Амазонский мечтатель

 
Я вижу, как здесь все наполно бесстыдством. Здесь природа гнусна и низменна. Я скорее вижу блуд и удушье, тесноту и борьбу за выживание, и рост, и гниение. И, конечно, большое страдание. Все вокруг нас пропитано страданием. Здесь страдают деревья. Здесь страдают птицы. Я не думаю, что они поют. Они кричат от боли. Это — незавершенная земля. Она является все ещё доисторической. Чего здесь не хватает, так это — динозавров. Как будто тяжелое проклятье лежит на этой земле. И тот, кто слишком приблизится к ней, получит свою порцию этого проклятия. Так что мы, со всем тем, что делаем здесь, прокляты. Эту землю, Бог если он существует, создал в гневе. Это единственная земля, где творение не закончено
Вернер Херцог. Бремя мечты
 

Посвящается Ольге Олеговне,
 учителю русского языка и литературы,
 моему цензору и первому читателю этой повести

                Пролог

После обеда мистер Брайан и  трое  его великовозрастных сыновей сидели в курительной комнате и наслаждались гаванскими сигарами.
 - Гаванские, - задумчиво произнес старший брат, Каразма, - должно быть, и наш заблудший братишка теперь сидит  где-нибудь в баре в обнимку с кубинской девушкой,  дует кубинский ром, и дымит этими же сигарами.
 - И много выпил, если так долго не возвращается, - буркнул второй брат.
 - Одним только и хороша эта Куба, - раздраженно процедил третий, - что там хоть деньги не нужны. Лежи себе под пальмой и жди, когда кокос размозжит тебе голову.

Отец слушал их с неудовольствием и хмурился. Прошло уже около года с того, как самый младший сын, 38-летний сумасбродный Элиот уехал на Кубу отдыхать от опостылевшей ему Америки. Собственно, о нем никто особенно и не жалел, но  с возрастом Элиот стал очень странным, как казалось отцу и братьям.
 - Там кто-то стучится, - сказал Каразма, - пойду, открою.
Действительно, на пороге холла стояли две женщины, пыльные и взволнованные.
 - Это дом Брайана Фицджеральда? – задыхаясь, спросила старшая – уже  не первой молодости, смуглая, с кудрявыми каштановыми волосами и темными зоркими глазами-миндалинками.  – Я привезла важное известие от вашего брата, Элиота.
 Каразма провел путешественниц в курительную, заметив, что эта женщина старательно  закрывала собой вторую – тоже смуглую, но молодую и необыкновенно красивую брюнетку, в которой мужчина  сразу признал кубинку.
- Меня зовут Клаудия, - устало опустившись в кресло, сказала увядающая красавица и  обратилась  к мистеру Брайану:
 – Ваш сын пропал без вести на Укаяли!
Некоторое время, как полагается, стояло молчание.
 - Кто теперь будет нянчить наших внуков?! – взвыл младший брат. – С ним мы  так  хорошо экономили на няньках и своих нервах!
 - Да если бы не ваши дети, Элиот не сбежал бы на Амазонку! – с горечью крикнул мистер Брайан и перешел на шепот:
 - Я это знал, - осторожно вздохнул он.
 Остальные посмотрели на него с изумлением, но мистер Брайан спросил Клаудию:
 - Я знаю это, но не знаю остального. Кто вы? И что за девушка с вами?
 -Я  была содержательницей  публичного дома в Гаване, - Клаудия  опустила голову, - Элиот был у меня на содержании.
 Братья присвистнули и не смогли сдержать улыбок и удивленных возгласов.
 - Выйдите вон, - мистер Брайан указал им на дверь и наклонился к Клаудии, - теперь мы можем говорить свободно. Как Элиот попал на Укаяли? Это, кажется, где-то в Южной Америке?
 Клаудия кивнула с горечью и продолжала сдавленным голосом:
 -Да. Он потом увез меня в Перу, и там, в Икитосе, я построила ему дом. С этого-то все и началось.
  Мистер Брайан поморщился:
 - Перу! Джунгли! Как он там сразу не умер? Только ему одному могло такое придти в голову!
Вдруг он замолчал, заметив на женщинах перуанские украшения. Те самые, из чистого золота, которые мистер Брайан много лет назад собственными руками выкопал в перуанских джунглях из могилы индейского вождя!
 - Извините, - смутившись,  пробормотал он, - я сам там был в молодости. Эти украшения я раздал сыновьям в наследство, а Элиот, как вижу, подарил их вам как знак своей любви.
  - Да. Так эта кубинка была одной из моих подопечных. Она носит ребенка Элиота.
«Час от часу не легче – сын пропал, так теперь внуки объявились! И ведь наверняка всему виной Пачу Камака, которой так и стоит на камине, покрашенный негром!»
 - Получается, это наш сводный племянник? – ехидно спросил из-за двери Каразма.
 - Да к нам сейчас пол-Кубы набежит этих сводных племянников! – раздраженно крикнули  остальные братья.
 -Я скоро вернусь, - шепнул мистер Брайан и вышел в гостиную, к золотому  идолу, который, хоть и покрашенный, не стал безобидным.  За сорок лет жизни рядом с божком  мужчина научился с ним разговаривать.
 - Это правда? – Тихо спросил он.
«Да.  Этот ребенок будет тебе единственной отрадой на старости лет»
  -Пусть будет так, - вздохнул мистер Брайан, - неправды ты никогда не говорил.
 -Хорошо, - сказал он, возвратившись в курительную,  - я возьму эту девушку  горничной на жалованье. А там посмотрим.
  Клаудия кивнула и ушла, крутя круглыми бедрами. А мистер Брайан наскоро разобрался с кубинкой и в нетерпении вернулся к божку.
 И божок рассказал ему, как все было на самом деле.



Глава 1

      Было утро, когда около ворот шикарной виллы в Икитосе собрались дети. Они, смуглые, с монгольскими лицами индейцев, стояли тихо, с нетерпеливым ожиданием глядя на изящное белое строение, скрывавшееся в полосатой тени пальм и агав. Здесь жил человек, который приносил немного высоких чувств их полудикую жизнь.
   Отцы этих ребятишек уже привыкли к их утренним собраниям у дома синьоры Клаудии, которая создала своё состояние на красоте кубинских девушек. Кубинки пользовались большим спросом у иностранцев.
   Но недавно к Клаудии  приехал её любовник, некий Элиот Фицджеральд.  Местные богачи, построившие состояние на каучуке, сразу же сочли его неблагонадёжным человеком и наградили элегантным прозвищем Фицкаральдо.  Перуанцы считали американца очень странным: он не молился доллару, как его сородичи, неистово восторгался джунглями и несказанно удивил всех необыкновенной любовью ко всей Южной Америке. Про Соединённые штаты, куда мечтали уехать все плантаторы, Фицкаральдо отзывался только самыми дурными словами, а сам был готов пролить свою кровь за нищие государства, в которых только и было, что каучук да индейцы.
   Но итальянского тенора Карузо   Фицкаральдо любил ещё больше, чем Южную Америку. Перед тем как приехать в Икитос, этот меломан совершил огромное путешествие из Перу в Бразилию по реке, на разваливающемся пароходе, чтобы в столице Бразилии застать своего кумира. Американец обожал его пение, а пластинки с записями берёг пуще глаз. Не особенно разбираясь в музыке, ценители каучука сочли, что у Фицкаральдо не все дома.
   Но их дети музыку оценили и взяли себе за правило каждое утро прибегать к Фицкаральдо и вместо завтрака напитываться красивыми звуками, льющимися из граммофона. Так что соседи  синьоры Клаудио уже привыкли просыпаться под бравурные звуки Доницетти, Пуччини и Верди.
   Но сегодня Фицкаральдо долго не появлялся, а между тем солнце начинало полить всё жарче. Свет и тени становились резче, деревья начинали оживать и шуметь огромными листьями-опахалами.  Дети занервничали, уже подумали, а не пора ли домой, но как раз вышел их друг с драгоценными пластинками и граммофоном.
   Это был человек средних лет, потрёпанного вида, роста среднего, в элегантном белом костюме. Фигура была какая-то неразвившаяся, мальчишеская. Жёлтые волосы ершом стояли над высоким лбом. В выражении больших миндалевидных глаз было что-то тревожное и доверчивое одновременно, и  некрасивое лицо с резкими чертами  выражало доброту.
   Дети, потомки испанцев и индейцев, никогда не видели таких белых людей и в который раз пытливо разглядывали американца.
    Фицкаральдо привычным жестом поставил иглу на пластинку, и музыка великих итальянцев поднялась к коронам деревьев.
   Но дети заметили, что Фицкаральдо не погрузился в неё как обычно, а вздрагивал и дико озирался, словно боясь, что сейчас кто-нибудь ворвётся сюда и разрушит уединение.
 Да, меломану было не по себе. Сегодня прекрасная музыка не достигала его сердца. Нахмурив безбровый лоб, он глядел в окна виллы напротив. Там жил каучуковый король дон Аквиллино. Но Фицкаральдо глядел так, как будто ему предстояло петь серенаду.
   Карузо надрывался в партии китайского принца из «Турандот». Его пение было божественно. Фицкаральдо замер, не сводя глаз с дома напротив. И когда музыка достигла кульминации, когда солнце огненными лучами пронзило листья, он увидел свою Турандот.
   Очаровательная юная дочь дона Аквиллино, шестнадцатилетняя Бонита, направлялась к застывшему американцу.
   - Папа велел передать, что сегодня он приглашает вас на обед, - перекрыл её голосок отчаяние граммофона.
   Фицкаральдо так и застыл, открыв рот. Девушка смущенно хихикнула и направилась домой. Полуденное солнце наделяло ее индейские, иссиня-черные волосы аметистовым блеском.



                Глава 2

   - Опять ставил пластинки своим метисам? – безо всякого интереса спросила Клаудия, когда  Фицкаральдо мирно вернулся домой, а точнее – в гамак, который висел в специально отведённой ему комнате.
   Он не хотел отвечать Клаудии, но хорошая порция музыки на завтрак, воспоминания о личике Бониты и любимая лежанка – настроили его на самый благодушный лад.
   - Аквиллино сегодня зовёт меня отобедать, - лениво и, как бы между прочим, промолвил он.
   - Надо же, он решил приобщиться к искусству? Или тебя лучше приобщить к добыче  каучука? Тебе давно бы пора заняться чем-нибудь путным, не всё же строить воздушные замки.
   Клаудия говорила с Фицкаральдо строго и сухо, нежности в этом тоне и в помине не было. Никто бы и не подумал, что между ними есть какие-то чувства.
   Элиот не хотел отвечать, ему было приятнее, как заметила Клаудия, витать в мечтах. Но она не потерпела бы молчания с его стороны, поэтому Фицкаральдо сказал нехотя:
   - Клаудия, если я захочу, я последую твоему совету.
Но пока у меня нет нужды закусывать виски рукавом.
Сейчас мне ничего не нужно, кроме этой прекрасной природы.
   - Прекрасной? – Фыркнула Клаудия. Голос у неё был вульгарный и
 грубый. – Я удивляюсь, как ты не подцепил тут малярию! Тут каждый день дожди, и ещё такая жара! Я не понимаю, как ты можешь блаженствовать в этом гиблом климате!
    - Я нахожу, что здесь лучше, чем в Калифорнии во всех отношениях.
   - Я на тебя удивляюсь: как вобьёшь себе что-нибудь в голову, так и идёшь к своей нелепой мечте. То ты хотел яхту и дом в Калифорнии, то кубинскую девушку, то круиз по Амазонке! Ты подумай,  сколько денег потратил на эту ерунду.
   - Между прочим, - произнёс  Фицкаральдо сквозь зубы, - кубинскую девушку я получил от тебя.
   Он уже злился, что мирная беседа стала такой  противной. Уж лучше бы он молчал, Элиоту захотелось залезть на самую высокую пальму и оттуда прокричать в сторону американской границы что-нибудь нехорошее. Но он лежал в гамаке и был вынужден спорить с Клаудией.
   - Ещё никто не знает, что я в следующий раз захочу.
   - Дай боже, чтоб это было не на мои деньги!
   Фицкаральдо стало ужасно тоскливо. Он принялся раскачивать гамак, как будто хотел сорвать его с петель.
   - Тебе, похоже, не жаль денег, которые я вложила в этот дом.
   - Ты же построила его для меня, и я волен делать здесь, что захочу.
   - Конечно, но ведь не дал мне ни цента,  даже на гамак.
   Больше  Фицкаральдо уже не мог. Он приподнялся и сказал с плохо сдерживаемым гневом:
   - Оставь меня одного, пожалуйста.
   Клаудия спокойно направилась к двери, но не выдержала и добавила:
   - Свихнулся ты на своей Южной Америке. Нищая страна, дикая. Маисовая лепёшка на завтрак, такая же на обед, а на ужин кукурузная с острым соусом. Забил голову неизвестно чем, даже любопытно, какой там хаос.

   Фицкаральдо разозлился.
   - Ну и что, а я всё равно люблю эту страну! – вдруг крикнул он и сам испугался своего крика.
   - Да ты и впрямь сумасшедший, - равнодушно сказала Клаудия и вышла.
   Элиот соскочил с гамака, и, сжав зубы и кулаки, лихорадочно выбежал на балкон дома мечты. С каждым днём жить здесь становилось всё тяжелее, и только из-за того, что полноправной хозяйкой здесь была Клаудия.  Раньше они относились  друг к другу очень хорошо, и даже нежно, но бездействие Элиота раздражало женщину, и теперь они даже не разговаривали.

   Элиоту было тридцать восемь лет, и все эти годы кто-нибудь постоянно мешал ему приводить в исполнение желания и мечты. Когда он был ещё мальчиком, ему дарили скучные и полезные вещи. Потом родители хотели, чтобы Фицкаральдо  занялся чем-нибудь путным,  разбогател, в общем, стал типичным американцем. Но соотечественников он презирал и думал только о разных воздушных вещах. Элиот таил их, потому что стоило обмолвиться, как его поднимали на смех. Когда ему было тридцать, старшие братья, считая его за бездельника, а поэтому свободного человека, стали сдавать ему своих детей, когда сами не могли быть с ними. Только что не платили за это жалованье. Элиот не выдержал того, что его считают за няньку и уехал на Кубу, где познакомился с Клаудией. Родители её  эмигрировали из Италии, и доехали только до этого красивого, но бедного острова.  Женщина целиком завладела Фицкаральдо, желая, чтобы он увёз её в Америку. Но Элиот только наслаждался кубинскими красотками -  и ни о чём не думая, жил беззаботно,  как райская пташка, хотя у него и было состояния, что пара перуанских  золотых сережек – да и те он подарил Клаудии. У него был граммофон, а больше ему ничего было и не нужно.
 Кончилось тем, что Клаудия выстроила для него виллу в Икитосе. Но было уже поздно, когда она поняла, на кого тратит деньги. Как все женщины её профессии, она была характера сварливого, но жестокого и волевого. Клаудия не понимала сама, что мешает ей бросить Элиота, мягкого, безвольного человека, к которому ее сердце так прикипело.
   А Элиот честно пытался заниматься бизнесом, но коммерческой жилки, в его высоко парящей душе, не оказалось. И находился он  теперь в шатком положении альфонса.
    Фицкаральдо метнул злобный взгляд в сторону и процедил:
   - Ещё посмотрю, что ты скажешь на это.
Он еще долго стоял на балконе, лежа животом на широких холодных перилах. Какая-то пальма заботливо наклонилась к нему, вяло свесив разрезной холодный лист.  Джунгли, обступившие дом под видом сада, уже потеряли утреннюю свежесть.  Испарившаяся из их тел вода лежала на мокрых листьях и покрывала деревья, как пот. Растения дышали тяжело, воздух был как пар от кипятка  - влажный, горячий. Фицкаральдо, приоткрыв рот, жадно впитывал этот воздух. У него уже была лихорадка, но джунгли он только крепче стал любить. Он смотрел на эти пальмы, папоротники, агавы, фикусы и постепенно ему становилось легче, злость на Клаудию проходила.
И перед его глазами возникла дорога к новой, самой грандиозной мечте.



Глава 3
   Обед у дома Аквиллино прошёл самым благополучным образом. Разговора о каучуке Фицкаральдо не поддерживал, а только глядел на хорошенькую дочку хозяина. Бонита ему нравилась, очень нравилась, он даже целовался с ней, когда в прошлом месяце  Аквиллино, пригласив его на вечеринку, оставил их одних. Возможно, Элиот любил Бониту, и догадывался о том, что девчушка тоже к нему расположена. Впрочем, у Аквиллино на их отношения тоже были свои счеты – он хотел выдать дочку за американца замуж, потому что только из-за национальности Элиот казался ему достойным женихом.
  Американское виски развязало язык дону Аквиллино, и он оседлал своего любимого конька, надеясь заодно и упомянуть  свои намерения. Естественно, что разговор шёл о каучуконосах, только с большей страстью. Элиот не слушал торговца, а украдкой перебрасывался взглядами с Бонитой, которая скучала среди взрослых  и находила  развлечение в этих подмигиваниях.
 Но Аквиллино эти взгляды заметил и стал уговаривать Фицкаральдо купить маленькую плантацию для взращивания резинового дерева. Плантатор  расхваливал это дело как самое прибыльное. Оказавшиеся тут богачи только ему и поддакивали .
   - Да я бы с радостью дон Аквиллино, - вдруг произнёс Фицкаральдо, - только, где же мне взять деньги?
   Все притихли. Американец без денег – для перуанцев это было зрелище более чем странное.
   - Где же вы тогда нашли средства не ваш такой прекрасный дом?
   - А что вы вообще нашли в нашей стране? – встрял в разговор кто-то подвыпивший.
   Элиот вжался в кресло. Утренняя сцена грозила повториться.
   - Не оскорбляйте мою страну! – крикнул он.
   - С каких это пор вы стали уроженцем Перу? – рассмеялся дон Аквиллино.
   - С тех пор как понял, что настоящей моей родиной были джунгли! – парировал Фицкаральдо. Бонита очень смутилась и поспешила покинуть комнату.
   «Сейчас  опять будет ратовать за права индейцев», - подумал один из гостей, и довольно вяло сказал:
   - Что касается выращивания  каучуковых деревьев, то на берегах Укаяли остался один свободный участок, только река в этом месте порожистая, и я бы советовал вам мистер Фицкаральдо, прибегнуть к помощи индейцев. Только поторопитесь, потому что и на этот участок есть желающие.
      - Благодарю вас, - сказал Фицкаральдо. Его потряхивало. Чашка грозилась выпорхнуть из его дрожащих рук. Он смотрел на сидевшего напротив дона Аквиллино, но вместо его красного усатого лица видел какое-то красное пятно среди роскошной зелени джунглей. Постепенно пятно расплывалось, превращаясь в здание театра.  Фицкаральдо взглядом так и впился в этот мираж, оцепенев. Спокойные голоса гостей в видении приобрели звучание аплодисментов.
   Элиот схватился за голову и вернулся за стол.
Он так и нее мог прийти в себя, глубоко вздыхал и хлопал глазами. Но никто ничего не заметил, и Фицкаральдо поспешил откланяться.
   Пока он  переходил дорогу всего в три ярда шириной, боялся потерять сознание. Его шатало, ноги подкашивались. У ворот своей виллы Фицкаральдо обвился вокруг стройного ствола пальмы. Тёплая ароматная шершавая кора подействовала на него успокаивающе. Он ещё крепче прижался к дереву и в нежном поцелуе коснулся коры губами…. Ему стало так хорошо…
   - Берите себе всё, что хотите, но оставьте мне Южную Америку, - прошептал он.
   - Фицкаральдо! – вдруг крикнула с балкона Клаудия. В её голосе были смех и издёвка.
   Элиот очнулся и вздрогнул. Мегера стояла у самых перил и фыркала от плохо сдерживаемого смеха.
   - Я пришёл к тебе с радостной вестью, - фальшивым голосом объявил Элиот, - завтра я покупаю на Укаяли участок для возделывания каучука и отправляюсь туда!
   - Наконец-то я вижу в тебе американца! – воскликнула Клаудия, и её стройная фигура скрылась за стеклянными дверьми.
   Фицкаральдо вошёл в дом. На душе у него было тяжело и грязно.
   - Послушай, Клаудия, - сказал он, отыскав женщину, - моим последним желанием будет то, что мне нужны деньги на эту покупку. У меня ничего нет.
   Клаудия вздохнула
   - Я поняла, что ты никогда не увезёшь меня в Соединённые Штаты. Не все американцы богачи….
   - Но это моя последняя просьба!   - я не знаю, зачем тратить на тебя деньги, если ты для меня ничего не делаешь.
   Элиот отступил.
   - Я ничего тебе не дам. Можешь продать свои пластинки. За них неплохо заплатят.
   У Фицкаральдо глаза стали вылезать из орбит.
   - У меня в жизни нет ничего дороже этих пластинок, - сдавленным голосом сказал он.
   - Я не могу ничем тебе помочь, - отвернулась Клаудия, - делай что хочешь.
   - Но, Клаудия! Ты же столько раз выручала меня деньгами. Умоляю, это в последний раз!
   - Ты ведёшь себя как ребёнок.
   - Хочешь, хочешь -  я  увезу тебя в Америку? – вытянул Фицкаральдо последний козырь
   - Я уже перестала верить в твои обещания, - скрипнула зубами Клаудия   - А если я говорю правду? Я стану выращивать каучуковые деревья…  добывать каучук, заработаю много денег….
   - Хватит! До сих пор я верила тебе, но теперь поняла, что ты просто пустомеля! А если ты говоришь правду, то я знаю, что эти деньги пойдут не на меня! Потому что  ты никогда меня не любил    - А ты любила мои несуществующие деньги!
   - Так что же ты тогда хочешь?!
   - Дай мне денег!
   - А на что они пойдут? – вдруг вкрадчиво спросила Клаудия, и неприятная улыбка  пробежала по её лицу.
    Фицкаральдо  понял,  к чему она клонит. Он распахнул глаза и сжал губы.
   - Я никогда тебе этого не скажу, - прошептал он.
   - Тогда иди вон отсюда!!!!   Я не пущу тебя больше в дом! Если ты так любишь Южную Америку, то поживи месяц, другой в джунглях, питаясь орехами живя в шалаше из листьев! Вон!
   - Зато у меня есть пароход, - сказал Элиот сквозь зубы.
   - Покажи мне твой пароход, - потребовала Клаудия.               
Фицкаральдо опрометчиво сбежал с широкой лестницы.
   - Пойдём! – позвал он, и зов быстро поглотила густая листва.

Глава 4

   У Фицкаральдо действительно был собственный пароход, доставшийся ему странным и печальным образом.
   Незадолго до поездки на Кубу, Элиот  жил в Калифорнии в доме с видом на море, и мечтал о яхте.
Однажды ночью он проснулся от страшного шума, выйдя на балкон, увидел, как терпит крушение небольшой колесный  пассажирский пароходик. Казалось,  воздух  и вода вокруг него полыхали.  Фицкаральдо подумал, что должно быть, взорвался паровой котёл. Об умерших и пытавшихся спастись людях он не думал – настолько страшным и зловещим было это грандиозное  зрелище.
   Утром к нему постучался чудом оставшийся в живых капитан. Он рассказал Фицкаральдо, что плохо сконструированное судно приносило одни убытки.
   - Я даже рад его гибели, - мрачно сказал капитан. Лицо у него было лилово-коричневое.
   - Почему же? – спросил Фицкаральдо. -  Если вы мне поможете его починить корабль, то я приобрету его.
   Да хоть даром  берите, - отмахнулся капитан. – Я не хочу больше связываться с этой посудиной.
   Но Фицкаральдо  удалось уговорить капитана. Пароход « Джек»  был извлечён из воды и починен. Капитан Пауль Ориноко снова вступил в свою должность. Этой истории Клаудия не знала, хотя о пароходе кое-что слышала.
      - Если верить твоим словам, - говорила она, пока Фицкаральдо вёл её через джунгли к реке, - ты отхватил целый пассажирский пароход. Тебе этого не мало?
   Элиот не отвечал, делая вид, что выпутывается из лианы.
   - Во сколько тебе это обходится? Я не верю, что ты решил оставить там все каюты, бары и прочее! – продолжала спрашивать она.
   Наконец они вышли к реке
   - Вот, - сказал Фицкаральдо.
   Клаудия упёрла руки в бока, собираясь пренебрежительно усмехнуться, но то, что она увидела, заставило её поразиться.
   Пароход казался огромным. Его трубы терялись в кронах. Гордый и неподвижный как айсберг, белый как мираж, среди пышной растительности - он казался путешественником во времени. 
Клаудии почудилось, что она видит сон – настолько это странно выглядело.
   - Неужели это твой собственный пароход? – изумилась она, едва не задохнувшись от зависти.
   - Да, - тихо сказал Фицкаральдо и направился к трапу.
   - Так ты поплывёшь на нём? – не могла прийти в себя Клаудия.
   - Да. Прощай. – Он поднялся на верхнюю ступеньку, махнул рукой и крикнул:
  - Я вернусь в Икитос каучуковым бароном и увезу тебя в Америку!
      Это была ложь, но, Клаудия поверила. Застыв, она глядела…. и  когда, наконец,  Фицкаральдо в белом костюме, точно ангел, скрылся в недрах парохода, а из труб вырвались облака чёрного дыма. Раздался гудок, и «Джек» снялся с якоря. Медленно и величественно двигался он по ржаво-зеленой  воде Укаяли среди джунглей. Плыл к затерянному среди джунглей участку. где растут еще никем не тронутые каучуковые деревья. Там, в глуши перуанской сельвы, Фицкаральдо найдет деньги на осуществление своей таинственной мечты.


  Глава 5
Синей лентой извивается прелестная Укаяли среди джунглей. Но Фицкаральдо этого не видел. – пароход плыл словно бы по коридору, где вместо стен были вечнозелёные леса, окутанные влажным испарением своего дыхания. Тёплый туман смягчал краски, контуры расплывались. В воздухе пахло болотной  водой и сладким соком сочных стеблей. Лес словно пышел здоровьем – всего было здесь в избытке: и воды, и солнца. Джунгли не тронутые человеком жили примитивно, грубо, как туземцы, к которым ещё не заехал миссионер. И эта свободная, не скованная правилами жизнь – была прекрасна.
   С нескончаемой любовью глядел Фицкаральдо на закрывавшие горизонт облака. Он обливался потом, задыхался от жары, но несмотря на это никогда не чувствовал себя лучше. Вся душа его была в гармонии, вызванной созерцанием природы и музыкой (Элиот и граммофон поставил рядом с собой на перила палубы). Ещё немного, и он познал бы наслаждения рая, если бы рядом была женщина, которую  Фицкаральдо любил наравне с джунглями.
   Он сдвинул канотье на затылок, и изнемогая от блаженства, опёрся  грудью на перила. Он не мог уразуметь, почему при упоминании Южной Америки люди морщатся и говорят о змеях, кровожадных рыбах, насекомых и ужасных болезнях, которые витают в сладком дрожащем воздухе.
   Фицкаральдо уже взмок, отсыревший костюм лип к к телу, казалось, даже шляпа разбухла от насыщенного паром и водой воздуха.
   - Господи, - прошептал он, - как же тут хорошо…
  Он не заметил, что за спиной стоял нахмурившийся капитан. Он кусал губы и нервно покачивался с носка на пятку.
   - Мистер Фицжеральд, - с трудом выплюнул он американскую фамилию.
   - Да?
   - Я хотел спросить, где этот участок, - мрачно сказал он.
   - А я разве не отмечал его на карте? – приподнял брови Элиот?
   - Ах, извините. Я и позабыл, что там маленький красный крестик.
   но,  Ориноко почему-то не ушёл, а стоял и тяжело глядел в глаза единственному пассажиру и работодателю.
Фицкаральдо не выдержал этого взгляда и широко улыбнулся
   - почему вы так хмуритесь? Разве вы не замечаете какая тут красота?
   Капитан не переменив выражения лица, из вежливости оглянулся.
   - Не понимаю, чем тут любоваться? И климат гнилостный. Вам не жарко?  А то спуститесь в каюты, там прохладнее.
   Теперь настала очередь Фицкаральдо  хандрить. ОН отвернулся, поджав губы. Капитан хмыкнул и вернулся к штурманам и картам.
Элиот вздохнул и поставил иглу на пластинку с записью арии Неморино из «Любовного напитка» Доницетти. 
Он опёр голову на руки, стал слушать, и постепенно душевное спокойствие возвращалось к нему.
 Тем временем Ориноко с чувством гадливости разглядывал карту Южной Америки. Её нарисовал сам  Фицкаральдо. Здесь каким-то образом уместились географические объекты: горы плоскогорья, реки и низменности. Было отмечено, где и что выращивают, не упустил Фицкаральдо и заросшую каучуковыми деревьями Амазонку. Границы государств обозначались красными линиями. Особые значки показывали, где больше всего дождей, а где  – сухо. Всё было аккуратно подписано, и казалось, будто карта выполнена профессиональным географом. Рассматривать её было одно удовольствие, но Ориноко не понимал прелести Южной Америки.
   Но чем внимательнее капитан вглядывался в карту, тем больше он замечал в ней разные странные значки.
   Амазонка была усеяна сердечками. Кое-где стояли таинственные крестики. Мачу- Пикчу был обведён в один кружок и рядом стоял восклицательный знак.  Но самым странным показалось Ориноко то, что город Бразилиа обведён в красный круг, а рядом печатными буквами было написано: «Здесь я услышал Карузо!»
   «М-да-а», - только подумал капитан и поднял глаза к Карибскому морю. Его закрывала большая надпись: «Почему никто не любит Южную Америку»?
   Капитан выдохнул и весьма нехорошо подумал про  Фицкаральдо. Легко было догадаться – что.
   А между тем пароход продвигался всё ближе к опасным порогам, о которых  Фицкаральдо не раз предупреждали. Пороги были отмечены на его карте.




Глава 6

   
У Фицкаральдо вдруг заболела душа. Она болела тогда, когда им овладевала тревога. Элиот испугался и принялся перепрятывать свои вещи. Пейзаж стал утомлять однообразием, казалось, что вся команда судна состоит из злодеев, предателей и злоумышленников. Фицкаральдо нервно обежал весь пароход и заперся у себя в каюте. Он понял, какую глупость совершил, приобретя не лодку, где мог надеяться только на себя, а пароход. Ему было страшно. Элиот прижал к себе драгоценный граммофон и задёрнул шторку иллюминатора. Волосы поднялись дыбом, и, несмотря на духоту, стало холодно. 
       Фицкаральдо некоторое время сидел в этой позе маленького зверька, на которого смотрит анаконда.
   - Чего я боюсь, в самом деле? – вдруг прошептал он и поднял голову. – Приключенческая литература, конечно, не психологический роман, но…  но….               
   Причём тут была литература он и сам не понимал. Наконец Фицкаральдо нащупал связь с реальностью.
   Это было большое семя пальмы, величиной с грецкий орех. Мужчина нащупал его на груди. Элиот носил этот плод, как оберег и верил в него.
   А капитану неможилось. Предательские мысли полезли ему в голову. Он собрал в каюте всю немногочисленную команду и поверил людям свой план.
   - Я не собираюсь ждать, когда он разбогатеет на затерянном где-то в Эльдорадо участке. Уже несколько месяцев Фицкаральдо мне не платит.
   - И за это вы хотите его убить? – спросил лоцман, который, может быть, год назад, как слез с лианы и не растерял благородства первобытного человека.
- Ну уж, если ты такой преданный, мы оставим тебя с ним и спустим корабль на пороги. А тебе же не захочется такой участи.
   - Мне всё равно, - сказал индеец. – Если я останусь жив, то это хорошая участь, потому что джунгли – мой дом.
   - Нам нет никакой разницы, - отмахнулся капитан.
   - Однако скоро пойдут пороги, - а мы ещё не в шлюпках, - сказал кто-то.
   - Айда, ребята, согласился капитан, - ну этого  Фицкаральдо. И тебя Хуэрэке тоже.
   - Нет, всё-таки подумаете? – засомневался уже кок. – Это не по человечески, это самый подлый способ.
   - Фицкаральдо заслуживает. Я не знаю, как как ему удалось провести меня с «Джеком». Ну уж,  теперь-то ничто не будет напоминать мне об этой плавучей коляске. Да, разобьёт её вы щепки. А ты, краснокожий не вздумай предупредить Фицкаральдо – тебе за это крепко достанется от божеств Укаяли.
   Капитан беззаботно вышел из каюты, говоря уже о прелестиях Соединённых Штатов. Остальные молчали – сколь не соблазнительны были слова капитана, люди не могли примериться с грехом, упавшим на них.
С тяжёлыми сердцами они сели в шлюпки и поплыли обратно – прочь от осуждённого на гибель парохода.
Фицкаральдо не видел предателей, а а дрожащий Хуэрэке всё позабыл от страха и начал молиться.
   Вдруг Укояли резко направилась в долину. Пароход понесло по превратившемуся в лестницу дну реки. Водопады, низвергавшиеся со ступенек, становились всё выше и выше.
   Фицкаральдо услышал рёв и грохот воды. Он понял, что случилось, и принялся звать команду. Но никто не отозвался. Элиот обежал весь корабль, хотя качкой его швыряло от стены к стене, и мужчине было страшно.
   - Я не виноват! – отчаянно закричал Хуэрэке, когда увидел его. – Они оставили меня умирать вместе с тобой!
   - И ты ничего не можешь сделать? – рассердился Фицкаральдо. – Ты, родившийся здесь и знающий эту природу как себя самого?! – Он вцепился в индейца и ненадолго им стало легче. «Нет, - думал Фицкаральдо, - я не верю, что стихия сделала что-то против меня!»
   Их бросало и швыряло, но они крепко держались друг за друга. Оба молчали.  Кругом стоял шум бушующей воды.
   Вдруг что-то треснуло, и в каюту мощной струёй хлынула вода. Мутная зеленоватая масса, рыча  бурлила и кипела, неистово расплёвываясь  пеной. Её становилось всё больше и больше. Фицкаральдо не умел плавать, и тут его охватил ужас. Он всегда панически боялся воды. А тут смерть грозила ему только от воды. Фицкаральдо не выдержал и собирался бежать на палубу, чтобы немного отдалить страшную близость этой воды, но внезапная мысль заставила его повернуть в другую сторону.
Граммофон!
   В каюте Фицкаральдо не было воды. Он чуть успокоился, упаковал свою драгоценность, схватил свою коробку так, сама смерть не сумела бы её отнять, и тогда побежал на палубу. Качка не утихала ни на минуту. Но на этом пространстве оказалось ещё страшнее. Вода была не так уж близко, но от её шума душа  Фицкаральдо уходила в пятки. Он всегда думал про утопленников, что они самые храбрые люди, потому что не боятся воды. А Фицкаральдо скорее предпочёл бы вскрыть себе вены, чем  заходить в воду глубже  чем по пояс. Но теперь он был вынужден броситься в её страшные  объятия. Он так боялся и не хотел этого, что нашёл и нацепил на себя пробковый пояс.
   - Но я ни за что не прыгну в воду, - сказал он себе, и добавил, - ну и трус.
Берег был далеко
   - я не знаю. кто бы так пошёл на смерть – храбрый или трусливый, но я не знаю, что вообще я должен делать в таком случае. Мне слишком страшно, чтобы разумно действовать.
   «Ну! Прыгай вниз или держись!  Всё равно умирать!»
   - Если умирать, то только здесь.
   - я боюсь долгой и мучительной смерти. Я предпочёл бы, чтобы меня гильотинировали или отравили, но я не застрелюсь и не повешусь, не утоплюсь….
   - Так что? Будешь прыгать или разглагольствовать?
   - Не знаю. Я боюсь. Тут глубоко, и как я доберусь до берега, если не умею плавать?
Меня сожрут крокодилы, или обломком разобьёт голову. Нет, нет. Никогда! – закричал он и прыгнул. Зажмурившись, Фицкаральдо барахтался в кипящих бурунах, выбился из сил, но пробковый пояс спас его.


Глава 7

   Фицкаральдо  не утонул,  хотя,  сам он уже посчитал себя умершим. Укаяли вдруг стала спокойной и кроткой, и нежно баюкала преданного поклонника.
   Но Элиот очнулся, увидел вокруг ненавистную воду, закричал и принялся её мутить. Ему опять стало так страшно, что он поплыл.
   Вот и берег. О, благословенная земля! Почувствовав её поддержку, Фицкаральдо вцепился в траву. И земля приняла его. Она была надёжной и ласковой. Только так далеко в джунгли Фицкаральдо никогда не заходил. Он учтиво их побаивался, но решил уйти подальше от реки.
   - Теперь я тебе не верю Укаяли, - сказал он и осторожно присел на траву. Здесь было что-то вроде полянки. Но солнца здесь не было, и Фицкаральдо не знал как высохнуть. Он промок насквозь и отсырел.  Но чего он мог ожидать от джунглей кроме воды и влаги? К тому же, как отметил Фицкаральдо на своей чудесной карте, окрестности Икитоса находились на экваторе, а в экваториальном поясе стоит вечное лето, перемежающееся обильными дождями.
Географию Южной Америки Фицкаральдо знал гораздо лучше, чем географию Северной.
 На твёрдой поверхности Фицкаральдо стало надёжно и хорошо. А как он обрадовался , что уцелел граммофон и все пластинки до единой.
То, у него не было еды и чистой воды, его сейчас не заботило. Из-за пережитого Элиот не испытывал желания удовлетворять свои физические потребности. Главное, что он был жив.
    Фицкаральдо лёг на тёплую, сочную траву и поднял глаза к небу. Но его закрывали пышные кроны. И Элиота охватила тревога. Ему показалось, что он уже не может так безоглядно доверяться природе. Под каждым листом возможно таилась опасность, полная яда…
Фицкаральдо боялся признаться себе, что на самом деле он очень плохо знает джунгли.
Он точно  не знал, что годиться в пищу,  и  когда найдёт способ выбраться отсюда. И сколько времени ему предстояло жить на этой полянке? И долго ли он протянет? умрёт ли от голода? Или от укуса змеи. Теперь  Фицкаральдо пожалел, что остался жив.  Возможно, его ждала мучительная кончина, которой он так боялся.
 Фицкаральдо перевернулся на живот и почувствовал, как лианы опутали его ноги. Но теперь ему стало безразлично, что с ним будет дальше. Ждать помощи было неоткуда, а сам он ничего не придумал.
  Так он лежал долго  пока не ощутил, как сводит желудок от голода. Но
  Фицкаральдо не стал искать съедобные травы. Он осторожно извлёк граммофон и поставил одну из любимых записей. Музыка отвлекала его от всего на свете.
   «Мое солнце» потрясло джунгли сверху до низу. Песня лилась как сверкающий водопад, в струях которого заходящее солнце превращается в золотые россыпи. Слов Фицкаральдо не понимал, но любил представлять этот водопад из Эльдорадо.
   Но песня кончалась, и Элиот со вздохом прильнул к матушке-земле. Только эта земля была его родиной. Возможно, когда-то давно Фицкаральдо был отважным индейцем, который беззаботно дудел в перуанскую дудку и носил на шее плод пальмы, и возносил жертвы гордым богам. Может быть, Фицкаральдо давно-давно слышал улюлюканье, и это зов заставил его бежать в Перу, где он мог дать волю своим инстинктам.
   Вдруг его мысли прервало таинственное шуршание. Элиот поднял голову и прислушался. Неприятный шорох становился всё отчётливее. В траве мелькнуло что-то черноватое, и Фицкаральдо впервые в своей жизни увидел рядом с собой змею. Ему стало страшно. Он разглядывал её с с чувством гадливости и ужаса. Змея приподняла изящную голову с косо вырезанными как у индианки глазами, равнодушно глядела на человека, но немигающий взгляд и вертикальные зрачки придавали ей что-то гипнотическое.
«Если я шевельнусь – она ужалит», - думал он, и, не мигая, таращился на гостью. Он уже преподробно разглядел глянцевые пластинки, из которых состояла её кожа. Длинной она была где-то половину метра. «Может быть, она совершенно безобидна», - мелькнуло в его голове. Но  Фицкаральдо боялся её.
Теперь он уже забыл, зачем приплыл сюда, и что ему нужно было  на Укаяли.
Змея с тихим свистом склонила голову и уползла.   Фицкаральдо снял свой галстук и отбросил его в кусты. Галстук был похож на змею. Элиоту безумно хотелось бежать от сюда, но как? Куда? Слева - глубокая река, впереди – непроходимый лес. И тогда он принялся ждать смерти.



Заключение.

  Я и мой младший брат Сэнди продирались через джунгли. Это было так тяжело, что мы уже десять раз пожалели, что впутались в эту авантюру с каучуком, которую нам навязали богачи из Икитоса. Они рассказали нам, что уже спровадили на Укаяли одного американца. Но эта история не заинтересовала меня, потому что тот человек , по словам мистера Аквиллино  терпеть не мог  Америку.
   Мы преодолели пороги и страшно устали, но со стороны выглядели наверно, еще довольно бодро.
   Вдруг мы услышали классическую музыку, слабо доносившуюся из-за растений. Я подумал, что там должен быть человек, и дал Сэнди команду двигаться за мной.
 
   Звуки по мере приближения становились всё сильнее, и я расслышал шипение граммофонной записи. Когда мы вышли на поляну, я удивился.
Под деревом сидел взъерошенный блондин  лет сорока в грязном белом костюме. Рядом с ним стоял граммофон. Никаких намёков на обустройство не было и в помине.
Странно, но мужчина, по виду европеец или американец, глядел на нас с ужасом и пытался нашарить что- на груди. Мне почудилось, что перед нами тот самый Фицкаральдо. Я видел, что ему было очень страшно, и я не понимал почему. Если он тут заблудился, то должен радоваться приходу белых людей.
   - Вы американцы? – наконец спросил он, отползая подальше в кусты.
   - Сан-Франциско, штат Калифорния, - бойко и с достоинством объявил я, и прибавил,  - моё имя Бен Менслфиз, а это мой брат Сэнди.
   Человек поморщился и поднял руки к ушам.
   - Как вас зовут? –
  - Фицкаральдо, - процедил он с отвратительной гримасой презрения.
   Мы с братом переглянулись. Это действительно был  Фицджеральд, о котором нам рассказывали. Только почему он не назвал своего настоящего имени, было непонятно. Ах да, он ведь призирает все, что связано с Америкой.
   - Сколько времени вы здесь находитесь?
   Он не хотел отвечать, но всё-таки буркнул сквозь зубы:
   - Неделю.
 Фицжеральд так плохо выглядел, как будто провёл в джунглях уже год.
   - Не нужно меня спасать, - грубо сказал он. Ему явно хотелось нас прикончить. – Я никуда не уеду отсюда, даже , если индейцы решат принести меня в жертву.
   За двадцать три года своей жизни я ещё не видел человека, который так не любил нашу замечательную страну, будучи её уроженцем. Я никогда не разделял взглядов таких людей, и хотя Фицджеральд годился мне в отцы, я решил над ним подшутить
   - Мы довезём вас до Икитоса, - сказал я как можно вежливее. – Не оставлять же вас в джунглях с  одним граммофоном.
   Он поглядел на нас с опаской, и кажется, решил довериться. Фицжеральд кивнул, аккуратно уложил своё музыкальное орудие и встал. Больше у него ничего не было.
   Втроем мы вышли к реке и сели в лодку. Фицжеральд чувствовал себя не на месте. «Так ему и надо». – подумал я и стал грести.
   Сэнди догадался о моём плане и спросил шёпотом:
   - И ты не боишься?  Он же как будто не в своём уме? Ты понимаешь, что может получиться?
   Я хотел возразить Сэнди. Но Фицджеральд наклонился ко мне и злобно сказал:
   - Говорите мне в лицо. Я не люблю, когда так шепчутся и называют меня полоумным.
   - Никто не шептался, - беззаботно бросил я.
   - Ты маленький глупый янки, - процедил он и сильно  сдавил мне шею.
Сенди испугался. А я вырвался, рассмеялся Фицджеральду в лицо и сбросил его граммофон в воду Он мигом отпустил меня,  с отчаянием обратив взгляд к реке. Но эта задержка длилась мгновение. Он бросился в Укаяли. С непонятным чувством мы наблюдали, как отчаянно он барахтался в надежде достать своё сокровище. Но его движения становились всё тише, жёлтая голова скрылась под водой, и мы поняли. Что Фицжеральд утонул.
(Из дневника Бена Менсфилда)




03.12.16 – 11.12.16