Давно я не собирал землянику. Мелкую, сладкую, тающую во рту, пахнущую солнцем, иногда с привкусом лесных клопов. Родители начисто убили во мне это желание, возможно и лес я разлюбил по той же причине. А все, потому что березовые рощи, сосновые боры, разлапистые ельники и смешение всего этого в винегрет средней полосы для них были не местом отдыха и наслаждения природой с примесью полезного времяпровождения, а именно работой, превращающей выходные в каторгу первобытного собирательства. Помните, в истории был такой суровый период. Именно поэтому я старался прятаться от леса в стенах города, в его бетонных закоулках, среди шума машин и людей. Я выдумывал любые причины, чтобы не попасть в лес, поскольку знал, что меня ждет, как минимум трехлитровая банка, привязанная к поясу, которую непременно обязан был за день наполнить ягодами. Потом все это превращалось в компоты и варенья, которые я по той же причине остро ненавидел. Там среди запахов хвои, прошлогодней листьев, пения птиц и всевозможных коряг, спрятанных в траве, папа постоянно контролировал процесс собирательства, всякий раз, укоризненно покачивая головой, мол, у меня уже треть ведра, а ты только донышко закрыл. Мама была либеральнее: "Пусть он хоть поест", - говорила она и вздыхала.
Иногда мы ходили собирать ягоды на танковый полигон, благо в то время родственник служил срочную в охране данного объекта. Земляника там была крупная, наливная, выросшая на песчаных брустверах, где был уложен монорельс и двигались мишени. А еще было очень интересно собирать осколки снарядов и мин. Эдакие железные обломки с всевозможными хитрыми пружинками и крылышками, изуродованного алюминия окрашенного в плотный зеленый цвет и с цифровой символикой. Там попадались гильзы и даже целые патроны, как автоматные, так и крупного калибра. Это было целая сокровищница для мальчишек, особенно во дворе, несмотря на запрет подбирать что-либо, полученный в полигонной каптерке от охранявших объект бойцов и негативное отношение к находкам родителей.
С тех пор прошло много лет. Родители перестали собирать землянику, в силу возрастных проблем и перешли на подсобное хозяйство и дары дачного огорода. А с земляникой я столкнулся гораздо позже, в уже зрелом возрасте и вовсе не в лесу, а на работе, и была это вовсе не ягода.
Работал с нами интересный человек, возрастом подбирающийся к мудрости, а внешним видом к молодому пижону, позиционирующий себя, как мелкий, но вполне благополучный бизнесмен с множеством нужных связей и умеющий задавать атмосферу успеха, пахнущую хрустящими купюрами. Но, как и у любого нормального человека у него существовали свои пунктики. В бизнесе он плыл без волн с распущенными парусами и попутным ветерком. Всякие приборы, провода, переключатели, трансформаторы находились в его в голове большой технической энциклопедией, а поставщики и покупатели упорядочены по алфавиту в воображаемом списке профессиональной градации. В этом плане у него было все в порядке, но вот падок он был на женщин. Говорить, что он имел с ними близость, было бы крайне неосторожно, любил он их больше языком и силой собственного воображения. Жил стареющий плейбой за городом и добирался до работы то на маршрутке, а иногда по необходимости, на собственной машине. В силу не только технического, но и экономического склада ума, он грамотно оперировал понятием бережливости, и распускать средства за счет эксплуатации личного имущества считал совершенно неправильным. Зачем, когда общественные коммуникации делают это не намного дольше, но гораздо экономичнее? Скромность и копеечка, положенная к копеечке была его устоявшейся жизненной позицией. Но деловая обстоятельность не мешала его компанейской широте, был он человеком не прижимистым и на любой банкет сбрасывался с удовольствием. Пользуясь же индивидуальным транспортным средством, с ним происходили всевозможные истории и казусы, больше фантастически-невероятные чем похожи на правду. Всякий раз, возвращаясь по богатому домой, он непременно подвозил одиноких симпатичных женщин, которые были настолько обескуражены его элегантной тактичность, что готовы отдать самое главное и бесценное прямо на заднем сиденье, или в ближайшей лесопосадке. А однажды он рассказал очень страшную историю про двух студенток, тех, от которых попахивает сроком за совращение малолетних, которые по очереди скрасили полчаса его досуга совершенно на благотворительной основе. Можно было бы в это поверить, если бы ловелас был лет на тридцать моложе, высокий, широкий в плечах и внешне напоминающий Бельмондо, но все обстояло несколько иначе. И из внешнего совершенства на нем был лишь зеленый твидовый пиджак, коричневые брюки, начищенные туфли и галстук.
- Анатолий, ты удивляешь, - возмущался кучеряво-лысый коллега Федор Николаевич, его ровесник, сам неоднократно замеченный в слабостях к женскому полу и любовных интрижках, - Я сколько раз ни езжу в данном направлении, а мне все не везет. Даже старухи ни разу не подвез, а у тебя то развратные молодухи, то откровенные соски, то еще невесть кто. Аж завидно.
Анатолий Иванович гордо приосанивался и важно замечал:
- Места нужно знать и машину правильную иметь.
- Ты хочешь сказать, что моя Ауди хуже твоего Ниссана? - не унимался кучеряво-лысый.
- Хуже не хуже, а клева нет.
Это продолжалось не раз и однажды он так нас раззадорил, что мы выразили хвастунишке общественное недоверие. А кучеряво-лысый вообще треснул кулаком по столу и обиженно ткнул в ловеласа пальцем, явно с провокационным намерением.
Однажды мы все же убедились, что Анатолий Иванович в амурных делах вовсе не "камильфо". Очень ему приглянулась библиотекарша завода, с которой кучеряво-лысый Федор беседовал в коридоре администрации предприятия. Завод был крупным и в свое время выпускал совершенно нужные вещи, но в связи с "печальными" событиями девяностых все изменилось в худшую сторону и он выживал сдавая в аренду свои площади мелким предпринимателям, к которым относились и наши "Рога и копыта". Ну вот, приглянулась ему библиотекарша и начал он по случаю и без оного упоминать о ней, при этом лицо его приобретало слащавый вид, сопровождаемый непременной улыбкой. И речи его были угрожающе сальные и прямолинейные, как линии электропередач. Мол, вот так и так я бы с ней поступил прямо здесь на рабочем столе, разобрал бы разведенку, как блок питания на составные элементы, прочистил и подключил бы заново. Слушали мы слушали и поскольку для кучеряво-лысого это была хорошая знакомая, с которой имел продолжительный адюльтер, помня старую угрозу и задетое самолюбие он решил пожертвовать бывшей любовью. Анатолий Иванович аж закряхтел от радостного возбуждения, услышав резолюцию коллеги. Были проведены переговоры с третьей стороной, и поскольку дама пребывала в романтическом одиночестве, а представленный ей "ненароком" Анатолий Иванович показался вовсе не дурен собой остроумен и галантен, было получено быстрое согласие. В оговоренный день и час предстоящего рандеву по сценарию которого испытуемый, кучеряво-лысый и библиотекарша должны были слиться в банкетном экстазе, а затем третий лишний незаметно исчезнуть, под сетования о неотложных делах. Все шло по строго разработанному плану. Накрыли стол, из рабочих кабинетов удалили ненужных свидетелей, но, то ли Анатолий Иванович неправильно выучил нужные реплики, то ли вообще перепутал роли, а может случилось еще что-то совершенно непредвиденное, но после первой выпитой рюмки, когда дама начала таять от усиленного внимания двух мужчин осыпающих ее чудесными комплиментами, бабник вдруг посмотрел на часы и строго произнес:
- Ну вы здесь, господа, оставайтесь, отдыхайте, а мне пора. Дела.
Кучеряво-лысый, который давно разлюбил библиотекаршу и относился к ней, не более чем к случайному собеседнику, остался с изумленно распахнутым ртом и осознанием, что в этот момент ему выпала нелегкая доля отрабатывать обязательства принятые на себя невозмутимо удалившимся кавалером.
Так мы поняли, что любовь бывает физическая, платоническая, романтическая, эпистолярная, а есть любовь языковая, не в смысле куннилингуса или чего похуже, а просто любовь, замешанная на словах и фантазиях пожилого эротомана.
Естественно эта история была оглашена с самых высоких трибун, поскольку обязательства брались по разбивание рук и определенные материальные гарантии. Разочарованному кучеряво -лысому на следующий же день была сделана сатисфакция и принесены материальные извинения.
А еще Анатолий Иванович очень любил быть русским. Родился он в небольшом городке, недалеко от границы с Беларусью.
- Анатолий Иванович, ты кто по национальности? - интересовались мы
- Русский, могу и паспорт показать.
Он извлекал на свет постоянно находящийся с ним документ и гордо открывал на нужной странице.
- Странно, - говорили мы, - Если ты русский, то твоя фамилия должна быть Земляника, а у тебя в паспорте значится Суница*. Более беларуской фамилии трудно вообще представить? Был бы ты Рабинович, Пушенко или Ковальчук, тогда ладно бы, можно было с натяжкой согласиться, а то Суница? Чувствуешь раздвоение личности?
- Идите к черту, - мягко отрезал он и погружался в расчеты...
Это был, пожалуй, последний раз, когда я непосредственно столкнулся с земляникой.
До сих пор не люблю эту ягоду, видно в детстве набил оскомину. Но ее вид, на тонком стебельке, свисающей до земли красной жемчужиной стоит в моем воображении. Стоит безмолвно, я ее не хочу сорвать. До сих пор не хочу. Папа же наоборот очень был привязан к ягодам. Он мог поделиться только что собранными или уже сушеными грибами, вяленой рыбой, всем чем угодно, даже досками, аккуратно уложенными на втором этаже дачи, но только не красными сочными рубинами в мелкую косточку, собранными в лесу или огороде. Он с нетерпением ждал превращения ягод в баночки варенья, уставленные в дачном подвале или кухонной тумбочке, а потом всю зиму вальяжным котом поедал заготовки, запуская ложку в бурое желе и аккуратно облизывая ее. Мама потихоньку, чтобы не видел отец, совала нам поллитровки, наполненные застывшими в сахарном сиропе ягодными силуэтами. Я отказывался и брал лишь в том случае, когда понимал, что дать сегодня ей нечего и она может обидеться. Потом не стало мамы, а через несколько лет и папы и ягодная тема иссякла окончательно.
*Суница (бел.) - земляника