Время причудливо вмерзло в мою память, застыло ледяными глыбами далеко до горизонта, насколько хватает глаз. Одни наслаивались десятилетиями, покрываясь наледью глубоко врезавшихся подробностей, другие схватывались цепким морозом восприятия за считанные секунды. А на границе с открытой темной водой незаполненных пустот бессознательного сверкают острые ледяные иглы, диковинные кристаллы, пока еще трудно различимые – фиксация переживания, события, ощущения, мысли - первая фаза рождающегося воспоминания на поверхности раскаленного добела ледяного океана памяти.
Самые массивные – громады айсбергов детских воспоминаний. Одни дрейфуют в медленной воде чередой всплывающих состояний - запах дыма дровяной печки, колючий ворс медвежьей шкуры, плывущие под потолком разноцветные рыбки ночника – я помню это или мне кажется, что помню? А есть те, что прочно сели на мель и уже не двинутся с места – бегущие по позвоночнику бабушкины пальцы; мерное покачивание в седле папиных плеч; разбитое колено и оскома от ворованных кислющих яблок, мамина пощечина за дерзость.
Вот полынья жара – ужас, детка, да ты горишь вся - и бешеной каруселью проносится воспаление легких, застиранная больничная пижама, жестокий карантин. А там подальше белый солончак – смесь слез и обиды - сквозь надышанные кружки на оконном стекле, чтобы увидеть растерянную плачущую маму, которую жальче, чем себя, но и себя жалко тоненьким писком, вопреки вырванным клятвам не реветь.
Вон вдалеке ледяной шатер. Он девственно чист под сенью сверкающей белизны и тайны. Под ним скрыты первые саднящие сладкие раны юношеской любви, которая навсегда, до смерти сердца, до антарктиды. Вслед за ней мягкая снежица благодарной памяти, утоляющая жажду прозрачная вода тающих айсбергов – о тех, кто помог, кто крепко держал за руку, кто хлестал по щекам, приводя к себе, вытаскивая из провала; любивших, любящих. И только зная, что они рядом, можно осторожно обернуться иногда и всмотреться в зловещую, торчащую острыми ребрами истлевшего левиафана пережитую муку. Память о настоящей беде - разреженный воздух, отсутствие кислорода, невозможность кричать. Ледяное молчание белого космоса.
Пережитое мною время прихотливо и прозрачно проросло глубокими льдами в мою память. И я смотрю на это сияние чистого разума с самой высокой точки сознания – спокойной мысли о том, что умирать не страшно – и ничего не боюсь.