Музы и Музыки

Наталия Прошина
- Ну, вот. Кажется, все готово, - разговаривала сама с собой Валентина Ивановна,- Скоро все соберутся.

     Она сновала то к шкафу, то в другую комнату, собирая на стол и расставляя стулья. Маленькая и полная, она была очень подвижная, несмотря на преклонный возраст. Седые волосы собраны на голове в пучок. За стеклами очков сверкали умные и добрые глаза.

     Валентина Ивановна всю свою жизнь посвятила писателю Александру Петровичу Шерстневу. Она была его музой и вдохновительницей. Всегда при нем, хотя он этого и не подозревал и никогда ее не видел. За то время, что они были вместе, у него вышло много книг, статей и публикаций. Но в последнее время Александр Петрович стал сдавать. Напишет пару строк, и задумчиво уставится в окно. Весь его блокнот был исписан отдельными фразами или отрывками, но самостоятельное произведение так и не рождалось. Ни повесть, ни хотя бы рассказ. Не раз он садился за работу и пытался довести до конца свои задумки, но это никак не получалось. Причина была одна – к Александру Петровичу зачастил Склероз. Валентина Ивановна обычно его опережала – сначала на полдня, потом временные периоды сократились. Когда вчера она столкнулась со Склерозом у дверей писателя, ее возмущению не было предела. Поэтому сегодня она пригласила его в гости на беседу.

     Что сказать – Склероз был элегантен, интеллигентен и обходителен. Высок и худощав. Он следил за собой, хотя был уже не первой молодости. «Не могу же я неопрятным встречаться с дамой антикварного возраста! Что Вы! Мне необходимо расположить ее к себе, обратить внимание. А если я буду небрит и не мыт, она откажется идти со мной на контакт». «Да, конечно! Нужен ты любой из нас как бегемоту полотенце...» - ворчала Валентина Ивановна. Склероз специализировался исключительно на особах женского пола, а потому Валентине Ивановне следовало бы насторожиться.

- Ты не приходи больше рано. Дай человеку поработать. Пусть он допишет рассказ. Столько задумок, а все коту под хвост. Ну, зачем ты к нему ходишь? Он и не помнит тебя. А вот про книги и читателей пока помнит. Отстань от нас.

     Склероз, попивая чай, обдумывал ответ. Не хотелось банальностей, но больше в голову ничего не приходило.
- Так это же моя работа. Мне за нее платят. Оплата почасовая. Если я к нему не приду, то на что жить буду? Пенсия, сама знаешь, у нас когда есть, когда нет. Ведомство склеротичное про своих сотрудников тоже забывает.

«А зарплату оно тебе не забывает платить?» - так и хотелось съязвить Валентине Ивановне.

     В воздухе что-то сверкнуло, яркий свет наполнил небольшую кухоньку, и спустя несколько секунд из него появилось очаровательное создание.
- Боже, Людочка! – воскликнул Склероз и восхищенно на нее уставился.

     Людочка была тонка, легка, миловидна, ветрена и специализировалась на молодых писателях и поэтах.  Мягко приземлившись на стул, она мечтательно уставилась в потолок.
- Ах, вы себе представить не можете, - радостно затараторила она, ни к кому не обращаясь. -  Я сегодня к нему прилетела, только села на край письменного стола, как он проговорил: «Меня сегодня посетила Муза!» И с бешеной скоростью начал писать. Я спрыгнула со стола и тихонько перегнулась через плечо посмотреть, что он пишет. А там стихи – строчка за строчкой. Так и выбегают из ручки. Я его ненадолго передала с рук на руки Вдохновению, чтобы к вам сюда слетать перекусить.

     Людочка осмотрела стол и набросилась на пирожок с капустой. Склероза она не видела. Пока. Какие ее годы. «Ничего, будет и на моей улице праздник», - философски размышлял  Склероз.

     Из вентиляционного отверстия, ругаясь, появились два хмурых субъекта. Владимир и Степан всегда работали в паре. Один вдохновлял архитектора, а второй прораба, который строил по проектам архитектора. Чумазые и растрепанные, они шлепались на стулья и продолжали ругаться, пока Валентина Ивановна на них не прикрикивала. Тогда они замолкали, но продолжали метать друг в друга молнии.

     Стол постепенно заполнялся гостями. Постучавшись в окно, прибыла красавица Капитолина, которая отвечала за естественно-научный сектор. Сейчас она окучивала Александра Иосифовича, профессора химии. Он всегда был неравнодушен к женщинам, в его голове постоянно мелькали разные образы, из которых он с помощью валентных связей формировал объекты. Потом они распадались, и он снова расставлял связи и собирал уже новую картинку. Поскольку отвлекался он часто и надолго, Капитолина, не церемонясь, врывалась в его мечты, возвращала к действительности и заставляла работать. Сейчас он писал статью на международную конференцию.

     Валентина Ивановна обеспокоенно глядела на часы, но когда услышала поворачивающийся в дверях ключ, тревога ее отпустила. На кухню, как всегда нерешительно и виновато улыбаясь, вошел Николай Николаевич. Ему патологически не везло с работой. В детстве возомнив себя героем, он пытался воплотить эту мечту в жизнь. Поступив на работу в МУЗЫкальное министерство, он был приписан к молодому дарованию, которое к разочарованию Николая Николаевича так ничего достойного и не написало. Тогда мудрое руководство попробовало сменить ему подопечного. Перебравшись на работу в другой отдел, он отправился вдохновлять на нетленные труды молодую подающую надежды писательницу. Под его влиянием из-под ее пера вышел душещипательный слезливо-сопливый женский роман, который горячо был принят соответствующего умственного развития женской аудиторией. Николай Николаевич же считал его своим позором и предпочитал никогда не упоминать о нем в резюме.

     Его не переставала терзать мысль, что никто не видит в нем таланта, не понимает и не ценит. Пытаясь найти себя в этом деле, он снова сменил отдел и на этот раз попал в наставники пятилетнему карапузу, который под его неусыпным влиянием кроме детской дребедени ничего путного не выдал.

     Николай Николаевич сник, похудел и облез. Как-то вечером пролетая мимо больничного комплекса, он заглянул в единственное светящееся окно. В небольшой комнате за столом сидел интерн и пытался занести в карточку пациента историю болезни. Он мучился уже не первый час, пытаясь хоть как-то описать закидоны привезенной утром старушки. Николай Николаевич понял – это его шанс. Пока он никому ничего не говорил и продолжал при всех жаться и мяться, но внутри него все пело: «Ура! Наконец-то! Это будет бомба! Они еще увидят!» Так Николай Николаевич стал МУЗЫком сумасшедшего дома, помогавшим сотрудникам заполнять истории болезни.

     Вытащив из портфеля хурму, он принялся ее чистить.
- Опять будет хурмить! – решила разрядить обстановку Капитолина. Николай Николаевич очередной раз виновато улыбнулся, и потупивши очи принялся употреблять фрукт.

     И вот настал тот момент, когда все исчезли, разлетелись или ушли. Валентина Ивановна поднялась со своего места, убрала в раковину посуду, смахнула со стола крошки.

   Домывая последнюю чашку, она обернулась. Склероз протянул руку к вазочке с сушками и уже хотел было одну ухватить, как вдруг Валентина Ивановна рявкнула:
- Завтра ты к нему не придешь, понял?

     Склероз замер и в ужасе на нее уставился.
«Так, испугался. Это хорошо.» - подумала про себя Валентина Ивановна. – «Значит, завтра рано не притащится. А мы, глядишь, с Александром Петровичем рассказ-то и допишем».

И уже спокойно спросила:
- Еще чайку налить?