Свобода, такая упоительная и манящая! Свобода веселая и бесшабашная! Еще год назад, учась в школе, ты не понимал ее ценность. Ты думал, что не может быть по-другому, что свободная жизнь это данность, которая была, есть и будет. И вот оказавшись в замкнутом пространстве военного училища, ты узнаешь её сладость и не доступность. Ты понимаешь, что жажда свободы наступает мгновенно, как только ее ограничивают. Ты готов глотать её из разных источников: увольнительные в город, телевизор, радио, письма. Но на первом курсе всё это бывает очень редко и в очень дозированном количестве. В этой ситуации даже окно, смотрящее за пределы училища, может стать окном в другой мир.
Возле такого окна на втором этаже казарменного помещения стояли три первокурсника Леха Кубарёв, Валера Находкин и Женя Косарев. Они рассматривали прохожих, двигавшихся на автостанцию, и обсуждали нравы и обычаи местного населения.
- Вчера в увольнении зашёл в кафе «Лыкова дамба» - начал Валера. Рядом со мной за столом сидела местная компания. Девушка в ботфортах чуть ли не до пояса, пёстрых лосинах и кожанке с капюшоном. Из под норковой «кубанки» выбивается вьющаяся чёлка, на лице стрелки от глаз до ушей. Рядом три гопника сидят. Все в "адидасовских" костюмах, кожаных куртках и норковых шапках. У одного золотая печатка сразу на два пальца! Очевидно, что бы показать, что он главный. «Кубанка» протяжным акающим говором спрашивает «золотую печатку»: «Что-то я не па;йму, ты кто? Блатной или дел;авой?» А он отвечает: « Я игровой!» И как заржёт во все свои тридцать два золотых зуба.
- Таких персонажей, полгорода. В выходной день на главной улице, слет спортсменов в питомнике по разведению норок. Все заполонено шкурками и «адидасовскими» костюмами. У меня дома такого колорита практически нет – поддержал Косарев.
- А что вы хотели?- начал заступаться местный житель Кубарёв. Из других регионов людей приезжало мало. Город долго был закрытым из-за военных НИИ и заводов. Молодёжь варилась в собственном соку. Здесь сформировались свои представления о моде. И если у тебя нет норковой шапки и золотой печатки, то ты никто!
- Я то же хочу норковую шапку – подал голос Рауф Рафиков с рядом стоящей кровати. До этого он сидел не подвижно в позе Будды и смотрел в одну точку. Но разговор о моде вывел его из состояния медитации. Круглое лицо приняло задумчивый вид, а глаза и без того узкие закрылись в мечтательном прищуре.
- Подожди – махнул рукой на Рафикова Женя. И показал Лехе на пару молодых людей, идущих за окном. Вот идёт парень с девушкой. Нет на нем ни «адидаса» ни «норика». Что он не человек? И девчонка с ним рядом идет симпатичная.
Леха презрительно осмотрел молодого человека без «норика».
- Что она в нем нашла?! Ни рожи, ни кожи. Пуховик затертый, на голове «петушок»! Одно слово «чума ход»! – распалялся Кубарёв.
- Вот и я хочу вместо «петушка» норковую шапку, что бы со мной девушки встречались – снова бесцветным голосом сказал Рафиков.
- Подождите!- Лехе пришла в голову мысль. То есть если бы на месте этого «чума хода» был я, но без норковой шапки и кожаной куртки, то не был ей интерес? И она стеснялась бы со мной по улице пройти?! Еще не известно, стал бы я с ней знакомиться или нет! – фыркнул он. Все засмеялись, Кубарёв отстаивая ценность норковой шапки, сам доказал нелепость этой теории.
- А я все равно шапку хочу – грустно сказал Рафиков.
- Купи обманку – предложил Находкин.
- Я обманку не хочу, я из норки шапку хочу – протянул предложение, как мантру Рафиков.
- Так обманку из норки делают, только уши у шапки пришиты, так дешевле получается – большое красное лицо Кубырёва выражало смесь удивления с негодованием от такого поразительного не знания.
- Еще четыре года ты будешь обеспечен отличной зимней шапкой и остальными предметами военной формы. Тельняшечка в полоску, кашка зашибись; на фига гражданка, в гроб она катись! – продекламировал Находкин. И компания разбрелась по своим делам.
За окном шел снег и свободная жизнь. Ветер свободы рушил привычный уклад жизни советских граждан; государство, простоявшее семьдесят четыре года; ценности, которыми жили люди. Он сметал рамки и приличия, переворачивал с ног на голову устои общества, закручивал в вихре перемен человеческие судьбы. И на долгие годы установил в этой «свободной разрухе» культ «норика».