Эта история случилась давно, ещё в девяностые, когда Советский Союз приказал долго жить, и началось время перемен.
В райцентре, каких сотни, а может тысячи, проживал такой парень – Андрей Голубцов. Было ему двадцать лет, и всю жизнь он носил очки, полагая, что так и должно быть, если зрение плохое.
Но однажды Голубцов узнал, что носить очки не обязательно, потому что появились в крупных городах центры коррекции зрения, где всем желающим меняют очки на контактные линзы, которые надеваются прямо на глаза.
Сообщил ему об этом Павел Шумейкин, бывший знакомый по училищу.
Они встретились случайно, в середине апреля, в родном городке Андрея, куда Шумейкин приехал по работе. Он зашёл в столовую и увидел в очереди Голубцова. Однокурсники сели вместе и пока обедали, Шумейкин рассказал о своей жизни.
Андрей узнал, что знакомый его работает в компании сотовой связи, недавно взял кредит и купил машину, а летом планирует съездить в Турцию.
– Вот где жизнь, Андрюха, не то, что наша грязь. Без сапог люди живут, наслаждаются, – рассказывал Шумейкин, уминая шницель.
Андрей с однокурсником не спорил: грязи в родном городке хватало, особенно в середине апреля.
– С делами или так? – спросил он товарища.
– Будем в вашем городе сотовую связь внедрять. Пора к цивилизации приобщаться.
«Сотовая связь – это здорово», – подумалось Андрею. И ещё подумалось: «Вот повезло Пашке, и машина у него, и работа интересная, и в Турцию поедет».
Решил узнать, как так получается, в чём причина успехов.
– Причин много, но главная – ты сам, – ответил Шумейкин.
– Это как? – не понял Андрей.
– Себя надо перестраивать, отказываться от привычных вещей.
– Зачем? – удивился Голубцов.
– Привычные вещи мешают человеку жить.
– Я думал, наоборот.
– Ничего подобного, – сказал Шумейкин и начал объяснять: – Возьмём, допустим, тебя. Ты что утром пьёшь?
– Чай.
– А ты начни пить кофе.
– Зачем?
– Чтоб изменить отношение к жизни, почувствовать новый вкус. Успешные люди всё время что-нибудь в жизни меняют, это им активности прибавляет, не даёт топтаться на месте.
«Всё правильно, – соглашался Голубцов, – топчемся на месте, никакой активности».
– Или другой пример, – продолжал говорить Шумейкин. – Вот ты ходишь в очках. А почему?
– Плохое зрение.
– У меня тоже плохое зрение, но я же не в очках.
«Точно, не в очках», – вдруг заметил Андрей и вспомнил, что в училище Шумейкин был, как и он, очкариком. Правда, очкариком неполным: то носил очки, то нет. А теперь сидел совсем без них.
– Сменил на контактные линзы, – объяснил Шумейкин. – Неделю можно носить, не снимая.
Новость изумила Андрея.
– Неделю не снимать? И спать в них?
– В них всё можно делать, – заверил Шумейкин. – Жизнь стала – в сто раз легче.
– И любой может носить?
– Естественно. Выбирай, какие хочешь. Но лучше американские. Они дорогие, двести рублей штука, зато качество – супер. Можно сказать, вечное.
В конце разговора Шумейкин подарил Андрею фирменный брелок сотовой компании.
– С надеждой на сотрудничество, – объяснил.
Весь день Андрей думал о чудесных линзах. И так горячо думал, что стало ему казаться: все несчастья от очков.
– В школе обзывали окулярышем – раз, в волейбол играть не брали – два, в военное училище не прошёл комиссию – три, – вспоминал он свою биографию и вздыхал: нет счастья очкарикам.
Насчёт военного училища, Голубцов прибавил: врача смутили не очки, а шумы в сердце.
– Боли в груди не беспокоят? А раньше? В лопатку не ударяло? – спрашивали он Андрея, изучая медицинскую карту.
По той же причине дали ему отсрочку от армии.
– Мы тебя понаблюдаем год, а там решим. Может это возрастное, – сказали в комиссии.
После работы Андрей зашёл в магазин и купил кружку с коровой на боку. Корова была явно американская, в звёздно-полосатой юбке и смотрела на мир счастливыми глазами.
За ужином Андрей вручил кружку маме Татьяне Павловне и велел утром налить в неё не чай, а кофе.
– Зачем? – удивилась Татьяна Павловна.
– Буду жизнь менять.
Татьяна Павловна ещё больше удивилась.
– Так нет у нас кофе, в магазин надо идти.
– Сходи, – ответил Андрей. – Ещё не поздно.
– А какой покупать? Там сортов – целая полка.
– Все попробуем, по очереди. Почувствуем новый вкус событий.
Татьяна Павловна только головой покачала.
– А где деньги возьмём? Кофе – дорогой. Может, до получки подождём?
«Нет, до получки ждать нельзя, – решил Андрей. – Надо немедленно жизнь менять». Вслух сказал:
– У меня однокурсники по заграницам ездят, один я, отсталый, на месте топчусь.
Потом подошёл к серванту и взял с полки копилку в форме барана. В барана Голубцов монетки опускал, хотел к лету спиннинг купить. Выкрутил снизу пробку, высыпал на ладонь содержимое. Посчитал – получилось немного.
– Купи, который дешевле, – велел. – Мне деньги пригодятся.
– Зачем? – насторожилась Татьяна Павловна.
– Поеду менять очки на линзы. Американская разработка. Неделю можно носить, не снимая.
– С ума сошёл, – совсем расстроилась Татьяна Павловна. – Зачем тебе линзы? Спортишь остатки зрения.
– Ничего ты не понимаешь. У меня с линзами новая жизнь начнётся. Счастливая.
– А до этого она какая была?
– А до этого у меня никакой жизни не было.
Чтоб прекратить спор Андрей отправился к себе комнату и лёг на кровать. Он раньше всегда после еды ложился с газетой или журналом. Так, полистать.
Но сегодня листать не стал, а стал думать о своей жизни.
Вот уж год после училища работал он электромонтёром: ездил с бригадой по району, ставил телефоны и связь налаживал. На вид – симпатичный парень: рост – выше среднего, густые волосы, светлые глаза. «Хороший у тебя сынок, – говорили знакомые Татьяне Павловне, – ему бы девушку найти».
«Кого тут найдёшь, когда в очках…» – вздыхал Андрей и гладил Ваську, серого кота.
И, правда, не получалось у Голубцова с девушками. Не то, что близкие отношения завязать – познакомиться и то не получалось. «С первого взгляда отвергают», – двигались мысли Андрея в грустном направлении.
Тут он особенно вздохнул: вспомнилась ему Марина Мышкина. Жила Марина на соседней улице, работала в телефонной службе бухгалтером и училась заочно на юриста. Давно Андрей на неё поглядывал, а подойти не решался. Была Марина девушкой активной, играла в волейбол и часто смеялась. И всегда рядом с ней были парни, такие же активные и весёлые, и все без очков.
– Нашёл о ком думать, – ворчала по этому поводу Татьяна Павловна. – В этой Маринке ничего серьёзного нету. Девушка должна быть чистой да мягкой.
– Что она, полотенце, чистой быть да мягкой? Она современная девушка, – не соглашался Андрей.
– Современные тоже всякие бывают. Есть девушки, на которых смотреть приятно. А твоя Маринка волосы каждый месяц красит, они у неё скоро повыпадают все. И с сигаретой её видели.
«Сигарета – не главное. Курить можно бросить, – думал сейчас Голубцов. – И волосы у неё не выпадают, а даже наоборот. Красивые у неё волосы…»
Татьяна Павловна тем временем сходила в магазин. А когда вернулась, долго на кухне не выключала свет, тоже, наверное, думала об очках да линзах.
………………………………….
Утром Татьяна Павловна налила Андрею в новую кружку кофе.
– Молока добавить?
– Не надо, пусть крепче будет. Для активности.
Сели за стол, стали пить: Андрей – кофе, Татьяна Павловна – чай. Молчат, друг на друга не смотрят. Раньше о том поговорят, о другом, а сегодня разговор не клеился.
– Лучше чая? – спросила, наконец, Татьяна Павловна.
– Само собой, и сравнивать нечего, – ответил Андрей.
«А то, что кислит, это с непривычки. Надо пить чаще, чтоб чайный вкус забыть», – подумал он следом.
Татьяна Павловна поинтересовалась:
– Значит, за линзами собираешься?
– Собираюсь, – ответил Андрей.
– Твои линзы, поди, денег стоят?
– Естественно.
– Рублей сто?
– Двести. Каждая.
– Каждая?!
Андрей кивнул.
Татьяна Павловна только руками всплеснула: это же надо, четыреста рублей неизвестно на что…
Тут Андрей встал и решительно произнёс:
– Ты, мам, в мои дела не вмешивайся. Всё равно в линзах буду ходить. Все очкарики их надели, один я – зачуханный.
– Да где все-то? – стала спорить Татьяна Павловна. – Сколько хочешь в городе очкариков.
– Это отсталые очкарики, им в жизни ничего не надо. А мне в Турцию хочется.
– Куда? – уставилась Татьяна Павловна на сына.
– В Турцию. Там люди без сапог живут.
– Пусть живут, если дикие.
– Это мы с тобой дикие, – закончил Андрей разговор и отправился на работу.
Там он подошёл к главному бухгалтеру, главбуху, как её называли.
– Мне бы денег в счёт зарплаты.
– К Маринке ступай за расходником, – не подняла головы главбух, сердито двигая линейку по листку с цифрами: что-то, видать, не так у неё с этими цифрами б;хало.
Пошёл Андрей к Марине, новый брелок на пальце покручивает: думает, спросит она меня, зачем деньги, а я ей про линзы расскажу. А может и про Турцию.
Но Мышкина ничего спрашивать не стала: быстро выписала расходную квитанцию и отправила Голубцова в кассу.
У кассы Андрей встретил водителя Василия Васильевича Серёдкина. Серёдкин возил директора и считался в организации знающим человеком. Он спросил Андрея о деньгах: зачем, мол, такая сумма, на какие цели?
– В областной центр поеду, буду очки на линзы менять, – объяснил Голубцов со значением.
– Ты смотри, что придумал, – с уважением сказал водитель. – Кто подсказал?
– Никто не подсказал, сам допёк, – схитрил Андрей и для убедительности решил приврать: – В одном журнале прочитал, целая статья, две страницы. Врачи советуют, артисты, и вообще известные люди. Сравнивают с очками.
– И как?
– Что как? – не понял Андрей.
– В чью пользу сравнивают? – уточнился с вопросом Серёдкин.
– Понятно в чью, и говорить нечего. Весь мир на линзы переходит. Особенно американские хвалят. Они, конечно, дороже, но качество самое лучшее, ни с какими другими сравнить нельзя.
Голубцов замолчал, брелок в руках крутит.
Водитель и здесь проявил любопытство, попросил разглядеть вещицу.
Андрей кивнул и снова к линзам вернулся:
– Давно надо было очки сменить, собраться не мог. Да и мамка против. «Спортишь зрение, спортишь зрение», – передразнил он Татьяну Павловну. – Ей что ли с моим зрением жить? Я из-за этих очков от жизни отстал. Но теперь всё.
– Что всё?
– Догонять начну. – Андрей сделал лицо задумчивым. – Не знаешь, Василь Василич, набор в автошколу закончен?
– Не знаю. У Маринки спроси, она, вроде, собиралась учиться, – посоветовал Серёдкин.
– Неудобно от работы отвлекать. Ты сам у неё спроси, потом мне скажешь. – Андрей взглянул в сторону бухгалтерии и сказал, словно самому себе: – К зиме на права выучусь, возьму кредит и куплю машину.
Тут из бухгалтерии Серёдкина окликнули.
Андрей отошёл в сторонку и стал в открытую дверь следить за водителем.
Сначала Серёдкин с главбухом в бумагах разбирались, а потом подошёл к Марине, и они начали разговаривать. О чём – Андрей слышать не мог, но разглядел, что Марина была очень довольная: смеялась и прятала в ладони красивое лицо.
«Значит, интересно ей про меня слушать, про мои планы», – решил Андрей. Он почему-то подумал, что разговор в бухгалтерии идёт именно о нём.
Тут пришёл директор, и Голубцов отправился писать заявление на отгулы. Получив добро на три дня, сказался бригадиру и поехал в областной центр.
Татьяна Павловна провожала до остановки, и всё – о том же:
– Живут в очках, и ничего, не жалуются. И деньги не тратят… – смотрела на сына. – Ты подумай, Андрей, другие могут без линз.
– Они могут, а я нет. Я судьбу хочу поменять.
Так и не договорились.
………………………………….
Насчёт поездки Голубцов решил ещё с вечера: как приедет – сразу звонить Шумейкину. Тот доставит, куда надо. Андрей и сам мог найти больницу, но с Пашкой было как-то надёжней. И поговорить хотелось о будущем. У Пашки это будущее получалось интересней, чем у мамки.
«Хотя дороговато, конечно, – думал Андрей о линзах. – Может, дешевле найдутся. Других марок».
Но поговорить с Шумейкиным не получилось: всю дорогу он был занят, он машины, которые меньше размерами, обгонял. Кто мешал, тем сигналил: в сторону, в сторону! А сзади сигналили другие машины, совсем огромные. И тогда в сторону убирался Шумейкин, жался к обочине. И ругался, естественно.
Потом в машину села девушка. Пока ехали – всё ворчала. Ей тоже не нравилось жаться к обочине, тоже злилась, но ругала не машины, а Шумейкина. И ещё рассказывала: кто чего купил да кто куда съездил.
На Голубцова девушка не оглядывалась, ничего не спрашивала, словно за спиной никого и не было.
«А чего спрашивать? Скучная у меня жизнь, однообразная», – понимал Андрей, и другую жизнь – многообразную – сквозь стекло рассматривал.
Жизнь большого города неслась мимо Голубцова потоками. Прямо смотреть – поток машин; глаза поднял – уже поток рекламы. А в просветах – шапки, кепки, причёски. Люди, одним словом. Тоже куда-то спешили. И всего было так много, что Голубцова охватывало волнение: вот она, настоящая жизнь, во всём разноцветье, только успевай головой крутить. Очень хотелось в эту жизнь влиться, своё место занять, чтоб не у обочины…
«Нет, куплю американские», – снова думал Голубцов.
Тут машина остановилась – приехали.
– Центр, тот самый, – показал Шумейкин на двухэтажное здание и укатил по делам.
Андрей огляделся: кустики, ёлочки, дорожка из брусчатки. Пройдёшь – ног не замараешь. Как в Турции. Над головой – в полстены плакат: красавицы, каких Голубцов не встречал, приглашали зайти и решить свои проблемы раз и навсегда. И оказаться в другом мире, где они, длинноногие, судя по всему, уже пребывали.
В Центре сидела молчаливая молодёжь, все в очках. И все с надеждой смотрели в сторону дверей, за которыми каждого ждали два маленьких, размером со слезинку, пропуска в счастливую жизнь.
Голубцов дождался своей очереди, зашёл в кабинет и увидел женщин в белых халатах. Первая сидела у стены за обычным столом и шелестела бумагами – ни сердитая, ни весёлая. Никакая.
Зато вторая, за стеклянным столом, оказалась общительной. Она посадила Голубцова перед собой, взяла за голову и стала вращать её вправо-влево, заглядывая в глаза и задавая вопросы: какое зрение, давно ли в очках, как самочувствие?
Врачей Голубцов побаивался, поэтому никогда на их вопросы правдиво не отвечал. А врачи слушали строго и внимательно, и пытались определить, где он привирает.
Женщина слушала Голубцова иначе: доброжелательно. Говорите, минус три? Хорошо. Или минус четыре? Ничего страшного. И с одним «минусом» поработаем, и с другим.
И всё – вежливо, на улыбочке.
Андрей от такого отношения расцвёл, никогда он в медицинских кабинетах так хорошо себя не чувствовал.
Выяснив нужный «минус», женщина спросила:
– Какие линзы выбрали?
– Американские. По двести рублей.
Женщина кивнула и выложила на стол две плоские коробочки и пинцет.
– Теперь будем надевать, – сказала она.
Голубцов кивнул, глаза от коробочек оторвать не может.
– Не волнуйтесь, всё продумано, – угадала его состояние женщина. – Сейчас достану первую.
Она открыла коробочку, подцепила что-то пинцетом, и через секунду на пальце застыла капелька счастья.
– Главное – не ошибиться в начале. Смотрите, – поднесла она палец к Голубцову. – Если линза напоминает блюдечко – она лежит неправильно.
«Блюдечко – это как?» – вглядывался Андрей в линзу. А женщина продолжала:
– Надо, чтоб напоминало чашечку. Как сейчас.
– А если не понятно, где блюдечко, где чашечка? – переживал Андрей.
– Глаз будет испытывать дискомфорт, вы почувствуйте, – улыбалась женщина.
– И что тогда?
– Снимите линзу и вывернете. Ничего страшного. Вы не левша? Тогда снимайте очки и дайте правую руку.
Секунда – и на пальце Андрея холодком застыла линза.
– Здесь нужна осторожность. И чистые руки. Всегда, – предупредила женщина. – Теперь левой рукой верхнее веко оттяните вверх, нижнее – вниз, и не отпуская, аккуратно приложите линзу к глазному яблоку.
– Глаз дёргается, – нервничал Голубцов.
– Не глаз, а веко, – поправила женщина. – Защитный механизм. Бояться не нужно, со временем исчезнет. Получилось? Моргните два раза. Всё, линза на месте. Теперь вторую сами. Доставайте из футляра.
Женщина протянула Голубцову коробочку, пинцет и стала рассказывать той, что шелестела бумагами, про боксёра, который приходил накануне, и с которым пришлось повозиться.
– Сильный защитный рефлекс. Тренировки, бои, постоянная защита лица. Подносишь палец – вся голова дёргается. Ничего, справились.
– И я справился, – доложил Голубцов, выпрямил спину.
– Как ощущение?
– Удивительно, – оглядел он кабинет, – не верится…
– Глазам ничего не мешает?
– Ничего…
– Тогда ко мне, – услышал Голубцов за спиной.
Андрею не хотел вставать, ему хотелось, чтоб общительная женщина продолжал его спрашивать: о первых минутах, о новых красках, о возвращении свободы, потерянной в детстве. Вот оно, проклятье всей жизни, на стеклянном столе…
Но Голубцова поторопили. И улыбочка, да не та. Андрей понял: свою порцию общения он получил, за дверями – очередь.
Женщина за обычным столом записала данные Голубцова в тетрадь и перечислила правила:
– Хранить в контейнерах. Обычная вода не подойдёт, категорически. Только специальный раствор. Есть раствор на неделю, есть на каждый день. Кто умные, берут с запасом. Вам как?
Андрей кивнул: с запасом. Очень хотелось быть умным.
– Раствор в контейнере каждый раз менять. Что непонятно – читайте инструкцию, есть фотографии. Кошка или кот имеются?
– Кот.
– Держите подальше от линз. Может съесть. Были случаи.
«Васька, гад. Вообще выброшу!» – возбужденно подумал Голубцов.
– Поздравляем с правильным выбором – закончила женщина и протянула пакет с покупками.
Так у Голубцова началась новая жизнь.
………………………………….
Вернувшись, Андрей первым делом выгнал из дома кота.
– Ваську-то за что? – опешила Татьяна Павловна.
– Чтоб линзы не съел.
– Рехнулся он линзы твои есть? Я ему рыбу покупаю.
– Всё равно не пущу в дом, – упрямо произнёс Голубцов. – Меня, может, специально насчёт котов предупредили.
– Как он до них доберётся, да линз твоих? – не унималась Татьяна Павловна.
– Как-нибудь доберётся, он хитрый. Он у тебя тоже со стола ворует. И не спорь! Куда хочешь, убирай, а нет – утащу на усыпление, – пригрозил Голубцов.
– Он у меня в ногах спит. Мне от него тепло.
– Нагреватель купи. Электрический, – не разжалобился Андрей.
– Совсем ополоумел с этими линзами, – вздохнула Татьяна Павловна.
А Голубцов с независимым видом прошёл в свою комнату, где сел за стол, бережно достал покупки и начал читать инструкцию:
– Крайне нежелательно… Не путать линзы. Так… У каждой свой контейнер… – Голубцов перевёл глаза на коробочки. – Вот почему разного цвета. Понятно… Как правильно надевать. Сядьте перед зеркалом в хорошо освящённом месте. Мам, зеркало неси, которое на трюмо, – крикнул он в открытую дверь.
Татьяна Павловна принесла зеркало, присела рядышком.
– Крепко сидят?
– Как литые. – Андрей начал изучать фотографии. – Вот она какая – чашечка.
– Что за чашечка? – заинтересовалась Татьяна Павловна.
Голубцов объяснил:
– Если линза лежит на пальце чашечкой – правильно, если блюдечком – неправильно. Если неправильно – надо снимать и выворачивать, – повторял он чужие слова. – Порваться могут, между прочим. Тут надо очень осторожно.
Татьяна Павловна только головой качала.
– Слушай, что пишут, – продолжал Голубцов, прибавив голоса. – Сами по себе линзы безвредны. Вред может нанести нарушение правил ношения.
– Есть, значит, вред-то, – тут же ухватилась Татьяна Павловна. – Чего случись – глаза назад не воротишь.
– Сковородка тоже навредит, если на ногу уронить.
– Что мы, безрукие, сковородки на ноги ронять?
– Всякое бывает, – туманно произнёс Голубцов. – Завтра пойду спортивный костюм покупать.
– Так есть у тебя спортивные штаны, а кофту бери любую. Хоть синюю, хоть серую с пуговками.
– Мне костюм нужен, а не кофта с пуговками, – строго произнёс Андрей. – Я в волейбол собираюсь играть.
– Уж, какой ты прямо спортсмен…
– Ты, мам, иди отсюда, а то опять поругаемся.
Андрей продолжил разбирать инструкцию, а Татьяна Павловна на кухню отправилась – греметь сковородками и кастрюлями.
Но Андрей на воинственные звуки внимания не обращал: он в зеркало себя рассматривал. И с правой стороны посмотрит, и с левой – совершенно другой человек, одно удовольствие.
– Телевизор включать? – заглянула Татьяна Павловна. – Комедия сегодня. Про этих, которые стулья ищут…
Старые комедии Андрей любил. Возьмёшь молока, хлеба с вареньем – и на диван. И Татьяна Павловна рядом: или новые носки вяжет, или старые зашивает. Фильм пройдёт – и насмеёшься, и успокоишься.
Тут – всё наоборот. Оказалось, смеяться нельзя. А Голубцову об этом не сказали. Он обмяк по привычке, начал похохатывать, а потом вовсе прыснул, до слёз. И тут же почувствовал: что-то не то, поплыла картинка. Левый глаз закрыл – всё в порядке, правый закрыл – одни пятна. Нет линзы-то! Андрей прямо вспотел, вот как испугался. Вскочил, глаз зажмурил, ещё и пальцем прижал. Сползла американская плёночка.
Голубцов рванул в комнату, чуть Татьяну Павловну не сшиб. Какая уж тут комедия.
– Что случилось? – встревожилась Татьяна Павловна.
– Линза съехала!
– Ты же сказал, как литые.
Андрей не ответил; он сидел перед зеркалом и осторожно выводил из-под века тоненькую надежду на будущее.
– Господи, что за страсти такие, то порвутся, то спадут…
Андрей и тут не ответил. Он шумно выдохнул и спрятал спасённую линзу в контейнер.
– Надень очки, чего мучиться, – смотрела Татьяна Павловна на сына.
– Без тебя разберусь…
Очки Голубцов, конечно, надел. Но душевное равновесие не вернулось.
«Нет, с кино надо осторожней. Никаких линз не хватит… – думал он перед сном. – И на ночь снимать. Вдруг сон какой… Попривыкну пока».
Зато новый день начался отлично. Линзы наделись – как тут и были. Татьяна Павловна не ворчала, Васька сам по себе исчез. Можно было отправляться в магазин.
Но здесь вышла небольшая осечка. Голубцов как думал? Только зайдёт в магазин – ему всё и выложат.
– Какой костюм? – уставилась продавщица. – Вон, штаны висят. Хотите – чёрные, хотите – синие.
И обратно в иностранный журнал уткнулась.
Голубцов начал штаны с полосками щупать, жалея, что в областном центре костюм не купил, но тут колокольчики у дверей зазвенели, и в магазин вошла Марина Мышкина. Быстро огляделась, увидела Голубцова.
– Привет.
– Привет, – кивнул Андрей, чувствуя, что колокольчики в голове не останавливаются.
– Линзы купил? Клёво.
И упорхнула к продавщице, чтоб её хмурое существование весёлыми новостями разбавить.
А Голубцов продолжил штаны щупать, пока его продавщица не окликнула:
– Плюньте на это убожество. Самопал. Я закажу настоящий костюм. Маринка скажет, когда привезут.
– Скажу, – подтвердила Мышкина и спросила: – Можно о линзах узнать?
«Вот оно, началось», – подумал Голубцов, а девушки позвали его к прилавку и стали выспрашивать: как да что, сколько стоят, где купил?
Голубцов отвечал на все вопросы уверено, но в одном месте замялся: адрес больницы он не помнил.
Но продавщица не растерялась.
– Надо инструкцию почитать. Там всегда пишут адрес. В конце.
– Принесёшь? – улыбнулась Мышкина.
Голубцов кивнул: сегодня же…
………………………………….
В те переменчивые времена, когда многие уже узнали виртуальные миры и пели гимны одиночеству, в городке Андрея люди в свободное время по-прежнему собирались в компании. Молодёжь выбирала спорткомплекс с гордым названием «Олимп»: одни играли в волейбол, другие – грызли семечки.
Когда Голубцов появился в зале, на площадке шла игра. Рослые парни взлетали у сетки и звонко били по мячу. Андрей смотрел на парней и понимал: так пока не получится.
«Ничего, научусь. Не с первого раза», – бодрился он и ждал Марину.
Девушка появилась ближе к семи: энергичная, в белой футболке. Она вышла на площадку и начала играть, а Голубцов следил за ней и придумывал, как передать инструкцию.
Всё получилось само собой. Раздался свисток, партия кончилась, Голубцов не успел моргнуть, а Мышкина – рядом. Глаза – смеются, волосы – цвета мёда.
– Адрес больницы, – протянул Андрей листок, пряча волнение.
– Мог на работу... Но так даже лучше.
А дальше случилось то, о чём Голубцов и подумать не мог.
– Надо встретиться, – предложила Мышкина.
Андрею стало жарко.
– Завтра удобно? В «Чайке», часов в семь? – спросила девушка, хотя могла и не спрашивать. Детали для Голубцов потеряли значение; вместо мыслей началось сумасшествие, сплошное «шуршание шёлка и колдовские волны».
– Минералки бы, – взглянула Мышкина по сторонам. – И попросить не у кого…
«Что же я денег-то не взял», – ещё сильней запрыгало в голове у Голубцова.
– Я принесу.
Мышкина кивнула и ушла играть, а Голубцов поспешил домой за деньгами. «Чайка, чайка, чаечка…» – заливалась душа. Вот оно, как с линзами-то. Уже сейчас всё отлично, а завтра? И подумать – не подумаешь.
Купив минералку, Андрей вернулся в спорткомплекс. Но Мышкину не нашёл. Вместо девушки к Андрею подошли двое парней. Один – вихлястый, другой – наоборот: суровая такая кувалда, и в глазах – нехорошо, серенько.
У Голубцова от такого взгляда все слова в голове перепутались.
– Мышку ищешь? – спросил вихлястый. – Не ищи, уехала. Но насчёт свидания – всё железно. Просила передать.
«Знакомые её…» – сообразил Андрей.
– А ты шустрый, Андрюха. Мышка не каждому свидание назначает. – Вихлястый протянул руку. – Макс Рябухин, это – Лёха Лось. Пивком угостишь?
«Почему не угостить? Парни нормальные…» – подумал Андрей.
На улице новые знакомые закурили.
– Ты вроде очки носил?
– Линзы купил. Американские, – объяснил Голубцов.
– Вещь, – согласился Рябухин. – У меня дома всё американское. Видик, журналы, гардеробчик. Всё оттуда. Денег отвалил – немерено.
Сколько это – немерено, Голубцов спросить постеснялся. Шагал и слушал Рябухина про его американскую жизнь, пока они к стеклянным дверям не подошли.
Андрей пиво не часто пил, а в «Чайке» и подавно. Цветастое было место, не для каждого. А тут довелось: и пиво, и салатик, и сухарики с сыром. Скоро за столом компания образовалась. Разговоры начались, планы разные. И всё при Голубцове, как при своём.
Андрей наблюдал за парнями и разговоры слушал. «Вот она, жизнь, та самая, активная», – пьянел потихоньку. В груди теплело, в ушах – музыка: небоскрёбы, небоскрёбы… А то, что платить пришлось ему одному, так это один раз. Зато, когда расставались, каждый Голубцову руку пожал:
– Нас держись. Никто не тронет.
«Никто не тронет… Лось… Свидание не каждому…» – повторял он, путаясь.
А насчёт волейбола решил повременить: костюма-то нет. Не кофту же надевать с пуговками.
………………………………….
Эх, закрутилась жизнь, всё по-новому. Не успел Андрей проснуться, а мысли – о вчерашнем: Марина, свидание, парни эти… И так хорошо об этом вспоминалось, что не выскажешь.
«Теперь непременно активность требуется», – думал Голубцов. Главное – обстановку поменять, ту что дома. Чтоб перед новыми друзьями отсталым не выглядеть, если в гости придут.
Сказано – сделано. Стал Андрей ходить по комнатам, и разные планы сочинять. Везде, куда обращал он глаза, виделись ему признаки отсталости: и это не так, и то поменять. Так что и Татьяна Павловна, терпеливый человек, не выдержала:
– Отстань ты от меня, Христа ради. Ваську выгнал, теперь за меня принимаешься?
Голубцов связываться не стал.
– Живёшь, как сто лет назад. Так и останешься в прозябании, – сказал напоследок и вышел на крыльцо.
А там – апрель, солнце, рваные облака. Голубцов смотрел на улицу в ручьях, на двухэтажные дома и деревья, и с радостью ощущал в себе желание перемен. Голова наполнялась мечтами, как корзина – продуктами.
Мечты были прерваны громко и неожиданно:
– Привет, Андрюха!
Перед Голубцовым стояли Рябухин и Лось.
Андрей почувствовал беспокойство: что-то рановато…
– Голова не болит? А то сходим, пивка купим, – предложил Рябухин. – Только добавить надо.
И сигареткой – туда-сюда.
Андрей замялся: из чего добавлять, когда и так ничего не осталось? А впереди вечер…
Но Рябухин не отставал.
– Думаешь, нам деньги твои нужны? – читал он мысли Голубцова. – Мы поддержать тебя пришли. Как ты будешь один в «Чайке»? А если кто наедет?
Об этом Андрей не подумал. Действительно, а если наедут? И дело даже не в том, что наедут. «Линзы-то как?» – ловил себя на мысли Голубцов. Чего начнись – тут же спадут. Смеяться начнут, над слепым, это уж точно. И что тогда? Как тогда с новой жизнью? Для того он разве её начинал, чтоб над ним смеялись? Нет, одному в «Чайку» идти нельзя…
– В магазин? – не терпелось Рябухину.
Голубцову куда деваться? Согласился.
Потом, уже за пивом, Рябухин разные истории про Мышкину рассказывал. Получалось, она только Голубцова и ждала.
– Только не дрейфь, – хлопал Рябухин по плечу и советовал про вечер: как говорить, что делать.
И опять Голубцову виделась другая жизнь, вся в счастливых приключениях. Так становилось сладостно, что он ещё два раза в магазин бегал.
А тут уже и вечер. И такое началось, просто с ума сойти.
В «Чайке» Мышкина оказалась не одна. Рядом с ней сидел парень. В очках! Обыкновенный очкарик, читающий книгу, только выше ростом и волосы длинные.
Андрею стало не по себе. Что делать дальше, он не знал. Из советов Рябухина не подходил ни один. И сам он куда-то исчез.
Парень бросил хмурый взгляд на Голубцова, что-то буркнул и снова в книгу уткнулся.
Тут Мышкина оторвалась от бокала (у них на столе бутылка вина стояла) и попросила, чтоб Андрей рассказал о линзах.
– Серёдкин говорил, ты статью в журнале читал.
Голубцов покраснел и начал перечислять всё, что знал о линзах.
Парень как читал – так и читал, словно Голубцова не было.
Тогда Мышкина отобрала у него книгу.
– Слушай, для тебя рассказывают.
Парень поморщился.
– Идиотизм какой-то. Кошки, которые едят линзы. Ты ещё клоуна приведи.
Андрей смутился и замолчал.
– Будешь линзы покупать? – наступала Мышкина на соседа.
– Мне очки не мешают.
– Они мне мешают, – не отступалась Мышкина.
– Дело твоё, – пожал плечами парень, забрал книгу и дальше стал читать.
– Человек всегда должен к чему-то стремиться.
Эта продавщица, которая Андрею спортивный костюм пообещала, от бокала оторвалась.
– Тоже мне цель – линзы, – раздражённо ответил парень.
– Это потому, что ты, Аносов, кроме своих компьютеров, ничего знать не хочешь. А Голубцов – молодец. Он своего добьётся.
У Андрея после этих слов улыбка на лицо выползла. Только легче не стало: от таких улыбок люди будто голыми становятся. И не спрячешься никуда.
– Аносов тоже своего добьется, – не согласилась Мышкина с продавщицей. – Хорошие программисты везде в цене. – Она придвинулась к парню, положила руку на плечо. – Возьмёшь меня в Америку, Аносик?
Парень снова что-то буркнул, но Мышкину, видно, такое общение устраивало; она ещё ближе к парню придвинулась и стала его волосы на свой палец накручивать.
Голубцов опустил глаза. Такая сила сдавила грудь, что ни вздохнуть – ни выдохнуть.
Парень закрыл книгу. Они с Мышкиной встали, девушка сделала всем ручкой, и ушли.
– Может водочки? – спросил неизвестно откуда возникший Рябухин.
Андрей кивнул.
Они выпили, и пустота в каждом из них отозвалась по-своему. Рябухину захотелось ещё налить, а Голубцову захотелось уйти. Победа досталась пустоте Рябухина, и они снова выпили.
Играла та же музыка, что и вчера, к столу подтягивались те же парни, те же самые пошли разговоры, а по сосудам Голубцова блуждала водка, от которой становилось всё холоднее. Лица покачивались и расплывались, Рябухин шевелился всем телом и что-то объяснял про Мышкину, про женщин вообще. Они ещё пили. В глазах кружилось, и Андрей уже плохо понимал – он это или не он.
Его не бросили, довели до крыльца, сдали на руки Татьяне Павловне. Дома Голубцов сразу обмяк. Человечки в глазах успокоились, он тихо заснул.
И всё бы ничего, только Васька полночи под окнами ревел, как ненормальный. Что предчувствовал? Или просто весна? Весной все коты ненормальные, дело известное.
………………………………….
Отгулы кончились, Голубцов вышел на работу. В бухгалтерии он встречал Мышкину. Девушка поднимала глаза, делала ручкой. И всё. Ни тропочек, ни верёвочек. Ни сойтись, ни привязаться.
Вечером появлялись Рябухин и Лосось, и они шли пить пиво. Деньги Голубцов брал у Татьяны Павловны.
– С получки отдам.
Теперь после «Чайки» Андрей брёл домой один. Компанию составляла луна. Она смотрела на Голубцова круглыми глазами, совсем как Татьяна Павловна. Только Татьяна Павловна ещё вздыхала и вытирала глаза.
Где-то здесь, на этих улицах, Андрей и простудился. Ничего страшного, если бы не стали слезиться глаза. Линзы не держались и сползали вниз, как трусливые солдаты – в окопы. Сползали по очереди: то один глаз переставал видеть, то другой. Голубцов пытался возвращать линзы на место: закрывал ослепший глаз и начинал его массировать. Когда получалось, когда нет. Когда не получалось, из всех желаний оставалось одно – спрятаться.
А тут ещё Мышкина передала, что привезли спортивный костюм.
Голубцов растерялся. Зачем ему теперь костюм?
Но продавщица не слушала.
– А я куда дену? Кто его купит за эти деньги?
– Бери, Андрюха, – убеждал Рябухин. – Один в таком будешь ходить. На весь город. Мечта, а не костюм.
Голубцов молчал. Он мечтал не о костюме: он мечтал быстрей домой прийти и дверь закрыть. Чтоб ни Рябухиных, ни продавщиц. Надеть очки, пальцем – душку к переносице, и никого не стесняться. И глаза – твои, и слова – твои, и мысли. Хоть журнал листай, хоть чай с Татьяной Павловной пей. И никуда не ходить.
Но компания его не забывала, и каждый вечер приходилось менять очки на линзы, чтоб идти в «Чайку» слушать разговоры и песни о небоскрёбах. И платить за удовольствие деньгами Татьяны Павловны.
А потом наступил май: жаркий, с пылью. Глаза Андрея, и так больные, стали красными.
– Откажись ты от них, проклятых! Дались тебе эти линзы, – не находила места Татьяна Павловна.
Андрей отмалчивался. Что она понимала? Это надеть линзы было просто, а отказаться – иди, попробуй. Когда тебя только в них и принимают…
Тогда Татьяна Павловна решила поговорить с Серёдкиным.
– Ты, Василич, мужик умный, мой всегда тебя слушает. Скажи ему про линзы. Никакой жизни от них не стало. Изведётся ведь.
– А я это предполагал, – ответил Серёдкин. – И знаешь, почему? Потому что линзы – американские. Не могут они нам помочь. Я тут передачу слушал по радио, в машине сидел, директора ждал. Там журналист про Америку очень хорошо высказывался. Они погубить нас хотят. Да-да, не удивляйся. У них целые институты этим занимаются. Вроде вещи для нашего удобства придумывают, а на самом деле – только вред. Чтоб потом нами манипулировать. Управлять, – пояснил Серёдкин.
Татьяна Павловна растерялась: она о сыне спрашивала, не об Америке.
– А это связано. Им молодёжь наша нужна, такие, как Андрюха. Безголовые. Ничего не знают, не понимают. Думают – раз американское, значит лучшее. У меня сосед до полночи музыку слушает, а мне утром вставать. Куда годится? Я ему замечание делаю, а он в ответ – про мою отсталость. Право у него, видите ли, любую музыку слушать. Засунь это право в одно место, и Америку свою туда же.
Татьяна Павловна не знала, что говорить, совсем её Серёдкин запутал.
А у того уже выводы:
– В очках родился, в очках и живи. Не гонись за Америкой.
– Ты, Василич, тоже не на русской машине ездишь, – решила напомнить Татьяна Павловна: чего-то ей вдруг за Андрея стало обидно.
– Так это дочь подогнала. В подарок. Куда её девать? Не выбрасывать же, правильно?
– С сыном-то чего делать? Чего говорить?
– А ничего не говорить. Потому что бесполезно. Просто вечером, когда спать ляжет, ты их забери – и в ведро. Или в печку. Ещё лучше.
– Так ведь заругается, – испугалась Татьяна Павловна. – Как же воровски-то?
– Это называется – зло во спасение …
Тут разговор закончился, потому что у Серёдкина сотовый телефон зазвонил, и у него срочные дела начались. Какие – служебные или личные, Татьяна Павловна не узнала, Василий Васильевич ничего объяснять не стал: он уже кому-то в телефон улыбался.
Вечером, когда Голубцов уснул, Татьяна Павловна долго на кухне сидела, давешний разговор вспоминала. Думала – выбрасывать, не выбрасывать? И так сына жалко, и так. Пока сидела – всю жизнь перебрала: плохое, хорошее. На часы глянула – уже час. Так и ушла к себе. Не поднялась рука. Решила утром в церковь сходить, свечку поставить.
………………………………….
А через два дня Голубцова остановила Мышкина.
– Разговор есть. В обед свободен?
Оказалось, в обед в «Чайке» никого не бывает. Или так совпало, специально.
Взяли мороженного.
– Очки носишь? – спросила Мышкина.
– Иногда. Когда телевизор смотрю, – признался Андрей. Не до конца, конечно признался.
– У меня есть хорошая оправа, – сказала Мышкина. – Своему покупала. Хочешь, подарю?
– А как же свой?
– Уехал.
– А если вернётся?
– Не вернётся.
«Дела…» – удивился Андрей, но промолчал: он не знал, что говорят в таких случаях.
Стали есть мороженное.
– Мне Серёдкин говорил, на права хотел учиться?
Голубцов кивнул:
– Может осенью.
– На права будешь фотографироваться, обязательно в очках. И чтоб в правах указали – «в очках».
– А ты училась? – поинтересовался Голубцов.
– Ничего я не училась. Самоподготовкой хотела.
– И как?
– Никак. Провалилась. У нас, кто самоподготовкой шёл, никто не сдал. Надо учиться.
«Давай вместе», – хотел предложить Голубцов, но чего-то растерялся. А может и правильно, что не предложил: больно грустна была Мышкина. Аносика своего вспоминала?
А потом они договорились насчёт вечера, чтоб оправу передать.
– А то уеду.
– Куда? – испугался Голубцов.
И так натурально испугался, что Мышкина рассмеялась.
– Не бойся, на сессию. Через месяц вернусь.
«Тогда и скажу насчёт учёбы», – решил Голубцов. Всё-таки не хватало ему решимости.
А линзы Татьяна Павловна убрала в холодильник. Пусть лежат, есть не просят.