Он был, видимо, то, что называется записной шутник, присяжный юморист. Такие в школьные годы подкладывают кнопки острием вверх под соседское седалище на вылощенную штанами и юбками скамью или даже на учительский стул… Подсыпают соли в чай ничего не подозревающему сотрапезнику… Подкидывают пустой, но соблазнительный кошелек на ниточке под ноги прохожим на тротуар… Чтоб нагнулись за находкой – ан якобы потерянное деньгохранилище и ускакало за угол или в кусты!
Именно образ действий такого шутника карикатурно живописует старая частушка:
Мимо тещиного дома
Я без шуток не хожу –
То ей ... в забор просуну,
То ей .... покажу!
(Дабы сей текст не утратил цензурности, обсценная лексика заменена многоточиями – по числу букв в пропущенном слове. Каждый читающий подставит подразумеваемое в меру своей испорченности и владения русским матерным.)
Имя шутника затерялось во времени, так что пусть он зовется, скажем, Петром. Не все ли равно?.. А жил он в те далекие советские дни, когда даже детей – из сельских, правда, школ – возили на экскурсии (например, в Пушкинский заповедник) на грузовиках, рассадив их в открытом кузове на наскоро оборудованных скамьях. Гаишники тех лет совсем не обращали внимания на человеческие головы – детские ли, взрослые, покорно качающиеся над ободранным бортом какой-нибудь разбитой колхозной полуторки.
По всей видимости, в тот день из жизни Петра, оставивший след в людской памяти, о котором пойдет речь ниже, была зима. Не нынешняя европейская, бесснежная и безморозная, а еще настоящая, русская. С сугробами, суровым минусом и вьюгами.
Петру надо было домой. Он прыгал на заваленной снегом обочине, махал озябшей красной рукой (варежки потерял) каждой редкой попутной машине, и вот, наконец-то, водитель обшарпанного грузовика сжалился над бедолагой и затормозил.
– Только в кабине места нет, – сказал шофер Петру. – Полезай в кузов… Там, правда, гроб стоит, но он новый, пустой – на похороны везу…
Петр взобрался в кузов и притулился у кабины. Но ветерок на ходу пробивал старый ватник насквозь. И тут Петру пришла в голову светлая и спасительная мысль: забраться в гроб… Всё теплее будет.
Он приподнял тяжелую деревянную крышку и пролез в неуютное, но полностью закрытое от ветра нутро гроба.
Тем временем отзывчивый водитель грузовика проявил чуткость и по отношению к двум немолодым женщинам, тоже голосовавшим на дороге. Они, забравшись в кузов и недовольно косясь на домовину, прижались спинами к кабине и завели обычный женский разговор. О родне, о хозяйстве, о болезнях, о безденежье… О чем еще могли говорить деревенские женщины времен правления Хрущева?..
Петр послушал-послушал их бесконечные сетования… Эх, скучно живут гражданки! И чтоб отвлечь женщин от горьких жалоб на жизнь, осторожно приподнял крышку гроба, высунул наружу свою большую, обожженную ветром и морозом, красную руку и выразительно пошевелил пальцами…
Попутчицы шутки не оценили, что вполне понятно, но очень оживились. Забыв о хворях и скорбях, обе немолодые гражданки дико завизжали и на ходу сиганули из кузова вон. И только потому, что обочины дороги представляли собой высокие сугробы, одна из них отделалась легко – всего лишь ушибами. Вторая – сломала ноги.
Молва утверждает, что Петра за эту шутку судили…
Но горбатого, как говорится, могила исправит. Судимость чувство юмора не притушила, и Петр по-прежнему всегда был готов пошутить. Ну не виноват же он, что народ шуток не понимает и слаб телесно и духовно!
Что случилось с Петром, почему он был подобран на улице без сознания – история умалчивает. Может быть, выпил лишнего, может, по умной голове кто-то сильно ударил… Кто ж теперь знает.
И привезли Петра, без всяких признаков жизни, прямо в городской морг. Скорее всего, дело происходило в областном многонаселенном Пскове, а не в каком-то райцентре, потому что морг был не на один стол, и мертвецов там обреталось с полдесятка сразу.
Ближе к утру, когда уже светало, Петр пришел в себя. Огляделся. Не испугался, потому что подобные ему вообще ничего не боятся. И поскольку представилась такая чудесная возможность, опять решил пошутить.
Обшарив помещение, на столике, стоявшем в углу, Петр нашел разбросанные игральные карты – видимо, санитары развлекались. Стащил к этому столу своих соседей-покойников, пристроил их вокруг, как смог, и затаился в обществе трупов.
Вскоре послышались голоса, и дверь скорбного помещения открылась. На пороге морга появились его работники. В этот момент Петр с оттягом шлепнул по столу засаленной картой и гаркнул во всю мощь глотки и легких:
– Крести!
Ну что тут такого, правда? И чего было в обморок падать?.. А потом в истерике биться?.. Нет, чтоб вместе посмеяться остроумной шутке…
Словом, легенда гласит, что опять у Петра были крупные неприятности. И будто бы ему снова пришлось выслушать сакраментальное:
– Встать, суд идёт!..