Сыну Сергею посвящаю.
Сергей погиб 23 января 2018 года от ожогов, полученных во время аварии на Ново-Иркутской ТЭЦ. Работы проводились в экстремальные срокоградусные морозы. По словам коллег по работе, сын никогда не прятался за спины товарищей. На всех трудных участках был первым.
(Фото из интернета)
«А Я говорю вам: не клянись вовсе:
ни небом, потому что оно престол Божий,
ни землею, потому что она подножие ног Его;
ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя;
ни головою твоею не клянись,
потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным.»
Евангелие от Матфея (гл. 5; стих 34-36)
Рассвет только высветил голубовато-желтую полоску на востоке, а Анне Степановне уже не спится. Еще несколько дней назад встречали сына, приехавшего в отпуск. Сын с молодым задором и желанием крутился волчком по хозяйству, стараясь помочь и отцу и матери. Мать украдкой, с любовью наблюдала за его стараниями: «Хороших нам с отцом Господь детей дал. Девчонки приедут, – тоже минуты не просидят».
Когда сын повзрослел? Пожалуй, заметнее всего это стало после армии. Он пришел возмужавшим, окрепшим, со своей гражданской позицией, настоящей зрелой личностью.
Мать вздохнула. Сколько молодых парней в их округе сложили свои головы… Вроде бы и войны нет, а кладбище полнится свежими могилами молодых парней. В народе давно замечено, что пацаны, всякими правдами и неправдами избегающие службы в армии, не могут найти себя в жизни, часто остаются без работы и семьи. Многих ровесников сына уже нет в живых. Кто-то погиб при бандитских разборках, кто-то в тюрьме, кто-то свел счеты с жизнью, пытаясь убежать в никуда от невыносимой тоски. В начале перестройки, в девяностых годах, газеты пестрели фактами и цифрами о погибших в армии призывниках. Армейская антиреклама сделала свое черное дело… Но кто посчитал, сколько их, молодых парней, погибло вне армии? Цифры эти огромны и на полосах печатных изданий не появляются…
Отпуск сына пролетел незаметно. Еще с вечера мать начала готовить гостинцы: молоко, творог. Яйца не забыть положить – внучка любит.
– Сына, ты за картошкой полезешь в подпол, капусту не забудь там, ближе к омшанику стоит. И огурчиков! Огурчиков с помидорами возьми!
– Хорошо, мам!
Сын торопится, не любит поздно выезжать, – дорога дальняя. В последний момент мать сует ему в ладошку купюру, и опережает возражения:
– Бери, бери, хоть немного на бензин.
– Спасибо, мамочка!
Он обнимает мать за плечи, а потом, смеясь, легко приподнимает ее от земли. А она тюкается ему в родное плечо, нарочно бодрит голос, боясь, что он заметит наворачивающиеся слезы.
– Ладно, поезжай! Девчонок там своих целуй за меня.
– Обязательно, родная! Ну, я полетел!
Мать смотрит на стройную, крепкую фигуру удаляющегося сына и невольно любуется им: «Какой же он у меня красивый! И хороший.»
Он улыбается уже от двери автомобиля, и мать успевает крикнуть:
– Ангела-хранителя в дорогу, сыночка!
Тот кивает головой, садится в машину. Она крестит сына, машину, себя и снова сына. Аварийные огни удаляющегося автомобиля мигают несколько раз: до-сви-да-ни-я! Давно уже скрылась Тойота, увозящая сына, а мать все стоит, кутаясь в платок и глядя на дорогу.
Вспомнилось, как вот по этой самой дороге почти двадцать пять лет назад, бежала она за тетей Соней, уговаривала ее поверить, поклялась детьми… Озноб пробежал по всему телу от этих воспоминаний. «Какая же я была дура! Дура молодая, да неученая!» Мать остановилась, взявшись за ручку калитки. «А сейчас какая я? Тоже дура, только старая и жизнью наученная».
Калитка скрипнула и захлопнулась за спиной. Белый алабай Умка ткнулась мокрым носом в ладошку. Мать остановилась, погладила собаку по голове, а мысли были далеко, – там, где в конце восьмидесятых родился ее крохотный сынок. Родился раньше времени. Не поберегла она тогда себя и его тоже.
***
Только - только вернулись они издалека с мужем на родину. Вселились в большой заброшенный, но еще крепкий дом. На руках двухгодовалая дочка, а под сердцем – второй ребенок. Деньги нужны были и на детей, и на ремонт. Вот и устроилась на работу в соседнее село. По утрам уезжали с мужем на машине за двенадцать километров, а вечером возвращались.
Но в тот день начальство отправило мужа в однодневную командировку. Поэтому возвращалась после работы с его братом, в кабине школьного трактора. Через сутки начались схватки…
Роды были стремительными. Ночью выпал снег – мягкий и липкий он облепил толстым тяжелым слоем дома, заборы, деревья. Снег в конце мая… Как странно. Никогда в своей жизни она не видела такого снегопада в эту пору. Аня лежала в послеродовой палате и прислушивалась к треску ломающихся под тяжестью снега распустившихся в зелени тополиных веток.
Сынок родился раньше времени, совсем слабеньким. Матери его не приносили. Она раненой птицей металась по больничной палате. Только через девять дней перевели их из роддома в детскую больницу. Врачи, осмотрев новорожденного, схватились за голову – ребенок потерял в весе с момента рождения почти полкилограмма. Такая потеря веса практически лишала его шансов выжить.
Заведующая отделением, пожилая татарка с русским именем Вера Ивановна, развела руками:
– Что они там делали с ребенком?! («Там» - значит, в роддоме.) Знаю я этих молоденьких медсестер! Заливают через зонд пятидесятиграммовую норму молока, головой ничуть не думая! У ребенка сразу рвота фонтаном, и он лежит голодный! Вай-вай-вай!
Утром, во время обхода, Вера Ивановна подходила в палате к каждой мамочке и говорила разные приятные новости:
– Вы хорошо набираете вес! А вам завтра на выписку!
Мимо Аниной кровати врач почти пробегала бегом, боясь заглянуть ей в глаза. А когда та стала ловить ее за полу белого халата, на умоляющее «А мой? Что с моим?», Вера Ивановна отводила глаза и бормотала:
– Плохой, плохой. Не глотает, не сосет соску, не согревается. Не знаю, будет жить или нет.
Аня откидывалась на подушку с почерневшими кругами под глазами, закрывала лицо руками, содрогаясь в рыданиях. Женщины подходили, присаживались на кровать:
– Не переживай ты так… Вон, мою тоже с того света вытащили. А завтра мы уже выписываемся. Вера Ивановна очень хороший врач! Вот увидишь!
***
Наконец, наступил день, когда Вера Ивановна зашла в палату с торжествующим видом и сразу, обращаясь к Анне, сказала:
– Всё! Теперь будет жить! Сегодня взвешивание было, ваш сын набрала пять граммов! Будет жить! (Вера Ивановна путала глаголы женского и мужского рода)
Аня резко села на кровати:
– А откуда вы знаете?
Вера Ивановна, удивляясь ее неверию, хлопнула себя по карманам белого халата:
– Говорю же! Пять граммов веса набрала ваш сын! Мы ему сначала молоко давали по двадцать граммов – у него рвота, мы по пятнадцать – тоже самое, мы по десять – тот же эффект. Дали пять граммов молока и ребенок съела!
Врач обвела всех торжествующим взглядом:
– Первые дни кормили часто по пять граммов, как птичку, потом стали прибавлять еще по пять. И сегодня весы показали – плюс пять граммов прибавки в весе! Будет жить!
Педиатр ушла, а женщины кинулись поздравлять плачущую мать:
– Ну, а теперь то, чего ты ревешь?
– Я не реву, я радуюсь…
***
Сын поправлялся. Матери стали приносить его на кормление. Чмокнув пару раз крохотными губешками, маленький растрачивал на это тяжелое для него дело все силенки и засыпал почти голодным. Медсестры уносили его в теплый бокс докармливать из слабенькой соски. Дело шло к выписке.
Однажды утром Аня проснулась раньше обычного. Прислушалась к непонятным звукам-завываниям. Вышла из палаты. В пустом больничном коридоре на скамейке сидела красивая женщина лет сорока с вьющимися светлыми волосами, собранными небрежно в пучок. Она не то плакала, не то скулила, как маятник раскачиваясь вперед и назад. У молодой матери от жалости сжалось сердце, она потихоньку присела рядом:
– У вас какое-то горе?
Женщина посмотрела на нее красными от слез глазами:
– Да, у меня горе. Моя дочь умирает, – она залилась слезами, а потом продолжила, – понимаете, ей пять лет. Дочка подстыла, появился сип в горле. Ни температуры, ни кашля, ни насморка. Только небольшой сип на вдохе. Вот мы ее и решили в баньке попарить. А в бане она потеряла сознание…
Женщина опять застонала и закачала головой:
– Если бы я знала, что так получится! Мы завернули ее в одеяло прямо мокрую, и в машину. Врачи говорят, что все очень плохо. Трахеоскопия нужна, а здесь такую операцию не делают, только в Иркутске. До Иркутска почти три часа… Говорят, если произойдет остановка дыхания в дороге, могут не спасти. Моя девочка может просто задохнуться без воздуха!
Она снова заплакала, даже не пытаясь вытирать слезы. Аня сидела и слушала несчастную женщину. И думала о том, что совсем недавно и она вот так же убивалась по своему сыну.
– Вы не переживайте так сильно, здесь очень хороший врач – Вера Ивановна. Знаете, скольких деток она на ноги поставила!
– Правда? – женщина впервые с интересом и надеждой посмотрела на Аню.
– Конечно, правда! Она и моего сыночка выходила и вашей доченьке поможет!
Женщина слабо улыбнулась:
– Дай-то, Бог! Ваши бы слова да Богу в уши!
– А какой диагноз ставят врачи? Что говорят?
– Говорят, какой-то стеноз, отек гортани…
– Никогда раньше не слышала, что есть болезнь с таким названием…
– Я тоже…
В это время из процедурного кабинета врачи крикнули:
– Мамочка, готовьтесь к транспортировке ребенка!
Женщина вскочила и побежала в дальний конец коридора. Аня смотрела ей вслед, мысленно желая им с дочкой счастливого пути и выздоровления. Больше они не виделись.
***
Сейчас Анна Степановна, вспоминая ту давнюю совсем неслучайную в ее жизни встречу, в который уже раз за эти четверть века, размышляла сама с собой: «Довезли тогда врачи или не довезли маленькую малышку? Живы ли они со своей мамочкой? Где ж теперь узнаешь?»
Домой идти не хотелось. И она пошла в огород, проведать в теплице поздних цыплят. Стояла середина осени. В этом году какая теплынь да благодать! А бывало, что уже в конце октября, после недельных тридцатиградусных морозов люди шли по прудовой ледовой переправе. Поначалу, под ворчание стариков, первый лед дерзко испытывали мальчишки, самые отчаянные из них. За ними уже семенили взрослые, сокращая путь. Старожилы не торопились пользоваться ледовой дорогой, ждали, когда окрепнет лед.
Но нынешняя осень радовала необычайным теплом. В небольшом садочке стоял шум, свист и переливчатое посвистывание. Стая серо-голубых хохлатых свиристелей опустилась на деревья. Она любила этих прожорливых нарядных птиц.
– А-а! Прилетели! Так-так. Скоро и морозы за вашим хвостом потянутся.
Наломав с грядки оставшихся после срезки кочанов капустных листьев, кинула их парунье с цыплятами. Сменила воду в поилке и насыпала в кормушку распаренного пшена.
– Поздыши! Куда же ты их повывела на зиму глядя? – обратилась мать к курице-парунье.
Поворчала больше для порядка. Парунья квохтала, подзывая цыплят к свежему корму, не чувствуя за собой никакой вины. Эти цыплята августовские. Ничего, вырастут, только труд надо приложить, старание, за всеми нужен уход. И октябрьских поднимала и даже ноябрьских.
– Вырастут, – еще раз проговорила утвердительно и присела на старый стул под навесом.
Солнце ласково пригревало. Редкие пчелы-разведчики появились на прилетных ульевых досках. Проверяют, надолго ли тепло? Чистят домики, проветривают, вентилируют крылышками помещение. Пчел муж купил в первый же год – пару ульев у хорошего пчеловода. Съездил в соседнее село за медогонкой, рамками, пчелиными стамесками, которые до той поры оставались невостребованными в доме его деда, и потихоньку начал осваивать новое для себя ремесло.
Мать прикрыла глаза, подставляя лицо теплому солнышку. «И как тетя Соня могла тогда такое подумать о нас?» Сама Анна по складу характера относилась к людям-адвокатам. Старалась защищать всякого человека от людей с прокурорской хваткой. Но в этой ситуации даже ей нелегко было оправдать тетю Соню.
– Эх, тетя Соня! А ведь ты с нашими родителями когда-то была в приятельских отношениях…
Тетя Соня-почтальон была одной из первых сельчан, которые тепло встретили молодую семью после переезда. Всегда смеющееся ее лицо излучало, казалось, саму доброту. Аня интуитивно потянулась к ней, как к матери.
***
Когда это случилось? Где-то за неделю… Да, дней за восемь до того рокового дня. Солнечным утром конца октября в окно громко постучали. Возле дома стояла тетя Соня с палкой-посохом в руках. Заплакал годовалый сын, и Аня взяла его на руки. Заворочалась в своей кроватке старшая дочка. Как она ждет свой день рождения! Скоро ей исполнится четыре, и она каждое утро считает на пальчиках оставшиеся до праздника дни. Мать, придерживая рукой сына, поправила сбившееся в сторону одеялко дочери. Муж наскоро накинул куртку и вышел за ворота. Аня кормила грудью сына и прислушивалась к громкому разговору за окном. Муж появился расстроенный, в недоумении пожал плечами:
– Представляешь! У тети Сони кто-то пчел ночью украл, и она говорит, что это был я. Мне-то зачем это нужно? У нас свои пчелы и мед…
Аня смотрела на мужа выжидающе:
– Что за бред!? Ты сказал ей, что это не мог быть ты в принципе?! Что ты сказал? Ты объяснил, что она не имеет права так плохо о нас говорить?! Как она могла?! Что ты молчишь?
Муж резко махнул рукой:
– Да что толку! Говорил я ей сто раз! Она и слышать не хочет! Кричит одно и тоже: Ты, мол, больше некому! Остальные в селе – все свои!
Впервые тогда прозвучало слово «свои». Всю глубину этого деления на «своих» и «чужих» молодой семье еще предстояло познать. В небольшом селе все друг другу были родственниками: братьями, кузинами, кумовьями, сватами. Человек, не входивший в этот круг, мог всю жизнь прожить рядом с этим кругом, но так и не стать «своим». Кровное и кумовское родство было крепче цемента. Все это Аня с Виктором поняли гораздо позже. А тогда Ане казалось, что муж плохо всё объяснил тете Соне. Ведь она, Аня, знает, что муж на такие подлости не способен. Сейчас она догонит тетю Соню и сможет ей все объяснить. И та, конечно же поймет!
Она передала проснувшегося сына в руки мужу, накинула шаль и, как была на босу ногу, сунулась в боты, побежала по той самой дороге, по которой сегодня провожала сына.
– Тетя Соня! Постойте! Да подождите же!
Бабка, завидев Аню, замахала на нее руками:
– Уйди, Анна! И слушать ничего не хочу!
Старуха шла скорым шагом в небольшой подъем, грузно опираясь на свой посох-клюку. Аня бежала рядом с ней, пытаясь остановить. Шаль свалилась у нее с плеч. Морозец конца октября сразу охватил ее всю, тонкий халатик не мог защитить от холода. Но Аня ничего не замечала:
– Тетя Соня, это не мог быть Виктор! Мы вместе вернулись домой в обед, и он никуда больше не отлучался до утра! Даю вам честное слово! Он не вор! Вы слышите?! Спросите у бабы Веры - она подтвердит!
Баба Вера - Анина бабушка приехала к ним накануне, чтобы понянчиться с маленькими правнуками, пока Анна управлялась с побелкой и уборкой, затеянной накануне дня рождения дочки.
Бабка Соня шла не останавливаясь, палка гулко стучала по твердому грунту дороги. Лицо ее исказилось злобой:
– А кто это сделал? Свои?!
Аня растерялась:
– Не знаю… Да кто угодно.
– А не знаешь, так нечего и говорить!
– Зачем нам ваши пчелы? У нас свои есть! И мед тоже…
Грудь Ани разрывалась от обиды, слезы горячим потоком капали на ситцевый халатик. Логика тети Сони была сногсшибательной: свои не могут делать пакости, потому что они свои, а вы – не свои, поэтому можете! Аня поняла, что никакими аргументами эту женщину не переубедишь. Она остановилась, и глядя в спину удаляющейся старухе крикнула в отчаянии:
– Это не он!!! Вы слышите меня?! Клянусь детьми – это был не Витя!
Бабка Соня удалялась, не замедляя шаг. Слышно было лишь затихающее вдали бормотание. Аня как-то сразу обмякла, повернула назад и медленно побрела к дому, едва передвигая ноги в заледеневших ботах. Подобрала с земли упавшую шаль и только сейчас почувствовала, как она замерзла.
Если бы она тогда знала, чем все это обернется… Сказано в писании «Не клянись вовсе…» Если бы знала… Но Анна не знала. Некрещеная, неверующая… Откуда ей было знать?
Не знала Аня и того, что время спустя, воры обнаружат себя во время реализации медовых рамок. Но добрых взаимоотношений с семьей тети Сони уже было не вернуть.
И еще об одном не догадывалась Аня, глядя на сутулую походку удаляющейся старухи. Неслучайным была эта их встреча с тетей Соней. В то утро их семья была поставлена в самом начале своего духовного становления. Путь этот ни у кого не бывает гладким. И у них с Виктором все было непросто. Впереди их ждала сложная дорога исканий, сомнений, разочарований и счастливых находок, познание присутствия Бога во вселенной, открытие Его безграничной любви и милости ко всем людям. Но то утро стало для них точкой отсчета, НАЧАЛОМ.
***
О тете Соне люди поговаривали, как о знахарке. И это часто, особенно в деревнях, считалось и считается делом почти обычным. «Знание» свое получила она по наследству от матери. Известно много случаев, когда колдуны и колдуньи, мучимые бесами, не могут отойти в мир иной, не передав свое страшное «наследство» своему последователю. Мать тети Сони незадолго до своей смерти, понимая, видимо, что имеет дело с нечистой силой, не хотела награждать дочь свою таким «наследством». Поначалу предложила свой колдовской багаж невестке – жене сына. Но невестка отказалась наотрез: «И даром не надо, и за деньги не надо!» Денег ей никто и не предлагал. Единственным условием на передачу «знания» являлось добровольное согласие «одаряемого». Принять «дар» от стареющей матери согласилась Соня.
Аня еще раз оглянулась на сутулую спину бабки, и почувствовала, как защемило сердце в недобром предчувствии.
***
Мать открыла глаза. Пора домой. Солнышко склонилось за тополь. По нынешней теплой осени листья у тополя не облетели, а остались в зиму, крепко прицепившись к веткам, издавая при малейшем ветерке особое сухое шуршание, похожее на шепот.
Дома повозилась с печкой, и та радостно затрещала сухими смоляными поленьями. Завела тесто на оладьи: «Витя приедет, чаю с ним попьем». Желтые оладьи горкой укладывались в тарелку. Чай, заваренный на листе малины, смородины, кипрея, чабреца и мелиссы разливал по кухне дивный аромат. Дом быстро наполнялся теплом. Но вот уже и оладьи готовы, а мужа все нет. Присела, сложила усталые руки на коленях. И опять потекли воспоминания.
***
Дней пять прошло после прихода тети Сони. Наступил канун дочкиного дня рождения. Анна летала по дому, как на крыльях: все надо успеть. Назавтра приглашены гости – родители, родственники, друзья. Вот уже стоит в холодильнике сметанный торт, покрытый шоколадной глазурью. Дочка сама поставила на торт четыре свечки, расположила их аккуратно между кремовыми цветами. Незаметно от матери трогала липкий бок торта и облизывала пальчики. Аня приводила в порядок дом, крошила и шинковала салаты, возилась с фаршем, закусками. А еще надо было управиться с вечерней дойкой, напоить телят и прибрать молоко.
Дети вертелись под ногами. Настроение у всех было приподнятое. Муж шутил и ласково поглядывал на жену. Он любил домашние праздники, любил принимать гостей. Глядя на сына, отец смеялся:
– Смотри, Анюта, «сипуша»-то наш, как быстро бегает!
Аня счастливо улыбалась. Как-то не обратили внимания на то, что у сип в горлышке у сына, появившийся пару дней назад, усилился. Аня по привычке приложила губы к лобику – да нет, температура нормальная. Ни кашля, ни насморка. Успокоилась – ничего страшного.
День был напряженный и к вечеру между супругами вдруг вспыхнула ссора. Сейчас уже и не вспомнить, из-за чего? Какой-то пустяк, который даже не сохранился в памяти. За пять лет совместной жизни это была, пожалуй, самая сильная их размолвка. Настолько сильная, что Аня посчитала невозможным оставаться в супружеской постели. И ушла в соседнюю спальню, оставив уже спящих детей в комнате мужа. Никогда прежде она так не поступала…
Ане показалось, что она только ненадолго закрыла глаза, как провалилась в глубокий сон. Свет резкой вспышкой осветил комнату в начале первого. И сразу бьющий, как набат, голос Виктора:
– Аня! Анюта! Сын!!! Не дышит!!!
Ничего не понимая, Аня машинально села в кровати. Муж стоял посереди комнаты. На руках у него был сыночек, голова которого как-то неестественно запрокинулась, маленькие ручки и ножки висели совершенно безвольно. Виктор стремительно положил тельце сына жене на колени, и Аня едва успела подставить руки.
– Где трико? Надо срочно вызвать «скорую»! Где мои штаны?! – почти кричал он.
Ане казалось, что время остановилось. Появилась какая-то ватная заложенность в ушах. Она слышала, что муж что-то говорит, но не воспринимала слова. Она смотрела на сына невидящими глазами. Вокруг ротика фиолетовым кругом растекалась синева. Глазки были открыты, но не было видно радужной оболочки – глаза полностью закатились под верхние веки. Аня трясла сына все сильнее и сильней. Нечеловеческий стон застрял в горле.
Первым, как всегда было в их семье в экстренных ситуациях, пришел в себя муж. Он ворвался в комнату, так и не найдя свою одежду:
– Нужно делать искусственное дыхание! Ты слышишь меня?! А-а-ня-а-а!!!
Аня подняла на мужа огромные глаза:
– Витя, я не могу…
– Можешь!!! Нужно положить на ровную поверхность. Диван! Положи на диван! Я – к Любе, надо вызвать «скорую»!
Виктор схватил сына и бегом перенес его на диван. Аня плелась следом, едва передвигая непослушные ноги.
Фельдшер Люба жила почти в двух километрах, на другом конце села. Установленный в ее доме стационарный телефон был единственным в деревне. Виктор наконец-то отыскал свою одежду и, натягивая ее на себя, отдавал Ане приказы:
– Делай искусственное дыхание и массаж сердца! Давай, родная, давай!
Аня, вспомнила, что где-то читала, как делается искусственное дыхание детям – как шарик надувается. Захватывать надо и носик тоже, потому что завалившийся язык перекрывает гортань, препятствует прохождению воздуха. Она почувствовала, что может двигать онемевшими руками, склонилась над сыном и с силой два раза вдохнула в него воздух. Потом качнула четыре раза грудную клетку, стараясь не сломать тоненькие косточки своего сыночка. И еще одно вдувание, опять массаж сердца…
На четвертый раз сын вздрогнул, шевельнул пальчиками, глазки выкатились из-под верхних век и он сипло и натужно вздохнул первый раз. Потом еще раз, и заплакал простуженным, грубым прерывающимся плачем. Синева возле рта стала проходить, губы порозовели. Виктор у порога натягивал валенки:
– Задышал? Ну, Слава Богу! Я побежал звонить, и к соседу – у него «Москвич» в гараже стоит, а нашу без гаража два часа отогревать надо.
Как потом объяснили врачи, с момента остановки дыхания прошло не более пяти минут. Так это было или не так, но эти минуты показались вечностью.
Аня качала и прижимала к себе плачущего сына и больше всего на свете боялась, что он опять перестанет дышать. Когда муж доберется до фельдшера? Когда приедет «скорая»? Успеет ли? Несмотря на начало ноября, морозило под минус тридцать.
И, вдруг, откуда-то всплыло забытое уже почти за полтора года – СТЕНОЗ. Перед глазами – больничный коридор, плачущая на скамейке женщина… В голове молоточком застучало: СТЕНОЗ! СТЕНОЗ! СТЕНОЗ! Кинулась к книжному шкафу. Из города они привезли неплохую по тем временам библиотеку. Виктор любил книги, и всегда покупал их по случаю. Принес как-то огромный справочник практикующего врача. Аня пожала плечами:
– Зачем? Мы же не медики.
– Ты что! Я не мог пройти мимо! Это же замечательный экземпляр!
Одной рукой Аня качала плачущего сына, а другой листала огромный темно-синий том справочника. Буквы расплывались от слез. Наконец, нашла по оглавлению. Стеноз… признаки первой стадии – лёгкие сипы во время вдоха… вторая стадия… третья… четвертая стадия… возможен летальный исход. Потемнело в глазах, едва не выронила ребенка. Первая помощь… горчичники в область грудной клетки, ингаляция, эуфиллин, прогревание ступней ног… Бегом бросилась к аптечке. Горчичники, где они? Высыпала лекарства из коробки прямо на пол. Схватила пластинку горчичного цвета…
Угли в печи почти прогорели, об ингаляции не могло быть сейчас и речи. На плите всегда стояла кастрюлька с водой для хозяйственных нужд. Скинула крышку с кастрюли, намочила горчичник и прилепила желтой стороной на кукольную грудь сына. Машинально подумала, что раньше всегда использовала марлевую прокладку. Но сейчас было не до этого. В посудную чашку налила воды из той же кастрюльки и, сорвав одним движением штанишки, опустила ножки сына в воду. Ребенок зашелся в страшном крике. Отпрянула от чашки, опустила свой локоть и тут же отдернула – вода была слишком горячей.
Резкий плач сына как-то отрезвил Аню. Она остановилась и сказала сама себе:
– Стоп! Успокойся! Что ты делаешь?!
Дрожащей рукой добавила из ведра холодной воды, проверила локтем, и только потом бережно опустила ножки в воду. Сколько они так стояли, она не помнит. Сын всхлипывал все тише, потом зачмокал соской и стал засыпать. Вытащила осторожно горчичник и укутала ребенка одеялом. Хрипы на вдохе не прекращались. Слушать их было невыносимо.
Мужа все не было, хотя прошло, как показалось Ане, много времени. Она прижимала сына к себе и чувствовала всем нутром, что та, с косой, что пришла за ее сыном, она не ушла, она рядом. Она ждет. В любой момент дыхание сына может прерваться. Маленькая дочка спала в соседней комнате, но Анюте казалось, что она осталась одна. Нет, не в доме и не в стране, а, страшно подумать – в целом мире! Что толку, что вокруг, в соседних домах мирно спали соседи?! Никто не мог ей сейчас помочь в страшном горе. Что может быть страшнее для матери, чем держать на руках умирающее дитя?!
Чернота сгустилась и приблизилась вплотную, хотя электричество никто не гасил. Ане казалось, что она чувствует смрадное дыхание смерти. Сын застонал и снова заплакал. Сипы просто душили его. Вдруг, в этом черном состоянии одиночества, будто звездочкой мелькнула мысль…
– Что же я раньше-то… не вспомнила…
Бросилась в спальню, подбежала к окну и рывком отодвинула занавеску. Справа на подоконнике, прислоненная к раме, стояла маленькая бумажная икона Богородицы в деревянной рамочке. Эту икону Аня купила в местном магазине, где увидела ее на полочке рядом с чайными чашками, канцелярией и другой мелочевкой сельмага. Захотелось купить, и купила. Дома постеснялась прикрепить на стену, а стыдливо поставила на подоконник и прикрыла занавеской.
Аня смотрела, как Богородица, словно птица, склонилась над Своим маленьким Сыном. Никогда в жизни Анюта не молилась. Но сейчас она по-женски почувствовала, что в эту самую минуту происходит что-то очень важное, решается какой-то вопрос. И решение этого вопроса зависит от нее, Ани. И цена этого вопроса очень высока – жизнь ее сына!
Впервые в жизни тихо опустилась она на колени, держа на руках умирающего ребенка. Сколько она молилась – она не помнила, что обещала Богу – никому никогда не расскажет. Богородица смотрела кротко и с любовью, как мама когда-то. Она не чувствовала слез, она ничего не чувствовала, кроме боли не физического, а иного характера. Но знала, что в мире она не одна. И здесь, сейчас, она не одна! По крайней мере, их двое. Две матери.
Сын уснул, дыхание было тяжелым, но более ровным, чем прежде. Аня слушала это дыхание и, казалось, полностью превратилась в один только слух. Шум подъехавшей машины, заставил ее подняться с колен. Раздались голоса во дворе. Муж ввалился с мороза, пропуская вперед клубы холодного пара и свою мать, за которой они с соседом успели съездить на другой конец села.
– «Скорая» где-то в пути, выезжаем навстречу, так будет быстрее. Одевай ребенка.
Свекровь осталась с маленькой спящей внучкой. На улице помимо мороза разыгралась настоящая метель. Старенький «Москвичонок» нырял в снежных вихрях, слабенькими фарами едва освещая путь. Очень боялись в снежной круговерти разминуться со «Скорой». Шофер вовремя среагировал и остановил машину, сигналя фарами.
Аня с сыном перебралась в салон белого УАЗа-«таблетки». Мужчина-врач, лет тридцати пяти, осмотрел ребенка, прослушал грудную клетку и дал кислородную маску. Маска была взрослая, и врач отсоединил ее, направив струю из кислородного шланга к личику младенца.
Машина двинулась с места, шум колес заглушил все звуки. И Аня с ужасом осознала. Что она не слышит дыхания сына! Она стала хлопать его по щекам, ребенок заходился в плаче, но быстро уставал и затихал, а мать опять начинала его будить. Врач, разговаривавший в это время с шофером, не видел, что происходит за его спиной. У Ани началась истерика:
– Он не дышит! Вы что, не видите?! Сделайте что-нибудь!!!
Врач мгновенно оценил обстановку:
– Успокойтесь. Ваш сын просто спит.
– Я не слышу, чтобы он дышал!
– У него носогубный треугольник розовый, значит, он спит. Следите за этим. Если будет остановка дыхания, кожа вокруг губ начнет синеть.
Всю дорогу Аня не сводила глаз со спящего сына. В больнице их встретила Вера Ивановна. Случайно дежурившая в эту ночь. Случайно ли? Аня с благодарностью наблюдала, как медики хлопочут над сыном.
Назавтра примчался Виктор. Аня прижималась к плечу мужа и слушала его рассказ:
– Ты знаешь, что я подумал. Если бы ты не ушла вечером спать в другую спальню, мы бы проспали сына. Ты же знаешь, как крепко я сплю. А тебя рядом нет – и сна нет. Только начал дремать, показалось, точно выстрел прозвучал. Слышу сквозь сон, что у него газы пошли… протяжно так. Пришло на ум, что где-то читал: такое бывает у людей перед смертью. Сон куда-то улетучился. И, вдруг, я понял, что не слышу дыхания нашего «сипуши»… Меня, как подбросило. Свет включил, смотрю сынок на животике лежит, в подушку уткнулся. Я его перевернул, а он не дышит, ротик синий и глазки закатились…
Голос мужа сорвался, и он замолчал. Аня всхлипывала, а Виктор прижимая ее к себе, тихо гладил, как маленькую.
***
Мать вздохнула. Наверное, та ссора между супругами стала единственной в их жизни, когда размолвка между ними послужила, если можно так сказать, во благо семье. Не иначе Господь разбудил в ту ночь мужа… Потом сын часто болел. Каждые полгода лежали в стационаре, где их неизменно лечила Вера Ивановна.
На работу пришлось выйти не дожидаясь окончания отпуска по уходу за ребенком. Свекровь уговорила. В детском саду, куда ходили дети, зимой было очень холодно. И, если воздух прогревался до нормальной температуры, то защитить детей от ледяного пола не могло даже ковровое покрытие. В первую очередь страдали самые маленькие детки. И оставить работу Анна не могла. Мизерные зарплаты не позволяли мужу содержать семью в одиночку. Это потом они уже увеличили хозяйство и крепко встали на ноги. А в первые годы приходилось непросто.
Как-то бабушка-соседка, сердобольная хохлушка сказала Анне:
- Нюточка! Ребеночка, як теленочка, нужно до четырех годков у тепле содержать. А потом – хоть по снегу босиком!
Анна Степановна часто в своей жизни вспоминала слова доброй хохлушки. А теперь уже сама повторяет их своим детям.
Действительно, после четырехлетнего возраста сын перестал болеть, окреп и показывал в школе не только неплохие успехи в учебе, но и хорошие спортивные результаты.
***
За окном закружились белые мухи. Если снег ляжет, пастух уже коров на пастбище не погонит, а, значит, работы у хозяина прибавится…
Незадолго до отъезда сын спросил:
– Мама, а где та икона? Ну, помнишь?
– Перед которой я тебя вымаливала? Так вот же она, в детской, в изголовье кровати. Это твоя икона, сынок. Ты уж ее не оставляй…
Сын всмотрелся в икону, как будто видел ее в первый раз. «Взрослеет», – подумала мать.
Анна Степановна подошла к окну. Снег ложился белыми пушистыми хлопьями. После тех страшных событий в их семье, небесный покров в двадцать шестой раз укутывал землю. После выписки из больницы Аня с сыном и дочкой крестилась в старенькой церкви. Виктор принял крещение пятью-шестью годами позже, после тяжелой болезни. Потом Аня три года уговаривала мужа венчаться. Только после венчания смогли они осознанно и серьезно переступить порог храма. Сегодня Виктор по благословению настоятеля храма поет в церковном хоре. Анна Степановна тоже частенько приходит на службы. Вот только сегодня муж уехал к Литургии один. Мать осталась дома, чтобы проводить в дорогу сына.
Мысли ее прервал звук отворяющихся ворот. «Витя приехал, слава Богу!» Почти одновременно зазвонил телефон.
– Мамочка, я дома! Доехал нормально. Как ты? Папа вернулся?
– Да, все хорошо. И папа тоже дома. Спасибо, мой хороший, что позвонил.
– Ну, всё, родная, береги себя.
– Пусть и тебя хранит Господь, мой хороший!
http://www.proza.ru/2018/04/05/543
Моя страничка на стихире. Посвящение сыну. "Мы сыновей своих хороним" и "Смерти нет!"