Последний

Водки я налил в стакан и спросил.
И стакан граненый мне отвечал...
(слова Юрия Клинских,
проблема народная.)

Граненый стакан с овальным сколом на кромке и небольшой трещиной, ползущей вниз от скола, невозмутимо, как и последние двадцать лет, стоит на столе.
Ждет.
Он не всегда был со сколом. И не всегда тоненькая змейка, бликующая от падающего на нее света, в след за своим хозяином тянулась ко дну. И не всегда в него наливали водку, было время, что и сладкий лимонад бурлил в нем веселыми щекочущими маленький носик пузырьками. А две ручки, еще необхватывающие этот стакан целиком, осторожно, чтобы не расплескать, несли его к замершим в ожидании губам. Не всегда.
Но сегодня у него был последний день.
Последний день пьянки. Последний день горечи на губах и огненного яда внутри. И бутылка водки, стоящая с ним рядом, тоже была последняя. Ну, или предпоследняя, смотря как пойдет.
Закуска сегодня не отягощала замыленный годами службы стол. Зачем?
Закуска нужна, когда посиделки собираются быть долгими. Или когда ожидается приход гостей. Гостей, которых нет уже целую вечность. Ни гостей, ни родных, ни близких и даже ни дальних. Никого.
Гости были, раньше. Были и родные. Да они и сейчас есть. Где-то. И адреса их есть и номера телефонов вбиты в сотовом, но близких нет. Один звонок раз в год. Нет. Два раза в год. На дни рождения. И все, все родство. Начальник чаще звонит. Он роднее.
Близкие. Все ушли. Исчезли. Выросли и потерялись где-то там за промерзшим окном. А скорее всего, нашлись каждый сам для себя.
Вот и остался только этот стакан. Память с трещиной, бегущей вниз.
Буль-буль-буль-буль. Полстакана.
Страшно и красиво. Я раньше этого не замечал.
- Слышишь, стакан, ты последний.
- Я не последний. - Смешок. - Я единственный.
Интересно. Этого я раньше тоже не замечал.
- Не спорь. Это не мое мнение. А с врачами, сам знаешь... В общем, не спорь.
- А ты как думаешь? Я на половину полон или пуст?
- А я?
- Ты? - Вновь смешок. - Ты полон пустоты.
- Тогда и ты тоже.
- Это факт. Даже когда во мне ничего нет.
Страшно. Смотрю на стеклянную грань с выщербленной. Провожу по ней пальцем. Ноготь цепляется за скол. Память.
- Что? Буксуешь? Давай подтолкну.
- Не торопи.
- Да я так, чтобы помочь.
- Отпомогался уже.
Доктор, доктор, доктор.
"Ты жить-то хочешь? А?"
Доктор, доктор, доктор.
"Так вот если хочешь, то учти, следующий стакан у тебя будет последний. Понял?"
Страшно.
На половину полон или на половину пуст?
Буль-буль-буль-буль. Точно, полон. Стакан оптимист. Но бутылка теперь на половину пуста.
Вновь провожу пальцем по грани.
Страшно.
Доктор, доктор, доктор.
"Инфаркт. Вот твое будущее. Или инсульт".
Или инсульт.
Так страшнее.
И помереть не помер, и жить не живешь.
- А так-то живешь? - Смешок.
- Живу. - Упрямо. Затем менее. - Или жил.
Смешок.
- Что ты ржошь? - Злюсь. - Ни всем же быть первыми и лучшими. Ни всем выступать в театрах и нести искусство в массы. Должен же кто-то работать. Я один такой что ли? Нет. А бухаю я, потому что от такой жизни только это и остается делать. И работать, конечно, еще тоже остается.
- Ой ли?! - Смешок. - Работничек.
- Нас хрен знает сколько? Весь мир нас таких. Понял?
- Твой мир - вот эта конура, четыре стены, потолок и я. Ты пьешь не в перерывах от работы, работничек. Ты работаешь в антрактах своей пьянки. Ты же мастер своего дела, своего искусства. Заслуженный артист. - Смешок. - Искусство в массы. Вас таких весь мир.
- Да пошел ты.
- Пойдем вместе.
- Подожди. Страшно.
Доктор, доктор, доктор.
"Или инсульт".
Инсульт - страшно. Инфаркт - нет.
Овощ. Бездвижный с мозгами. Или ходячий, но без мозгов.
Инфаркт лучше.
- Да хорош. - Смешок. - Ну, инсульт. Ну, упадешь. Ни кто же не придет. Неделю полежишь и все.
Неделю. С мозгами, и без тела. Или на оборот.
Инфаркт лучше.
Да к черту все!
Одним махом, залпом. Да же не почувствовав, обожгло горло или нет. Или на вылет сразу.
Жду.
Страшно. И интересно. Как это будет?
Легкая горечь крадется от корня языка к губам.
- Теперь ты точно пуст.
- А ты? - Смешок.
- И я.
- А она?
Половинчатая нольпять стоит рядом на столе. На половину полная или пустая? Хрен разберешь.
Буль-буль-буль-буль. Пустая. А стакан полон. Оптимист хренов.
- Убери бутылку со стола. - Смешок. - Жизнь пустой будет.
- Не будет больше... жизни.
Доктор. Доктор. Доктор.
"Последний."
Жду.
Чувствую, как подогретая кровь ускоряет свой бег. Тоже торопится.
- Душно.
- Освежись. - Смешок. - Выпей еще.
Жду.
В голове уже тепло и зыбко.
- Доктор, слышишь, первый последний ушел. Может во сне все будет, а?
- А может вообще, просто приснится? - Смешок.
Надо было закуску тоже брать. Хоть поел бы напоследок.
Холодильник вздрагивает и урчит хлестче, чем у меня в желудке.
- То же жрать хочешь, белый? - Льщу желто-серому чахоточному холодильнику.
Жду. Но уже легче.
Смотрю на полный стакан и пустую бутылку. Убираю ее на пол и ставлю новую полную.
- Во. - Смешок. - Так интересней.
Холодильник что-то переваривает.
Встаю. Подхожу к нему. За дверкой холод и белый свет. Видимо все уже переварил. В морозилке просто холод.
Хлопаю дверкой и холодильник, перестав урчать, обижается, замирает и молчит.
- Ну и хрен с тобой.
Хлеб. Да есть пара кусков черного. Черного сухого со старыми следами плесени. Она тоже не смогла здесь жить.
- И с нею тоже хрен.
Может что еще?
- Ищи стекло, стеклянный человек. - Смешок.
- Почему стеклянный человек? - Не понимаю я.
- Потому что ты такой же, как мы с бутылкой. Только мы полные, а ты пустой. Давай выпей. Станешь полнее.
- Это все временно. Но в чем-то ты прав.
Стекло. Стеклянный человек. Пустой и хрупкий. Стекло.
- Точно.
В голове и теле хорошо.
Доктор? К черту все, доктор.
Где-то там. Ага, есть. Банка огурцов. Старая проржавевшая крышка, но еще держится и что более важно, держит.
Все на стол. И хлеб и огурцы.
Сажусь напротив полного стакана.
Хлоп. Пустой.
Занюхиваю и тут же закусываю огурцом.
Хорошо. Как хрустит. И вкусно.
- Что уже не страшно? - Смешок. - Или сто грамм боевых помноженные на пять позволяют и этого не бояться?
- Заткнись, пустой.
Хорошо. Тепло, спокойно. Кровь больше не торопится. Ей тоже хорошо. Стена плывет в сторону.
Страшно.
- Что, вот так? Сейчас?
Одумавшись, стена возвращается на место.
Хорошо. Так лучше.
- А ты веришь в жизнь после смерти? - Смешок.
- Жизнь после смерти в принципе не возможна. Если бы после смерти была жизнь, то чем бы тогда смерть отличалась от жизни? Была бы жизнь и жизнь после жизни. А смерти бы не было.
- Хмм.
- Жизнь - это жизнь. А смерть это память. - Шкрябаю ногтем по сколу. - Бегущая трещиной вниз. - Молчу, мутным взглядом изучая протертые этим же взглядом до седых проплешин обои. - Знаю. Хочу верить в не жизнь после смерти. Во что-то другое, но в не жизнь. Ее и здесь с лихвой хватает.
- Сложно. - Смешок. - Давай выпьем.
Не страшно.
- Давай.
Буль-буль-буль-буль.
- Ты на половину пуст.
- Не. - Смешок. - Я оптимист. Я на половину полон.
С выдохом и ударом по столу.
- Пуст. Сегодня я доктор. Так что не спорь.
Огурчик. Хорошо.
Голова, как воздушный шарик. Легкая и пустая. Щелкнешь по ней - звенит. И качает из стороны в сторону. Шарик на ниточке.
Где-то тут раньше появлялись вертолеты-карусели, мешали парить в воздухе шарику, сбивали его лопастями, гремели и бросали на облеванную кем-то землю. Не мог же мой шарик наделать столько шума, лопнуть и все обблевать.
Вертолетов нет уже давно, они вместе с памятью туда вниз, по трещине.
- Еще?
- Что оптимизма поубавилось? - Язык не слушается. Верный признак инсульта. Страшно. Надо ускоряться. - Где твой смешок? - Заплетается парализованная бескостная мышца.
Буль-буль-буль-буль. Смешок.
- Сука радостная. - Плетет последние слова мертвец.
- Ага. Пей. - Смешок.
В глазах все плывет. На плечах больше нет шарика. Там двухпудовая гиря. Тяжелая, чугунная и такая же пустая внутри, как и сгинувший с громким бумом шарик. Гиря не звенит. Она гудит тяжелым басом, переворачивающим все внутри верх дном.
Тяжело. Не страшно.
Пью. Огурец выскальзывает из дезориентированной руки, скользит по полу темно-зеленым слизняком.
Инсульт - страшно.
Стакан лежит на боку. Рядом бутылка. В ней еще чуть-чуть есть.
- Давай контрольный. - Смешок. - В голову.
- Все туда. - Буробит скованный язык. - Все в жопу.
Буль-буль-буль-буль. Пустая грустная бутылка. К черту со стола. Дзынь. Стакан на половину полон. Вечный весельчак.
- Ну что? Не чокаясь? - Смешок.
- Да пошел ты.
Гиря падает на стол, не в силах донести парализованное тело до постели.
Не жизнь после смерти. И здесь не жизнь.
Доктор. Доктор. Доктор.
"Последний".
Проверим, доктор. Вот бы ты был прав.
Не жизнь.
- Балабол ты, доктор.
Голова раскалывается на левое и правое полушарие. Видимо в этом чертовом глобусе на плечах, север с югом все же поменялись местами.
Надо было вчера все же закусывать.
На столе стоит стакан с трещиной. Молчит.
- Выкинуть тебя пора на хер. Всю жизнь испортил.
Молчит.
Что же так херово?
- Доктор, мудак. Последний, последний. Мудак. Крайний, а не последний. Водкой нас не убить. Мы и живем только благодаря ей. А так бы сдохли от тоски серых антрактов. Вредная привычка. Ну уж не полезная. Это точно. Зато жизненно необходимая.
Пить.
Кран, где ты тут?
Кручу ручку. Скрежет по ушам, и ржавый плевок в раковине. Блюющий коричневым кран сам смывает свою рвоту.
Стакан молчит.
- Давай сюда. Сегодня водные процедуры.
Раз, два, полных, оптимистичных. И залпом. На полу грустная бутылка, ее осколки. Инфаркт.
- Мудак ты доктор и балобол. Ну и хер с тобой.
Завтра на работу. Начальник, самый близкий мне человек, говорит, что объемов на полгода вперед взяли. Половина года. Полон или пуст? Ладно, еще поработаем. Кто-то же должен работать.