повторить попытку. Аттила вернулся в родные кочевья лишь для того, чтобы собрать новое воинство. Кстати, далеко не все античные хронисты пишут о его возвращении в Паннонию. Согласно некоторым источникам, царь гуннов, сразу же после Каталауна, выступил походом на западно-римскую Италию, прямо из Галлии (нынешней Франции).
«Аттила был выбит из Галлии; его следующим ударом – к ужасу Аэция – стало нападение на Италию» (Уоллес-Хедрилл).
Конечно, потерпевший поражение Наполеон I тоже, сразу после возвращения из России, приступил к самому жесточайшему рекрутскому набору из когда-либо пережитых Францией. Ведь корсиканец опасался, что враждебные ему русские, пруссаки, австрияки, шведы, за которыми стояла Англия, воспользуются моментом и ударят первыми. Аттиле же не приходилось опасаться нападения западных или восточных римлян. Даже воинственный восточно-римский, «новоримский» император Маркиан не начал бы войну с «Бичом Божьим» первым, а военному предводителю западных римлян Флавию Аэцию стоило огромных усилий даже наскрести пару-другую легионов, чтобы было с кем встретить гуннов под Каталауном.
Нет-нет, Аттила собирал новое войско, чтобы с ним напасть на римлян снова. Он был не сломлен, воинственно настроен, жаден до новой добычи. Теперь его целью была Италия. «Бич Божий» был намерен добить римского зверя в его логове…
Состоявший на службе папы римского Льва I Великого в качестве секретаря, церковный историк Проспер Аквитанский по прозвищу Тирон, которому уже сровнялось 60, довольно отрицательно оценивал в своей «Хронике» действия Аэция в 452 г. против Аттилы, напавшего на западно-римскую северную Италию с востока:
«Аттила, восполнив людские потери, которые он понес в Галлии, решает через Паннонии вторгнуться в Италию; при том, что наш дукс (полководец - В.А.) Аэций, полагаясь на опыт прежней войны (с гуннами – в Галлии, годом ранее – В.А.), никак не приготовился [к подобному вторжению] и в результате не воспользовался заслонами в (Юлийских – В.А.) Альпах, которыми можно было бы остановить врагов, полагая единственной возможностью спасения только, если вместе с императором (Западного Рима Валентинианом III - В.А.) покинуть Италию» («Хроника Проспера Аквитанского»).
Во-первых, читая эти строки Проспера, трудно поверить, что всего годом ранее под Каталауном одержал победу не Аттила, а Аэций. Во-вторых, Проспер Тирон, предполагая, что низкие Юлийские Альпы были способны удержать Аттилу, очень заблуждался. Войску, собранному «Бичом Божьим» в среднем течении Данубия, вовсе не нужно было переходить через главный горный гребень Альп, чтобы вторгнуться в Северную Италию.
«Однако стыд подавил страх, поскольку считалось, что подобное [бегство] полно бесчестья и опасности; [с другой стороны] верили, что вражеская свирепость и ненасытность удовлетворится [только] в случае тяжелейшего потрясения всех знатных провинций, [поэтому] среди всех решений принцепса («первого» - один из титулов римского императора - В.А.), сената и народа ничего не казалось более спасительным, чем, чтобы через послов добиваться мира с кровожаднейшим короле (гуннским царем - В.А.)м. И принял на себя это дело вместе с мужем консульского [достоинства] Авиеном и мужем префекторского [достоинства] (префектом, т.е. градоначальником, Первого, италийского, Рима на Тибре, куда при опекаемом патрицием Аэцием августом Валентиниане III была официально временно возвращена резиденция императоров римского Запада, при сохранении Равенны в качестве последнего убежища на крайний случай – В.А.) Тригецием святейший папа Лев, полагаясь на помощь Бога, который, как известно, всегда помогает в делах благочестивых [людей]. И ничего другого не последовало, нежели то, что предчувствовала вера. Ведь, когда всё посольство было по достоинству принято, король (царь Аттила – В.А.) настолько обрадовался присутствию [в нём] главнейшего церковнослужителя, что и войну постановил прекратить, и, мир пообещав, ушел за Данубий» (Проспер).
Описанные Тироном события весьма примечательны и полностью соответствуют содержанию христианских легенд о святых северной Галлии. Папский хронист как бы продолжает уже сложившуюся к его времени устойчивую традицию. Римляне больше не пользовались у «народов» - «гентес» («варваров», «язычников») непререкаемым авторитетом. Ибо утратили свое былое военное превосходство над последними, бывшее основой величия и могущества Римской «мировой» империи. Но на смену их утраченной военной силе пришла сила новая. Похоже, впечатлявшая суеверного и верящего в чудеса Аттилу гораздо больше измельчавших и утративших свой боевой задор и выучку некогда грозных римских легионов. Этой новой силой была римская христианская церковь (в то время - православная).
Гуннам необычные с виду римляне в диковинных длинных одеяниях вместо боевых доспехов, шедшие им навстречу без оружия, размахивая источающими благовонные курения странными сосудами, представлялись магами, кудесниками, колдунами. Могущество римских кудесников Атттила уже испытал на себе. Говорили, что от наведенной ими порчи умер совсем молодым взявший западный, Ветхий, Рим на Тибре в 410 г. царь вестготов (и, по совместительству - восточно-римский полководец) Аларих из рода Балтиев (Балтов), герой юности сына Мундзука (ставшего свидетелем падения «Вечного града» на Тибре, живя там у западных римлян в заложниках). Веру Аттилы в присущие римским церковнослужителям сверхъестественные (если гунны, конечно, проводили четкое различие между естественным и сверхъестественным) силы подтверждает несомненный исторический факт. «Бич Божий», взяв в заложники римского епископа Лупа Трикассийского, не отпускал его, отступая из Галлии, до тех пор, пока гунны не переправились обратно через Рен (нынешний Рейн). Луп пробыл в обществе гуннского царя так долго, что трикассийские христиане уже отчаялись дождаться возвращения своего мудрого пастыря. Видимо, они не верили, что кто-то из «нормальных людей» может вернуться живым из гуннского плена (своего рода «потустороннего мира» - нашествие «Бича Божьего» оживило в душах римских подданных прежний суеверный страх в отношении гуннов), не оказав гуннским «видимым бесам» никаких услуг. Опасаясь, что с епископом «что-то нечисто», верная паства на всякий случай отправила будущего святого Лупа, вернувшегося от гуннов в родной город, на два года в изгнание…
Сцена встречи папы римского Льва I с Аттилой была запечатлена множеством живописцев и ваятелей. Ведь она символизировала встречу не просто двух людей, но двух миров. Настолько же разных, как, скажем, миры испанского конкистадора Эрнандо Кортеса и ацтекского вождя Монтесумы (чья встреча состоялась почти тысячелетием позднее). Некоторые художники изображали эту «встречу на высшем уровне» (или, говоря «по-новорусски», «саммит»), вопреки историческим фактам, на фоне реки Тибра или даже римского Замка Святого Ангела (бывшего мавзолея императора-язычника Элия Адриана). В действительности римский епископ (первым, вслед за римским императором, присвоивший себе изначально языческое, первосвященническое звание Великого понтифика) Лев I выехал навстречу Аттиле заранее. Как только тот вторгся в северную Италию, предав ее своим «кентаврам» на поток и разграбление. Считается, что «Бич Божий» принял папу Льва на речке Минции, ныне - Минчо (впадавшей тогда в Адриатическое море близ города Адрии), между озером Бенак (ныне - Гарда) и рекой Пад (ныне - По), неподалеку от Мантуи, родного города Вергилия, автора «Энеиды» (также взятого к этому времени Аттилой). Эта область была уже в руках у гуннов, успевших захватить и Медиолан (современный Милан недавнюю официальную столицу западной части Римской империи). Дальнейшее продвижение Аттилы на юг привело бы его с равнины на пересеченную и гористую местность, в которой гуннской коннице было бы сложно маневрировать. К тому же Аттила, вероятно, уже получил к моменту встречи с папой Львом известия о вторжении восточно-римского василевса (так в восточной половине Римской империи именовали по-гречески императора) Маркиана в «мягкое подбрюшье» гуннской Паннонии. Возможно, папские уговоры и увещания способствовали перемене настроения и планов «Бича Божьего». Однако они никак не могли быть главной причиной ухода войска царя гуннов из Италии. Кстати говоря, немало христианских, а не языческих, императоров и королей, вроде бы, испытывавших гораздо большее уважение к папам римским «в силу своей должности», в последующие века нещадно грабили и жгли Италию, включая Ветхий Рим на Тибре, не обращая ни малейшего внимания на папские угрозы и мольбы. Право, трудно, заподозрить гуннского «степного дикаря» в большем благочестии, чем все эти добрые христиане и помазанники Божьи…
В Википедии по этому поводу сказано: «Пожертвовав территорией страны к северу от реки По, Аэций не допустил прорыва гуннов вглубь Апеннинского полуострова. Византийские (восточно-римские – В.А.) войска пришли на помощь Риму, и гунны, на которых также свалилась (видимо, автор статьи в Википедии хотел написать «обрушилась» - В.А.) эпидемия чумы, покинули Италию».
А в книге Отто Й. Менхен-Хельфена «История и культура гуннов» сказано: «В 452 г. Аттила вторгся в Италию, но ГОЛОД И БОЛЕЗНИ (выделено нами – В.А.) заставили его уйти, ограничившись разграблением городов в долине По (Пад – В.А.)».
Итак, поход грозного гуннского царя в северную Италию был, хотя и успешным, но ограниченным по времени и задачам. О нем нам почти ничего не известно. Упомянем только два его отдельных эпизода. Один – потому что он характеризует Аттилу, другой – потому что он связан с возникновением итальянской островной республики Венеции.
Первый эпизод (собственно говоря, исторический анекдот) сохранился для потомков в необычном, но достоверном источнике. В составленном в Восточном Риме (т.е. Константинополе-Царьграде на Босфоре) после 970 г. сборнике «Суда» («Свида») - крупнейшем греческом энциклопедическом словаре, содержащем толкование более чем 30 000 слов преимущественно греко-античного происхождения. Во время пребывания Аттилы в многолюдном городе Медиолане - произошло событие, объясняющее природу устремлений царя гуннов. Аттила увидел во дворце картину, изображающую обоих римских императоров (западного и восточного) на золотых престолах (вариант: на одном престоле - видимо, двойном, как у многих соправителей; в московской Оружейной палате до сих пор сохранился такой двойной трон царей Петра и Иоанна Алексеевичей, правда, не золотой, а серебряный). У ног изображенных на картине императоров римского Запада и римского Востока лежал мертвый человек, которого Аттила принял за своего соплеменника. В другом варианте: на картине были изображены императоры Запада и Востока с сидящими у их ног, скрючившись, скифами, т.е. гуннами (так римляне традиционно изображали побежденных ими варваров на своих монетах, барельефах и медалях. Аттила приказал изобразить сидящим на золотом престоле себя, а у его подножия - восточного и западного римских императоров,однако же не мертвых, а трусливо высыпающих к его ногам золото из мешков. По мнению восточно-римского ученого Х в., записавшего этот рассказ, Аттила добивался не уничтожения Римской империи, а ее подчинения державе гуннов.
Это, уважаемый читатель, такой же исторический анекдот, как и истории о Гордиевом узле, разрубленном якобы Александром Македонским. Или история о Клеопатре Египетской, тайно доставленной в Александрию к римскому полководцу Юлию Цезарю завернутой в ковер. В странах Средиземноморья издавна любили всякие занятные истории, и, поскольку они запоминаются лучше, чем трактаты о сложных военно-политических взаимосвязях между событиями мирового значения, именно эти анекдоты остаются в памяти, а более важные вещи забываются.
Фактам пребывания Аттилы в Медиолане поверил даже маститый немецкий историк-античник Франц Альтгейм. А его коллега Гомейер сочла необходимым особо подчеркнуть отсутствие каких-либо оснований сомневаться в их достоверности. Герман Шрайбер, однако, в ней все-таки сомневается. Его смущают фигурирующие в истории два золотых престола римских императоров, на которые Аттила никак не мог бы сесть ни в прямом, ни в переносном смысле слова, что и было доказано самой историей. Скорей всего, царь гуннов в ярости набросился на разозлившую его картину, изрубил ее в куски и приказал нарисовать новую. С одним престолом, предназначенным лишь для него, единственного в мире, гуннского царя, и с римскими императорами, подносящими ему золото в качестве дани.
Многие (например, Альтгейм, однако же не он один) пишут, что «Аттила приказал перерисовать картину». Но вряд ли гуннский царь, неистовый воитель, так благоговел перед чужим произведением искусства и был столь терпелив, чтобы дожидаться, пока неугодную ему картину перерисуют. Или, может быть, чтобы даже позировать! До того ли ему было? Да и вообще, многое в истории пребывания Аттилы в Северной Италии представляется сомнительным. Например, утверждение, что города Тицин (ныне Павия) и Медиолан, захваченные гуннами, не были ими ни разрушены, ни даже разграблены. Нельзя, конечно, исключить, что гунны могли по тем или иным причинам щадить те или иные небольшие города. Как, например, Дурокаталаун, и, может быть, Трикассий. Однако, когда речь идет о столь крупных, полных всякого добра, богатых городах как Медиолан, здоровый скептицизм не помешает. Тем более, что и античные историки, как бы часто они не списывали сведения друг у друга, в данном вопросе расходятся. Павел Диакон утверждает, что «Бич Божий» пощадил все города Италии южнее Пада, Иордан же пишет, после сообщения о захвате гуннами Аквиле(й)и (которую «кентавры» буквально сравняли с землей):
«Еще более дерзкие после этого и все еще не пресыщенные кровью римлян, гунны вакхически неистовствуют по остальным венетским городам. Опустошают они также Медиолан, главный город Лигурии, некогда столицу (Западной Римской империи - В.А.); равным образом разметывают Тицин, истребляя с яростью и близлежащие окрестности, наконец, разрушают чуть ли не всю Италию» («Гетика»).
Хоть Иордан и допустил ошибку, утверждая, что поход в северную Италию Аттила совершил сразу после ухода гуннов из Галлии, это не значит, что он ошибся и в описании подробностей вторжения. Да и что значит одна ошибка в саге о гуннском народе, о котором мы, вероятно, никогда не узнаем всего, что нам так хотелось бы узнать…
Отто-Й. Менхен-Хельфен нашел в сборнике Миня «Патрология Латина» текст анонимного послания. В нем, в частности, повествуется о бегстве жителей Медиолана от гуннов. По мнению анонима, «Всемогущему Богу было угодно предать град и наши жилища в руки врага. То, что нам всегда казалось нашей собственностью, теперь было в руках разбойников или погибло в пламени, под мечом… Мы, однако, не хотим оплакивать, прежде всего, погибшие дома». При этом сгорела базилика святого Амвросия, погибло множество монахов и священников. В послании говорится о немногих спасшихся из числа духовенства и мирян. Если они и выжили, то не потому, что гунны пощадили их. А потому, что медиоланцы бежали быстрее, чем гунны, преследовавшие их. Ибо гуннам приходилось тащить с собой огромную добычу.
И, тем не менее, несмотря на достоверно засвидетельствованные разгром и зверства, учиненные гуннами в римских городах, расположенных в долине Пада, главным событием похода «Бича Божьего» в западно-римскую Италию была осада и взятие Аквиле(й)и. Этот большой торговый город на северном побережье Адриатического моря (именуемого римлянами Верхним) был местом пребывания собственного православного патриарха (со временем титул и должность патриарха Аквилейского перешла к римским папам). Аквиле(й)я играла немаловажную роль в христианизации областей городов Форум Юлии (Фриуль), Карнунт (на территории современной австрийской области Каринтия) и всех римских земель вплоть до Дануба. Она была не просто крупным городом, но одним из центров западной части Римской «мировой» империи (хотя и не ее столицей). Не удивительно, что вся Италия, вся западная (да и восточная) часть двуединой монархии римлян содрогнулась, когда гунны подвели к стенам «царицы Адриатики» тяжелые осадные орудия, готовясь к штурму Аквилеи.
Может возникнуть вопрос: стоило ли Аттиле тратить время на осаду крепостей, когда перед ним, можно сказать, лежал открытым путь на Первый Рим?
Попробуем найти ответ на наш вопрос у Иордана: «Но когда возникло у Аттилы намерение идти на Рим, то приближенные его, как передает историк Приск, отвлекли его от этого, однако не потому, что (гунны - В.А.) заботились о городе, коего были врагами, но потому что имели перед глазами пример Алариха, некогда короля (царя - В.А.) везеготов, и боялись за судьбу своего короля (царя - В.А.), ибо тот после взятия Рима (на Тибре - В.А.) жил недолго и вскоре удалился от дел человеческих».
Можно не сомневаться в том, что древние историки (по крайней мере, начиная с Геродота) часто упрощают ход и взаимосвязи событий. Стремясь, прежде всего, к занимательности и назидательности повествования и потому столь часто и охотно вставляя в него исторические анекдоты и притчи. Однако зерно истины в рассказе Иордана о решающем (невообразимом, с точки зрения современных представлений о ведении войны) факторе, повлиявшем на решение Аттилы, несомненно, есть. Или же – после всего, что нам известно об истории Валленштейна, о неконтролируемых порывах Карла XII, Наполеона, Гитлера и прочих – было бы правильнее счесть колебания Аттилы вполне естественными? Ведь всякий главнокомандующий может либо прислушиваться к советам своих подчиненных – либо колебаться, не решаясь их принять. Не подлежит сомнению только одно: главнокомандующий армией римского Запада Флавий Аэций не выставил заслонов в горных проходах Юлийских Альп. Вероятно, он боялся лишиться направленных туда войск, без которых ему некем было бы оборонять Ветхий Рим и Равенну (последнюю – в первую очередь, ибо, со времен основателя Второго Рима на Босфоре Константина Великого считалось, что «Рим там, где пребывает император»). Следовательно, препятствием Аттиле служили только крепости западных римлян. К осаде первой и сильнейшей из них на своем пути – Аквилеи – он и приступил:
«Первым его нападением была осада Аквилейи, главного города провинции Венетии; город этот расположен на остром мысу, или языкообразном выступе, Адриатического залива; с востока стену его лижет [водами своими] река Натисса (ныне - Натизоне - В.А.), текущая с горы Пикцис» - сообщает нам Иордан. «После долгой и усиленной осады Аттила почти ничего не смог там сделать; внутри города сопротивлялись ему сильнейшие римские воины, а его собственное войско уже роптало и стремилось уйти. Однажды Аттила, проходя возле стен, раздумывал, распустить ли лагерь или же еще задержаться; вдруг он обратил внимание, что белоснежные птицы, а именно аисты, которые устраивают гнезда на верхушках домов, тащат птенцов из города и, вопреки своим привычкам, уносят их куда-то за поля. А так как был он очень проницателен и пытлив, то и представил своим следующее соображение: "Посмотрите, - сказал он, - на этих птиц: предвидя будущее, они покидают город, которому грозит гибель; они бегут с укреплений, которые падут, так как опасность нависла над ними. Это не пустая примета, нельзя счесть ее неверной; в предчувствии событий, в страхе перед грядущим меняют они свои привычки". Этим снова воспламенил он души своих на завоевание Аквилейи.» («Гетика»).
После этого этологического экскурса Аттила принялся усердно претворять в жизнь истинное предсказание путем строительства осадных машин - по мнению многих историков, силами римских пленных или перебежчиков. Но, собственно, почему обязательно пленных или перебежчиков? Гуннам, несомненно, приходилось осаждать иранские города. При осаде Наисса (нынешнего Нища в Сербии), и Азима у них имелась прекрасная возможность набраться опыта в полиоркетике и применить его на практике. К примеру, при осаде города Аврелиана (ныне - Орлеана). Откуда этот скепсис в отношении гуннских воинов, десятилетиями воевавших плечом к плечу с римлянами и галлами под командованием римских военачальников? Возможно, гуннам и пришлось столкнуться при осаде Аквилеи с трудностями. Но последние были, скорее, связаны со сложностью замкнуть в кольце окружения «царицу Адриатики», расположенную на полуострове. Аналогичные сложности, как минимум, однажды спасли от взятия гуннами Царьград-Константинополь.
Итак, по Иордану: «Построив осадные (стенобитные – В.А.) машины и применяя всякого рода метательные орудия, они (гунны – В.А.) немедля врываются в город, грабят, делят добычу, разоряют все с такой жестокостью, что, как кажется, не оставляют от города никаких следов». («Гетика»).
Так было, если верить Иордану. В действительности же, вероятно, кое-какие «следы» от Аквилеи все-таки остались. Иначе с ней не пришлось бы так долго возиться очередным захватчикам Италии– германцам-лангобардам. Которые, взяв, наконец, «царицу Адриатики», вели себя ничуть не лучше гуннов. Однако гунны, вероятно, не имели кораблей. И потому большей части аквилейцев удалось спастись из города на лодках по волнам Адриатического моря. Чтобы укрыться в мелководных лагунах на его северном побережье. Окруженных болотами и столь густыми зарослями камышей, что в них могло найти убежище больше людей, чем насчитывалось в Аквилее и других захваченных Аттилой городах.
Так, по легенде, было положено начало будущей Венеции, новой «царице Адриатики», сменившей в этом качестве древнюю Аквилею. Мы говорим – «по легенде»… Но почему бы жителям городов, которым угрожали гунны, в самом деле не попытаться спастись таким образом? Ведь они прекрасно знали, чего им ждать от гуннов. К тому же, адриатические острова и лагуны давали не только большую безопасность, но и лучшую возможность прокормиться, чем горы или леса. Оттуда, в случае чего, было легче бежать от преследователей еще дальше. К тому же известно, что на многих лагунных островах уже жили люди – в основном, венетские рыбаки. В-общем, многое говорит в пользу достоверности легенды об основании островного города Венеции беженцами из Аквилеи. Естественно, в легенде этот процесс выглядит крайне упрощенно. Так, в изданной в 1663 г. венецианским историком Франческо Сансовино исторической хронике, озаглавленной «Город благороднейший и единственный в своем роде» (ит. Citta noblissima et singolare), происхождение названия «Венеция» («Венетия») объясняется следующим образом. Когда к жившим на островах рыбакам стало приплывать с материка все больше людей, бежавших при приближении войск гуннского царя Аттилы, рыбаки, при виде их, говорили (на «народной», вульгарной, латыни, давно вытеснившей венетский язык – В.А.): «Вени этиам» («Вени эциам»), т.е. «(вот) еще (люди) пришли» (прибыли – В.А.)!». Данная версия, конечно же, не исторична. Ибо народность венетов на севере Италии была известна задолго до Аттилы, еще со времен взятия галлами Рима на Тибре в 390 г. до Р.Х. и диктатора Марка Фурия Камилла, получившего за изгнание галлов (с помощью венетов) титул «второго основателя Рима». Были, кстати, и другие, не италийские, венеты, упоминаемые Иорданом в «Гетике»,в связи с антами и склавенами, как противники готов, разбитые царем последних Винитарием (т.е. «победителем венетов») из рода Амалов. Да и еще какие-то венеты-мореходы в Северной Европе, но мы сейчас не будем на них отвлекаться.
«В V веке по Европе прошли гунны. Их предводитель Аттила завоевал всю верхнюю Италию по реке По. Ужас был так велик, что рассказывали, будто птицы, спасая своих птенцов, уносили их в клювах к морю, в морские соленые болота (…) Люди бежали от гуннов на острова за лагунами. Здесь приняли беглецов венеты. Гунны не завоевали островов» (В.Б. Шкловский).
Именно венетами была когда-то основана и Равенна, ставшая со временем фактической столицей западной части Римской империи. Про венетский город Равенну античный географ Страбон писал: «Равенна – город среди болот, построенный из дерева. Там сообщаются посредством мостов и лодок». Совсем как в будущей Венеции. Но довольно об этом…
Судя по всему, гунны Аттилы продвигались по северной Италии не фронтально, а по отдельным направлениям (как годом раньше – в Галлии). Именно так действовали во все времена банды мародеров и провиантские команды, высылаемые вперед с целью реквизиции. Крупные города вокруг разрушенного гуннами Медиолана стояли пустые и заброшенные. Гунны пожрали все, как саранча. Не было ни провианта для людского, ни фуража - для конского состава армии. Съев весь бесхозный скот, овес, солому, сено, гуннские «кентавры» стали мучиться бескормицей. Колодцы и фонтаны были завалены трупами. Вода в них оказалась непригодной для питья. Вода в реках и ручьях была немногим лучше, в силу сходных причин. Первым последствием этого стал прохвативший все войско повальный понос, ослабивший «видимых бесов». Вторым – дизентерия и иные кишечные инфекции. Болотистый бассейн Пада также нисколько не способствовал укреплению здоровья гуннских воинов. Хотя к концу 452 г. летняя жара уже спала, среди гуннов начало распространяться очередное «моровое поветрие» (многие эпидемические заболевания тогда собирательно именовали «чумой», по-латыни - «пестиленцией»), к чему они оказались не готовы.
В подобных обстоятельствах и речи не могло быть о завоевании гуннами Ветхого Рима на Тибре. К тому же «новоримский» император Маркиан бряцал оружием все громче, угрожая гуннам с римского Востока. Поход в Северную Италию грозил стать второй неудачей, после прошлогоднего похода в западно-римскую Галлию, откуда гуннам (далеко не всем!) удалось, с грехом пополам, унести ноги. Ведь Аттила пришел в Италию не только для того, чтобы разграбить и спалить пару десятков городов. «Бич Божий» явно хотел добиться чего-то большего. Об этом свидетельствовали его высокопарные послания обоим римским императорам и его многочисленные высказывания об обеих Римских империях…
Но вот как раз этого «чего-то большего» Аттила так и не сумел добиться. Он как был, так и остался разбойником. История грозила навеки заклеймить его как величайшего в мире мародера. И хуже всего было то, что об этом грозящем Аттиле вердикте истории догадывались римляне, засевшие в Равенне и в Константинополе. Они прекратили выплату Аттиле дани. Мало того! Посланники обоих Римов, Западного и Восточного, стали столь дерзкими, что даже перестали привозить гуннскому повелителю обычные подарки. Требуя, чтобы Аттила принял и выслушал их безо всяких подношений. При таком «раскладе» ему перестало нравиться воевать с «сынами Ромула». К тому же война с ними стала гораздо менее прибыльным делом, чем раньше, когда перед ним трепетал в Восточном Риме император Феодосий «Каллиграф», а в Западной империи «последний римлянин» Аэций ел с гуннами из одного котла, деля с ними добычу, захваченную у разбитых общими усилиями германцев…
«Аттила прекратил тогда буйство своего войска и, повернув туда, откуда пришел, пустился в путь за Данубий, обещая соблюдать мир. Он объявил перед всеми и, приказывая, угрожал, что нанесет Италии еще более тяжкие бедствия (после обещания соблюдать мир? – В.А.), если ему не пришлют Гонорию, сестру (западно-римского - В.А.) императора Валентиниана, дочь Плацидии Августы, с причитающейся ей частью царских сокровищ» («Гетика»).
Добыча, взятая в Италии ослабленным и сильно уменьшившимся численно гуннским войском и доставленная им в Паннонию, шла туда в основном на собственных ногах. Это был «двуногий скот» - бесчисленные римляне и римлянки, угнанные гуннами в рабство.
Из сообщений современников известно, как много духовные пастыри христианских общин думали об этих несчастных. Слава Богу, они не ограничивались молитвами за угнанных гуннами полоняников и о спасении душ невинных дев, попавших в руки «демонских отродий». Но прилагали немало усилий для организации выкупа «двуногого скота». Однако выкупить его можно было лишь в случае, если семьи угнанных в полон ухитрялись спасти от гуннских грабителей деньги или другие ценности. В этом случае, согласно дошедшим до нас письмам епископов и даже папы римского Льва I, удавалось спасти из рук гуннов не только христиан, но даже иудеев и язычников.
Хуже всего пришлось беднякам или тем, кто попал к гуннам в плен всей семьей. Таких просто некому было выкупить. Интересно, что по прошествии трех-четырех лет после ухода гуннов из Италии туда из гуннского плена стали возвращаться мужчины и отроки. Причем в таком количестве, что епископы обратились к папе римскому за разъяснениями, как им решить проблемы этих «возвращенцев». Дело было в том, что немало пощаженных гуннами, т.е. укрывшихся от «кентавров», замужних женщин, не дождавшись угнанных «видимыми бесами» мужей, повторно вышло замуж. Ведь их прежние мужья были пленены гуннами, Международного Красного Креста еще не существовало, откуда же им было знать, живы ли еще их законные супруги?
Папа Лев I Великий постановил, что счастливо вырвавшиеся из гуннского рабства мужья вправе требовать своих жен обратно у новых мужей. Силой папского слова прежние браки были восстановлены, новые – объявлены недействительными. Как говорится, «Рома локута, кауса финита» (лат. «Рим сказал, вопрос решен»). А вот о случаях возвращения от гуннов угнанных жен, требующих от епископов и папы возвратить им законных мужей, женившихся, в их отсутствие, повторно, нам, уважаемый читатель, не известно. Вероятно, своих пленниц гунны попросту не отпускали. Полонянки оставались в гуннских гаремах, в шатрах (или домах) богатых и могущественных гуннов. С учетом узаконенного многоженства, доступ к бесплатной двуногой военной добыче женского пола был неограничен.
До самого ухода Аттилы из Италии Аэций, похоже, не предпринимал против «видимых бесов» никаких военных действий, достойных упоминания. Что само по себе довольно странно. Ведь от Равенны до нещадно разграбляемой гуннами северной Италии было всего несколько десятков римских миль. Впрочем, уважаемый читатель, вероятно, уже понял, что западно-римские императоры эпохи гуннских вторжений были кем угодно, только не героями. Еще до прихода Аттилы к власти они сбежали из Рима на Тибре, чтобы укрыться за стенами неприступного Медиолана, а позднее - окопаться в самом сердце равеннских болот, теперь же даже не рискнули двинуть на гуннов своих гвардейцев-доместиков.
А вот царьградский император Маркиан был слеплен из совсем другого теста. Хотя восточно-римский василевс сам нуждался в воинах для удержания «фронта» против гуннов во Фракии, он все же выделил в помощь Аэцию экспедиционный корпус. Об этом сообщает испанский хронист Гидатий (Идатий, Гидаций, Идаций), епископ Аквы Флавии - нынешнего португальского города Шавиш (с 427 г.). Епископ был свидетелем части событий 427-468 гг., изложенных в его хронике достаточно добросовестно, хотя латынь Гидатия невольно заставляет вспомнить Марка Туллия Цицерона, потешавшегося над латинским языком и стилем своих современников из римской Испании (часто выражавших свои мысли недостаточно вразумительно):
«После того как гунны разграбили Италию и вторглись в несколько (других – В.А.) областей, они были Божиим произволением уничтожены частью голодом, частью чумой; также принцепс (император – В.А.) Маркиан направил полководцу Аэцию вспомогательные войска…»
Для иллюстрации нашего утверждения о непонятности «испанской латыни» Гидатия, приведем другой перевод того же самого фрагмента:
«Дополнительные войска, посланные императором Маркианом, под командованием Аэция вырезали их [гуннов] на собственных стоянках. Также они были истреблены посланной с неба чумой…»
Как говорится, «почувствуйте разницу»! Но это так, к слову…
Как бы то ни было, западно-римский дукс Аэций получил от василевса Маркиана восточно-римские вспомогательные войска, в которых срочно нуждался. Они прибыли к нему на помощь морским путем, обогнув Грецию и войдя в Адриатическое море, так искусно рассчитав при этом время, что, высадившись, еще успели увидеть арьергард гуннского войска, уходящего из Италии в направлении Савии (нынешней Савы). Вот так «последний римлянин» сумел «совсем без драки» взять и «попасть в большие забияки» (перефразируя басню И.А. Крылова «Слон и моська»)…
Хотя, конечно, существуют и иные объяснения образа действий «последнего римлянина»:
«Вероятно, командующий римскими войсками Аэций решил организовать оборону по реке По, отказавшись от защиты городов на ее левом (северном) берегу. Точно такая же тактика принесла успех римлянам более 550 лет назад во времена вторжения кимвров, когда в 102 г. до н.э. были отданы варварам на разорение земли к северу от По, в результате чего удалось выиграть время для переброски сильной армии из Галлии. Подобным образом происходил и поход готов Алариха на север Италии в 401 году, когда готы также захватили Аквилею и прошли к западным Альпам, но командующий римскими войсками Стилихон не допустил их в Италию южнее По и затем нанес (готам – В.А.) поражение» (Википедия).
«Несколькими другими областями», в которые Аттила вторгся, кроме северной Италии, были нынешняя область Австрии Тироль и предгорье Альп. Следовательно, отступающие гунны – вряд ли основная масса войск, но, вероятно, часть обратившейся вспять гуннской армии вторжения, включающая и германцев, перевалила через Бреннер, а затем повторно перешла через Альпы. Ибо римский город Августа Винделиков (современный Аугсбург в южной Германии) был разграблен именно в это время. То, что гунны, покинувшие римскую Италию, направились прямиком на этот крупный город, доказывает, что они предварительно преодолели горный перевал, именуемый ныне Фернпасс, один из важнейших перевалов в древности. Т. е. гуннские «видимые бесы» не боялись даже высокогорных переходов и передвигались по всей римской Западной империи, в пределах лимеса, совершенно свободно, как по ничейной земле.
Как и год назад, гунны опять выбрали для возвращения из тех мест, где грабили и воевали, самый прямой и короткий путь к Данубу - главной водной артерии своей державы. Хотя разные части их войска выбрали для этого разные маршруты. Одни – через Августу Винделиков на Данубий. Другие – через Аквилею на Савию. То, что Аттила счел возможным для удобства и для ускорения организованного отхода разделить свое войско надвое, доказывает, что особого давления со стороны римлян гунны по-прежнему не испытывали. Даже небольшим гуннским отрядам, видимо, серьезная опасность, как и раньше, не грозила.
Все это, при желании, можно истолковать как свидетельства того, что Аттила вовсе не был разбит Аэцием «со товарищи». Никто ему не угрожал, он совершенно свободно передвигался по Центральной Европе, сам выбирая направление своих передвижений. А его враги самым жалким образом ограничивались обороной резиденций своих императоров, отдавая сельскую местность, да и города (вплоть до больших) гуннам на поток и разграбление. Вывод: раз гуннский царь мог себе позволить такой образ действий, он не воспринимал свое поражение на Каталаунских полях в 451 г. и в Италии через год как таковое. А может быть, «Бич Божий» вовсе не потерпел под Каталауном поражения?..
Если верно последнее предположение, то не разбитый объединенными силами всего Запада и не ослабленный эпидемиями, от которых его войско пострадало в Италии, Аттила продолжал ощущать себя хозяином Европы. Он обратился вспять лишь потому, что год близился к концу, и, зная гуннов, можно было ожидать в следующем, 453 г., взятия ими Константинополя, Второго Рима на Босфоре.
Достойно уважения мужество василевса Маркиана, который, несмотря на свой преклонный возраст, даже в подобной ситуации, по-прежнему упорно отказывался платить Аттиле дань и не пытался как-нибудь задобрить гуннского царя, строя ему «золотые мосты». Мало того! Правитель восточной части Римской империи как бы нарочно создал ситуацию, прямо-таки вынуждающую Аттилу напасть, дабы не потерять лица.
Как сообщает Иордан (правда, не указывая точно времени событий):
«Аттила вернулся на свои становища и, как бы тяготясь бездействием и трудно перенося прекращение войны, послал послов к Маркиану, императору Восточной империи, заявляя о намерении ограбить провинции, потому что ему вовсе не платят дани, обещанной покойным императором Феодосием (II – В.А.), и ведут себя с ним обычно менее обходительно, чем с его врагами. Поступая таким образом, он, лукавый и хитрый, в одну сторону грозил, в другую направлял оружие, а излишек своего негодования [излил], обратив свое лицо против везеготов (осевших в римской Галлии вестготов - В.А.). Но исхода тут он добился не того, какой имел с римлянами. Идя обратно по иным, чем раньше, дорогам, Аттила решил подчинить своей власти ту часть аланов, которая сидела за рекой Лигером (нынешней Луарой - В.А.), чтобы, изменив после их [поражения] самый вид войны, угрожать еще ужаснее». («Гетика»).
Итак, Аттила, все-таки воспринимавший свой поход в Галлию и исход Каталаунской битвы как неудачу, желая отомстить за это поражение – прежде всего, аланам, снова нанес удар по Галлии. Правда, на этот раз – лишь силами конного «корпуса быстрого реагирования». Совершив весьма смелый бросок через пол-Европы, о котором сообщает только Иордан. И в реальность которого верят, поэтому, не все историки. Но мы вполне можем себе представить этот молниеносный «наезд» на аланов, которым «Бич Божий» решил задать хорошую трепку. У него были причины гневаться на поселившихся в западно-римской Галлии аланов. Ведь именно царь аланов Сангибан, своим обещанием перейти на сторону Аттилы и сдать ему Аврелиан, заманил гуннов вглубь западно-римской Галлии. А когда там началась «битва народов», не пришел царю гуннов на помощь. И сам не пришел, и своим аланам запретил. И остался «Бич Божий» без Аврелиана и без аланских конных латников, которые бы ему ой как пригодились! Попав в расставленную лживым аланом западню, «Бич Божий» потерял, как минимум, 15-20 000 превосходных гуннских конников...
Действительно ли удалось гуннам задать Сангибану задуманную трепку? Действительно ли гунны сумели добраться до осевших в римской Галлии аланов и успеть отделать их как следует до подхода вестготов (якобы в последний момент спасших аланов от гуннов, если верить Иордану)? Обо всем этом история – увы! - умалчивает…
Утверждение автора «Гетики», что сам Аттила возглавил карательную экспедицию на аланов и был повторно разбит в Галлии вестготами (теперь уже без римской помощи), представляется нам в высшей степени сомнительным. Гуннскому владыке, разменявшему уже давно шестой десяток, было не до конных набегов. Аттила готовился к очередной женитьбе.
И кто бы мог подумать, что в определенных обстоятельствах женитьба может оказаться для старого «кентавра» не в пример опасней самого дальнего и рискованного конного рейда…
Иордан дает нам краткий абрис положения Аттилы и его союзников весной 453 г., и расстановки политических сил в Европе после великих гуннских походов 451 и 452 гг. Подчеркивая, что у подчиненных Аттиле правителей остготов «не было возможности отказаться от борьбы против своих же родичей, везеготов, потому что приказание владыки (гуннского царя – В.А.), даже если он повелевает отцеубийство, должно быть исполнено. И не иначе смогло любое скифское племя вырваться из-под владычества гуннов, как только с приходом желанной для всех вообще племен, а также для римлян смерти Аттилы, которая оказалась настолько же ничтожна, насколько жизнь его была удивительна.
Ко времени своей кончины он, как передает историк Приск, взял себе в супруги - после бесчисленных жен, как это в обычае у того народа, девушку замечательной красоты по имени Ильдико. Ослабевший на свадьбе от великого ею наслаждения и отяжеленный вином и сном, он лежал, плавая в крови, которая обыкновенно шла у него из ноздрей, но теперь была задержана в своем обычном ходе и, изливаясь по смертоносному пути через горло, задушила его. Так опьянение принесло постыдный конец прославленному в войнах королю (царю - В.А.).
На следующий день, когда миновала уже большая его часть, королевские (царские - В.А.) прислужники, подозревая что-то печальное, после самого громкого зова взламывают двери (значит, дело происходило не в шатре, а в хоромах Аттилы, описанных Приском в его беллетризованном отчете о посольской миссии в гуннскую царскую ставку - В.А.) и обнаруживают Аттилу, умершего без какого бы то ни было ранения, но от излияния крови, а также плачущую девушку с опущенным лицом под покрывалом. Тогда, следуя обычаю того племени, они отрезают себе часть волос и обезображивают уродливые лица свои глубокими ранами, чтобы превосходный воин был оплакан не воплями и слезами женщин, но кровью мужей.
В связи с этим (вариант: в час его смерти – В.А.) произошло такое чудо: Маркиану, императору Востока, обеспокоенному столь свирепым врагом, предстало во сне божество и показало как раз в ту самую ночь - сломанный лук Аттилы, именно потому, что племя это много употребляет такое оружие. Историк Приск говорит, что может подтвердить это [явление божества] истинным свидетельством. Настолько страшен был Аттила для великих империй, что смерть его была явлена свыше взамен дара царствующим» («Гетика»).
По мнению, высказанному Томпсоном в его книге «Гунны. Грозные воины степей», усиленное кровотечение из носа у Аттилы могло быть вызвано тем, что он принял афродизиак для подкрепления своей мужской силы. Дело известное – «седина в бороду, бес в ребро»…
Господи, помилуй нас грешных!