У нас новый учитель русского языка и литературы. Вернее, учительница. Очень жаль. У нас с Василием Константиновичем полное взаимопонимание. Он ведёт у нас русский с пятого класса, и он мой кумир.
Он знает о русском языке всё, насколько это доступно простому смертному. К нему бегают советоваться учителя со всего города, даже из редакции приходят. У него тысячи примеров на все случаи жизни из всей мировой литературы, десятки считалок и поговорок для запоминания правил. Кажется, что он знает все толстенные справочники чуть ли не наизусть.
Когда кто-то начинает пытаться с ним спорить, он сначала внимательно слушает, полуприкрыв глаза, а потом говорит, слегка махнув рукой, одну из двух своих коронных фраз: «Это уже было» или «И это уже было».
А ещё он эстет. В хорошем смысле слова. В нём всё красиво: и душа, и мысли, и одежда.
Несмотря на свой предпенсионный возраст, он стройный и подтянутый, как мальчишка. Всегда одет в идеально сидящий на нём костюм, причёсан волосок к волоску. Когда он идёт своей лёгкой походкой по школьному коридору, так и кажется, что ему не хватает щегольской тросточки.
Он и урок ведёт, как артист. Как будто объясняется в любви своей самой драгоценной женщине.
Даже странно, что он всего лишь школьный учитель. И только в средних классах.
А мы теперь старшеклассники, и за это нам Ирина Гавриловна. Вот она, входит. М-да. Седой ёжик на голове торчит в разные стороны, лицо изрыто оспой, зубы вперёд. Понятно, почему она прожила всю жизнь одна.
Одета, как агент похоронного бюро. Так и кажется, что сейчас ритуальные услуги начнутся.
Предчувствия очень скоро сбылись: посыпались сочинения одно за другим, и по каждому три, три, три…. скоро будет дырка. А не за горами конец четверти – надо что-то делать. Пришлось подкараулить её одну в классе.
– Ирина Гавриловна, почему вы мне всё время тройки за сочинения ставите?
Она поднимает глаза от школьного журнала удивлённо, как будто стул заговорил.
– Потому что ты пишешь на три.
– Мне Василий Константинович всегда говорил, что я красиво пишу.
– Красиво, – кивает, – только не то.
– Все остальные так же пишут – вы им нормальные оценки ставите.
– Ты – не все.
Всё ясно. Все знают, что я в любимчиках у Василия Константиновича, а они между собой не очень, часто подолгу спорят, хотя она тоже к нему консультироваться ходит. Во мне начинает закипать злость.
Снова сочинение. В голове ни одной мысли, только всё булькает внутри. Наконец пишу одним махом:
«Уважаемая Ирина Гавриловна! Не считаю нужным писать про Вашего героя, потому что он мне неинтересен, и проблемы его из прошлого века мне не близки. Мнение Белинского у Вас тоже на три тянет.
И вообще, в любом случае будет три, даже если я два листа из Вашего любимого Андроникова перекатаю. И мы с Вами знаем почему. Давайте не будем друг друга утруждать. Когда ты виноват лишь тем, что кто-то хочет кушать, и результат заранее известен, пропадает всякое желание хоть что-то делать.
Моё почтение!»
Бросаю тетрадь ей на стол и иду домой с такой злостью, что собаки на улице шарахаются.
К вечеру злость постепенно переходит в тревогу, а утром – в откровенный страх. Что же теперь будет? Она ведь меня сожрёт. Она же таких как я пучками ест за завтраком и косточек не выплёвывает.
Усилием воли заставляю себя идти в школу – надо отвечать за свои поступки.
Входит в класс одна, без директора. Сама решила пообедать – делиться не хочет.
– Я проверила ваши работы. Дежурный, раздайте тетради.
В классе как-то жарко стало, пот заливает глаза. Дрожащей рукой открываю тетрадь. Буквы сливаются, внизу красная цифра… пять?!!!
А, ну да, последняя затяжка перед смертью. Старуха так косу точит. Там ещё что-то написано красным. Не разобрать. Надо как-то резкость навести. Наверно, какой-нибудь изощрённый способ казни. Сначала, конечно, правую руку отрубить. Хотя, зачем руку? – левую ногу, я же ею пишу. Потом лоботомию сделать, чтобы даже думать не сметь…
Вот буквы проступают…
"Молодец! Всегда пиши то, что думаешь".