Впервые за столько времени серое небо разверзлось и выглянуло солнце. Оно, как бы подглядывало за тем, что происходит там, внизу. Всего один луч, но как мне кажется, его все равно много и достаточно для радости после серого однотонного неба.
Затянувшись папиросой наполнив дымом легкие, и тут же выпустив наружу, я почувствовал, ну если не умиротворение, то внутреннее облегчение.
В определенном смысле я был доволен, тем, что мой вояж, в котором я терпел нужду, окончен, и я достиг конечного пункта своего путешествия. Тем, что это путешествие состоялось, это уже было чудо, заключавшееся в том, что я остался жив, вопреки решению солдатского комитета. Прихватив, или как нынче употребляют, реквизировал, эскадронную кассу, я был таков.
Как бы там не случилось, я добрался… и вот я в Новочеркасске.
Двери открылись с характерным скрипом и хлопком заставив оставить мои размышления и обратить внимание на вышедших из дверей подполковника и следующего с бумагами в бордовой папке поручика.
- Господа!
Обратился, к стоящим во дворе, некогда здания лазарета по адресу: улица Барочная дом тридцать шесть, а в настоящем являл собой мобилизационный пункт.
Собравшиеся были офицеры как кадровые, так и выпуска военного времени, юнкера с реденькими усами, кадеты старших классов.
Одетые в шинели разной степени потрепанности, у некоторых солдатские, но при офицерских пагонах, бикешы. У подавляющего большинства фуражки на голове, реже папахи.
Подполковник оглядел присутствующих и продолжил:
- Господа. Я буду называть, а вы подходить и получать предписания. Далее, прошу немедля выполнять его. И как меньше вопросов. Я попросил бы вас, господа отнестись с пониманием.
Те, к кому относилось это обращение, молчали, сосредоточив свои взгляды на обращающемся к ним подполковнике.
Свою фамилию я услышал в середине списка.
- Штабс-ротмистр Говоров. В офицерский полк, ротным командиром.
Проговорил, не отрывая своего взгляда от списка подполковник.
- Я кавалерийский, хотел…
Он не дослушал меня.
- С лошадьми нужда, голубчик. Фуража нехватка. Пока в офицерский…После, все после голубчик. Ступайте по предписанию.
Козырнув подполковнику, и приняв от поручика бумагу, я удалился со двора лазарета.
…………………………………………………………………………
Подымаюсь по лестнице, ведущей на второй этаж, туда, куда указал, заметно-худощавый юнкер, стоящий при входе в здание, которое теперь было штабом офицерского полка.
Ровно как карандаш в стакане, отметил я про себя впечатление от юнкера. Это по тому, что шея у него была тонкой, а воротник шинели великоват. Совсем мальчишка.
Постучав в дверь, и не дожидаясь разрешения, вошел.
В небольшой комнате, где было не аккуратно. Шкафы, куча перевязанных бечевкой стопки каких-то, наверняка ни кому не нужных бумаг.
Ближе к окну находится стол, на котором минимум предметов. Письменный прибор, тетрадь с родни амбарной книги и телефонный аппарат.
Вполоборота полковник среднего роста во френче, на рукаве, которого, нашит триколерный уголок, шеврон добровольческой армии.
Мне в глаза кинулись снежно белые манжеты с серебряными запонками при черном гладком камне выглядывающие наружу.
Это, что-то подчеркивало в его внешнем виде, убей, не могу понять, что. Но, я это про себя отметил.
Дождавшись, когда полковник окончил разговор и положил трубку на рычаги аппарата, обернулся в мою сторону.
Я вытягиваюсь и прикладываю руку к козырьку.
- Господин полковник! Штабс-ротмистр Говоров, Владимир Федорович. Представляюсь по случаю назначения в полк на должность ротного командира!
Полковник потратил несколько мгновений, осматривая меня с ног до головы.
Вид у меня, на фоне общего положения в формирующейся армии был более чем щегольски. Даже, применимо слово «франт», к моей персоне. Фуражка в полковых цветах, (коричневая тулья с желтым околышем), на черной бекеше отделанной серым каракулем и перетянутой портупеями, сверху башлык. Синие чикчиры, уходившие в крепкие гусарские сапоги. Кавказская шашка и трофейный маузер завершали мой образ и придавали серьезность и решимость моему виду.
- Прелестно. Совершенно прелестно. Полковник Манич. Викентий Павлович. Командир полка. Хотелось бы, кратко, разумеется,… Где имели честь?
- С четырнадцатого года на Юго-Западном. Львов, Перемышль. В настоящее время, назначен к вам в полк.
- Прелестно.
Он еще раз осмотрел меня, и по всей вероятности остался доволен.
Приподняв подбородок и одернув легким движением, френч вниз, продолжил.
- Положение в край сложное. Вам естественно известно, во главе армии Корнилов, Лавр Георгиевич. Малоросия под немцами. Там, черти чего творится. Мы по-прежнему в состоянии войны с германцами. На Дону настроения не выражаются ясно. Атаман Каледин симпатизирует нам, но… Большевики подтягивают силы. Значительные силы. На нас возложена задача, я бы даже сказал, миссия. Формируем армию и необходимо выступать. Промедление, смерти подобно.
Вот такая диспозиция.
Вместо ответа я слегка кивнул.
Полковник открыл папку, переложил несколько листов и найдя нужный, протянул его мне.
- Список, вашей второй роты. Шестьдесят семь штыков.
- Рота?
Переспросил я.
- Точно так. Именно рота. В основном прапорщики. Некоторые произведены недавно. Юнкера. Пусть вас не смущает, несмотря на возраст, народ бывалый. Пороху понюхать успевший. Юнкера, все в строю, Алексеевского училища. Все в Московских событиях участвовали. Заверяю, народ боевой. С запалом. С избытком даже. Каждый троих, а то и пятерых стоит. Так, что рота, ни как не меньше. Извольте.
Я опять киваю.
- Разрешите приступить?!
- Приступайте без промедления. И … С Богом. С Богом.
Отдав честь и щелкнув каблуками, я обернулся, собираясь убыть в расположения.
- Найдете поручика Щепанского, он более посвятит в детали.
Услышал я вдогонку.
…………………………………………………………………………..
Щепанский, Зиновий Романович, бывалого вида офицер с тоненькими подстриженными рыжими усами и выбритой до зеркальности головой доложил.
- Господин штабс-ротмистр! Вторая рота офицерского полка по вашему приказанию построена! В строю шестьдесят пять человек, двое в наряде! Больных нет!
Командир первого взвода поручик Щепанский!
- Роте вольно!
- Роте вольно!
Продублировал команду Щепанский и строевым отошел за мою спину.
- Рота! Первая шеренга шаг вперед, вторая на месте! Шагооом! Арш!
Эхо гимнастического зала усилило звук шага.
Согласно требуемого уставом положения я подошел и стал напротив первого стоящего в строю.
- Прапорщик Юдкевич! Жалоб и заявлений не имею!
Приставным шагом я встал напротив следующего.
- Прапорщик Доменков! Жалоб и заявлений не имею!
Дети, дети, какой там порох нюхали. Мальчишки. Черт знает, что!
Думаю я, по себя вглядываясь в лица представляющихся мне.
- Юнкер Волин! Жалоб и заявлений не имею!
Делаю шаг.
- Прапорщик Южан! Жалоб и заявлений не имею!
Режет мое ухо тонкий голос. Из-под козырька фуражки на меня смотрят неимоверной красоты глаза, голубые до невозможности. Совершенно сбив меня с толку. Признаюсь, что я не был готов увидеть в строю… мадмуазель. Да еще столь прелестную, коей она являлась вне всяких сомнений.
Эх, да влюбится в вас сударыня, потерять голову и ради вас совершать прекраснейшие глупости и после за то, не раскаиваться. Влюбится и не сожалеть, что нет взаимности. Влюбится до сумасшествия… А вы в строю с винтовкой и от вас я слышу: «Жалоб и заявлений не имею!»
- Мадмуазель, у меня к вам единственный вопрос. За каким чертом? D;sol;, разумеется.
Она смотрит на меня, и я не уловил того мига, когда ее взгляд превратился холодно-неприступный, отторгающий общепринятое и само собой разумеющеюся нежность, заложенной в самом проявлении женской натуры. Она, не моргая, смотрела прямо мне в глаза.
- Жить не могу. Нечем жить. Руки на себя наложить? Опять же, не смогу. Вера не позволяет. Полезной хочу быть. За тем здесь нахожусь.
- Сударыня. Так… в сестры милосердия. Там более…
- Нет у меня. Этого самого милосердия. Не стало вовсе, господин штабс-ротмистр.
Я не нахожу, что ей можно ответить, просто молча смотрю на барышню облаченную в шинель, фуражку при кокарде, правильно держащую винтовку с примкнутым к ней штыком. Являющую, в моем понимании, нагромождением противоречий, сплошного парадокса. И все же, не смотря на это вполне осязаемого, и стоящего напротив меня, существующего в реальности.
Я так и не найдя, что ей противопоставить, переубедить доводом, сделал приставной шаг.
- Юнкер Шалевич! Жалоб и заявлений не имею!
……………………………………………………………………….
- Разрешите обратиться, господин полковник?! Командир второй роты штабс-рот…
Полковник Манич поднял усталые и заметно покрасневшие глаза на меня.
- Что у вас, голубчик?
- У меня в роте оказия, в некотором смысле.
- Эка, у вас так скоро оказия получилась.
- У меня под видом прапорщика Южан, в строю, …. Мадмуазель.
В списке инициалы проставлены. Так я, принял, что, Сергей…
- Софья Андреевна. Прапорщик Южан, а точнее Де Южан, Софья Андреевна. И, что вас смутило, не возьму в толк?
- Как же? Она же …?
Манич устало, прикладывая усилие, усмехнулся.
- Присядьте, Владимир Федорович. Вы в Галиции воевали, по тому такой поток новостей, что и не уследишь за всем. Могли упустить.
Женщины теперь служат. На Германском фронте батальон ударный был сформирован. Не то, чтобы призывать некого было, а в укор тем солдатам, что штык в землю и с врагом брататься стали.
К слову то сказать, они и в бою успех имели.
Вы, голубчик, я понимаю, скептически на это смотрите… Я постарше вас, но не про то я желаю высказаться.
Женщину, коли она определилась, невозможно разагитировать, пустая затея. Такой уж у них склад характера.
По тому, они в Петрограде Зимний дворец вместе с юнкерами охраняли.
Коих штыками не убили, тех по казармам растащили и неделю глумились над ними, пока до смерти не замучили.
Вот так.
- Но тут другое…
Я пытаюсь возразить.
- А насчет Софьи Андреевны, вы сомнений не имейте. Офицерское звание у ней по праву. Прошла трехмесячные курсы в Алексеевском училище. Блестяще сдала экзаминацию, так, что… погоны у нее по праву.
Да и обстрелянный она офицер. Даже не сомневайтесь. В Московских событиях отличилась, уже к тому времени нося офицерский чин.
Отличилась на улице Никитской. Те юнкера, что у вас в строю, ей жизнью обязаны.
А пулеметчица она, наивеликолепнейшая, доложу я вам. Уж за то и не сомневайтесь.
Я встал и принял «смирно».
- Я понял. Виноват. Был не в курсе.
- Владимир Федорович. Задержитесь. Вам как командиру, это надо знать. Но прошу вас, не распространятся. Дело щепетильное.
- Заверяю вас, господин полковник.
- Софья Андреевна дочь генерала Де Южан. Я одно время служил под его началом…
Она после Москвы в имении у родителей находилась. Большевики нагрянули. Отца ее и мать к креслам привязали. А ее и сестру младшую… над ними насильничать стали, на глазах у родителей.
После когда глумится устали,… убили.
Софью Андреевну сочли мертвой, и добивать попросту не стали. Ее горничная нашла и у себя на хуторе выходила.
Не смог я отказать ей. Просто, знайте об этом.
Я совершенно обескураженный услышанным, молчал и старался постичь, то, что должно творится у нее в душе. Коли такая, вообще, у нее осталась.
- Разрешите идти, господин полковник?
- Личная просьба, голубчик, к вам. Будьте с ней, помягче, что ли. Баронесса все-таки. Ступайте.
………………………………………………………………………….
Ну вот, вроде как бы я виноват получился. Да почему это я виноват? С какой это стати? А вот, чувствую себя виноватым.
Надобно все же извинится. Как там было сказано «…. Баронесса все-таки».
…………………………………………………………………………..
- Господин штабс-ротмистр. Рота производит чистку оружия. Командир взвода поручик Щепанский.
- Продолжайте.
- Есть продолжать.
-Вот, что. Я вас попрошу, по окончании, пусть прапорщик Южан прибудет ко мне. В канцелярию.
- Так точно. Разрешите идти?
- Конечно.
Поручик Щепанский козырнув, лихо повернулся на каблуке, и удалился.
Я же поплелся, именно поплелся, в комнату, которая была обозначена как ротная канцелярия.
………………………………………………………………………
Разместившись за столом, я начинаю погружаться в бумажную рутину. Нужно получить патроны, амуницию. Многого не хватает. Питание, рацион более, чем скудный.
Чем больше я вникаю, тем более я понимаю, что если поступит команда выходить, то мы не готовы.
…………………………………………………………………………..
От работы с бумагами по ротному хозяйству меня отвлек стук в двери.
- Прошу!
Хотя, это не имело смысла, так как она вошла в канцелярию, не дожидаясь разрешения. Прямо, точно как и я, себе это позволяю.
Одновременно с приставлением ноги, сопровождаемое щелчком каблука о каблук, она приложила руку к козырьку. После безукоризненного исполнения строевого приема, отрапортовала:
- Господин штабс-ротмистр! Прапорщик Южан по вашему приказанию прибыла!
Я привстаю из-за стола. Быстро, чтобы это было не слишком заметно, одергиваю френч, избавляясь на нем от складочек. Это привычка, нежели я что-то там подчеркиваю.
Тихо хмыкнул в кулак, то есть прокашлялся, и вышел из-за стола, подошел к баронессе.
- Сударыня. Я признаю, что допустил по отношению к вам бестактность, усомнившись. Прошу у вас за эту досадность, допущенную мною, прощения. С последующими заверениями.
- Принимаю.
Сухо ответила она, не меняя строевой стойки, ответила она, продолжая смотреть прямо перед собой.
Я склонил голову, чтобы поцеловать ей руку, в знак подтверждения искренности произнесенных мной слов.
Но она резко одернула руку не дав совершить мне задуманный мною маневр.
- Я это не люблю! Отвыкла.
-Понимаю.
Я с сожалением вздохнул.
-Более подобного не повторится.
Мизансцену в канцелярии прервал стук в двери.
- Войдите!
Вошедший юнкер, отдав честь, торопливо произнес.
- Юнкер Петровский. Господин штабс-ротмистр! Объявлено построение полка на плацу.
Под словом плац подразумевался двор гимназии, где мы квартировали.
……………………………………………………………………….
- Полк! Вольно!
Продублировалась команда полковника Манича, после доклада о построении.
Он сделал шаг вперед. Провел взглядом по строю.
Полк. По всем военным наукам и пониманием, хоть в академическом, хоть в обыденном, батальоном можно было назвать с натяжкой. Но тем неимение полк и никак по-другому.
- Господа! Получена телефонограмма от командующего армией, Его Превосходительства генерала Корнилова.
Согласно которой мы выдвигаемся!
Господа. Мы начинаем новую веху в истории, которая начинает очищение от большевистского лихолетья, которое постигла нашу Родину. Нас мало, но это не имеет, ровным счетом, совершенно ни какого значения! Ни, что не может быть противопоставлено самому духу и самоотверженности, которым обладает доброволец. И этого у нас с избытком! Верую в нашу победу как высшую справедливость, ибо с нами Бог! А те, которые, против нас, от него отреклись! И грядущие поколения, созерцая сложность сего момента, с гордостью будут отмечать, то, что не один только Каин владычествовал в эти дни! Но и то, что Авель был среди сыновей русских! И потомки наши золотыми строками впишут наши имена в летопись Русской земли!
В ответ грянуло троекратное «Ура!».
- Полк! В походную колонну!
Скомандовал Полковник.
Я вышел из строя и чеканя шаг, и занял свое место перед ним.
-Поротно!
Повернулся во фронт, прищелкнув каблуком.
Уже заметно стемнело и освещалось происходящее только факелами что горели в руках у тех добровольцев, которым сие было поручено.
- Первая рота! Прямо! Остальные! Нале- Во!
Прозвучал слаженный звук окончания выполненного строевого приема.
- Шагооом! Марш!
…………………………………………………………………………
Степь, куда не посмотри, одна только степь заполняет собой обозримое пространство. Темно-синее небо и редкие звезды на этом, безразличном ко всему, безразмерном пространством ночи.
И в противовес этой темноте белая степь, которая заставляет думать, что она сопоставима по своей бескрайности ночному небу.
Ветер. Пронизывающий до костей холодный ветер, который дует на встречу и заставляет отворачиваться. Подымает подолы шинелей, испытывая идущих в степи.
Звезд уже не видно и сочтя, что испытаний идущим не достаточно пошел мокрый снег. Он липнет ко всему. Шинели идущих стали белыми, и они прячут руки в карманы и за отвороты, удерживая на плече винтовку с примкнутым штыком. Винтовки при ходьбе сползают и доставляют неудобство. Их поправляют и заново прячут руки. Ненадолго, скоро придется повторить.
Армия продолжает идти навстречу ветру, у которого в союзниках мокрый снег. Над идущими в ночной степи, которая слилась в единый живой организм, напоминающий ползущую змею дрожат штыки, добавляя зловещее в своей сути.
Снег, ветер, усиливается, и шинели покрываются тонким льдом.
Начинаю чувствовать усталость, но ловлю себя на мысли, что в строю за мной идет совсем хрупкое, пришедшее на этот свет создание, которому тут совершенно не место.
Но она тут, в строю. И ей, достается, все то же самое, что и рядом идущими с ней мужчинам.
Какие уже там, к чертям собачьим, ночь, снег, ветер, и большевики.
По сравнению с этой баронессой, это совершенно ничто. Ничто, господа!
Историческая справка: Отряд, выступивший в ночь с 9 на 10 (с 22 на 23) февраля 1918 года , включал:
242 штаб-офицера (190 — полковники)
2078 обер-офицеров (капитанов — 215, штабс-капитанов — 251, поручиков — 394, подпоручиков — 535,прапорщиков — 668)
1067 рядовых (в том числе юнкеров и кадет старших классов — 437)
добровольцев — 630 (364 унтер-офицеров и 235 солдат, в том числе 66 чехов)
Медицинский персонал:148 человек — 24 врача и 122 сестры милосердия)
С отрядом также отступил значительный обоз гражданских лиц, бежавших от большевиков.
………………………………………………………………………
Днем движущаяся по белой степи армия по виду своему напоминала цыганский табор. Правда табор в понимании обыденным должен быть ярким, с цветастыми одеяниями, шумом веселья и этакой простоватой бесшабашностью. Ну, так как мы воспринимаем эту самую бродячую публику.
Добровольческая армия была монотонно серая и совершенно не радостная, а как бы точнее сказать, целеустремленная.
А в остальном, чисто табор.
За армией тянулась вереница обозов и примкнувших штатских, которые покинули свои насиженные жилища в страхе перед приходом большевиков.
По мере продвижения по Кубани, в станицах, армия пополнялась добровольцами из числа казаков. Это не было массово, скорее единичные случаи. Казаки воевать не сильно-то и хотели. Чувствовалось их стремление поскорее избавится от нашего присутствия, чтобы не навлечь на себя беду. Закупка оружия, провианта, лошадей проводилась крайне вяло с отнекиваниями и ссылаясь на всякое, лишь бы оставили его в покое.
Не понимая, не принимая ни каких доводов, о том, что не простят, не оставят в покое, те, которые затеяли все это кровавое безумие. Их лозунги, их само существование закладывало в себе людоедство, и они, вкусивши его, только наращивали аппетит.
Но, видно так устроены мы, пока не попробуем на вкус, не пощупаем руками, до той поры не поверим, пускай даже вполне реальным и разумным доводам.
………………………………………………………………………
-Господин штабс-ротмистр. Командир полка вызывает.
Сообщил подбежавший ко мне прапорщик из первой роты.
Полк был на привале и грелся у разведенных костров, сбившись вокруг тепла.
За это время я взял себе за основу не выделять из общего числа «ротную даму». И, по всей видимости, ее это вполне устраивало. Так же как и все.
Я же обещал, что ни коем образом более в ней не усомнюсь.
- Зиновий Романович. Остаетесь за меня. Я, к полковому командиру.
……………………………………………………………………..
- Господа подойдите ближе.
Предложил полковник Манич.
Карта была разложена на седле стоящей рядом лошади.
- Прошу внимания.
Манич указал карандашом на имеющийся на карте населенный пункт.
- Станица Новодмитриевская господа. По представленному донесению разведки она находится в руках Красных.
Укреплена редутами с пулеметными точками. И, трехдюймовыми орудиями. Есть уверенность, что количеством не менее трех стволов. Данные весьма приблизительные. Редуты отмечены.
Господа. Артподготовки не будет. Артиллерия наша увязла, да и со снарядами…Мало, нужно поберечь для более…
Он указал на карте.
-Диспозиция такова. Форсируем речку Шебш, в этом месте.
Указал карандашом.
- Выходим, разворачиваемся в цепи. И… С фланга атакует партизанский полк генерала Богаевского, Африкана Петровича.
Наша задача, завязав бой, отвлечь основное внимание, равно как и весь огонь противника, на себя.
-Господа. Прошу вопросы.
-Командир первой роты капитан Петровский. Как реку форсировать?
- Дело осложнено, что мост снесло во время оттепели. Полку приданы силы. Дюжина конных из числа казаков. Переправлять полк, стоя на спинах у лошадей.
Еще вопросы?
Их не последовало.
- У вас Владимир Федорович?
Обратился ко мне Манич.
- Диспозиция предельно ясна, господин полковник.
- Тогда не смею задерживать. Выдвигаемся на позицию.
……………………………………………………………………….
Я стою перед ротой и держу под уздцы коня по кличке «Гнедко». Про себя подумав, что для коня можно было придумать нечто и поприличней. Река, так себе. Летом то воробью по колено. А сейчас, разлилась.
- Рота! Смотреть на меня! Показываю. Запомнить, и после исполнять.
Привычно вскочив в седло, как ни как я Ахтырский гусар, тронул коня с места и повел в шаге.
- Подойдя к воде, делаем этак!
Я опираясь на руки подскочил ногами на седло, после чего стал в полный рост и уже стоя управлял поводьями.
- На том берегу, делаем уже этак.
Раздвинув ноги, я соскоком вновь сел в седло.
Остановив «Гнедка», молодцевато соскочил на землю.
- Кому не ясно?!
И не дав времени на ответ.
- Коли ясность полная, приступить! Первая пятерка! Пошли!
Аки собаки на заборе, ей Богу.
Пронеслось у меня в голове, наблюдая за тем, как первые пять человек форсировали водную преграду.
Отдаю должное. Баронессу не затруднило, справилась вполне прилично.
……………………………………………………………………….
Мы идем степью, молча, только снег хрустит. На нем корка ледяная образовалась вот она под ногами и хрустит.
Рота движется в сторону противника двумя шеренгами развернувшись в цепи. К винтовкам примкнуты штыки.
С левого фланга идет первая рота.
До станицы чуть более полверсты. Скоро стемнеет. Надо станицу взять до темноты. В темноте погон не разглядеть, как бы своих не перелупить, или, чтобы свои нас не налупили.
Ну вот, началось.
С редута, с того который обращен в нашу сторону ударил «Максим».
- Рота! Ложись! Огонь не открывать! Патроны беречь!
Пулемет с Красного редута выжидающе замолк.
- Вторая шеренга встать! Вперед!
Когда вторая цепь прошла вперед первой с десяток шагов, я дунул в свисток, что означало им залечь.
Они залегли.
- Внимание! Первая шеренга! Встать! Вперед!
Этаким вот порядком мы дошли до расстояния, которое позволяло вести прицельный огонь.
Яростно заработали пулеметы с редутов.
- Первая шеренга! Ложись! Открыть огонь!
Шеренга залегла. Зазвучали выстрелы добровольцев.
Я увидел, как одинокая фигурка в степи продолжала идти в сторону позиций неприятеля размеренным шагом вскидывая винтовку и производя выстрел. На ходу дергает затвором и снова выстрел и снова идет.
Ну, кто же это еще мог быть? Немудрено догадаться.
-Вот же зараза этакая! Ложись! Ложись!
Как об стену горохом. Убьют же!
И от куда у меня прыти то столько взялось? Мне казалось, что я бегу медленно, ни как не поспеть.
С редута заметили, и затрещал «Максим» по наши души, подымая за мной фонтанчики снега в вперемешку с грязью.
Я сбил баронессу с ног и накрыл ее собой!
Перед нами, лежащими в снегу, с характерным звуком заплясали фонтанчики.
Стихло.
Подняв голову, я сквозь сжатые зубы прошипел:
- Сударыня! Коли вы не намерены команды выполнять… Вылетишь у меня из полка, как…
Мою воспитательную речь прервал «товарищ «Максим» и я опустил голову.
Опять стихло.
- Пойдете из армии к чертям собачим! Я вас научу! Там будете своевольничать, сколь вашей чести, заблагорассудится! Ясно?!
Тонкий голос ответил снизу.
- Ясно. Только слезьте с меня, вы тяжелый.
Да. Действительно. Неловко как-то получилось.
- Извините сударыня. Mes excuses.
Позади залегшей роты прозвучал разрыв трехдюймового снаряда. Затем еще два.
С фланга донеслось «Ура!». Это поднялась в штыки первая рота.
- Встать! Господа в атаку! Вперед!
Прокричал я, поднявшись в полный рост и обнажив шашку.
- Ура господа! Ура!
Чем ближе мы подбирались к редуту, тем интенсивнее усиливался огонь Красных. Рота начала нести потери.
Так уж получилось, что она бежит рядом со мной, это я про баронессу, и срывающимся голосом до визга, кричит «-Ура!»
Забавно, господа, забавно.
До редута осталось…, совершенный пустяк,… Шагов с полсотни…
В одно мгновение Красные замолчали, и на той стороне послышалось в морозном воздухе …
Это ворвались на позиции Красных, партизаны генерала Богаевского.
…………………………………………………………………….
Новодмитриевская была взята.
Это была совершенно другая война. Она отличалась своей большей жестокостью, чем та, что была предыдущей. В основе этой войны было заложено самоуничтожение.
Я это понимал, но принять не мог. Пока еще не мог.
Добровольцы, проходя мимо бездыханного, лежащего на снегу тела Красного, тыкали в него штыком.
Я был обескуражен, увидев, что и Софья Андреевна не чуралось этого занятия.
Она подошла к лежащему недвижимо красноармейцу и вонзила в него штык.
После, наступив своим лакированным сапожком ему на лицо, выдернула его из мертвого. За тем к следующему, и та же процедура.
- Господин штабс-ротмистр! Тут пулемет добыли!
- С замком! И патронные ленты к нему есть! Много.
Прокричали с вершины взятого редута юнкера.
- Забирай!
Я резко оборачиваюсь, услышав донесшееся со спины:
- Встать! Сволочь!
Отдала приказ Софья Андреевна.
Красноармеец медленно подымался на ноги, держась за кровоточащую рану на предплечье.
- Ваше благородие!
Лепетал он плаксивым голосом. По возрасту, он был еще совершенно юн. От силы восемнадцать, а может и того нет.
- Ваше благородие, пожалуйста, не губите, я вас очень прошу. Ваше благородие пожа… .
Его мольбы оборвал короткий удар штыка Софьи Андреевны.
Валькирия. Чисто валькирия.
Сцена была мне лично неприятна, но и зная то, что она пережила, я не мог ее осуждать.
Да. Это была другая война, более безумная и кровавая. На нее не распространялись международные конвенции, не соблюдались договоренностей, они просто отсутствовали.
Ужас этой войны еще был и в том, что начавшись, она уже ни когда не может быть законченной. И не важно, кто в ней победит, они или мы. Уже у обеих сторон есть за кого, и за, что мстить. И это не долго, это навсегда. Ни кто, ни кому, ни чего не простит.
……………………………………………………………………………
Темнело. Там куда уходило солнце, за дальнюю грань степи, небо размазалось ядовито розовым с переливом в синеву вечерний зарей.
Оставив роту на попечение поручика Щепанского, я убыл на доклад к полковнику Маничу.
Найти его не составило совершенно ни какого труда.
- Господин полковник! Вторая рота заняла станицу. В бою добыто два пулемета «Максим» и боеприпас к ним. Патроны к винтовкам.
Ранено двое, убитыми потеряно восемь. Командир роты, штабс-ротмистр Говоров.
Манич посмотрел на меня прищурившись, внутренне подготавливая себя к неприятному известию. Мне так показалось. Потом собравшись, тихо спросил:
- Жива?
- Так точно. Целехонька. В шаге от себя держал при атаке.
Он понимающе покачал головой.
- Все забываю вас спросить Владимир Федорович. Крест за, что у вас?
- За Львов.
- Жаль, что вас представить не могу к награде. Не к чести русскому воину за братоубийство награды получать.
Письменно о потерях доложите. С довольствия поснимать надо будет.
И еще вот, что. Организуйте отпевание убитых. Чтобы все по-человечьи, по-христиански.
- Слушаюсь, господин полковник.
………………………………………………………………………
-Вот, что Денисов…
Обратился я к молодцеватому прапорщику успевшему повоевать с германцами, и обладающего этакой пронырливостью.
- Вот, что. Сыщи мне, попа. Отпеть надо погибших, чтобы, как положено, значит, все было.
- Сыщу.
………………………………………………………………………..
- Вот господин штабс-ротмистр. Сыскал. Только они-с упорствуют-с.
Говорит, что батюшку большевички, того…
Прапорщик клацнул языком.
-… в Царствие небесное спровадили. А ему, видите ли, не почину-с.
-Что значит не почину?
Обратился я к этому, ну как его, в черта…
- Я господин офицер дьяк, мне нельзя… Тут Батюшка необходим. А то не зачтется.
- Любезнейший. Некогда мне разбираться в этих изяществах ваших. Ты бы братец отпел бы, и шел себе с миром. А то у меня нервы ни к черту, так и до греха не далеко меня довесь. Уж сделай милость, ты там сделай как надо. А, за Господа, не беспокойствуй, он милостивый. Зачтет.
- Не могу я, ну, поймите же! Не по чину мне.
-Значит так!
Я уже начинал раздражаться.
- Как в армии. Одного убило, на его место другой встает. Так, что давай. Не испытывай меня. Говорю же, тебе, нервы у меня ни к чертям свинячим!
- Я на вас жаловаться стану!
Заявил дьяк.
- Архангелу Михаилу! Лично! Ежели припираться и дальше будешь, сам к нему тебя препровожу. И так уже на полпути остановились. Недолго осталось.
Дьяк вздохнул.
-Мне кадило надобно.
-Прапорщик. Проводите, пусть, все это там берет… как его, ну, это…
- Кадило?
- Да. Вот его, пусть берет, и сюда его приволочете. А коли, артачиться вновь изволят. Шомполов-с, с десяток, и сюда его.
- Слушаюсь!
………………………………………………………………………
Уже совсем стемнело. Я был занят расквартированием роты на ночлег и когда на минуту остановился, закурил папиросу.
От околицы донеслось на распев.
- … павших воинов Белых, живот, положивший на поле, бранном, за очищение Святой Руси, от скверны большевицкой…
Я усмехнулся, по тому, как догадался, кто нашептал священнику эти словообороты.
Выкинул окурок и пошел прочь оттуда.
………………………………………………………………………
От станицы к станице Добровольческая армия приближалась к Екатеринодару, столице Кубанского края.
Согласно договора, между генералом Корниловым и Кубанской власти, которая настаивала при сложившейся ситуации, о сохранении автономии…
Так или иначе, уж про то не мне судить, союз был достигнут. Армия стала насчитывать уже шесть тысяч штыков и пополнилась двадцатью орудиями.
Большевики вели, весьма, своеобразную тактику. Обстреляют нас издали, а как мы приблизимся, то уходят в степь.
Но, были случаи и упорного сопротивления.
………………………………………………………………………
В результате боя, который длился около часа, моя рота овладела станицей Закурганной.
Недоумение вызывало, то обстоятельство, что курганов по близости, я наблюдать не изволил.
-Поручик! Зиновий Романович. Вы, проявите себя, пожалуйста. У вас, это так славно получается. Закупите провиант, у освобожденных от большевицкого гнета, станичников.
- Слушаюсь. Владимир Федорович. А с этими, что прикажете?
Щепанский кивнул в сторону стоящих под конвоем семерых пленных.
Они стояли под конвоем юнкеров, которые направили штыки в их сторону.
Среди пленных выделялась фигура матроса связанного по всему мощному торсу, которым он обладал. Он смотрел на нас с нескрываемой ненавистью и то и дело сплевывал кровавой слюной в сторону. Среди них был один раненый, который потеряв силы, еле стоял, а его поддерживал его товарищ.
- Да, черт его знает. Я думаю, что их в штаб надо сопроводить, в контрразведку. Может, что скажут важное.
- В штаб, так в штаб.
С полным безразличием в голосе ответил Щепанский.
В этот момент показались всадники. Среди них выделялись Туркмены-Текинцы в национальных халатах с пиками в руках. Впереди на белом коне, невысокого роста в белой папахе и бежевом коротком кожушке отделанном черным мехом при золотых генеральских погонах Лавр Георгиевич Корнилов.
- Командующий!
Подсказал мне Щепанский.
- Вижу. Рота! Смирно!
Я пробежался на встречу осадивших коней всадников.
Взял под козырек и обозначив три строевых шага отрапортовал:
- Ваше Высокопревосходительство! Второй ротой, первого офицерского полка в результате боя, занята станица Закурганная. Произвожу у населения станицы закупку провизии.
Командир роты штабс-ротмистр Говоров.
Корнилов, приложив руку к папахе, пристав на стременах громко произнес:
- Молодцы Офицерский! Со станичниками расплатится по чести, без шельмовства. Мы не грабители, а освободители!
Опустив руку и еще более сузив глаза, матушка генерала была по нации казашка, принявшая православие, выйдя замуж за простого казака, потому разрез глаз у Лавра Георгиевича, были весьма азиатского вида.
Слегка нагнувшись в мою сторону, командующий медленно проговорил:
- А это еще кто?
Он кивнул головой в сторону плененных большевиков.
- Пленные, Ваше Высокопревосходительство!
- Запомните, штабс-ротмистр. В гражданской войне, пленных не бывает.
Не берите этих негодяев в плен. Чем больше террора, тем больше будет с ними победы.
Распорядитесь. Будьте любезны.
- Слушаюсь, Ваше Высокопревосходительство!
После он пришпорил коня, вслед за ним проскакали все остальные всадники.
Когда они удалились, я обернулся к Щепанскому.
- Ступайте поручик. Я уж тут сам управлюсь.
- Не имею возражений.
С таким же безразличием ответил мне поручик.
……………………………………………………………………….
- Давайте их… Ну, хоть к тому сараю. Что ли?
Указывая на стенку бревенчатого сарая, я обратился к юнкерам.
- Господа, кто из вас желающий?
- Я!
Прозвучало, произнесенное женским голосом.
Я развел руками, мол, «не смею вам возражать». Валькирия, ну как же без вас, ни как это обойтись не сможет. Хотя… понимаю.
В одной из станиц, мы нашли наших, попавших в плен к большевикам. Я на всю оставшуюся жизнь это запомню. У мертвых на плечах были вырезаны ножом «пагоны», а в местах, где должны располагаться звезды, были вбиты в тело крупные гвозди. Один был поручик, другой капитан.
Это была другая война, и диктовала она другие правила. Вернее упраздняла все правила.
- Кто еще?
Набралось еще десять.
- Прошу. В одну шеренгу становись.
- Ваше благородие! А, ваше благородие?! Дозвольте просьбу -просьбочку?
Обратился ко мне хриплым голосом пленный матросик.
- Ну, чего тебе еще?
С неохотой ответил я ему.
- Интернационалу, дозвольте перед смертью исполнить?
Я немного подумав ответил:
- Да и черт с тобой, пой, коли так приперло.
Он набрал в легкие воздуха и хрипло раздалось над станицей:
- Вставай проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный,
И смертный бой вести готов!
- Фальшивит, сукин сын.
Проговорил я себе под нос.
- Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а за тем…
- Заряжай! Цельсь!
- Мы наш, мы новый мир построим…
- Пли!
Грянул залп, и все это песнопение смолкло. Они сползли на землю оставляя на темной бревенчатой стенке кровавый след.
- Разойдись!
Отойдя в сторону, я снял фуражку и перекрестился.
-Прости меня Господи, душу мою грешную. Но нельзя сейчас по-другому. Не получится по-другому.
Вынув из портсигара папиросу, слегка постучав ею об крышку. Закурил.
По станице мимо нас проходила рота юнкеров вперемешку с которыми шли, судя по шинелям студенты реальных училищ.
Вел их молодцеватый капитан с лихо закрученными к верху усиками.
Над станицей звучало:
Дороги, походы, леса, перелески,
Нас смело ведет за собой Богаевский!
К победе и славе вперед устремлен,
Студенческий наш батальон.
Не много ли вокала для меня на сегодня? Надо срочно выпить, иначе с ума сойти можно.
Любимая будет хорошего ждать,
Добьем комиссаров, вернемся опять.
Прейдут гимназисты, прейдут реалисты,
Чтоб с милой подружкою зорьки встречать!
Сегодня как прежде мы грянем ура!
И снова в станицу войдут юнкера…
Рота скрылась за околицей станицы, и пение прекратило, слышится.
Я же пошел на батарею казачий конной артиллерии, которая расположилась рядом, по-соседству.
……………………………………………………………………..
- Прошу вас, как говорится, милости просим. Гость в доме, Бог в доме.
Встречал меня хорунжий (подпоручик), который командовал батареей.
- Штабс-ротмистр Говоров. Владимир.
- Хорунжий Седоков. Семен.
- Я поблагодарить вас прибыл. Уж очень вы вовремя подоспели.
- Да ладно, вы вон, какими молодцами вошли. По всему видать, большевичкам от вас сильно досталось.
Вы господин штабс-ротмистр на тутун не богаты? Я бы угостился.
А то мои чертяки чубатые, самосад курят, а он, аж до низа продирает.
- Пожалуйте, конечно, уж для вас найдется.
Протянул я портсигар хорунжию.
Он взял папиросу и поднеся к носу вдохнул табачный аромат.
- Табак турецкий. Ароматный, слово не скажу, но уж больно легкий. Не накуриваюсь.
- Я не привередливый.
Ответил хорунжий.
- Берите, еще впрок. У меня запас имеется.
Хорунжий взял три папиросы.
- Благодарю. У меня конячишко имеется. Как?
- Не откажусь.
Он достал походную баклажку.
- По случаю раздобыл.
Разлил по металлическим, походным кружкам, которые мы осушили залпом.
- Вообще-то хорунжий так коньяк пить будет не правильным…
- Тогда давайте еще, уже правильно.
-Давайте.
………………………………………………………………………
- Лихо вы цепью шли. Пулям, не кланяясь. Одно слово, офицерский.
С какой-то определенной завистью в тоне высказал комплемент в мою сторону хорунжий.
- По-другому не имеем возможности. У нас ежели хотите знать, в цепи Валькирия идет. Впечатление на нее должное произвести стараемся.
- Баба, что ли у вас?
С недоумением и недоверием попытался уточнить у меня мой собеседник.
- Ну, что вы хорунжий, как вы могли такое подумать? Бабы у нас нет. У нас женщина. Мало того. Баронесса. Не дать не взять. Морока с ней одна.
- А, что же такое? Балованные вы.
-Да, какой там.
Пошли на станицу цепями. Тут эти дьяволы краснозадые пулеметом как полевать стали, что… Залегли, одним словом. Тут они тремя дюймами нас обрабатывать принялись.
Попятились мы. Ну, куда? Какая там атака? Голову не поднять.
Отходим. За всеми–то не уследишь.
Отходим значит.
А тут эта, ее честь, вылазать из воронки соизволила. Ее по руке царапнуло. Слава тебе Господи, что сама целея осталась.
И своим писклявым голосом нас так по матери обложила… Да как обложила-то.
Верите, хорунжий, я на фронте, за четыре года, таких оборотов в словесности, не припомню. Сколь ни силился.
Сказать по чести, я половины фраз, значения не понял. Что, куда совать надо.
- Да ну?!
Удивился хорунжий.
-При случае, у нее уточню. Пусть растолкует. Баронесса, воспитание. Где она такого лексикона набралась? Ума не приложу. Или ее в Алексеевском, такому научили? Курсы там открыли. Сейчас вполне возможно.
- А дальше, что?
- Стыдно стало перед ней. Аж, ей богу не вру, щеки покраснели.
А эта Валькирия, нет, чтобы залечь, под пулями в полный рост стоит. И так гнет, что хоть, за ней записывай. Вылезла, прямо как вошь на лоб. Обматерила нас всех по матушке, и сама штык вперед, и одна на Красных маршем.
Ну, куда деваться? Валькирия.
Тут, слава, тебе Господи, вы подоспели вовремя. А то, черт его знает, чем бы все закончится, могло.
- Коньяк еще будете?
После паузы спросил у меня хорунжий.
- Буду.
- Как это в старину говаривалось? После боя, укради…
- …Но, выпей.
Завершил я начатую хорунжием фразу.
………………………………………………………………………
Вернувшись в расположение, Щепанский доложил о проведенной им закупки провизии.
После в подтверждения протянул расписку, которую он взял у поселкового старосты.
Я пробежал взглядом по строчкам.
- А это еще, что за черт?
- Крупы, гречка, пшено. Самогон.
Невозмутимо ответил поручик.
- Я, представьте себе, грамоте обучен. Позволю себе процитировать: «… Вручено, как приз, за досрочное освобождение от красных сволочей, от благодарных станичников.».
- Так и есть.
- Смотрите Зиновий Романович. Командующий прознает за этот приз… К стенке поставит. Лавр Георгиевич, он на расправу скор, за произвол над населением.
- Не прознает. Деньги нынче, как вода. Что завтра? Неизвестно как оно обернется. А так, харчами на неделю запаслись. Да еще и лошаденка с телегой. На мясо после пустим. Людям есть надо, а на пустой желудок, много не навоюешь.
- Так то, оно так… Ступайте отдыхать, Зиновий Романович. Спасибо вам, за ваши хлопоты. Семь бед, один ответ.
…………………………………………………………………………
До Екатеринодара оставался один переход. Армия стала на небольшой отдых, перед тем как начать штурм города.
Уже весна настала, днем тепло, если солнце. В степи снега уже нет, так в низинах еще лежит почерневший на краях.
Зато грязь кругом. Но еще пару, тройку дней и подсохнет.
Вот так сядешь на солнышке, закроешь глаза, и так замечательно на душе становится, слов просто нет, до чего хорошо. Спокойно, как в детстве.
- Господин штабс-ротмистр! Господин штабс-ротмистр!
Я открыл глаза и увидел бегущего со всех ног ко мне прапорщика Васильчикова.
- Господин штабс-ротмистр! Командующий прибыл!
……………………………………………………………………….
- Ваше Высокопревосходительство! Командир роты…
Корнилов отмахнулся.
- Отставить. Я помню вас. Сопровождайте штабс-ротмистр.
Мы подошли к хате, где расквартировался первый взвод моей роты.
И как на зло… Нет, ну вот прямо в этот момент…
Софья Андреевна ощипывает петуха во дворе.
Корнилов остановился и обратился к баронессе.
- Доброволец! Петуха купил?!
Софья Андреевна приняв стойку «Смирно».
- Ни как нет! Взяла даром! Ваше высокопревосходительство!
- Арестовать!
Прокричал Корнилов. Как я понимаю, это звучало для меня.
- Ваше Высокопревосходительство. Разрешите обратиться?!
-Что-то не ясно, господин штабс-ротмистр?!
- Ваше Высокопревосходительство. Это, прапорщик, баронесса де Южан. Неоднократно отличалась храбростью и доблестью в боях. За птицу лично расплачусь из собственных сбережений. В двойне заплачу. В тройне. Помилуйте, Ваше Высокопревосходительство.
Корнилов прищурил свои азиатские глаза.
- За храбрость и доблесть! Слава ей и почет. За кражу, трибунал. Исполнять, господин штабс-ротмистр. И более не пререкаться по этому поводу. Исполняйте. Более не задерживаю.
И он пошел дальше. А я, козырнул и остался на месте.
Ко мне подошла Софья Андреевна, продолжая держать в руке «не дощипанного», и с какой-то, прямо таки детской наивностью спросила.
- И что теперь мне будет?
Тем самым выведя меня из ступора.
- Сударыня, будьте любезны. Сдайте ваш поясной ремень.
И тут я сорвался.
-И оставьте этого несчастного петуха, мать его…! В покое!
Васильчиков! Препроводите прапорщика Южан! Выполняйте!
- Слушаюсь! А куда ее препроводить?
Я сказал куда, и стало стыдно.
……………………………………………………………………….
Трибунал. Это у нас вообще-то быстро. Раз и к стенке.
Через час. Заседание по «птичьему делу» началось.
Трибунал заседал в избе, которая была школой, но сейчас занятий не было, по понятным причинам.
Председательствовал полковник с ним еще два капитана.
Когда были произнесены все формальные фразы, началось слушанье.
………………………………………………………………………
- Я взяла этого петуха даром. Но я бы, с превеликим удовольствием, заплатила бы за него деньги. Только денег у меня с собой не было.
Тогда я пошла в казарму, но там не было ни кого. И я собиралась дождаться пока кто-то подойдет и взять взаймы.
Ну, я есть хотела, господа! Вот и все.
Полковник хоть и был суров на вид, но почему-то усмехнулся, выслушав объяснение баронессы.
После перевел свой взгляд на меня и спросил:
- Как зарекомендовал себя этот доброволец?
Я встал и подчеркнуто строго:
- Прапорщик де Южан, находясь на должности рядового в офицерской роте, зарекомендовал себя превосходно. Храбра в бою, и подает пример остальным. Смею добавить по делу следующее обстоятельство, что за петуха деньги заплачены в тройном размере.
В присутствии поселкового старосты взята расписка у хозяина птицы, по причине неграмотности выше указанного хозяина составлена мной и заверена старостой. Претензии исчерпаны.
Прошу приобщить сию расписку к делу и принять ее во внимание.
У меня все.
Пошушукавшись между собой и кивнув одобрительно, они пришли к единому мнению.
Полковник встал и огласил.
- Прошу встать господа. Решение военно-полевого суда Добровольческой армии будет таковым. Дело прапорщика рядовой второй роты, первого офицерского полка баронессы Софьи Андреевны де Южан, рассмотрено.
Признать таковую виновной в совершении проступка. Но учитывая заслуги и юный возраст, ограничится дисциплинарным взысканием, на усмотрение ротного командира.
На этом дальнейшее слушанье сего дела прекратить. Решение окончательное.
Господа можете быть свободны.
……………………………………………………………………
Я вышел на улицу.
Слава тебе Господи, что так все благополучно решилось.
- Господин штабс-ротмистр! Разрешите обратится?! Прапорщик де Южан.
- Говорите Софья Андреевна.
- Какое взыскание на меня будет наложено?
- Семь суток ареста сударыня. Семь суток ареста.
- Есть семь суток ареста. Разрешите исполнять?
- Нет. Отбывать будете арест, по окончанию боевых действий.
А сей час, идите в казарму. Там суп из того петуха сварили. И вам ножку оставили. Говорят, что вы ее особенно любите.
- Я уже его не хочу.
Угрюмо проговорила она, опустив свой взгляд в землю.
- Полно ти вам ломаться. Петух жирный, дорогой. Поешьте, оно ей Богу, только на пользу пойдет и на сытый желудок на душе легче становится.
Она подошла ко мне очень близко, привстала на цыпочки и поцеловала меня в щеку.
- А вот этого не надо! Я этого не люблю. Отвык.
- Обещаю, более этого не повторится!
Крикнула она на ходу, быстрым шагом удаляясь в сторону расположения.
- Черт, а все равно приятно.
Произнес я тихо, ну, так, для себя.
………………………………………………………………………
Через час из штаба прибыл командир полка, полковник Маничь.
Когда я ему доложил, что случилось за время его отсутствия и как все завершилось.
Он махнул рукой и пробурчал:
- Нагородили тут. Ладно. Слава Богу, что все обошлось.
Тут другое.
Кубанское правительство передало армии лошадей. Формируют кавалерийские части. Есть приказ штаба перевести всех кавалерийских офицеров туда.
Жаль, конечно, вас отпускать, но тут, как говорится, ни чего не попишешь.
У меня к вам личная просьба, Владимир Федорович.
Скоро Екатеринодар брать будем. Бои предстоят сильные. Я вас вот о чем попрошу. Возьмите с собой Софью Андреевну. В цепях поляжет, а кавалерию беречь станут. Все же шансов больше. Она моя протеже. Не откажите.
- Возьму. Как без нее? Видно таков мой крест.
Вздохнув, ответил я на просьбу.
……………………………………………………………………….
По предписанию я и Софья Андреевна определены в Первый конный полк, которым командовал полковник Рашпиль Георгий Антонович.
Назначен я был на должность командира эскадрона.
Софья Андреевна была назначена моим ординарцем.
………………………………………………………………………..
Мы готовились к тяжелым боям. Было понятно, что большевички и не думали сдавать нам просто так столицу Кубани. Весна. Тепло.
- Ну и как я вам?!
Я отвлекся от своих размышлений.
- Как я выгляжу?
Рядом верхом на белой лошади, в коричневого цвета черкески и белой папахе лихо сдвинутой на затылок, из под которой выглядывал локон, красовалась Софья.
Всем своим видом она явно выпрашивала комплемент.
Я сделал вид, что посмотрел, и не нашел того, что могло меня восхитить.
- Вы бы сударыня делом бы занялись. Пагоны бы, скажем, пришили. А то, в бою не дай Бог спутают.
- Пришью. А меня, между прочим, только, что, корреспондент на фотокарточку сфотографировал. Вот. Ему мой образ совершенное восхищение навеял.
- Пагоны пришейте.
- Слушаюсь, господин штабс-ротмистр. А как вы коня своего назвали?
- Буцефал.
- И совсем не оригинально.
После этих слов она хлыстнула, и с места взяв галопом, удалилась.
Валькирия. Да и нравитесь вы мне. Позволить в вас влюбится, просто не могу. А так хочется…
………………………………………………………………………….
Штурм города начался двадцать седьмого марта.
Впервые в истории войн меньшая числом Белая армия брала приступом город, в котором находился противник с перевесом в численности.
Неорганизованность Красных, неумение управлять войсками, откровенная недалекость их военных начальников Сорокина и Автономова играли нам на руку.
Партизанский полк генерала Казановича шел на позиции Красных стройными рядами, строевым шагом под барабанный бой. Добровольцы не снимали с плеча винтовок. И не отвечали на выстрелы, а надвигались на большевиков как грозовая туча.
За тридцать метров до противника шеренги партизан ощетинились штыками.
Не выдержав такого напора « товарищи» побросав оружие, просто драпанули.
Добровольцы не произвели при атаке ни одного выстрела.
Форсировав благополучно реку Кубань, наша армия обхватила город со всех сторон, тем самым перерезав железную дорогу, по которой большевики снабжались.
Непрерывно на всех участках шли ожесточенные бои.
Артиллерия Красных интенсивность огня довела до шестисот выстрелов в час. Наша же, уступала.
Но, не смотря на это, Добровольцы один за другим занимали предместья Екатеринодара.
……………………………………………………………………….
Утро, только рассвело. Ворвавшись на плечах бегущих красных, мой эскадрон спешился. Отведя коней в безопасное место, я решил удерживать улицу, которая по странному стечению называлась Красной.
- Шамшин! Срочно скачи с донесением в штаб! Пусть подкрепление шлют. Скажи, что около часа продержимся. Быстрее!
Сейчас большевички очухаются, и попрут.
…………………………………………………………………………
- Софья! Давай к пулемету!
Крикнул я баронессе.
- Поняла!
Она, пригнувшись под огнем атакующих красных, подбежала к осиротевшему секунду назад «Максиму».
Откинула убитого добровольца и заняла его место.
Пулемет снова застрочил, скосив первую шеренгу атакующих. Остальные попятились.
Еще очередь. И торе красных попадали на мостовую.
После этого Красные побежали.
- Ваше благородие! Беда!
-Что там Шамшин?! Ты в штаб донесение доставил?! Где подкрепление?!
- Велено отходить! Ваше благородие! Их Высокопревосходительство генерала Корнилова, снарядом убило! По штабу, снарядом попало.
- Черт! Эскадрон! Отходи!
Софья сняла замок с пулемета и несколько раз выстрелила в него, тем самым покалечив устройство, сделав, «Максим» непригодным к бою.
Весть о гибели командующего облетела все подразделения. Возглавил Добровольческую армию генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин.
На военном совете принято было, что штурм Екатеринодара прекратить и отступать в степь. Нужно во, чтобы то ни стало сберечь армию. Екатеринодар, нам сейчас не взять.
……………………………………………………………………..
Заночевать пришлось лагерем. Было уже совсем поздно, а спать не хотелось.
Сзади проходил командир моего кавалерийского полка, но я его не заметил отвлеченный раздумьями о грядущем.
- Не спиться штаб-с?
- Неспокойно господин полковник. Получилось, что все зря.
Рашпиль вздохнув не громко ответил:
- Не зря. У вас Владимир Федорович семья есть?
Переменил он тему.
-Нет, Григорий Антонович. Была невеста, но война началась. Я на фронт… В шестнадцатом году за промышленника вышла, куда делась не знаю.
- Да может это и к лучшему. Как знать?
- Возможно. А сейчас главное армию сохранить. А сюда мы еще вернемся. Спать ступайте. Как там? Утро вечера мудренее. Ступайте голубчик, что проку… Завтра день трудный будет.
………………………………………………………………………..
Разбудил меня звук трубы, игравшая «Сбор!».
- Эскадрон по коням!
Подскакав к полковнику Рашпиль в готовности получить задачу.
Осадил коня, козырнул.
- Господин полковник….
Он не выслушав, перебил.
- Атаковать! За нами станица Елизаветенская. Там госпиталь, обозы, сотни раненых. Красные пошли. Приказ Генерала Эрделле. Атаковать!
- Господин полковник!
Обратился я.
- Господин полковник! Не произведена разведка подходного пути!
- Не умничать! Я сам без вас знаю, что произведено, а, что не произведено. Красные вон! Нет времени на премудрости!
……………………………………………………………………….
- Эскадрон!!! Шашки из ножен, вон!!! На рысях!!! Арш!!!
Степь, раннее утро, свежо. Солнце начинает заливать медленно лучами степь. Трепещет на ветру эскадронный значок. Шашки блестят зловещими бликами. С левого фланга Лейб-казачья сотня, дальше, сотня кубанцев.
- Трубач! Труби атаку!
Звучит труба и эскадрон перешел в галоп.
Красных уже видно, полк в полном составе! Сейчас лавой их накроем!
- Эхей! Руби комиссаров!
Кричу я.
Черт! Нет!
На нашем пути мокрая пашня! Впитавшую весеннею влагу талого снега, вскопанная земля.
Эскадрон со всего ходу не сбавив скорость влетел… И стал вязнуть в грязи.
Кони хрипели, в мыле, пытаясь пройти, но вязли, вязли в грязи.
Со стороны Красных прогремел залп. Всадники став удобной мишенью, посыпались из седел. Первым упал полковник Рашпиль. Противник не был обычным сбродом коих у комиссаров с избытком. Это были Закубанские пластуны. Они с детства с винтовкой вырастают. Помню их еще в Галиции, но тогда они были наши. Сейчас…
- Трубач трубить…
В седле трубача не было. Он лежал распластанный в грязи, откинув трубу.
Как все глупо, как все бездарно получилось, как пошло. Увязнуть в грязи. Как бездарно пошло господа.
Лейб-казаки тоже увязли и редеют с каждым залпом. Красных
построились в две шеренги и первая с колена, вторая шеренга стоя…
Залп.
Буцефал заржал, попытался из последних сил встать на дыбы, но увязший не смог этого сделать, дернулся всем телом подомной и запрокинулся на бок.
Я упал в весеннюю лужу, поднявшись, и прыжком спрятался за трупом своего коня.
Эскадрон был практически выбит, те, что остались, пытались покинуть поле боя, но залп и опять падают из седел.
И тут произошло…
Интенсивность огня по нам заметно спала, стала беспорядочной.
Я поднял голову из своего укрытия.
На позицию вырвавшись на сухое неслись Кубанцы диким аллюром, сверкая молниями- шашками.
Впереди их в коричневой черкеске при золотых погонах, заломив на затылок белую папаху, с легкой кавказкой шашкой в руке Софья.
Я могу только догадываться, что она сейчас кричит своим тонким голоском, подгоняя казаков. Которые со всего хода, как нож в масло, вошли в ряды противника и смяли его.
Это не честно! Это не справедливо!!!
Она запрокинула голову назад, из разжавшейся ладони выпала ее легкая шашка, вторая ее рука, ослабев, выронила поводья. Еще сильнее подалась телом назад… И выпав из седла неподвижно застыла лежащей на земле.
Убита. Как жаль, как это.. так быть не должно…
Меня кинуло в грязь, и у меня нет сил подняться. Мне нечем дышать и я жадно хватаю ртом воздух.
Все мое тело режет изнутри какой-то острый кленок. Больно!!! Как больно!!!
Только нельзя закрывать глаза. Небо. Оно так близко и оттуда на меня светит яркий луч. Я на секунду зажмурился, луч очень яркий.
Боль прошла. Где-то там, в низу казаки с гиканьем и свистом рубят Красных пластунов, но мне это совершенно безразлично, неведомая сила меня подымает высоко, высоко, над землей.
Я вижу, как я некрасиво лежу, в грязи, не шевелясь. А вон, там лежит Софья, моя баронесса.
Там куда меня влечет, там я обязательно ее разыщу, я там ее непременно встречу… И вот тогда я в нее влюблюсь как мальчишка. Теперь я могу себе это позволить.
………………………………………………………………………….
2 августа 1918 года Белая армия взяла Екатеринодар. Красные отступили в Царицын.
Посвящается баронессе Софьи Николаевне де Боде.