В пору расцвета поэтической деятельности Лермонтова, А.И. Клюндер создаёт четыре его портрета. Это второй - написан в 1839 г. (бумага, акварель - взят из коллекции однополчанина поэта В.Д. Бакаева и с 1917 г. находится в Институте русской литературы.). На нём Михаил Лермонтов изображён в чёрном расстегнутом сюртуке лейб-гвардейского Гусарского полка, с красным воротником на синей подкладке, с эполетами корнета. Большие глаза, полные печали, под тонкими усами – капризно сжатые алые губы. Лицо поражает холодностью и загадочностью.
На Сев. Кавказе боевые части были сосредоточены на Азово–Моздокской линии (позже Кавказской), состоящей из ряда крепостей и казачьих станиц. Из Петербурга Лермонтов успел отправить Раевскому письмо, в котором предвосхитил свою будущую славу: «Прощай мой друг. Я буду к тебе писать про страну чудес - Восток. Меня утешают слова Наполеона: «Великие имена создаются на Востоке...». Уже 10 апреля 1837 г. М.Ю. Лермонтов выезжал из Москвы и пока находился в пути, в журнале «Современник» было помещено его программное стихотворение «Бородино». Первая ссылка на Кавказ дала поэту богатый материал для наблюдений и размышлений. Кавказ - дивный и неописуемый горный край. Люблю тебя, Кавказ! - говорил Лермонтов. - Как ты прекрасен и терпелив к неразумным, что мучают и разрывают живое тело твоё. О, если б я мог согреть тебя своим дыханием, и спрятать в своих ладонях от бесконечных войн и тёмных всплесков стихий, и исцелить теплом сердечным все, до одной, души твоей раны! Кавказ, земля моя, я у тебя учусь терпению и братской любви к врагам своим! твоя природа - она мною владеет, она меня зачаровала, но это вошло так глубоко, тронуло такие центры во мне, что и обратно - чего никто не знает и никто этому не поверит - я тоже могу её зачаровывать, и двигать. И чуть-чуть, немножко, ею повелевать... Природа - она живая: природа шевелится, слушает, ласкается, любит, ненавидит. Всё, что есть в моём сердце, есть в сердце того огромного духа ли, чудовища ли, во всяком случае огромного какого-то древнего, вечного существа, которое обросло лесами, сморщилось в горы, гонит по небу тучи...
Дорога на Юг считалась в то время считалась трудной. Проехав, Тульскую, Орловскую и Воронежскую губ., Лермонтов к концу апреля прибыл к границе Войска Донского. Через г. Новочеркасск и станции при крепостях: Средне-Егорлыкской, Медвежье–Колодезной и Московской, поэт проследовал к Базовой балке и Сабле, а затем уже в первых числах мая въехал в Ставрополь, где находилось командование войск Кавказской линии и Черномории. Ген. Вольховский, с декабристским прошлым, лицейский друг Александра Пушкина, а в то время начштаба Отдельного Кавказского корпуса, решил отправить молодого офицера за Кубань – понюхать пороху. «Два, три месяца экспедиции против горцев могут быть ему небесполезны, - полагал В.Д. Вольховский, - это средство предействительное, прохладительное, а сверх того - лучший способ загладить проступок. Государь так милостив...». Но в дело вмешался случай: в дороге Лермонтов простудился, заболел и поэтому сразу попал в военный госпиталь г. Ставрополя. Вскоре, для продолжения лечения, врачи перевели его в Пятигорский госпиталь. Горячеводск в 1830 г. по специальному указу стал уездным городом и получил новое имя - Пятигорск. Пятиглавая гора Бештау у курорта по-тюркски означает «Пять гор». Так вот лечение Лермонтова в Пятигорске стало фактически путешествием по Кавказу. Поэт, то на перекладной, то верхом, изъездил Линию всю вдоль от Кизляра до Тамани, переехал горы, был в Шуше, Шемахе, в Кубе, в Кахетии, одетый по-черкесски, с ружьём за плечами; ночевал в чистом поле, засыпал под крик шакалов, ел чурек, пил даже кахетинское...
«Простудившись дорогой, я приехал на воды весь в ревматизмах; - написал он Раевскому, - меня на руках вынесли люди из повозки, я не мог ходить». М.А. Лопухиной Михаил Юрьевич писал, - «Я теперь на водах, пью и принимаю ванны... Каждое утро из окна своего уютного жилища смотрю на цепь снежных гор и на Эльбрус; вот и теперь, сидя за этим письмом к вам, я то и дело останавливаюсь, чтобы взглянуть на этих великанов, так они прекрасны и величественны... Ежедневно брожу по горам и уж от этого одного укрепил себе ноги. Как только я выздоровею, то отправлюсь в осеннюю экспедицию против черкесов». Немного оправившись от болезни, Лермонтов заводит многочисленные знакомства среди «водяного» общества и принимает самое живое участие во всевозможных курортных развлечениях - обедах, пикниках, праздниках, не торопясь с отъездом в отряд. После принятия полного курса лечения минеральными водами у Михаила Юрьевича изменился маршрут дальнейшего следования. В 44-й Нижегородский драгунский полк, в Кахетию он уже не поехал. 18 июля 1837 г. поэт отправляет из Пятигорска письмо бабушке: «Эскадрон нашего полка, к которому барон Г.В. Розен велел меня причислить, будет находиться в Анапе, на берегу Чёрного моря при встрече Государя, тут же где отряд ген. А.А. Вельяминова, и, следовательно, я с вод не поеду в Грузию». Благодаря ходатайству родственников (А.И. Философова, дяди ген. П.И. Петрова и др.) М.Ю. Лермонтов 10 июля был прикомандирован в экспедиционный отряд Вельяминова - «...чрезвычайно неглупого человека, твёрдых правил, прекраснейших сведений...» - писал о нём А.С. Грибоедов, однажды, как и А. Одоевский, побывавший в станице Тамань.
А вот как характеризует его служивший в это время при его штабе декабрист Владимир С. Толстой: «Алексей Александрович Вельяминов был человек замечательно образованный, умный, не увлекающийся вспыльчивостью, и постоянно руководствующийся хладнокровной обдуманностью». Он «...владел в высшей степени искусством начальствовать и всем подчинённым, даже состоящим в равном с ним чине, внушал глубокое уважение и почитание: солдаты не любили его..., но питали к нему неограниченное доверие, придающее им в боях неудержимую отвагу». В. Толстой был первым декабристом, кто попросился служить рядовым на Кавказ. Вскоре заново за проявленное мужество произведён в офицеры и продолжал службу в Тифлисе. В своей рукописи «Биографии лиц, с коими мне пришлось встречаться» он пишет о Вельяминове: - Лично я стал его знать, когда он заменил Емануэля на Кавказской линии, когда ему было лет пятьдесят. Толстой довольно подробно рассказывает о взятии Елизаветполя (Гянджи). Кавказской армией командовал тогда совершенно бездарный ген. от инфантерии Паскевич, любимец императора Николая. В результате "петербургских интриг, зависти и клеветы» он сменил на посту ген. А.П. Ермолова. Так вот, увидев 60 тыс. персов под Елизаветполем, Паскевич «изумлённый, оставил свой отряд и, ни на что, не решаясь, потерянный, уселся на барабане сзади фронта». Только храбрость орденоносца А. Вельяминова, приказавшего Нижегородским драгунам атаковать центр персидской армии, помогла полностью разгромить Абас Мирзу.
Граф И.Ф. Паскевич в реляции приписал эту победу себе, и царь поверил ему, в оскорбление всей славной Кавказской армии. Ген. Вельяминов в знак протеста отказался от должности и только через несколько месяцев вновь вернулся на Кавказ. В формулярном списке М. Лермонтова указан ряд мест, где непосредственно находился поэт: в июле 11 числа в ущелье Кариок; 12 при урочище Самсуапе; 13 при урочище Чемчуапсе; 14 на реке Вулан, при постройке укрепления Михайловского и во время фуражировок; июля 31, августа 22, 23 и 26 при возвращении отряда к Геленджику; с 2 по 7 сентября при 115 движении отряда к берегам реки Кубани и в бывших перестрелках с 25 по 29 число того же месяца. Ранен и в плен взят не был. Обязанности по службе нёс исправно, беспорядков между подчинёнными не допускал. В неприличном поведении изобличён не был. Наград и похвальных листов не получал. В свой полк, находившийся в летнем лагере, в долине р. Алазань, у сел. Караагач, что в Кахетии (Грузия) Михаил Лермонтов приехал слишком поздно, лишь в сентябре, когда летние военные экспедиции уже закончились, так что, по его собственным словам, слышал только два - три выстрела. В ноябре-декабре поэт писал С.А. Раевскому - Здесь, кроме войны, службы нету; я приехал в отряд слишком поздно, ибо государь нынче не велел делать вторую экспедицию, и я слышал два, три выстрела; зато два раза в моих путешествиях отстреливался: раз ночью мы ехали втроём из Кубы, я, один офицер нашего полка и Черкес (мирный, разумеется) - и чуть не попались шайке Лезгин.
Хороших ребят здесь много, особенно в Тифлисе есть люди очень порядочные; а что здесь истинное наслаждение, так это татарские бани». До 1829 г. российское правительство не проявляло большой военной активности на Западном Кавказе. По Адрианопольскому мирному договору, добившись признания Турцией всего Черноморского побережья Кавказа владением России, была подготовлена почва для окончательного установления русской военно-административной власти на всей территории между Кубанью и берегом Чёрного моря. Политика императора Николая I после успешного завершения русско-турецкой войны была нацелена теперь на «...усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных». В 1832 г. фельдмаршалом графом И.Ф. Паскевичем был разработан план, согласно которому предстояло продолжить путь от Кубани до крепости Геленджик и построить на этой дороге несколько укреплений. Оставленные в них военные отряды должны были одновременно продвигаться всё дальше на запад, прижимая горцев к морю и крепости Анапа. Проект явно включал в себя элементы авантюризма и тем не менее получил поддержку на самом верху. Ген. А.А. Вельяминову было поручено его выполнять и уже в 1833 г. строится Ольгинское предмостное укрепление, а в 1834 г. на р. Абин - Абинское, рассчитанное на один батальон. С 1836 г. начинается строительство укреплений на Черноморской береговой линии. Первым было построено Кабардинское в Суджукской бухте. Однако всё остальное пространство оставалось открытым и имело немало удобных пристаней, к которым свободно и довольно часто подходили турецкие суда с порохом, железом, серой и другими припасами.
Продолжение следует в части 7 http://proza.ru/2020/11/24/858