Снилось ему разное, абсурдное и необъяснимое. Дочка прибегала к нему, сменяясь грустной улыбкой молодой княжны. Княжна по-прежнему неотрывно смотрела на Фёдора, а тот в стыде отворачивался. Доброе, мудрое лицо князя стояло перед глазами. Князь по-отечески похлопывал Фёдора. Лесник смотрел на него с любовью и каким-то подозрением. «Неужели князь такой хитрый змей, как говорят?» — думалось ему. Фёдор на миг отвернулся, а когда повернулся, то князя и след простыл, а похлопывал его по плечу мерзкий хозяин. Он что-то нашёптывал Фёдору, но тот не хотел слушать. Фёдор пытался стряхнуть с себя его костлявую руку, но никак не выходило. Крепко зажмурив глаза, он замер в ожидании, будто падал с большой высоты в воду. Ощущение того, что что-то изменилось, возникло из ниоткуда. Он открыл глаза. Теперь он сидел и похлопывал рукой по плечу князя. Фёдор мгновенно успокоился. Картина обрела почти прежнее расположение и перестала кружиться в бесноватом вихре. Он наклонился к князю. Хотел что-то сказать. Произнесённые им слова, были совсем не те, которые он задумал. Голос вкрадчивый, прислужливый. Увидев свою руку, он в испуге отпрянул. Костлявая рука с набухшими синими венами, с кривыми пальцами и гнойными язвами похлопывала князя по плечу. Рука хозяина. Его рука.
Фёдор с криком проснулся. От испуга он трогал глазами руки, а руками лицо.
— Моё! — прошептал он. — Моё!
— Твоё! Твоё! — донёсся до ушей женский голос. — Ты где пропадал? Пьянствовал?
— Моё.
— Заболел, что ли…
— Аглая! Аглая, прости!
— Что мне твои прости! Прибежал без тулупа. Весь обмёрзший. Рухнул возле печки.
— Сколько я проспал?
— Да уж сутки с лишком. Экая метель была. Давненько такой не бывало. Ох, и спал ты. Думала, на тот свет собрался. Молилась за тебя. А ты всё бредил. Твердил про какую-то шкатулку, не то сундук.
Фёдор схватился руками за голову.
— Сундук! — выдавил он из себя. — Господи! Что я наделал?
Он вскочил.
— Куда собрался?! Опять пить? Больше выхаживать тебя не буду!
— Больше не надо, Аглая. Больше не надо. Метель давно кончилась?
— Тебе какое дело?
— Уйти мне нужно.
— Не пущу!
— Аглая, голубушка моя. Пусти, не то пропаду. Дело сделал плохое, надобно всё исправить. Ответь мне. Заклинаю! Бога молю! Только ответь. Когда метель закончилась?
— Да вот-вот и закончилась. С час назад.
Аглая настороженно смотрела на Фёдора.
— Странный ты, какой-то. Полежать бы тебе. Расхвораешься совсем, Фёдор.
— Обязан я. А не получиться, значит сгину!
— Что же это ты говоришь, господи! Что значит сгину? — испуганно, затараторила Аглая. — Случилось ли что? Убил кого? Говори всё! Всё вынесу, кроме лжи! Говори.
Её глаза наполнились слезами. Крепко обняв Аглаю, Фёдор сказал:
— Голубушка моя! Покаяться мне надо! Убивать? Никого не убивал. Но не верю я плуту окаянному!
— Да какому плуту!
— Эх, хозяину-бесу.
Аглая дотронулось ладонью до лба Фёдора.
— Да ты ж весь горишь!
— Уже догораю, голубушка. Я такое видел! — не слушая, гнул своё лесник. — Такое почувствовал. В один момент всё понял. Всё осознал. Эх, какая ночь была. Всё ушло. Зачем я это сделал?
Его восторженный голос становился тише, а голова опустилась на плечи Аглаи. Он заплакал.
— Что понял, то? Что осознал?
«Господи, убил кого-то!» — с горечью подумал она.
— Всё потом расскажу. Вечером буду! А не буду, забудь меня, Аглая! Поезжай к отцу в город, авось не пропадёте.
Его прощанием был крепкий поцелуй. Дверь скрипнула. Фёдор выбежал на улицу. Мысль о сундуке не выходила из головы.
«Только бы не взяли», — тревожно думал он. — «Только бы найти».
— Стой! — окликнула его Аглая. — Замёрзнешь без тулупа, дурак!
Аглая вынесла ему свой тулуп, обняла его и заплакала.
Тулуп Фёдору был маловат, но выбирать было не из чего. Он накинул тулуп на себя, попробовал его запахнуть, но ничего из этой затеи не вышло. Узковат малость. Руки повисли так, что видны были локти.
Выглядел он довольно комично, если бы не трагичность истории. Может, она не такая трагичная… Ну, не будем забегать вперёд.
Фёдор побежал к месту, где выкинул сундучок. Солнце больно светило в глаза, отражаясь от снега. Могучие, изборождённые морщинами, старые деревья мирно посапывали. Верхний слой снега заледенел и покрылся снежной коркой, будто случился потоп, и вода обратилась в лёд. Вообще, красота была страшной силы, если бы наш герой захотел осмотреться и оценить её по достоинству. Но его волновало другое.
Из толстого, синего цвета наста выглядывал коричневый краешек несчастливой кражи (а бывают ли счастливые?). Фёдор крепко ударил ногой пару раз вокруг. Наст с треском поддался и лесник, не без удовлетворения, извлёк кражу наружу.
Немедля ни секунды, он поспешил на постоялый двор. Пока он бежал, деревья сменяли поля, а поля снова деревья. Солнце не скрывалось за облаками, с радостью высвечивало леснику путь. Он молил об одном — чтобы князь никуда не уехал. Только закончившаяся метель, давала все надежды этому верить. И он верил.
Серый постоялый двор замаячил на горизонте. Лицо Фёдора раскраснелось от мороза. Взгляд собранный, решительный.
Княжеская свита высыпала на улицу. Лагерь готовился к отъезду. Люди запрягали лошадей, проверяли повозки, складывали провиант.
Распахнув настежь дверь, Фёдор увидел, сидящего, за тем же столом князя, а подле молодую княжну.
— Лесник! — воскликнул князь.
Его острый как нож для охоты взгляд хищно пробежался по князю, отметив про себя сундучок в руках, измотанное налившееся кровью лицо Фёдора, и… женский тулуп?
— С чем пожаловал?
Фёдор подбежал к князю и упал на колени.
— Виноват пред тобой, владыка!
— Я не твой владыка, лесник! — строго перебил князь.
— Теперь мой! — горестно воскликнул Фёдор. — Доверяю тебе мою никчёмную жизнь. Что хочешь, то с ней и делай. Захочешь убить? Сам к тебе пришёл. Убивай. Но знай, князь, что богатство твоё я не тронул и пальцем. Бес попутал. Ослепил наваждением! Ох, знал бы ты, сколько мучений доставил мне твой сундук.
— На что мне твоя жизнь, лесник? Расстроил ты меня. Я пожалел тебя. Приехал с князем вашим мириться, а вы из меня дурака сделали.
— Мириться? — удивление отразилось на раскрасневшемся лице лесника. — Прости за вольнодумство, князь. Жить мне осталось недолго, оттого скажу, что слышал.
— Говори!
— Слышал я, что ты захватить нас подло вздумал. А дочь свою привёз, будущими владениями похвастаться.
Князь Игорь посмотрел на дочь, а дочь, не мигая, глядела повлажневшим взором на горе-лесника.
— Ты сам в это веришь?
Задумчивость отразилась во всём лице Фёдора. Он посмотрел в мудрые глаза князя и твёрдо ответил:
— Нет, владыка! Каюсь пред тобой. Не молю об прощении. Если мириться приехал, то помолюсь об примирении.
Князь снял что-то с шеи. Это был золотой ключик. Он блестел на солнце, переливаясь весенней капелью.
— Смотри на свои мучения! — повелительно сказал князь.
Фёдор не посмел спорить и нехотя взял ключ. Воровство обжигало ему душу, а ключ руку, в которой он его держал. Ключ не без труда вошёл в замок. Фёдор сделал оборот. Приподняв крышку сундучка, он медленно, словно внутри была змея, засунул внутрь руку. Его пальцы обожгло холодом.
— Покажи! — потребовал князь.
В руках Фёдора нервно покоилось содержимое сундука. Никакие богатства всего мира, собранные в одном месте, не удивили бы его так, как удивила его первая и последняя кража… В его руках был снег. Самый обычный снег, успевший подтаять. Талая вода вместе со снежной массой просачивалась сквозь пальцы, сползая на дощатый пол.
— Но, как?
Он без конца жмурил глаза, пытаясь прогнать наваждение. Но наваждение не уходило.
— Это снег. — поражённо, прошептал Фёдор.
— Да, снег, лесник. Моё сокровище всегда при мне. Я его не оставляю на морозе.
— Снег…
— Вот моё сокровище! — воскликнул князь и указал на молодую княжну.
Княжна застенчиво улыбнулась. Розовые щёчки округлились и свет хлынул из белоснежных зубов. Она была той красоты и целомудрия, которую надо видеть, а не описывать.
Солнце ворвалось в сердце лесника. Он упал без чувств.
— Что со мной будет? — пробудившись спросил он.
— Ты будешь наказан, лесник. — улыбнулся князь. — Наказанием твоим будет служба. Служба мне. И себе… Ты ведь ничего не помнишь?
— Чего не помню?
— Ты сам мне всё поведал.
— Не понимаю.
— Когда ты дал в морду гадкому хозяину этой тюрьмы, в которой нас заточила метель, я окликнул тебя. Но ты ничего не хотел слушать, а только твердил про сундук. Чтобы я его спрятал. Ты боялся кражи. Боялся его. Боялся себя, лесник. Сокровища, как я уже сказал, там не было. Там всё время был снег, поэтому шатёр был на улице.
— Зачем?
— Тоску на меня нагнала метель, лесник. Сомнения. Хотел на народ ваш глянуть, с кем кровь мешать собрался. Разместил шатёр на улице, да поставил сундук, мол, сокровище. А хозяин… Кстати, хозяин же тебя подговорил, лесник? А? За это ты ему в морду, то? — усмехнулся князь. — Ну, молчи-молчи. Сам знаю. После того, как ты в морду-то ему. — Князь тут не выдержал и расхохотался. — Ох, прости, голубчик. — сказал он, вытирая слёзы. — Как он улетел тогда. Отправил ты его, Фёдор, восвояси, где ему и место. Про сундук я сразу смекнул. Замочная скважина была исцарапана. Паршивенький вор, этот дурак.
— Почему же сразу его не схватили?! — в негодовании воскликнул Фёдор.
— Зачем? Такая метель… Куда он уйдёт. Да и с чем? Внутри то, снег. Обслуживать кто будет? — тут князь опять не выдержал и залился (аж, на две минуты!) безудержным смехом.
— Человек он гнилой. Сразу видно. Лежит спокойненько в моей повозке. Связанный. Повезу его к князю вашему. — продолжил князь. — Но ты. Ох, расстроился я, когда этот смерд тут же с доносом на тебя побежал. Думал, ну это болото к чёрту.
Поворачивать хотел. Ждал, когда метель закончится. Представляешь? Но как хлопцы мои тебя издали увидели. Бежит, говорят, сам не свой. С сундучком, да в женском тулупе. Знал бы ты, Фёдор, как душа у меня запела. Варвара моя реветь начала. Хороший ты человек, лесник. Совестливый. Будешь при мне служить. Нельзя тебе одному. Ты совсем забыл, как жить. Забыл, как быть счастливым.
— Аглая!
— И жену твою научим заново жить, лесник.
Фёдору вспомнилось то сказочное ощущение зимней ночи. Он чувствовал себя не одиноким. Нужным. Чуть более свободным. Тугие цепи горя никуда не пропали. Он знал, что они будут с ним до конца. Бремя. Память, которую нельзя забывать. Но знал, что цепи ослабеют. Их хватка уже ослабела, и не душила его впервые за долгое время.
— Сундучок останется у тебя, Фёдор. Как напоминание. Напоминание о краже, которая утекла талым снегом сквозь пальцы.