После окончания института мама подарила мне туристическую путевку по Военно-грузинской дороге.
Маршрут был необычным, Кавказ меня очаровал, но обслуживание было никаким: ночлег на турбазах, чуть ли не на раскладушках, душ — только холодная вода, питание — жилы вместо мяса и макароны, макароны, макароны...
Зато местная экзотика зашкаливала. Экскурсии, горы, водопады и... горячие кавказские парни. Конечно, нас предупреждали — не улыбайтесь, не уединяйтесь, не покидайте территорию базы. Наш староста Миша, симпатичный двухметровый атлет, считал нас, как цыплят, и строем водил в баню.
Одна девочка пошла купить что-то в киоске, так ее сразу стали затаскивать в машину. Миша ее отбил и все время нам твердил: «Не отходите! Не улыбайтесь!».
Но как, скажите, девушки могут не улыбаться на солнечном юге? Мы были молоды, беспечны, и нам казалось, что с нами ничего такого не случится.
В конце маршрута мы дня три жили на турбазе в Пицунде. И вот наступил последний день. Завтра нам уже уезжать в Москву, а вечером, как всегда, танцы с местными кавалерами — других не было.
Начальник базы, седой кавказец грозного вида, строго оглядел нас и отчетливо произнес:
— За прэдэлы базы нэ выходыть! НЕ ВЫ-ХО-ДЫТЬ! — и добавил: — Сам кынжал за поясом ношу! — и убедительно им клацнул.
Я всегда танцевала с одним и тем же местным пареньком. Он казался спокойным, вежливым. Мы разговаривали, улыбались, я говорила ему, что Кавказ мне очень нравится. Красиво. Он говорит:
— Особенно красива ночью лунная дорожка на море.
Море было рядом — только асфальтовую ленту перейти, а луна светила ярко. После трех дней в Пицунде я считала парня знакомым и спросила:
— Можно полюбоваться?
И он повел меня к морю.
Идем, разговариваем, а я его все спрашиваю, как на его языке «море», «лунная дорожка» и все такое. Вот уже море видно, надо пересечь небольшой перелесок. И тут я чувствую, что настроение моего спутника заметно поменялось.
Как только мы подошли к зарослям, он резким движением прижимает меня к дереву и начинает опрокидывать. Я инстинктивно опираюсь на ствол, отталкиваю его, но силы были неравными. В голове моей страх и стыд из-за своей беспечности и ужас, что через мгновение я буду осквернена, рухнет мой мир, мои планы на чистые отношения. Все, что было моей мечтой, исчезнет, разрушится, а может быть, пропадет и сама моя жизнь?!
Я боролась изо всех сил. Но он был как будто уже не человек, а взбешенный зверь. Он сильно бьет меня затылком об ствол. Больно, очень больно... Но больше всего я боюсь потерять сознание. Из последних сил кричу:
— Помоги-и-и-и-те!..
Рядом хрустнула ветка. Мерзавец всегда трус. Он услышал чьи-то шаги и растворился в темноте.
Я выскочила на дорогу, вижу: действительно идет пара — мужчина и девушка.
— Вы на турбазу? — я понимаю, что вид у меня растерзанный, дикий.
— Да, — отвечают они, недоуменно поглядывая на меня.
Я иду за ними, выходим на территорию — я бегу в туалет, где зеркало над рукомойником. В отражении вижу взлохмаченные волосы, безумные глаза, надорванный воротник платья. Провожу рукой по затылку — на ладони кровь. Больно. «А ведь могло быть еще хуже, если бы он продолжил или дружки подошли. Дура, какая я дура!» — думаю я.
Нахожу свою палатку, туго обвязываю голову платком, меня всю трясет, но, обессиленная, я скоро забываюсь во сне. Утром с группой иду на пляж, но никому ни слова. Стыдно.
Подошли к пролеску. Я смотрю на деревья — какое мое? На мне вчера были бусы, белые, в несколько нитей, под жемчуг. Смотрю — действительно лежат на земле. Внимательно оглядываю дерево. На стволе, на уровне моей головы, блестит небольшой кровяной след — это моя кровушка! Рядом был забор, и я почувствовала, что кто-то глядит на меня. Может, это был мой вчерашний «герой»?
Так в платке и приехала домой. На затылке наросла корка — домашним я сказала, что упала и ушибла голову. Ничего не рассказывала ни родителям, ни подругам. Считала себя виноватой. Ведь в газетах писали об этих «лунных дорожках», а я обо всем забыла. Даже к врачу не пошла, а ведь он разбил мне не только голову, но и спину.
Я тогда еще не знала про посттравматический синдром. Он застиг меня через год после моей поездки на Кавказ — в Ленинграде.
Мы с моей любимой Верой Александровной ездили туда на несколько дней и остановились в семье ее племянника Коли. Днем мы ходили на прогулки и экскурсии по городу. Один раз Коля вызвался показать мне Петергоф.
Шел дождь, а мы любовались знаменитыми фонтанами, гуляли по аллеям парка. Коля, шутя, стряхивал на меня капли с веток. Мы вымокли до нитки, но все смеялись, смеялись... По-моему, Коля немного влюбился в меня.
Вечером мы с ним пошли в кино на итальянский фильм. Кажется, он назывался «Женщины Востока». Там было несколько новелл, а последняя — о японской девушке-ныряльщице за жемчугом. Она дружила со студентом из Токио, который приезжал на практику. Девушка и юноша собирались пожениться. Ее изнасиловал бригадир, и она... ушла в океан и не вернулась. Голос за кадром: «Море приняло эту еще не успевшую приобрести подлинный блеск жемчужину».
Тут мне стало совсем плохо. Я резко побледнела, меня всю затрясло — я обессилела и не могла подняться с кресла. Коля никак не мог понять, что случилось. Он спросил меня: «Ты что, из-за кино расстроилась? Так это же все придумано!». Придумано! Что я могла ему сказать? Что снова испытала ужас нападения, чувство собственной вины и боль? Что думала, хватило бы у меня сил вот так уйти в море и умереть?..
Позже, когда я была замужем и моя дочь-подросток собиралась поехать на юг с подругой, я рассказала ей эту историю. Но по ее ироничному взгляду поняла, что она восприняла это как запугивание, вечную материнскую тревожность. Все молодые девочки беспечны. Им кажется, что с ними ничего такого не случится...