Наталья Сафронова
Солоны
наполняется грусть красотой.
наполняется нежность - паденьем.
а любовь - предрассветной тоской,
а разлука - подлунною тенью.
силуэтами письма полны,
самолетов бумажных - полнеба...
то ли был этот мальчик, то ль не был,
то ли - есть, коль слова солоны...
***
Стучится в сердце холодок,
не все же плакать?
Вот бог, а вот тебе порог.
Худой был лапоть
и не наваристые щи,
и те украли.
Ну, а теперь ищи-свищи,
в какие дали
несет лисица петуха,
какие песни
он пропоет лисе, пока
в той сказке тесно
за ночью следом встанут в ряд
и день, и вечер...
и будешь ли ты утру рад?
оно ли лечит?
Ангел
Поверь, любимый, у меня все есть.
Есть ты. Так высоко, что не отнимешь.
И светлый ангел поднебесных игрищ
мне подарил судьбы счастливой весть:
в неласковость зимы привнес голубизны.
Растущий месяц наколдует снов
мне на тетрадь или на две, наверно.
В них ты и музыкант, и птицелов.
И день последний так похож на первый,
как та разлука - на предчувствие весны...
***
А помнишь, небо было черным?
И высока твоя звезда.
Непостижимый, как Печорин.
И несчастливый - никогда.
В твоей Вселенной необъятной
так было холодно рукам.
А солнце - призрачно-невнятно.
И безутешны облака.
Ушел, и горизонт стал ясным.
И звезд в ладонях - миллиард.
Так почему же ежечасно
к тебе я обращаю взгляд?
Опасная зона
Вот так параллельно, едва не касаясь,
покатится время твое и мое.
Не в гору - с горы полетят наши сани,
и выстрелит в воздух на стенке ружье.
И только во сне беспристрастно и просто
в глаза мне посмотришь: не так все, прости.
А я промолчу. Одного с тобой роста
не сыщешь. Расходятся наши пути
все дальше и дальше. А нить напряженней
звенит. И так больно в груди отдает.
Не рвется, где тонко. Опасная зона.
И ходит по сердцу иглы острие...
Странник
Встал месяц молодой, невинный,
сказал: все в сонных окнах - ложь.
В твоем саду незрелы сливы,
и дом твой на корабль похож.
Он разрезает гладь морскую
и даже бурю встретить рад,
а против тишины - бунтует,
в мечтах не ведая преград.
Дом по ночам тоскует часто
и смотрит, смотрит в небеса,
и безнадежно ищет счастье,
и свято верит в чудеса.
Однажды он вздохнет неспешно
и поплывет к краям чужим.
И не умрешь. И не удержишь.
Пустынный странник. Пилигрим.
Платок
Ты права не имел
бросать меня, не смел.
Наш нерожденный сын
летит теперь - один.
Невыплаканный сон
над городом - как стон.
Платок спадает с плеч...
Как память оберечь?
Сберечь
Я не спрашиваю, как ты.
Не рассказываю, как я.
Безъязыки наши мечты,
но растет во мне боль твоя.
Что сбылось твое - не сбылось,
унеслось, замело пургой.
И натянутся нити врозь...
Где ж родник тот с живой водой?
Не прощались с тобой ни дня,
лишь в дали лунной ждали встреч.
Снов глухих торопливых смять
простыню...
что тогда - сберечь?
Не веришь?
Я бросаю тебя, бросаю.
Как меня ты когда-то бросил -
птицей раненой в чуждой стае,
одиноким плотом без вёсел,
чтоб носило меня морями,
чтоб ветрами меня хлестало,
закружило пустыми снами,
заплутало дорог верстами...
Я бросаю тебя в неволе,
оставляю заветной доле.
Закрывай же покрепче двери.
Не стучусь, не зову. Не веришь?
Чистота
Чудные были времена.
Твои носили имена
все родники. Мне негде пить,
что память вновь не ворошить.
Ищу приметы, где вода.
В воде колодезной звезда.
Так глубоко, на самом дне,
по чьей-то, нашей ли вине?
Напьюсь, умоюсь чистотой.
Не возвращайся в дом пустой.
Пусть эхо в доме поживет,
звезду в окошко позовет.
Сонник
Для тебя роман уже прошел.
Я не жду, с тобой не спорю я.
Голову закину – в облаках
наша нежная история.
А сегодня снилось - позвонил.
Жаль, не помню, что ты мне сказал.
В этом смутном мимолетном сне
я скучала по твоим глазам.
Рисовала кистью облака,
согревала солнечным лучом...
Заглянула в сонник поутру:
сон под среду... в общем, ни о чем.
Вулкан
Я не умею созидать.
Все, плача, разрушают луны.
И мир качается безумный,
невольно губит благодать -
желать и ждать. И гаснет ночь.
И извергается вулканом.
Пылает долго свиток странный.
И ветер все разносит прочь.
Голубь
Раскатилась тишина
далеко и рядом, близко.
Сизый голубь у окна
верно помнит наши лица.
Собирает не спеша
Клювом семечки и крохи.
Не оставит ни гроша
другам-недругам, пройдоха.
Я его прилежно жду
утром, вечером, к обеду.
Обстоятельно веду
с ним пространную беседу.
Нарисую твой портрет
на стекле, сотру и снова
теплой памяти обет
воплощаю в тихом слове.
Поступок
Ускользает из-под ног земля,
и сквозь пальцы утекает время.
И больная, и смешная я,
словно пьяный клоун на арене
гениальных в горечи реприз
и бездарных в пошлости ответов...
и растекшийся в ухмылке грим
под бездушным откровенным светом.
Отвернись, на сцену не смотри,
цирк покинь, стыдливо взгляд потупив.
Тишина, как зрительский сюрприз.
Тишина в значении поступка.
Был
Полгода прощаюсь с тобой
по слову, молчанию, вздоху.
Прощаясь, прощаю - другой -
нелегкую эту дорогу.
Покинем причудливый лес,
пусть тропы его зарастают.
Мы в сказке непролитых слез
нечастыми будем гостями.
Твой город за синей горой
притихшим укроется небом.
Прощай, мой любимый герой!
Жил-был... или, может быть, не был?
Лунное
Эта лунная тьма страшит.
Солнце сонным забыто в окнах.
Ночью в доме моем - стихи.
Утром в доме твоем...
Я хожу по лунным мирам.
Отраженья ловлю на стеклах
тем, далеким твоим, дарам...
тем, далеким моим...
В лунной правде так много лжи,
отраженья твои бездольны.
Где-то есть ли другая жизнь,
а не только мой сон...
Лягушечья кожа
Однажды я сброшу лягушечью кожу
и стану другою, изящнее, тоньше.
Я больше не стану бояться вопросов,
шарахаться взглядов, краснеть недомолвок.
И будет спокойно струиться вдоль бедер
волшебное платье - и руки вдоль тела.
Я выдержу взгляд твой легко и так просто,
как будто и не было месяцев этих,
что мчались по кругу в ту страшную осень,
как будто апрель мой не гнал листопады,
как будто бы май не молился ночами,
а утром пургой не плутал бездорожьем…
Я выдержу взгляд и снесу все упреки,
как будто совсем не тяжелую ношу,
не охну печально и плечи не сгорблю.
Я буду смотреть, не стесняясь, открыто,
лицо твое нежностью вспоминая.
***
Потом, когда меня не стало,
нас в лодке озеро качало.
Все было тихо и понятно,
и не терялось безвозвратно.
Потом, когда потухли угли,
а свечи звезд задули ветры,
гляделся в озеро округлый
бесцветный диск и свято верил,
что будут так плескаться волны,
что небосвод, когда-то полный,
продержится еще лет триста…
и лодку снова встретит пристань.
***
Ты сейчас далеко-далеко.
Ну, а я невозможно серьезна.
Облетают, летят так легко
с неба тихие нежные звезды.
Мне б желанье успеть загадать
для себя? для тебя? или проще
отмеряется точная дань
по ладошке... глотку... и вопросу...
***
Жили-были слоны в жаркой Африке.
Одуванчики зрели в саду,
их съедали за ужином в завтраки...
Я еще покружусь и найду
на окошке уснувшую кошку,
промурлыкавший утро цветок...
Как весеннее небо высоко,
горек званой свободы глоток!
И по небу плутая и путая,
и стучась в незнакомые двери,
нарисую на облаке прутиком
снов неверных смешную потерю -
одуванчиков желтое племя,
синих крокусов вяжущий мед,
сквозь ладони скользящее время,
узнавания солнечный лед.
***
Увидеться бы, помолчать,
послушать твою тишину.
Покой мой похож на туман,
себя ли я им обману?
Закроет завесой окно,
стечет ли слезой по стеклу...
А ты - лишь во снах иногда,
как солнце сквозь серую мглу.
***
А цветы твои еще пахнут.
В книге спрятаны рядом с фото.
Я гоню все прежние страхи.
Я не знаю, не помню, кто ты.
Просто слезы бегут тихонько.
Просто хочется сердцу плакать.
Просто памяти вышли сроки.
Просто я приспускаю флаги.
Когда-нибудь
Когда-нибудь ты станешь моим небом,
и воздухом моим, и тихим солнцем.
И я забуду, что моим ты не был,
и залюбуюсь светом из оконца.
Когда-нибудь разнежатся цветами
застывшие деревья-изваянья,
и я пойму, что сердце не из стали,
но в горести не просит подаянья.
Согреет день черемуховым снегом
и ангельской беззубою улыбкой,
и на листок на чистый - ярким следом,
а прошлое... не может быть ошибкой.
Хорошо
Погода в унисон, и хорошо,
что небо серым отразилось в лужах,
что тусклый снег в мой черный день пришел
и тает скупо, видимо, так нужно.
Я б не хотела яркости любой,
концертов птичьих, ликованья красок.
Цветами ночи лечат сердца боль,
а утро после мне устроит праздник.
***
Может быть, тебя околдовали,
опоили ведьминой водою,
и забыл ты, как тебя назвали,
и не помнишь, что нас было двое.
Потемнели небеса и реки,
и моих молитв не принимают.
Отвернувшись, закрываешь веки,
если я несмело обнимаю.
Не...
Все проспекты запаролены,
не увидеть даже тени.
Наводненный злыми троллями,
день спускается последний.
Не услышать даже голоса,
не погладить даже взглядом,
не упасть дать даже волосу...
Больше ничего не надо.
Прошлогодним листопадом
разлетаются слова.
Им стучаться в дверь - не надо.
Там высокая ограда,
а душа едва жива.
***
Уберечь бы себя, уберечь.
На черту не ступить, не сгореть.
Не слететь под копыта коня.
Был бы рядом ты, спас бы меня.
Только ты далеко-далеко.
И туман путь залил молоком,
облака опустились на грудь.
Не обнять мне тебя, не вздохнуть.
Не заплакать, не вымолить слез,
ни улыбки. Без чувства – всерьез.
Пустота больше сердца взросла,
съела солнце и жизнь отняла.
***
Не оставляй меня надолго,
проведывай во снах хотя бы.
Разлукою длиною с Волгу
болею и бываю слабой.
Не переплыть мне реку эту.
Не проволочь, не пробурлачить.
Не перетечь весною в лето
привычной долгой песней-плачем.
Не перейти мне снег весенний
одной. Метель в ночи закружит.
И только тихой колыбельной
ты снов моих оттаешь стужу.
Остуда
Не бывает разлуки без боли.
Не бывает - расстался и счастлив,
и не ждешь, и не кажется боле:
постучит заплутавшая сказка.
Все-то ходишь от двери к окошку,
и глядишь, и глядишь на дорогу...
Жили-были старик со старушкой,
счастье мыкали трудно и долго.
Горе горькое звали остудой,
запивали водой из колодца....
А одной-то взять силы откуда,
чтобы вычерпать сказку до донца?
Разговор
Одиночество у окошка
тихо сядет и свесит ножки.
Смотрит, как во дворе соседи
в выходные на дачу едут.
И не то, чтобы неуютно,
или не с кем, мол, выпить чаю…
На душе с утра было смутно,
рассказать бы, чтоб полегчало.
Но не так, чтобы слить печали
или мусор мести при госте,
а глазами светло встречаться,
чтобы было не стыдно – просто.
Только где ж его взять, родного?
На двоих не разделишь душу.
И, поставив две чашки, снова
самого себя будет слушать
одиночество у окошка.
И насыплет синицам крошки.
А ответ в пересвисте птичьем
разберет. Не формальный, личный.
***
Научиться прощать и прощаться –
это только сквозь острую боль?
Отпускаешь бескрылое счастье.
Обнимаешь больную любовь.
И качаешь, тихонько качаешь,
дуешь пальчик, авось заживет.
Наливаешь зеленого чая,
а в воде растекается воск.
И гадаешь, что значат фигуры,
и толкуешь неверные сны…
К счастью снятся собаки и куры
накануне прихода весны.
***
Выболит, выгорит солнышком спелым,
горькой надеждой, слепою судьбой.
Мне-то казалось, как много я смела,
да не сумела остаться с тобой.
Только по краю, по краю, по краю...
Кровью ступни, жаль русалочий хвост.
В море уснувшем мечта умирает,
неба ответ до безумия прост.
Незачем в двери стучать, коль закрыто,
глохнешь от гула густой тишины.
Море уносит худое корыто,
песни русалочки эхом слышны.
***
Чье-то солнце закатилось молча,
не моля, не требуя пощады.
Отзвучал в высоком небе Моцарт
нежною сверкающею правдой...
На воде затихли отголоски
и исчезли в морочном тумане...
И заплачет ночь по-бабьи, просто….
Звезды облетят, и солнце встанет.
***
Вот так отрываю себя от тебя,
и раны болят и еще кровоточат.
И день свой на сотни событий дробя,
опять возвращаюсь в исходную точку,
где много мелодий, но тема одна,
где ты, только ты, пусть незримо для прочих
выстраивал жизнь как оркестр и до дна
ее заполнял и выравнивал почерк.
Глоток
Ты мне оставил островок,
чтоб я не утонула.
В пустыне райский уголок,
чтоб глубоко вздохнула.
Глоток воды среди жары...
Все это щедрые дары.
В бессонной ночи - забытье.
И пробуждение мое
среди разрухи и огня.
Все это сделал - для меня.
Я все ценю, ты мне поверь.
Приобретений и потерь
дотошно не считаю.
Я постою на островке.
А за зимою вдалеке
курлычут птичьи стаи...
Сердечное
Плачется ль тебе, родной,
дышится легко ли?
Нету сказки ни одной
без сердечной боли.
Медом смазаны усы,
в горьком пиве тонут.
Где ж наутро взять росы
для сердечной зоны?
Пышных проводов не ждет
сказка. Дверь закроет.
Согревал кого-то лед
от сердечной хвори?
***
Нет меня.
Есть только частичка тебя.
Отказался.
Сердце теперь болит.
Солнце стынет,
небо свое не любя.
Посмотри,
у неба совсем нездоровый вид.
Грязным снегом
набросаны облака.
Жалким эхом
стынет мой страшный крик.
Плачет мальчик,
а девочка ждет, пока
отзовется
одинокий глухой старик.
Крылья
Радость с неба стерли ватой.
Смотрит небо виновато.
Хоть под панцирною сеткой
и запряталась душа.
Нет ни радуги, ни солнца,
жизнь на небе не богата.
Потому и за душою
не найдется ни гроша.
Пересох у ней колодец,
и цветы в саду завяли.
Кот мышей ловить не хочет,
а собака - сторожить.
Кто-то подходил к окошку,
и ее куда-то звали,
только как увидеть правду
средь чертополоха лжи?
И душа свернулась в спячке,
там, за панцирною сеткой,
безопасно, в общем, даже,
точки боли не достать.
Но опять трепещут крылья,
видно, ей приснилось что-то,
или снова бедолага
попытается летать?
Между нами
Бог не захочет разлучить.
Поставит деревом. Ветвями
прислонит к небу. "Отдохни
между другими деревами.
Ты не противься, - скажет мне, -
качайся ветру в такт послушно,
покорно кланяйся земле".
Но не разлепит наши души.
Не тесно. Пусть сквозит прохлада.
Сияет солнце. Хлещет дождь.
Не тесно, раз тебе не надо.
Пусть дышит между нами бог.
***
Я не думаю, сколько отмерится ей.
Сколько нежных ночей, сколько солнечных дней,
сколько ласковых слов и прощальных объятий -
не считаю. Ношу только яркие платья,
улыбаюсь в эфир лучезарной улыбкой...
Между нами все смутно, летуче и зыбко.
Ожидание спит, ощетинившись зябко,
горько воет бездомной уставшей собакой.
Я не слушаю этот безжалостный вой.
Ты-то слышишь?
Снег греется жухлой травой,
тает жарким горячечным следом.
Твоим?
Я не жду. Лишь ловлю миражей твоих дым.
Колокольня
Неуютная колокольня,
то в тумане, то на ветрах.
Бьется колокол нервно и больно,
нагоняя прилипчивый страх.
И за ним я тебя не слышу,
хоть и слушаю, видит бог.
И на самую лезу крышу,
чтобы ты меня видеть мог.
***
Снег задержался, не растаял,
как будто белым по судьбе.
Но, словно к югу птичьи стаи,
мои следы бегут к тебе.
Бегут, торопятся, взлетают
над лесом, озером, тропой.
И, небо зимнее листая,
мы снова встретимся с тобой.
Ночь
Милый ты мой, хороший.
Горький ты мой, родной.
День затихает к ночи,
и не приносит почта
писем твоих. Со мной
не говорил давно ты.
Ссорились - это да.
Нас разделяют снова
рельсы и города.
Жалкое "не сложилось".
Позднее "не сбылось".
Пасмурно все и лживо.
Плачется, если врозь.
Тесно ли душам? Сладко?
Ангел вдавил легонько,
образ твой отпечатал
нежной щемящей болью.
Руки разнимешь - страшно.
Ну, подойди поближе!
Ночь подступает влажно,
псом твои руки лижет.
***
Все было призрачно и зыбко.
Качались в небе тополя.
По небу плыл кораблик, рыбки,
и виделась вдали земля.
Тот островок казался раем
желанной тверди. Маяком
светились окна дома. Таял
под знойным солнцем милый дом.
Но облака летят все дальше,
рисуют в небе миражи.
Все сказки сотканы, мой мальчик,
из горькой правды, чудной лжи.
***
Что-то останется? Только стихи.
Только слова, бесконечно безмолвны.
Словно осенние листья, сухи.
Как одинокие ночи, бессонны.
Только слова, как дешевая медь.
Горестно плачется, чуть легче дышится.
Вряд ли тебя они смогут согреть.
Все, что не сбудется – эхом услышится
в птичьем ли щебете, вздохе дождя,
шепоте ветра… Закроешь окошко,
и тишина прозвенит, заходя:
- Дай поглядеть на тебя хоть немножко!
2016г.