В мире не найдется ни одного человеческого существа “мужеского полу”, хоть раз в жизни не занимавшегося рукоблудием... Эта чувственная шалость созревает уже у пяти-шестилетнего мальчонки, когда он невинной еще ручонкой теребит свою “письку”, высвобождая ее для малой нужды из тесных трусиков и штанишек, и новое ощущение – щекочущей крайней плоти в пальчиках – ему приятно и сладостно… Мальчик растет, и с возрастом растет и чисто физиологическая потребность все чаще притрагиваться к порою щиплющему от мочи концу постепенно увеличивающегося в размерах члена, возбудить его парой-другой “возвратно-поступательных” движений, вызывающих необыкновенную истому… К 13-14 годам здоровые и нормальные мальчишки мастурбируют все чаще и настойчивее, пытаясь полностью обнажить головку члена, довести себя активными фрикциями до удовлетворения, дергаясь в сладостных конвульсиях при еще отсутствующем семени… А торжеством мужской физиологии и психологии “самца” является первый выплеск настоящей бело-молочной вязкой спермы из красновато-фиолетовой головки подрагивающего и пульсирующего от напряжения фаллоса… Этой “новостью” потом делятся меж собой все подростки в школьном туалете или во дворе и страшно гордятся, кто как быстро “кончил” и сколько “выплеснул” за “сеанс дрочки”… Даже устраивают в укромном местечке "соревнования", кто дальше "стрельнет" струей семени, - если на метр, уже - герой!
…Среди своих курдских однолеток – озорных и в основном крупных, крепких парней – молчаливый и замкнутый Хдо выделялся особой необщительностью и невразчностью: малорослый, худощавый и плоскогрудый, смуглый до черноты, узколицый, с близко посаженными к горбатому носу глазами, с непропорционально длинными руками… От него вечно неприятно пахло неизвестно чем, хотя одевался аккуратно и чисто… Ровесники нередко издевались над ним, девчонки смотрели мимо, взрослые откровенно жалели – “безотцовщина”, неграмотная мать работает на овцеферме… После того, как какая-то из местных сплетниц ненароком увидела яростно мастурбирующего в кустах за школьной оградой среди бела дня подростка и разнесла “новость” по селу, над ним стали в открытую смеяться и обзывать “Жажо Хдо” (“Рукоблудник Хдо”)…
Дошедшая до его ушей эта грязная весть сильно подействовала на парня: забросив школу в выпускном классе, он, поспешно собрав манатки, уехал в ближайший городок, даже не предупредив мать и младшую сестренку… Устроился там разнорабочим, жил в деревянной подсобке при стройке тихо и мирно – с раннего утра на работу, поздним вечером с работы, уставший, как собака… Скучал по родным, но… скорее бросился бы в ущелье, чем вернулся бы в село, где его опозорили… Но и здесь чужие нравы, чуждые его сердцу люди… Не с кем подружиться, не с кем поговорить по душам, поделиться мыслями… Ни близких друзей, ни сердечной подруги, ни простых человеческих радостей, ни сладких утех… Пить Хдо не любил и не умел, а потому не обзавелся тесным кругом собутыльников со стройки... Курил тоже мало, и единственным невинным безнаказанным удовольствием было привычное с детства неистощимое и неодолимое рукоблудие по темным ночам, на скрипучей железной кровати под холодной дощатой стенкой… Ему это нравилось! Молодой организм требовал своего – психической разрядки и выплеска скопившейся половой энергии, хотя и на свои заработанные деньги он не мог себе позволить ничего, кроме еды и необходимых бытовых трат… Мастурбация оставалась основным занятием на досуге деревенского парня с гор...
…Молодые бойкие ребята-армяне со стройки, заметившие по грустным глазам Хдо явно “сексуальный голод”, попытались как-то зазвать его с собой в общежитие стройтреста, где было немало приехавших из северных краев доступных “давалок”, как они шутили, “за водку и котлету с гарниром” – крановщиц, штукатурщиц, маляров. Уже почти намозоливший руку на регулярной дрочке юноша, наконец, крепко задумался о своем жалком житье-бытье в городе и… согласился. Пришедшего к бабам с бутылкой водки и несколькими порциями кябаба в лаваше Хдо парни завели в одну из тесных комнатушек, где на своих кроватях полуразвалясь сидели две подвыпившие разбитные девки неопределенного возраста. Парень замялся на пороге, как бы сопротивляясь предстоящему общению с этими потрепанными бабенками, но бетонщики Ашот и Аршак легонько толкнули его прямо к одной из них.
- Девочки, это наш брат и друг Хдо Исоян, курд-езид, отличный парень, работает с нами на стройке…, - развязно представил юношу Ашот.
“Девочки” переглянулись и пошловато хихикнули, увидев не вышедшего ростом и плюгавенького, на их взгляд, мужчину, посмевшего претендовать на их прелести.
- Светка, ты бы вышла на часок прогуляться, подышать свежим воздухом…, - обратился Аршак к одной из них, глазами показывая на дверь.
Бабенка поняла взгляд ушлого кобеля-бетонщика, иногда залезавшего к ней в постель холодными зимними ночами, и, вздохнув, лениво оторвала массивный зад от скрипнувшей кровати, застеленной казенным серым одеялом.
…Оставшись наедине с дородной, грубоватой телкой, Хдо замялся и покраснел от собственной неопытности, не зная, как себя вести дальше. У него никогда не было женщины – кроме своего “бунтующего хера” в крепком кулаке и вдохновенной дрочки он ничего не видел и не знал…
- Ты что, девственник, дружок? – удивилась нерасторопности и растерянности Хдо крановщица.
- Н-не-е…, - едва выдохнул юноша, и сам понял, что она не поверила ему.
- Да ладно, не тушуйся, сейчас поработаем с твоим “петушком”, - фамильярно кинула Валя и, бесцеремонно завалив парня на кровать, стала не спеша расстегивать ему пуговицы на ширинке мешковатых неглаженых брюк.
У Хдо беспокойно заколотилось сердце: "дурачок", сиротливо завалившийся набок на пышно-черноволосом лобке, не подавал признаков жизни…
- Подрочи мне немножко… пожалуйста… я привык так…, - бледнея и краснея, тихо попросил юноша и, откинув голову назад, в смятении прикрыл глаза рукой...
Валя, ничуть не смущаясь, ловко взяв в ладонь вялый коричневатый член бедолаги-девственника и мягко оттянув с внушительной головки крайнюю плоть, стала медленно и ритмично массировать eго... Парень тихо застонал и встрепенулся всем телом... Привыкшее не к жаркому сочному влагалищу, а именно к теплым сухим пальцам “орудие труда” юноши, постепенно набухая, пришло в “боевую стойку”, и он, не сдерживаясь более, кинулся на обнажившуюся уже женщину, как давно не пробовавший свежего мяса лев…
…Ставший мужчиной Хдо спустя полчаса удовлетворенно и умиротворенно лежал рядом со “своей Валей”, без которой теперь, как ему казалось, не представлял дальнейшей жизни, и лихо закинутая ей на рыхлый бело-розовый живот его густоволосатая смуглая нога чувствовала на себе ласкающие грубоватые пальцы женщины…
Через час юноша возвращался в закуток при стройплощадке окрыленным и уверенным человеком: “А жизнь, черт возьми, в самом деле прекрасна, а какая сладкая и жаркая “щелочка” у Вали! Ва-а-х...”.
… Счастье Хдо, впрочем, продлилось недолго – стройка завершилась, все бригады специалистов и рабочих разъехались, уехала к себе на Дальний Восток и ублажавшая темпераментного курда несколько месяцев Валюха...
Хдо устроился на другую стройку, где ему дали место в общежитии. Он исправно работал, его уважали за кроткий нрав и скромность, но с бабами упорно не везло… Никак… Мужик отлично понимал свою физическую непривлекательность для женщин, явную бедность, отсутствие каких-либо перспектив в жизни – полуграмотный разнорабочий… А природа самца, естество, здоровые мужские инстинкты годами заявляли о себе… Хдо вынужден был снова, как и в ранней незавидной молодости, все чаще брать в правую натруженную руку свое единственное “достоинство” – фаллос никогда не изменял ему, не надоедал, не обманывал, давая призрачное ощущение полной радостей жизни… Но где-то глубоко-глубоко, в самом потайном уголке его недалекого, примитивного мозга таилась постыдная сверлящая мысль: “Онанистом был, онанистом и остался…”.
…Как-то, спустя многие годы, когда стало совсем уж невмоготу от одиночества и неприкаянной скучной городской жизни, без семьи и детей, уже сильно поседевший Хдо поехал в родное село – в надежде увидеть давно забытые лица возможно еще живой матери и взрослой сестры.
Выйдя из маршрутки на трассе и опасливо оглядываясь по сторонам, он торопливо направился по безлюдной проселочной дороге к родной сторонке.
Вдруг навстречу ему вышел из ближайшего огорода неказистый загорелый старик в перепачканной землей рабочей одежонке и остановился в двух шагах как вкопанный.
- Ба, неужели это ты, Жажо Хдо?!
Бедняга Хдо вздрогнул от неожиданности и в смятении попятился от незнакомца, не ответив ему. Вдруг резко повернулся и опрометью бросился обратно к трассе, чтобы никогда больше не появляться в этих краях... А в ушах звенело, кричало, гремело давно забытое им омерзительное "Жажо Хдо"...
* * *