Первое оружие.
В четырнадцать лет я начитался различной литературы о природе, её обитателях, покорителях, путешественниках. Мои книжные полки были завалены творениями Бианки, Пришвина, Паустовского, Майн Рида, Сетона-Томпсона, Арсеньева, Пржевальского, Джека Лондона, Федосеева, Пескова, Купера.
Я самоуверенно считал, что достаточно много знаю о природе, и для полного счастья мне не хватает только охотничьего оружия. Конечно, знал я и то, что ношение оружия разрешается только с 18 лет. Отец, вполне естественно, не хотел даже слышать о ружье и, поскольку охотником не был, то и не понимал меня. На себя записывать ружьё он просто не желал.
Однако, случай вскоре представился. Мой друг Федя (старше меня на год) имел одноствольное ружьё, доставшееся ему от отца. Охотник из него был слабенький, так как в лесу он блудил и поэтому боялся ходить один. Хороший напарник ему был нужен. Жил Федя с матерью, на противоположной от моего дома стороне улицы, в единственной в нашем краю города кирпичной двухэтажке. Деревянных двухэтажек рядом было несколько, а вот кирпичная одна. Так вот, Федя узнал, что у однорукого инвалида войны, живущего в их доме, имеется одностволка, которую тот желал продать за 15 рублей.
А накануне мой сосед и друг Колька, предложил мне работу на почте. Ему же работу предложил его дядя, мастер с городской почты. Нужно было прокопать траншею под телефонный кабель от одной улицы до другой, шириной в лопату и глубиной 35 см. За эту работу обещал заплатить около 40 рублей. Мы вдвоём взялись за эту работу и за неделю закончили. Не сказать, что работа была лёгкая. Грунт там щебенисто-глиняный и часто его приходилось долбить каёлкой. Но дело было сделано, и мы тут же, нигде не расписываясь, получили расчёт по 18 рублей с копейками.
Я сейчас же побежал к Фёдору, и с ним отправился к инвалиду. Дядька, ничему не удивляясь, вытащил из-под кровати ружьё, замотанное в тряпки. Попросил добавить рубль и в придачу к ружью достал из деревянного чемоданчика с десяток латунных гильз, спичечную коробку с капсюлями и матерчатый мешочек со свинцовой сечкой. Пороха у него не было.
Заряжать патроны пошли к Феде, так как у него были кое какие приспособления. Капсюля в гильзы забили деревянным молотком. Вместо пороха соскребли селитру со спичек из расчёта два коробка на один патрон, запыжевали куском газеты, засыпали мерку сечки и залили парафином со свечки. Зарядили пять патронов, на большее в доме не хватило спичек. Фёдор сказал, что у него есть дюжина заряженных патронов, и мы можем завтра же пойти на торфяник «пострелять утей». Я наотрез отказался, заявив, что нас самих там сразу выловят и отберут ружья. А вот через неделю открывается охота на уток, и мы можем поохотиться на одном из лесных озёр, где охотники не бывают. Вот туда завтра можно съездить на велосипедах и внимательно осмотреть. Кроме того мне надо было зарядить остальные патроны. Федя неохотно согласился.
Ружьё и всё остальное снаряжение отнёс домой и показал отцу. Он, конечно, поворчал, но, в конце концов, махнул рукой, заявив, что я на него сам честно заработал. Но в дом заносить не разрешил и отвёл мне место в сарае.
Ранним утром мы с Фёдором уже крутили педали в сторону безымянного лесного озерка. Сначала по накатанной лесной дорожке, потом по тропинке натоптанной ягодниками, но вскоре и она кончилась. Спрятав в густых кустах велосипеды, дальше пробирались пешком. Думаю, что это озеро никого из охотников не привлекало по причине транспортной недоступности и болотистой местности.
Чтобы обойти озерко вокруг нам понадобилось около получаса. Всё оно по периметру заросло тростником и рогозом. Изредка слышался плеск и кряканье. Ни одного подхода к открытой воде не обнаружили. Я забрался на раскидистую берёзу с толстыми сучьями. Моему взгляду открылось озеро во всей своей красе. Оно было овальным, около пятидесяти метров в длину и менее тридцати в ширину. Всё зеркало воды сплошь затянуто ряской, а на ряске поодиночке и группами плавали утки. Я разочаровано вздохнул: ни одной крупной утки, одни только чирки, хотя и много. В одном месте, на кромке тростника и воды видны два-три густых куста ивы. Вполне возможно, что они росли на островке. Я спустился с дерева, и мы направились к этим кустам.
Действительно, ивы росли на крохотном островке, до которого было метра четыре тростника. Сапоги у нас были короткие, поэтому перейти по тростнику мы не решились. И правильно сделали. Когда промеряли глубину длинной жердью, она оказалась около метра. Тогда с помощью моего топорика и Федькиного ножа наготовили жердей и смастерили переход. Кусты оказались слишком густыми. Пришлось середину вырубить и вырезать среди ветвей окна-бойницы. Выглянули в них поочерёдно и убедились, что всё озерко хорошо просматривалось, но утки попрятались от производимого нами шума. Мы остались довольны своей работой и даже соорудили из вырубленных стволиков и веток ивы что-то вроде сидений внутри кустов.
Охоту открывали в субботу с утренней зорьки. Накануне я зашёл к Фёдору, чтобы договориться, когда будем отправляться: с вечера или ночью. Если вечером, то на велосипедах, а ночью, так пешком. Но оказалось, что он едет на межрайонные соревнования по боксу и никак не мог отказаться.
Ночевать одному в лесу мне не захотелось, и я вышел в три часа ночи, чтобы до рассвета быть на месте. Забрался в импровизированный скрадок и с непонятной дрожью стал дожидаться зорьку. Кряканье, бульканье и шум крыльев слышались постоянно.
Наконец стало светать. Небольшой туман постепенно рассеивался, и на неподвижной поверхности ряски заскользили смутные тени. Совсем рядом, метрах в шести из тростника выплыли четыре чирка. Даже было слышно, как они процеживают ряску через клюв. Я поднял ружьё и тут же опустил. Стрелять с такого расстояния, значило разбить птицу в дребезги. Зачем мне это? Как бы услышав мои мысли, утки стремительно уплыли в тростник. Над водой мелькнул силуэт какого-то пернатого хищника. На несколько минут всё смолкло.
Но вот, поверхность озера вновь начала заполняться утками. Их уже было чётко видно по всей площади озерка. Но ни одной кряквы!
Постепенно успокаиваюсь, дожидаюсь, когда несколько уток сплываются в плотную группу и спускаю курок.
Над озером проносится грохот, вода вокруг птиц мгновенно вскипает, они ошалело бросаются в разные стороны, но две неподвижно остаются на месте. Хлопанье многочисленных крыльев стихает лишь через несколько секунд. Наступившая тишина давит на уши. Но уже через четверть часа утки начинают возвращаться. Одни, просвистев крыльями, шумно шлёпаются на ряску, другие осторожно выплывают их зарослей тростника. Вертят головами, прежде чем приняться за еду. Повторяю трюк со сплывшимися утками, и после выстрела ещё одна неудачница остаётся на месте кверху лапками. Но через некоторое время утки вновь возвращаются, правда, в значительно меньшем количестве. Стреляю ежё два раза и оба раза неудачно. Свинец сыплется вокруг дичи, не принося ей никакого вреда. Я, конечно, понимаю, что в патронах не дробь, а сечка, летящая как попало, но всё равно обидно. Откуда ни возьмись, налетает кряква. Навскидку стреляю влёт и, конечно, мажу. Зря выжидаю около часа, но всё как вымерло. Солнце поднялось над лесом, пора домой. Проблема подбора добытых уток решается просто. Раздеваюсь, достаю из рюкзака ласты. Плыть даже приятно: вода – как парное молоко, намного теплее воздуха. Конечно, плыть по ряске не так комфортно, чем в чистой воде, но меня это не смущает. Подбираю птиц, привязываю к длинному шнурку, шнурок в зубы и вперёд.
Приплыв к «скрадку», запихиваю добычу в рюкзак, куда уже предварительно уложены сапоги и одежда. Ружьё в одну руку, рюкзак в другую, и бегом на берег. Хорошо, что нет холодной росы! Быстро стряхиваю с себя прилипшую ряску и одеваюсь. Рассматриваю трофеи. А утки-то разные! Одна немного крупнее. Так и есть: два чирка- свистунка и один чирок- трескунок. Оперение совершенно одинаковое. Единственная разница в том, что зеркальце на крыле свистунка зелёное, а у трескунка – серое. Трескунок как раз и крупнее, всего-то граммов на 50-100.
Дома мать долго рассматривала мою добычу и вдруг спросила – А что, взрослых уток совсем не было и ты поэтому утят настрелял?
Я смущённо переминался с ноги на ногу, но подошедший отец рассмеялся – Эх, мать, я хоть и не охотник, а скажу тебе – это взрослые птицы. Только эти называются чирками и они из всех уток самые мелкие. Самые крупные дикие утки называются кряквами, но и они в половину мельче домашних.
Мать развела руками, а я только кивал головой.
-- И ещё, сынок, запомни навсегда – отец, продолжая улыбаться, похлопал меня по плечу – всё, что принёс из леса, с озера или поля, будь то птица, зверь, рыба или грибы-ягоды, старайся обрабатывать сам. А уж готовят пусть женщины, у них это лучше получается. Понял?
-- Понял! – ответил я, и отправился щипать чирков.
С тех пор и до конца жизни соблюдаю эту мудрую отцовскую заповедь.