и всё же кровь у букв синяя - глубокий, проваливающийся, синий; чем глубже я иду за словами, тем темнее их цвет;
но не чёрный, - чёрной бесцеремонностью обладает вымуштрованная чеканность: марш-бросок статьи, доклада, закона, правила, учения, чёрными буквами апеллирует разум – изощрённо, чётко, ясно, доходчиво, красноречиво, но отчего-то першит в глотке, отворачиваешь от текста глаза с одним-единственным желанием – прокашляться; и ничего не остаётся, как взять в руку старую, добрую, безупречную стекляшку с тёмным позвоночником по центру, затаить дыхание, и - начать погружение: в пространство можно смотреть долго, бесконечно долго, внутри «сквозь» - тепло, спокойно, уютно, здесь нет усердия – всё происходит само собой, молча нежишься меж наслоений, меж колышущихся волокон – синий, кобальтовый, ультрамарин, сапфировый, полуночно, тёмно – синий, оттолкнулся – фиолетовый, новый удар сердца, толчок… это что-то нечеловеческое, непостижимое, иное, сродни влечению, внутри его полостей, как музыка, которая - не звук, не ноты, не комбинация символов, но – источник в тебе; вопрос лишь в том – отдать это миру или выждать, пока дар разъест тебя изнутри? они преобладают – глаза цвета «взял-отдал», «взял-отдал», их - легион, но есть такие редкие, вызывающие неловкость и смущение, взгляд, который не просит, но и не даёт, разве что…чуть-чуть приподнимает тончайшую завесу чего-то таинственного, зовущего, гибельного, рокового; смотришь в глаза такого, и видишь, как высоко-высоко, на фоне бессовестно-синего летит обрывок ткани, невыносимо-прозрачной материи, настолько чистой прозрачности, что видно лишь небо, изо всех сил щуришь глаза, всматриваешься, пронзительно-больно, но смотришь, смотришь…и вдруг! лик, едва уловимый образ…что это? лицо? или тень от облака? нет, лицо…твоё лицо…там, под куполом пронзительно-нежного, ветер треплет ткань с твоим лицом?
взгляд, который ничего не просит, но и не даёт…откуда он знает моё лицо?
- ты главное – не дыши,- молча произносят глаза хранителя плащаниц,- притянешь к земле, обескровишь слова, у букв плохая свёртываемость, особенно, если их касается чужой – прилипающий к ногам обрывок…полиэтилена…не совсем приятное зрелище на земле в ветреную погоду;
я поднимаю глаза в попытке перечитать написанное выше сначала, чтобы хоть что-то понять, но глаза застилают слёзы…новый удар сердца…толчок…фата-моргана…кровь у букв синяя…как ни крути;
западающая на правую ногу самоидентификация; вот она прихрамывает, хромает, нога вовсе проваливается, исчезает…скитающаяся пустота…теперь слово…снова пустота…там, где ещё мгновение назад ничего не было, даже не предполагалось быть,- являет себя нечто – со вздохами, смыслами, сухожилиями, кровотоком, диалектом, мнением, походкой…мгновение,- «привет, я уже здесь», - нежится на бумаге абзац, - у вас здесь ничего, в вашем третьем измерении, примитивно, но тепло на этой частоте, как в тени в прохладную погоду; главное – найти того, кто тебе рад, велюрно рад, для кого способность материализовывать ощущения пространства в слова – есть высшее благо, главное – его найти, и вот – я уже здесь, обласканный вниманием и нежностью, как ваша планета – местами – заласкана солнцем, бежим дальше? хотя нет, давай пойдём медленнее, деепричастнее, ещё точнее – прилагательнее (деепричастие – слишком самостоятельная часть речи, много самости), идём медленнее, мягче…ммм…как…то, что должно случиться там, - где об этом ещё и не думали…
- там, где намерение ещё только зевает и потягивается?
- приблизительно…там, где буква «я» ещё подпирает стену спиной, рассматривая большой палец правой ноги…мгновение, поворот на сто восемьдесят, левая рука вскинута, заслонившись от солнца, и вот ты уже «к» - когда, куда, к кому бы, а «зачем» - догонит в пути, эта штука юркая, прыткая, с шустрицой, терпеть не может думать, разглагольствовать, перемалывать, «равняйсь, смирно, - надо и всё», когда нас обгонит гусеница «потом», тогда может быть что-то и прояснится, а пока – идём…неси меня вправо и ни о чём не думай…
- западает нога, не хватает музыки, я задыхаюсь без неё…
- хорошо, сейчас…хотя нет…поставь меня на землю,- давай соскользнём вниз…по складке; чем хороши мраморные вуали? ниспаданием…сейчас соскользнём вниз по складке мелодии этого текста, давай руку, закрывай глаза – прыгаем!
однажды…
я вложил свою детскую руку
во взрослую ладонь реальности;
она сказала: «не пытайся меня понять,
твоя нервная система – всего лишь
колышущиеся водоросли под толщей воды,
доверять течению – всё, что от тебя здесь требуется;
не бойся холода – просто под твоей кожей
шевельнулся космический океан, он ручной,
более человечен, чем ваш человек;
тебе врут про одиночество,-
одиночества нет, есть лишь всплеск воспоминания
души о доме,- там, где не верят в любовь,
но пьют её прямо из-под крана,
где из неё строят уютные миры и добротные вселенные,
где вяжут галактические шали,
а тайные знания сворачивают в свитки,-
под твоей плотью ведь далеко не кости,
но рукописи, в коих слева направо чеканит шаг истина;
твоя действительность – очередная попытка
разоблачить замысел Бога…
сколько людей – столько попыток,
но не всякая клетка обладает зрением всего организма;
доверять течению – всё, что от тебя здесь требуется»
однажды…я прислонился щекой к тёплой ладони реальности,
и познал – нечеловеческую красоту…
- как?
- мда…ниспадание…
- этим она и берёт – музыка; приступы эпилепсии у нот всегда с отдачей вправо, тогда как музыка принимает форму любой поры, куда бы её ни занесло порывом…
- ветра?
- нет…силой синей приватности…точнее – вздохом…вздох у космоса дьявольски-синий, хорошо, что вы живёте на отшибе, пока сюда долетает истина, её значительно разбавляют чёрт знает чем, но есть эти…велюрно-радостные…чьи ноги шаркают здесь, на земле, а пульс слышен в соседней галактике, хотя стараются не дышать, обучаясь ремеслу «незаметности», но, увы, ты-то незаметный, а то, что свернулось клубочком, дрожит и поскуливает от холода у порога, невозможно не впустить; это потом оно будет носиться по миру щенячьим счастьем, умиляя каждого девятнадцатого…а пока – сидишь и прислушиваешься…ага! хотя нет…показалось…
«любить – значит оберегать; всё, что ты можешь позволить себе в любви – это незримость, всего лишь – стоять за спиной, всего лишь, не касаясь, обнимать, кутать в тепло, подставляя под его шаги свои ладони; всё, что есть ценного в твоём человеке – это его путь, единственное, что ты можешь в любви,- отряхнуть его колени, когда он споткнётся; всего лишь – стоять за спиной его жизни, ведь жизнь – не «ты», не «я», не «мы», жизнь – слова, шаги, дыхание, люди, отражения, события, прикосновения, мысли, реакции, травинка, пыль, небо, кошки, собаки, люди, хлеб, молоко, яблоки и снова – люди и…асфальт…а ещё есть холодная луна и невыносимые ветра на юпитере, жуткий лёд нептуна и клокочущее солнце …и всё это – песчинка на окраине галактики; всё, что ты можешь позволить себе в любви – не дышать, не отражаться, быть незримым, молча стоять за спиной жизни любимого человека, подставляя под его шаги свои ладони, тёплые, бережные, спокойные…способные объять необъятное…не касаясь, обнимать галактику, где куда-то торопится твой человек»
затаить дыхание и…начать погружение…я – с той стороны текста, провожу кончиками пальцев по спинам букв, они совсем как люди – буквы, слова, предложения, прикасаюсь… ткани их одежд, мягкое, хлопчатобумажное, струящееся; изнанка текста - там, с той стороны, нет горизонта, воздух пропитан молоком и яблоками, отходишь от стены букв назад, на шаг, на два, на три…нога западает, проваливается, исчезает; вдруг сонм синих бабочек устремился куда-то вдаль, что случилось? кто спугнул вас с плеч слов? видимо, тот, кто читает текст там…глубоко вздохнул, может быть кого-то вспомнил, о ком-то подумал? трудно сказать; здесь, с обратной стороны написанного, не говорят,- в этом, где пустота превращается в бабочку, остаётся кротость, ускользающая в даль кротость – дыхание исподней стороны страницы…
- теневая сторона текста? слова отбрасывают тень?
- только если их читают; и если читает «свой», то тень обретает не серый, - синий оттенок, всматриваешься в глубь межстрочья, в самую сердцевину горизонтальной бездны – что-то встрепенулось, едва различимое, что же это? там, далеко-далеко за…системой координат, за…точкой отчёта…господи, какие же они тяжёлые – звуки третьего измерения - слова, толком не покажешь мир, тем более – его изнанку…да, кстати, одежды у слов не хлопчатобумажные, а…нежнее…ещё нежнее…
- кашемир?
- точно! крыло кашемировой бабочки едва коснулось щеки…деликатнее кашмирской шали может быть…разве что…парение ворсинки…там, где расчёсывают гималайских козлят…или…падение ресницы…там, где читают у камина о кротости обратной стороны написанного…я скручиваю тончайшие нити из вдыхаемого человеческими лёгкими воздуха, чтобы выдохнуть узор из слов, за которыми кончается человек и начинается магия – реальность, из которой так не хочется возвращаться, место, где понятия не имеют, что такое «точка»
мы друг на друга смотрим: честно, мягко, откровенно, - то, кого мгновение назад не было, - внимательно наблюдает новоиспечённую привычку сдавливать пальцами подушечки своих пальцев… того, кто часами смотрит в никуда, сквозь: паспортные данные, отражения в зеркалах, фотографии, документы, свидетельства – о рождении, образовании, смерти (черные стражи порядка, у букв шестая группа крови – демоническая), отражения в зрачках, прикосновения, голоса, смех, слёзы, крики, молчания, отпечатки пальцев…сквозь никчемность фраз - там, где уже никогда не вдохнуть, сквозь беспомощность слов - здесь, где так хочется сказать, где исполняются любые желания, но дефицитом остаются и смыслы, и любовь, здесь, где так хочется сказать, но, чёртовы, свидетельства, фотографии, линии на ладонях, и эта дурная привычка – сдавливать подушечки пальцев…прежде чем…выйти из дома, открыть рот, поморщиться, ничего не сказать, улыбнуться, спрятав руки в карманы, сделать шаг в мир – стекла и документов, добро пожаловать в королевство кривых зеркал, где царствует бумажка с закорючками, - сквозь, сквозь эту беспощадность, ненасытность, мерзопакостность; помимо этой, сдавливающей грудь, горизонтали меж безликих карлиц-дат надгробия, мимо всего этого кажущегося – кажущегося, врущего на каждом шагу – должно быть что-то другое, другое, другое! где никаких фиксаций, искривлений, никакого тлена - нечему тлеть, никаких стражей – нечего делить, никаких отпечатков – некого кромсать…(без хери, без мантий, без таро)…
- а где-то медленно колышется прозрачность, переливающаяся легковесность, искристая нежность, белобровая чистота…пористая беспрецедентность…
- дыхание исподней стороны страницы?
- предтеча…музыки…чем заканчивается любое погружение…началом падения…
«настоящее лишь там, где нет местоимений»
«порой всю жизнь стоишь на коленях перед собственной тенью, прижав ухо к земле, - нет, не в попытке что-либо услышать, но в очередном поползновении, потуге заглянуть под тень, ухватить её за самую кромку и чуть-чуть приподнять; может быть…это и есть единственная тайна, перед которой стоит простоять всю жизнь на коленях…в ожидании…допуска в запредельную реальность; и чем больше слов будет написано за годы синим, чем меньше останется страхов, чем призрачнее самоидентификация, тем тотальнее доступ, тем легче уход, тем ажурнее…текст»
- зачем люди пишут стихотворения? – заглядывает мне в глаза буквенная потусторонность;
- чтобы влюблённым было с чего начать разговор, чтобы между математикой и музыкой было чем заполнить пустоту, чтобы скрасить момент суицида или просто придать хоть какой-то смысл одиночеству, оправдать зимний мороз, летний зной, разбавить паузу между учителем и учеником, достучаться до своих внутренних небес и поделиться ими с миром…
- разве для этого мало музыки?
- здесь в дефиците любовь…поэтому иногда просто не хватает музыки, хочется познать источник глубже, сделать хотя бы глоток, но – настоящего, живого, чистого…и руки тянутся к книжным полкам, но зачастую и там – лишь сквозняк, тогда садишься в угол и пишешь…чтобы когда-нибудь, пусть через двести-триста лет, двум совершенно незнакомым людям было с чего начать разговор…
между «вопреки» и «за что-то» есть таинственная червоточина,
единственное место, в которое не страшно упасть,
там, где ты -
не отражаешься в зеркалах,
где о тебе не написано ни слова,
где смыслы – безупречны, нежность – просто нежность, без причин и следствий,
а тепло – это просто уют, припрятанный в волокнах падения;
ты летишь сквозь бесконечные миры, пронизанные светом,
сквозь поражающую воображение шелковистость цвета, звука, пространства,
естественный…как доверие,
свежий…как свобода,
легкий…как знание о Боге,
единый…как разбросанность миров по немыслимым уголкам космоса,
тончайшей паутинкой, - давным-давно не задающей вопросов,
вероятность, которую что-то куда-то несёт,
неопределённое местоимение,
провалившееся между «вопреки» и «за что-то»
принятие в любовь
- что это было?
- электрокардиограмма этого текста…
- нельзя так писать, так и задохнуться недолго…
- а я и не пишу, я просто открываю дверь тому, кто стучится;
«стихотворению не так холодно, если его укутать в текст; ведь хрупкость – единственное качество написанного душой, но и проза в этом случае должна являть собой подобие кашмирской шали, но тоньше, нежнее, бережнее, прозрачнее, как если бы ты взял капиллярное русло своих собственных лёгких и перенаправил его в текст, пропустив между волокон листа бумаги и букв, ведь кто такой автор? тутовый шелкопряд …и чем качественнее нить, тем надёжнее кокон, тем невероятнее будет узор на крыльях вылупившейся бабочки; стихотворению не так холодно в полостях сердца, укутанного в лёгкие…это единственная тайна…посредством которой я пишу то, что пишу…»
там, где ярость в бессилии опускает плечи,
а тяжёлый вздох становится на колени,
где измождённая голова запрокинута назад
в попытке осквернить небо вопросом,
где с повисших ладоней стекает
последняя капля желания жить…
нет, ты не встретишь там – себя мудрого,
не притронешься к просветлению,
не познаешь устройство миров,
не пожмёшь руку Богу…не обнимешь демона…
не улыбнёшься и не заплачешь…
в центре опустошённости – всего лишь -
прибавляется морщин и голова становится белее белого…
в центре опустошённости ничего не остаётся…кроме…
как – подняться с колен и сделать следующий шаг;
там, где с повисших ладоней стекает последняя
капля желания жить…ничего не остаётся…кроме…
любви…
- что это было?
- вздох синей приватности…у лёгких тоже есть тайна, под заглавием «не знаю»…и тогда они просто-напросто пожимают плечами…выдыхая…буквы…или ноты…sanctum-morgana…
вдох – это большая примерочная…
сначала примеряешь сердцебиение, затем - вдох, после – крик,
хотя - нет, крик в тебе калачиком был всегда, с самого начала, с шепотка «пора»…далеко до - падения в боль…
примеряешь слух, видение, прикосновение, голос, походку, слова, почерк – отношения:
ты подходишь к перекладине с уймой аккуратно развешанных на плечиках вещей: шерстяная кофта со словом «мама/папа», берёшь вместе с плечиками, поворачиваешься к зеркалу, нежно улыбаешься…сядет, после нескольких стирок…сядет, станет мала…вздыхаешь, вешаешь на место, футболка со словом «друг», хорошая ткань, лёгкая, но…сильно линяет и…не согреет в холода, может быть, пальто со словом «супружество» или пижаму с буквами «ребёнок», варежки с рисунком собаки или платок на шею – цветок на подоконнике? нет, не то, повесь на место, это не твоё…
задираешь голову, смотришь на звёзды…
там, где крик примерил человеческий слух, сквозь толщу воды боли и отчаяния, однажды, я услышал…музыку…мелодию невыносимой нежности, словно синий зов домой…я прислонился лбом к фараонову молчанию зеркала, глубоко вздохнул, - там, в отраженной глубине, на конце перекладины,
с плечиков свисала несуразная вещь с едва различимым словом «старость»,
под которой стояли весьма поношенные тапочки…
я затрясся от смеха…
вдох – это большая примерочная, в которой так мало воздуха…
«порой всю жизнь стоишь на коленях перед собственной тенью, прижав ухо к земле, - нет, не в попытке что-либо услышать, но в очередном поползновении, потуге заглянуть под тень, ухватить её за самую кромку и чуть-чуть приподнять…оторвать от поверхности, встать с колен, хорошенько встряхнуть, словно сырую простынь, как обошлись недавно с галактикой «млечный путь», встряхнуть и повесить…»
- я стою перед собственной тенью, растянутой на верёвке, дышать здесь непросто, ибо каждый выдох превращается в хороший порыв ветра, руки в передних карманах джинс, я смотрю как ткань треплет ветер, прищуриваюсь, в попытке рассмотреть, что же написано, что, чёрт возьми, здесь написано, но не подхожу близко, иначе полотно шлёпнет по лицу…
«в пространство можно смотреть долго, бесконечно долго, внутри «сквозь» нет усердия – всё происходит само собой…само собой - срывает простынь, само собой – она взлетает высоко-высоко… само собой - они преобладают – глаза цвета «взял-отдал», «взял-отдал», их - легион, но есть такие редкие, вызывающие неловкость и смущение, взгляд, который не просит, но и не даёт, разве что…чуть-чуть приподнимает тончайшую завесу чего-то таинственного, зовущего, гибельного, рокового; смотришь в глаза такого, и видишь, как там, на фоне бессовестно-синего летит обрывок ткани, невыносимо-прозрачной материи, настолько чистой прозрачности, что видно лишь небо, изо всех сил щуришь глаза, всматриваешься, пронзительно-больно, но смотришь, смотришь…и вдруг! лик, едва уловимый образ…что это? лицо? или тень от облака? нет, лицо…твоё лицо…там, под куполом пронзительно-нежного, ветер треплет ткань с твоим лицом?
25.12.2016г.
p/s...деликатнее кашмирской шали может быть…разве что…парение ворсинки…там...с исподней стороны страницы...