В С Т Р Е Ч А
В 1952 году в одной из московских воинских частей шла подготовка к празднованию очередной даты Великой Октябрьской Революции. На полковом плацу маршировали не очень стройные ряды личного состава, а на трибуне, помимо мокрого от пота и волнений, командира части, стоял проверяющий – толстый полковник. Он был очень недоволен подготовкой, почти взбешён, и порою переходил на выражения непарламентского, как сейчас говорят, выражения.
И вдруг, ко всему этому безобразию, он наблюдает ещё и такую картинку: к штабу, который находился недалеко от плаца, подкатила «Победа». Из неё вышел небольшого роста гражданин в цивильном костюме и шляпе, постоял возле машины некоторое время, а потом вошёл в здание штаба.
- Это ещё что такое!? – взревел полковник. Шпак!!? В расположении части? Кто позволил?!
- Да это шахматист, товарищ полковник, - робко ответствовал майор.
- Какой ещё шахматист?!
- Бронштейн, товарищ полковник. Он, вероятно, приехал оформлять документы на выезд за границу. На турнир... Он у нас в штате числится.
- Какую ещё заграницу? Какой Бронштейн?.. Постой, постой, это который с Ботвинником?
- Так точно, товарищ полковник!
- Да-а?.. Слушай, майор, познакомь меня с ним.
А Н А Л И З
В шахматном клубе на Гоголевском бульваре гроссмейстер Юрий Авербах и мастер Владимир Соловьёв смотрят какую-то партию. Они, вероятно, готовят материал для «Шахматной Москвы». Партия заслуживает особого внимания и потому требует тщательного микроскопического анализа. Шахматисты в творческом порыве демонстрируют друг перед другом головокружительные варианты. Под их возгласы «А если так?! А если так?!» фигуры мелькают по чёрно-белым клеткам.
Потом, после длительного раздумья, мастер вдруг всплеснул руками:
- Юра, так тут же всё ясно! Априори!
И, схватив белого коня, победоносно, со стуком, водружает его на поле е5.
- Володя, - сказал гроссмейстер, - не души меня своим интеллектом!
З В О Н О К
В десятом часу утра зазвонил телефон. У кандидата в мастера Буякина со вчерашнего дня болела голова. Прямо раскалывалась. Вставать он ещё не собирался, и этот звонок был совсем некстати. Но Буякин пересилил себя, поднялся с постели и снял трубку.
- Слушаю.
- Здравствуйте, - послышалось оттуда. Это Ботвинник говорит.
Буякин среагировал мгновенно:
- Да пошёл ты на …!
И очень откровенно, по-русски, указал направление, куда должен следовать находившийся на другом конце провода. И бросил трубку на рычаг.
В последнее время среди шахматной братии развелось много насмешников, и они то и дело устраивали друг другу всевозможные розыгрыши и подлянки. Разнообразили, так сказать, свою шахматную жизнь.
- Сволочи! – ворчал Буякин, залезая под одеяло.
В Москве, в шахматном клубе, в эти дни проходило командное первенство «Мосэнерго». Буякин играл за свою команду на первой доске. Сегодня его соперником, действительно, должен быть сам Ботвинник. Экс-чемпион мира! Буякин это знал. Может и голова от того болела, а не от выпитого вчера? Первый раз в жизни играть с шахматистом такой исполинской силы! Это Буякин осознавал. Но не до такой же степени, чтобы попадаться на удочку не в меру развеселившимся прохвостам! С какой стати ему будет звонить сам Ботвинник?!
Минут через десять телефон зазвонил снова.
- Ну, падла, щас я тебе устрою! – зарычал Буякин и вскочил с постели.
- Вячеслав Александрович, - услышал он торопливый и взволнованный голос. Только не бросайте трубку! Это Ботвинник говорит… Михаил Моисеевич.
Буякин опешил. До него дошло, что голос, который он слышал, действительно, принадлежал патриарху. И разувериться в этом было невозможно.
Он, конечно же, побледнел, затряс головой и стал что-то глаголить о приятелях, которые его вечно разыгрывают.
Ботвинник же продолжал:
- Дело в том, Вячеслав Александрович, что нам, как Вы, вероятно, знаете, предстоит играть сегодня, а мне, по неотложным делам на работе это очень нежелательно. Поэтому я вынужден просить Вас: не будете ли Вы любезны пойти мне навстречу и дать согласие на перенос партии. Скажем, на послезавтра. Или когда Вам будет угодно… С судьями я согласовал.
Буякин не мог поверить в то, что происходило на самом деле в данную минуту. И происходило именно с ним.
Он пробормотал:
- Да, конечно, Михаил Моисеевич, я согласен...
(Как мог скромный кандидат в мастера не уважить великому шахматисту?)
Они договорились о переносе на послезавтра. На день отдыха.
Когда Буякин повесил трубку, ему тут же кто-то стал нашёптывать прямо в ухо: "А ведь это уже будет не просто командная игра, это будет самый, что ни на есть матч! Хоть и из одной партии, а матч. "Буякин-Ботвинник"... Успеют ли расклеить афиши по городу?"
"Мистика какая-то - подумал Буякин. Пора бросать пить! Уже и глюки в бошку лезут".
Головная боль прошла, но покоя на душе не было. Буякин ходил по квартире туда-сюда и не мог остановиться.
Надо ли говорить о том, что партию ту он выиграл? И не из-за какого-то грубого зевка гроссмейстера (зевка не было), скорее всего из-за необычного, нестандартного второго хода, который, выходит, сбил с толку великого шахматиста. Так с ним никто до сих пор не играл!
На следующий день партия стала достоянием московских шахматистов. Её показывали друг другу, разводили руками, охали, ахали и крутили головами. Кандидаты в мастера сразу заметно приободрились. А сам Буякин прятался в это время где-то, в надёжном месте, от своих друзей.
Говорят, что когда об этом происшествии (а как его ещё назвать?) поведали международному мастеру Олегу Моисееву – человеку парадоксальных суждений, хорошо знавшему Буякина и его увлечения помимо шахмат, он спросил:
- А что, Ботвинник тоже был пьян?
О Буякине рассказывают следующее: спившийся интеллигент-эрудит, талантливый кандидат в мастера, заядлый курильщик и рассказчик. Словом, из плеяды Чаплинских, Бурляевых, Выжманавиных, Арбаковых и других, когда-то ускоривших свой уход из этой жизни.
Но не нам их судить! У каждого - своя судьба.
А что касается Михаила Моисеевича в этой истории, так об этой партии хорошо сказал чемпион мира ФИДЕ Александр Халифман: "Ну, а чего там комментировать? "Осень патриарха". Человеку 57 лет, уже на покой собирался. Может, чувствовал себя неважно, может какие ещё проблемы. Пришёл на партию расслабленный, разыграл дебют небрежно, не взял пешкой на f6, видимо про Bh6 просто забыл. Дальше в досаде задёргался (Ra8-a5-h5-a5 - это нечто), потом вдруг выяснилось, что пешку не защитить. Если на h7 сразу не отдавать, то Qd1 страшно неприятно. Потом просто плохая позиция без пешки и даже без шансов на контригру. Что-то он делал, конечно, чтобы реализацию затруднить, но вяло как-то, видно, что мотивации ноль. А Буякину был дан шанс всей жизни, он и воспользовался. Крепкий КМС советского образца, по другим партиям, кстати, видно что не без таланта. А в тот день ничего сверхъестественного от него и не требовалось. Вот и весь сказ. Такое тоже случается, хоть и редко..."
Такая вот история.
Ну, хорошо, партию Буякин выиграл (с кем не бывает?), но напрашивается вопрос: извинился ли он перед великим шахматистом за столь вольную реплику? История об этом умалчивает.
В.Буякин - М.Ботвинник
Москва, 1968 год.
1.d4 g6 2.Nc3 d5 3.e4 dxe4 4.Nxe4 Bg7 5.Nf3 Nd7 6.Bc4 Nb6 7.Bb3 a5 8.c3 a4 9.Bc2 Nf6 10.Nxf6 Bxf6 11.Bh6 Ra5 12.0-0 Rh5 13.Qc1 Rg8 14.Bf4 Ra5 15. Re1 g5 16.Be5 Be5 17.Re5 Re5 18.Nxe5 Qd6 19.Bxh7 Rg7 20.Qc2 f6 21.Nf3 Bd7 22.c4 c5 23.Be4 g4 24.dxc5 Qxc5 25.Nd2 Bc8 26.Re1 Kf7 27.Qc3 Rg5 28.g3 Qc7 29. Bg2 Rc5 30.b3 axb3 31.axb3 Rh5 32.Nf1 Nd7 33.Qd4 Ne5 34.Qe4Qb6 35.Qe3 Qxe3 36.Nxe3 Rh8 37.Ra1 Bd7 38.Bxb7 Rb8 39.Ra7 Nc6 40.Bxc6 Bxc6 41.Ra3 Bf3 42.Kf1 e5 43.Ke1 Kg6 44.Kd2 f5 45.Kc3 f4 и белые выиграли.
Ш Е Д Е В Р
Шахматисты, теперь уже старшего поколения, помнят Изю Землянского, скромного работника шахматного клуба на Гоголевском бульваре в шестидесятые-семидесятые годы. В его обязанности входила подготовка залов и комнат к очередному туру. А именно: расстановка фигур на досках, завод шахматных часов, обеспечение играющих бланками. Иногда он с удовольствием выступал и в качестве демонстратора, когда мастера или гроссмейстеры показывали свои партии на огромных демонстрационных досках. Доски были из дерева, и для того, чтобы переставить фигуру с одного поля на другое, нужно было сначала подцепить её длинным кием. Здесь Изя был виртуозом! У него не соскальзывала и не падала на пол ни одна фигура.
- Изя, - говорил, к примеру, Ботвинник – верните, пожалуйста, коня на g4.
И конь тут же оказывался на нужном поле.
До электронных досок тогда было ещё далеко.
А если анализ уходил далеко вперёд, и многие фигуры уже переместились со своих мест, то, в нужный момент, не прибегая к помощи гроссмейстера, Изя восстанавливал прерванную позицию. То есть возвращал фигуры на свои места. И, поверьте, всегда безошибочно. Память у него была завидная!
Ещё он занимался комплектованием состава очередного турнира. Фамилии, имена, отчества, разряды записывал в толстый гроссбух.
Арнольд Иосифович Янгарбер однажды стал свидетелем рождения такого шедевра: «Фамилия?», «Трахтенберг», «Имя?», «Самуил», «Отчество?», «Исаакович», «Разряд?», «Первый», «Фамилия?», «Фейнберг», «Имя?», «Михаил», «Отчество?», «Фишелевич», «Разряд?», «Первый».
И так далее. В том же национальном духе.
Потом, конечно, этот перечень разбавлялся и русскими именами.
И вдруг случился такой вариант: «Фамилия?», «Корзинкин», «Имя?», «Василий», «Отчество?», «Аронович».
До сих пор такой спокойный и скупой на эмоции Изя вскинул глаза на отвечающего и изрёк: «И всё-таки?!»
С Е Б Е Д О Р О Ж Е
Недавно в клубе на Гоголевском бульваре состоялось открытие Шахматного музея. После продолжительного ремонта. И это был настоящий праздник. Пригласили известных людей. В том числе и Владимира Познера, первого президента Академии российского телевидения. Он даже вызвался вести этот вечер. И вёл профессионально, со знанием дела. Как, впрочем, академику и положено.
Потом был перерыв. Присутствующие разбрелись по музею, восхищались качеством ремонта, экспонатами, фотографиями, кубками. Всем, что было выставлено на многочисленных стендах.
Московский мастер Сергей Розенберг тоже там присутствовал. Получилось так, что он стоял в двух шагах от Познера и Филатова (Президента Российской шахматной Федерации), которые мирно беседовали. Потом, когда разговор между ними был окончен, а Филатов удалился, Познер вдруг повернулся в сторону Розенберга и приветливо поздоровался с ним. А, надо сказать, что знакомы они не были. И такое доброжелательное отношение к незнакомому человеку, конечно же, характеризовало мэтра с очень положительной стороны. Они обменялись впечатлениями о музее. Мастер посвятил ещё Познера в такую историю: давний его сослуживец, Валентин Викторович Лысковцев - доктор медицинских наук, кардиолог, лауреат Государственной премии - привёз в этот день в клуб комплект шахматных фигур, некогда принадлежавших его деду. А до того владельцем шахмат был не кто иной, как сам Александр Александрович Алехин. Дед с ним были соседями по дому на Поварской. Соседствовали по лестничной площадке. Когда Алехин уезжал оттуда навсегда, то и оставил приятелю свои шахматы на вечное хранение. И вот, обладатель этого раритета намерен подарить его музею.
В разговоре Розенберг несколько раз произнёс фамилию чемпиона мира в такой подаче: «Алехин». Без всяких там «ё». Что, конечно же, было верно. Сам Алехин не терпел, когда его роднили с каким-то Алёхой. «Ё - не моё!» - утверждал он.
Но почему-то в шахматном мире укоренилось и неправильное произнесение фамилии. Даже Гарри Каспаров грешит этим. Вероятно, по давней юношеской привычке. Не подсказали в своё время. Впрочем, и Авербах. И Спасский иногда. А вот Ботвинник, Смыслов и Бронштейн не искажали фамилии чемпиона мира.
В числе неправильно произносящих оказался и сам Познер. Но он был уверен в своей непогрешимости и тут же поправил Розенберга. Мол, надо говорить «Алёхин».
А вот тут уже нужны доказательства! У Розенберга они были. Он занимался этим вопросом давно и тщательно! А надо сказать, что если Сергей Григорьевич что-то копает, то копает глубоко. Анализирует ли шахматные партии, углубляется ли в каноны отечественной истории или в литературоведческие домыслы. У него методы изучения предмета от учёного. А он и есть учёный, он кандидат химических наук. А в прошлой, допенсионной жизни, на работе имел должность и профессора медицинской химии.
Короче, с Познером по поводу "е" и "ё" у них возникла лёгкая перепалка. А потом ВВ, в подтверждение своей уверенности, привёл аргумент, который должен был, вероятно, тут же убедить оппонента в ошибочности его мнения. Познер сказал: "МОЙ ПАПА ГОВОРИЛ "АЛЁХИН"... Он играл с ним во Франции".
Категорично так сказал, безапелляционно.
Розенберг был потрясён. "Странная позиция!- подумал он. Выходит, что если мой папаня говорил, к примеру, «пОртфель», то и мне теперь так говорить положено?».
Но Сергей Григорьевич умозаключил так, как говорится,"ради красного словца..." На самом деле несправедливо было наводить напраслину на своего батюшку, потому что тот, конечно же, никаких вольностей в произношении нерусских слов себе не позволял. Он был доктором наук, профессором и дважды Лауреатом Сталинской премии. И репутацию свою всегда оберегал ответственно.
Но Розенберг не стал озвучивать мэтру российского телевидения свои откровения. Он просто зажал их в кулак и сунул в правый карман пиджака. До будущих встреч.
«С академиками спорить – благоразумно подумал он, - себе дороже!»