Кто ты, мамочка? Какие заклинания ты беззвучно выкрикивала по ночам, вглядываясь в мое заспанное безмятежное лицо с теплым шрамом от подушки? Какие доспехи ковала мне из своих несчастий и раздавленных иллюзий? Почему настаивала свою любовь на моих страхах и цедила через сито недоверия?
Я была пластилином в твоих руках. Разве этого не достаточно, чтобы утешиться и перестать записывать в мой долговой лист свои безнадежные попытки, свои претензии к миру? Меня не нужно было учить любви и милосердию. Я все это умела при рождении. И могла научить тебя, если бы ты только прислушивалась к моему легкому дыханию, сотканному из радостных ожиданий.
Но яйца курицу не учат, гласит надменная народная мудрость. А раз так, то надо заранее продезинфицировать и перевязать все возможные раны, которые дитя может получить от жестокой несправедливой жизни. Заранее обложить ватой запретов и пугающих историй о том, например, как одна девочка не берегла девственность и стала несчастной. Ах, мама, теперь в моем арсенале есть история про девочку, которая берегла оную девственность как сокровище и…стала несчастной. Далее следует философский вопрос – а в девственности ли дело, мамочка?
Ты так яростно перекраивала на глазок мое естество только потому, что твое собственное мучительно страдало, и когда наряд успешной жизни был сшит и сверкал стразами твоих представлений о моем благополучии, оказалось, что он не просто мне не идет, он гротескно велик, он болтается, потому что он с чужого плеча, потому что ты шила на себя! Когда я послушно натянула его, то оказалось, что это нафталиновое пальто огородного пугала. Как же бессильно ты рыдала тогда, я не могла тебя успокоить. А рыдать-то надо было мне, мамочка! Мою печаль ты всегда должна была утолять, всегда мою, в этом суть материнства… А ты взялась за перепланировку и гневно снесла к чертовой матери перегородку между своей и моей жизнью, чтобы она не мешала хотя бы язвительно комментировать любые мои попытки жить.
Тебе было не занимать решимости по поводу событий моей жизни, при этом в своей собственной ты никогда не могла ничего решить. Кроме решения не жить. Ты с размаху бросилась в смертельный недуг, и несколько долгих лет проваливалась в личный ад, крепко держа умоляющими пальцами мою ладонь. Папа смиренно пошел за тобой в безумие и болезнь, наконец, доказав свою верность тебе.
Как долго ты прятала от меня свою растерянность и ужас перед жизнью. Как боялась, что я не прощу тебе своих ошибок, как ты не смогла простить своей матери. Как по-детски обвиняла меня, отца, обстоятельства, не дающие тебе разглядеть горизонт, за которым бесконечно безбрежное твое счастье. Я разглядела, мамочка. Теперь я смотрю за горизонт глазами своей дочери, не размышляя о доверии. Мы с ней знаем, что там. Там за горизонтом - океан любви. Он велик так же, как мучительно велика моя любовь к тебе!